Текст книги "Мой враг – королева"

Затем он сказал, что мы попусту теряем время в разговорах, что мы прекрасно знаем друг друга, и мы стали любить друг друга как никогда, и, как всегда с ним, я забыла свои беды, подозрения и разочарования.

Роберт приобрел дом в шести милях от Лондона, и мы могли встречаться там. Он потратил огромное количество денег и времени на его обустройство и великолепную обстановку. Дом этот был когда-то подарен Эдвардом VI лорду Ричу, а у него его купил Роберт. В доме были величественный холл и ряд прекрасных пропорционально спроектированных комнат. Роберт ввел моду на напольные ковры во всех своих домах. Королева была очень заинтересована в обстановке дома, и я посетила вместе с придворными фрейлинами Уонстед.

Мы время от времени встречались, но из-за страшной секретности наших встреч я начинала раздражаться. Думаю, дело было в том, что я не могла быть полностью уверена в Роберте. Однако элемент опасности и риска привносил больше возбуждения в наши отношения.

– Этот дом станет одним из наших с тобой любимых, – говорил он мне. – Но первым всегда будет Кенилворт, потому, что именно там мы впервые говорили о нашей любви.

Я отвечала, что любимым для меня будет тот дом, в котором мы будем жить после того, как поженимся, ибо я так долго жду этого.

Он, как всегда, успокаивал меня, утешал и обещал. У Него был дар уговаривать. Это качество, умение говорить спокойно и убедительно, скрывало его истинную жестокость, и поэтому было достаточно зловеще. Он почти всегда бывал любезен, за исключением редких случаев, когда терял терпение, и это обманывало в нем.

В то время, когда мы были в Уонстеде, я вновь услышала слухи о нем и Дуглас Шеффилд.

– Она очень больна, – прошептала мне одна из фрейлин королевы, – я слышала, что у нее выпадают волосы и ломаются ногти. Она долго не протянет.

– От какой же болезни она страдает? – спросила я. Моя осведомительница настороженно оглянулась через плечо и, приблизившись к самому моему уху, прошептала:

– От отравления ядом.

– Какая чепуха! – в негодовании вскрикнула я. – Кому нужно отравлять Дуглас Шеффилд?

– Кому-то, кто хочет убрать ее.

– Кто это может быть?

Женщина сжала губы и пожала плечами:

– Говорят, у нее ребенок от очень важной персоны. Может быть, именно ему нужно устранить препятствие.

– Тогда вполне может быть, если только все это правда, – как ни в чем небывало отвечала я.

И я начала ожидать вестей о смерти Дуглас Шеффилд, но они так и не пришли.

Некоторое время спустя я узнала, что Дуглас отправилась в провинцию, чтобы поправиться окончательно.

Таким образом, Дуглас уцелела.

Наступил Новый год – время подносить подарки королеве.

Она часто жаловалась на свои волосы и на своих парикмахеров, и я принесла ей два парика – один черный, другой Желтоволосый, и также два кружевных воротника, украшенных мелким жемчугом.

Сидя перед зеркалом, она принялась примерять парики, спрашивая, который идет ей больше, а так как королева должна выглядеть прекрасно всегда – и иного просто не должно быть, то сказать ей правду оказалось затруднительно.

Черный парик делал ее старше, а так как я знала, что она не простит мне, скажи я ей это, и в свое время припомнит, то я решилась:

– Кожа Вашего Величества столь бела и нежна, что черный выглядит на ее фоне грубо.

– Но разве этим же не достигается контраст? – спросила она.

– Да, Мадам, он подчеркивает безупречность Вашей кожи, но умоляю Вас, давайте примерим еще и золотистый парик.

Она надела его еще раз и провозгласила, что удовлетворена им.

– Но я буду надевать и черный, – сказала она. Затем она надела на себя подарок Роберта. Это было ожерелье из золота с бриллиантами, опалами и рубинами.

– Разве не великолепно? – спросила меня она. Я подтвердила.

Она нежно провела по ожерелью рукой:

– Он знает мою любовь к камням, – сказала она.

Я подумала, что за ирония судьбы – подтверждать вкус своего любовника в украшениях, которые он дарит другой.

В последующее за Новым годом время она стала несговорчива и капризна, и я вновь и вновь недоумевала, не подозревает ли она что-либо. Я старалась догадаться, помнит ли она, как Роберт уговорил ее послать Уолтера обратно в Ирландию и как тот вскоре умер. Она явно наблюдала за мной, и поэтому держала меня возле себя.

Думаю, Роберт знал о наших отношениях. Он теперь часто говорил ей о своих больных ногах – он страдал подагрой – и намекал, что врачи советуют ему больше бывать в Бакстоне. Я догадывалась, что он подготовляет себе возможность скрыться на время грозы, когда это станет удобным для него.

Она волновалась за него; наблюдала, что и сколько он ест за столом и достаточно резко напоминала ему, что он должен есть и пить меньше.

– Взгляните на меня! – говорила она. – Я ни слишком тонка, ни толста. А почему? Потому что я не наедаюсь, как свинья, и не пью, пока мой разум затуманится вином.

Иногда она даже приказывала убрать его тарелку и провозглашала, что если он не заботится о своем здоровье, то позаботится она.

Роберт не знал, как на это реагировать, поскольку ее резкость и настойчивость становились ему невмоготу. Однако, когда он уехал на воды, она стала скучать и начала без причины раздражаться на приближенных.

Роберт был на водах, когда я сопровождала королеву в одном из ее летних путешествий по стране, и в конце концов мы приехали в Уонстед, где прислуга Роберта приняла нас со всей учтивостью и пышностью, которые только мог бы желать хозяин.

– Но это все не то, Леттис, – сказала мне королева, – и что был бы без Роберта Кенилворт?

Временами мне все-таки казалось, что она решится выйти за него замуж, но со временем ее эмоции, которые были столь сильны в юности, по всей видимости, умирали; она начала все более любить свою власть и свою корону.

Когда же Роберта не было рядом, в ней всегда происходила неприятная перемена. Даже Кристофер Хэттон, несмотря на свою красоту, молодость и танцевальный дар, никогда не мог заменить ей Роберта. Я была уверена, что она привлекала к себе Хэттона, чтобы разжечь в Роберте ревность, потому что она должна была осознавать, что в жизни Роберта были иные женщины – сама она никогда не дала ему того, чего должен желать нормальный мужчина от женщины. Она желала показать ему, что только ее приверженность девственности не позволяет ей иметь столько же любовников, сколько любовниц было у него.

По мере того, как я все более и более понимала, сколь важное место в ее жизни и сердце занимает Роберт, мне становилось все более нелегко.

В Уонстеде у Роберта была комната, которую называли Кабинетом Королевы. Роберт любил роскошь и великолепие и соответственно этому был обставлен весь дом, однако помещение, предназначенное специально для королевы, должно было отличаться особой пышностью. Кровать была позолочена и с золотым пологом над ней; на стенах была обивка с позолотой, так что, когда солнце проникало через стекла, вся комната вспыхивала золотом, а зная ее приверженность чистоте, он специально оборудовал для королевы ванную комнату, так, чтобы она могла принимать ванны, когда бывала в Уонстеде.

– Прекрасное место и прекрасная обстановка, Леттис, – говорила королева, – но она многое теряет ввиду отсутствия хозяина.

Она послала к нему гонца с запиской в несколько слов, что она – в Уонстеде, и Роберт прислал ответ, который умилил ее. Она прочитала мне его.

– Бедный Робин, – сказала она, – он вне себя от отчаяния. Ему невыносимо думать, что я – здесь, а его нет под рукой, чтобы заставить всех подданных работать для моего развлечения, чтобы позабавить меня фейерверками. А я вот что тебе скажу: увидеть его – для меня значит более, чем все пьесы, развлечения и фейерверки. Глаза Мои… он говорит, что узнай он о том, что я направляюсь сюда, он оставил бы Бакстон, невзирая на то, что скажут врачи. Я знаю: он бы так и сделал.

И она спрятала сложенное письмо на груди.

Я страстно желала, чтобы она остыла к нему. Я знала, что если мы, наконец, поженимся, последуют страшное отчаяние и страшное негодование со стороны королевы, но было и еще кое-что, что озадачивало меня. Мне думалось, я беременна. Я не могла решить, хорошо ли это или плохо, но я видела в этом шанс на брак.

Я бы не желала еще одного аборта. Последний так сильно повлиял на меня, что я удивилась самой себе: это была незнакомая мне сторона моей натуры. Я очень любила детей, и мои дети значили для меня более, чем я сама предполагала вначале; когда же я думала о детях, которые у меня будут от Роберта, я была совершенно счастлива. Но если нам предстояло завести с ним детей, то пора было начинать.

Министры королевы постоянно намекали ей на отсутствие наследника и уговаривали выйти замуж. Они убеждали, что если она выйдет замуж немедля, то у нее еще есть шанс дать стране наследника. Ей было сорок пять лет. Конечно, это был нелегкий возраст для того, чтобы выносить ребенка, однако ее тело было в хорошей форме. Она никогда не перегружала свой организм перееданием и алкоголем, она регулярно занималась спортом, она танцевала так, что все танцоры меркли перед ней, она ездила верхом и ходила с неутомимой энергией, в ней была сила и душевная, и физическая. Они полагали, что пора уже было бы выйти замуж.

Вопрос этот был очень деликатным, и немногие решались обсуждать его с королевой, так как если она понимала это как намек на то, что она более немолода, она впадала в ярость. Поэтому эти переговоры и эти расследования.

Начались дипломатические переговоры с Францией. Герцог д'Анжу стал королем Генри III, а его младший брат, герцог д'Алесон – искателем руки королевы. Он унаследовал от брата его титул. Герцог был неженат, и, несомненно, его мать, Катерина Медичи, полагала, что корона Англии будет большой честью для ее сына и для Франции.

Когда он делал предложение руки прежде, Елизавете было тридцать девять лет, а герцогу – семнадцать, однако разница в летах не смутила королеву. Не смутит ли она ее сейчас, когда герцог стал более зрелым и, как я слышала, вполне опытным с женщинами мужчиной, а королеву старательно подталкивают к браку?

Меня всегда крайне удивляло, какое возбуждение вызывал в королеве разговор о браке. Это была всегда изумлявшая меня сторона ее натуры: в то время, как она могла бы иметь мужем любого принца Европы или красивейшего мужчину Англии, которого она любила, в ней вызвало восторг предложение руки со стороны юного, обладавшего совсем небезупречной репутацией французика с неважной внешностью! Она была фривольна, как юная девушка, и вела себя в подобной манере. С годами она стала еще более кокетлива и требовала себе беспрерывных и грубых комплиментов; она болтала о рюшах, кружевах, платьях и лентах с таким упоением, будто это были важные государственные вопросы.

И если бы все не знали ее как искусного дипломата, хитрого правителя, каким она и была, то она могла бы показаться пустышкой, глупейшим существом, недостойным короны.

Я пыталась понять ее, Я знала, что у нее не более намерений выйти замуж за д'Анжу, чем за любого иного претендента. Единственный, за кого она всерьез могла собраться бы замуж – это Роберт Дадли. Она сама себя околдовывала мыслью о замужестве, она представляла себя замужем за определенным мужчиной – за Робертом, я полагала, – но все это были фантазии: она никогда не решилась бы на это в реальности. Свадебная карета, все время маячившая в ее воображении, была лишь миражом. Может быть, это происходило оттого, что ее мать, выйдя замуж за короля, заплатила за это своей жизнью. Я никогда до конца не понимала ее мотивов. Это было похоже на ребенка, который страшно боится темноты, но все же, затаив дыхание, слушает кровавые и страшные истории о преступлениях, творящихся во тьме, и молит, чтобы ему рассказывали еще.

Мне нужно было видеть Роберта, чтобы сказать ему, что я жду ребенка, потому что я была уверена в этом. Если он не хитрил, уверяя, что намерен жениться на мне, то теперь настало время доказать это. Я не смогу оставаться при дворе незамужней и беременной. У королевы был острый взгляд, а в последнее время она наблюдала за мной все более пристально.

Однако на время переговоров с Францией ее внимание было отвлечено от ее приближенных. Хотя те, кто знал ее получше, понимали, что у нее не было истинного намерения выйти замуж за герцога; в стране росли ожидания бракосочетания королевы. Те же, кто в силу своего положения ничего не опасались, прямо говорили, что королеве следует перестать играть в замужество и обманывать саму себя. Брак с французом будет означать сдачу власти ненавистным французам, полагали другие.

Но королева, как всегда, была непредсказуема, и никто не смог бы предсказать, как именно она поступит. Было мнение, что, если она решится выйти замуж, то было бы лучше для страны и для нее самой взять в мужья англичанина, а именно того, в кого она много лет влюблена. Она доказала свою любовь к нему многими годами его фаворитства, а поскольку он уже давно был самым могущественным человеком в стране, то не было бы большой разницы, если бы он поднялся до положения короля.

Эстли, один из джентльменов Спального кабинета, даже решился напомнить королеве, что граф Лейстер по-прежнему неженат. Можно себе представить, какая буря поднялась при этом у меня в душе, но ответ королевы поистине восхитил меня. Она была вне себя от гнева, и я, по опыту, понимала, почему: искательство иноземного герцога, которым она собиралась позабавиться всласть, пытались у нее отобрать.

И она кричала в ответ так, что слышно было не только в Присутственном зале, но и окрест:

– Будет недостойно меня и неразумно с точки зрения королевского положения предпочесть слугу, которого я сама подняла до нынешнего его могущества, всем сиятельным принцам и особам мира!

Но каково было оскорбление для Роберта! Его гордость будет жестоко уязвлена, когда он узнает об этих словах. Я хотела бы быть рядом с ним при этом, ведь это окончательно докажет ему, что у него нет более надежды на брак с королевой.

Я послала к нему записку, что я должна видеть его немедленно и рассказать ему важные новости.

Он приехал в Дюрхэм Хауз, а так как королева была занята брачными переговорами, он был теперь свободнее, чем когда-либо.

Он обнял меня с не меньшим, чем прежде, жаром, и я сказала:

– У меня будет твой ребенок, Роберт, и что-то нужно делать с этим.

Он кивнул. Я продолжала:

– Вскоре это станет заметным, и начнутся трудности. У меня есть разрешение королевы отойти от дворцовой жизни, поскольку у меня растут дети. Я также могу изобразить болезнь. Но если мы все-таки поженимся, то для этого настало подходящее время. Королеве ты не нужен. Она сказала это достаточно ясно. И в таком случае она не должна чинить препятствий для твоей женитьбы на ком-то еще.

– Все верно, – сказал Роберт, – я позабочусь обо всем. Поезжай в Кенилворт, и там мы устроим свадебную церемонию. Не станем долее откладывать.

Он знал, что говорит: он был в ярости от восторга королевы по поводу французского соискателя ее руки, ибо то, что она сказала о нем, было ему тут же доложено. Он не собирался позволять безнаказанно унижать себя в присутствии придворных. Не собирался он и до пятидесяти лет танцевать с нею, в то время как она лукавила и готовилась встрече с д'Анжу, который преуспел там, где верный Роберт терпел поражение много лет.

Судьба благоволила ко мне. То был мой триумф. Я наконец-то победила.

Королеву я знала достаточно хорошо: она не выйдет за д'Анжу. У нее не было даже намерения. Она наслаждалась игрой, поскольку это бесило Роберта и показывало всем, как страстно он стремился к браку с ней.

«Но он хочет не вас, кузина, он хочет корону», – мысленно говорила я ей, и с каким наслаждением! Как я любила, бывало, стоять возле нее и мысленно твердить ей о том, что любит он не ее, а меня.

«Посмотри, – со злобным торжеством говорила я ей тогда, – он даже идет на риск, чтобы жениться на мне».

Я уехала в Кенилворт, и там мы поженились.

– И все же, – сказал Роберт по окончании церемонии, – мы должны хранить это в тайне. Я выберу подходящий момент, чтобы сказать это королеве.

Я должна была согласиться с его правотой.

Я была счастлива: я достигла своей цели. Я стала графиней Лейстер, женой Роберта.

В Дюрхэм Хауз приехал отец, чтобы повидаться со мной. Он всегда строго следил за своими детьми, а я, полагаю, давала ему более поводов для беспокойства, чем все другие мои братья и сестры.

Хотя, когда я вышла замуж за Уолтера, он заблуждался в отношении того, что я отныне стану вести скромную домашнюю жизнь.

После смерти Уолтера он начал навещать меня чаще: нет сомнений, что до него доходили слухи о подозрительности его смерти.

Фрэнсис Нол лис был очень хорошим, набожным человеком. Я гордилась своим отцом, однако с годами он становился все более пуританином. Он наблюдал за моими детьми и был очень озабочен их религиозным воспитанием; а так как никто из них не был религиозен, то они находили отца скучным и надоедливым, и я в душе соглашалась с ними.

Теперь он приехал неожиданно и скрыть свое положение мне не удалось. Он был встревожен, смущен, и после объятий при встрече вопрошающе на меня посмотрел.

– Да, отец, – призналась я, – я беременна. Он в ужасе взглянул на меня.

– Но ведь Уолтер…

– Я никогда не любила Уолтера, отец. Нас многое разделяло, и у нас не было общих интересов.

– Негоже для жены говорить о муже в таком духе.

– Я должна признаться тебе, отец. Уолтер был мне хорошим мужем, но он умер, а я все еще слишком молода, чтобы оставаться вдовой до конца своей жизни. Я нашла мужчину, которого очень люблю…

– И уже завела ребенка от него!

– Я замужем за ним, и в свое время мы откроем тайну нашего брака.

– Тайну! Зачем она? В чем дело? И ты уже беременна… – Он не мог скрыть своего ужаса. – Я слышал сплетню, в которой упоминалось имя мужчины, что связан с тобой, – это повергло меня в шок, граф Лейстер.

– Да, он – мой муж, – сказала я.

– О, великий Боже! – вскричал отец, и начал громко молиться, поскольку не в его правилах было употреблять ругательства и проклятия. – Спаси и не дай этому свершиться.

Я терпеливо сказала:

– Но это уже свершилось. Мы с Робертом женаты. Что тут плохого? Ты был рад выдать меня замуж за Уолтера Деверо. Роберт Дадли – человек большей славы и могущества, чем мог бы быть когда-либо Уолтер.

– Но он очень честолюбив и на этом не остановится.

– Что дурного в честолюбии?

– Прекрати пререкаться, – резко остановил меня отец. – Я желаю выяснить все до конца.

– Я – не ребенок, отец, – напомнила я.

– Ты – моя дочь. И пусть я узнаю наихудшее, но я должен знать все.

– Нет ничего наихудшего. Это все наилучшие из новостей. Роберт любит меня, я – его, и поэтому мы женаты, и вскоре у нас будет ребенок.

– И при этом ты должна скрываться, скрывать ото всех свой брак! Леттис, у тебя нет разума! Его первая жена умерла при таинственных обстоятельствах. Он всегда надеялся вступить в брак с королевой. И еще ходят темные слухи о леди Шеффилд.

– Слухи – ложь.

– Она была его любовницей, а затем в некотором роде женой.

– Она не была его женой. Эти слухи ходят, потому что она родила от него ребенка.

– И ты считаешь, что это нормально?

– Я почту нормальным многое, если на то будет воля Роберта.

– А теперь ты поставила себя в ситуацию, подобную положению леди Шеффилд.

– Нет, я замужем за ним.

– Так и она думала Дитя мое, ибо ты дитя, если позволяешь так легко себя обмануть, ясно, что он имитировал брачную церемонию, как он поступил и с леди Шеффилд. Ты поставила себя в аналогичную ситуацию. Он сможет аннулировать брак, когда захочет.

– Это неправда! – закричала я. Но голос мой дрожал. Да, церемония бракосочетания была тайной, а леди Шеффилд была обманута потому, что представляет из себя тип женщины, которой легко лгать.

– Я должен увидеться с Лейстером, – твердо сказал отец– Я выясню все в точности и добьюсь, чтобы церемония была проведена у меня на глазах и при свидетелях. Если уж тебе суждено быть женой Роберта Дадли, то ты должна быть законной женой, чтобы он не посмел вышвырнуть тебя прочь, когда ему вздумается обратить свое внимание на кого-либо другого.

Отец покинул меня, и я могла лишь гадать об исходе событий.

Вскоре это выяснилось.

Отец возвратился в Дюрхэм Хауз, и с ним вместе брат Роберта, граф Уорвик, а также близкий друг их семьи, граф Пемброк.

– Приготовься к срочному отъезду, – сказал отец. – Мы едем в Уонстед, где состоится церемония бракосочетания с графом Лейстером.

– И Роберт «согласился на повторную церемонию? – спросила я.

– Он сам желает ее. Он убедил меня, что предан тебе и не имеет большего желания, чем сделать ваш союз законным.

К тому времени я была на большом сроке беременности, но предприняла путешествие с восторгом.

Когда мы достигли Уонстеда, Роберт уже ожидал нас там со своим другом лордом Нортом.

Он обнял меня и сказал, что отец настоял на церемонии, и он сам не имеет ничего против, поскольку желает быть мне настоящим мужем.

На следующее утро к нам присоединились мой брат Ричард и один из капелланов Роберта, мистер Тиндэлл, которому предназначалось провести церемонию венчания; и там же, в галерее Уонстеда, отец передал меня графу Лейстеру. Церемония была проведена таким образом и с таким количеством свидетелей, чтобы никто не смог отрицать ее проведения позже. Отец сказал ему:

– Моя дочь вскоре должна дать жизнь вашему ребенку. Нужно будет обнародовать факт бракосочетания для того, чтобы сохранить ее доброе имя.

– Вы можете положиться в этом на меня, – заверил его Роберт, однако моего отца не так-то легко было уговорить.

– Должно быть объявлено, что она вышла за вас замуж и теперь она – графиня Лейстер.

– Мой дорогой сэр Фрэнсис, – отвечал на это Роберт, – представьте себе гнев королевы, когда она узнает, что я женился без ее позволения.

– Отчего бы вам тогда не попросить ее позволения?

– Оттого, что оно никогда не будет мне дано. Мне нужно время, чтобы сказать ей об этом… в подходящий момент. Если она объявит о своей помолвке с французским принцем, тогда я с полным правом смогу сказать ей, что я женат.

– Отец, – нетерпеливо сказала я, – пойми же, наконец. Ты что, хочешь, чтобы нас бросили в Тауэр? Что касается тебя, то какой же будет нанесен вред для твоей репутации, если королева узнает, что ты присутствовал на церемонии и даже добивался ее проведения? Ты же знаешь характер королевы.

– Да, я знаю его, так же, как и ты, – ответил отец. Уорвик поддержал своего брата и сказал, что Роберту лучше известны темперамент и настроения королевы, и поэтому лучше предоставить решение вопроса ему.

Таким образом, все пришли к согласию. В ту ночь мы с Робертом были вместе в королевском кабинете, и я не могла не думать о ней: о том, что кабинет предназначен исключительно для ее визитов, о том, как она спит здесь. И вот здесь – я, на этой роскошной кровати, с моим мужем, которого я так по-сумасшедшему люблю – а он меня; и я воображала себе, каков был бы ее гнев, если бы она увидела нас.

Это и в самом деле была превосходная победа над Королевой.

Думаю, и Роберт воспринимал это как победу и был удовлетворен ею. Он не смог бы отомстить полнее и остроумнее.

Как крепко связаны мы были в жизни – все трое. Даже в нашу брачную ночь Елизавета будто была с нами.

Но, каков– бы ни был исход, несомненным фактом было то, что я теперь – жена Роберта.

На следующий день пришли новости, смешавшие все наши планы. От королевы приехал гонец. Он передал, что Ее Величеству стало известно, будто граф Лейстер в Уонстеде, и она решила остановиться здесь на две ночи по пути в Гринвич. Она передавала, что, поскольку Глаза ее так печалились по поводу своего отсутствия в дни ее предыдущего визита, когда он пребывал на водах, она укорачивает свое путешествие, чтобы побыть вместе с ним.

Можно было бы предположить, что ей уже все известно. Нам обоим сразу же пришла в голову такая догадка, Роберт был сильно встревожен, он рассчитывал, что нужно будет некоторое время до объявления своей женитьбы, и что объяснения будет давать он один и в выбранный им момент. Позволить ей обнаружить факт через третье лицо было в наивысшей степени неблагоприятно. Вызывало неудовольствие и то, что сие произошло на другой же день после брачной церемонии, однако была надежда, что если бы она и в самом деле знала, что произошло, она никогда бы не дала нам времени собраться и подготовиться. На сей же раз поступило предупреждение.

– Действовать нужно быстро, – сказал Роберт, и все с ним согласились.

Мне предстояло быстро уехать с отцом в Дюрхэм Хауз. Роберт вместе с Уорвюсом и Нортом оставались в Уонстеде для подготовки.

Итак, победа была одержана, и даже в постели королевы, но она была уже позади.

Неохотно и печально я оставила Уонстед и стала дожидаться Роберта так терпеливо, как только могла.

Вероятно, путешествие туда и обратно не пошло мне на пользу. Может быть, виною тому были мое волнение и испуг, может быть, жизнь наказала меня за то, что я лишила жизни своего предыдущего ребенка. Как бы то ни было, я в строжайшей тайне родила мертвое дитя.

Для того, чтобы вернулся Роберт и узнал обо всем, понадобилось время, ибо королева была столь довольна его обществом в Уонстеде, что настояла на его возвращении в Гринвич вместе с нею.

Когда он приехал, я уже слегка оправилась от потрясения и родов, и он, конечно, утешал меня, уверяя, что в скором времени у нас появится сын.

Королева не проявила никакой подозрительности, так что все наши страхи были напрасны.

Он был уверен, что придет время, когда он сможет сказать ей о своей женитьбе спокойно и с наименьшими губительными последствиями для нас.

На некоторое время я изобразила болезнь. Королева непрерывно трещала со всеми о предложении от французского герцога, что много облегчало ситуацию.

Мы некоторое время жили вместе в Дюрхэм Хауз, но я ждала и желала, чтобы было объявлено о нашем браке.

– Всему свое время, – утешал меня Роберт. Он был очень вспыльчив и раздражителен, но уверен в себе.

Его можно было понять: он прошел через многолетние надежды, крушения их и переживания в связи с королевой. Он – выжил. Относительно себя я не была столь уверена. Я хорошо помнила, как меня сослали со двора – и надолго.

И все же – жизнь была великолепна. Я была женой Роберта, и церемония была при свидетелях и в присутствии моего отца.

Моя авантюрная натура вновь ожила в азарте опасной игры с королевой.