Текст книги "Мой враг – королева"

– Хорошее вино, – проговорила я.

– Я знал, что оно тебе понравится.

Мне показалось, что в его голосе прозвучало злобное торжество. Поставив кубок на стол, я подошла к его постели.

– Роберт, ты очень болен, – повторила я. – Тебе следовало бы сложить с себя хотя бы некоторые из твоих обязанностей. Ты и так сделал слишком много.

– Королева никогда не согласится на это, – заметил он.

– Но она же проявляет заботу о твоем здоровье.

– Да, она всегда проявляет заботу, – улыбнулся он. В его голосе прозвучала нежность, и меня внезапно охватила волна ненависти к этим двум стареющим любовникам, любовь которых продолжалась без конца, и сейчас уже старые и покрытые морщинами, они все еще прославляли ее – или притворялись…?

Какое право имеет женатый мужчина так откровенно восхищаться не своей женой, а другой женщиной, даже если эта другая женщина – королева Англии?!

Без сомнения, я имела право на роман с Кристофером.

Он закрыл глаза. Я подошла к столу и, встав спиной к постели, перелила вино, которое я боялась пить, в другой кубок. Именно из этого кубка обычно пил Роберт – это был подарок королевы. Затем я снова вернулась к его постели.

– Я очень плохо себя чувствую, – проговорил он.

– Ты слишком много ел.

– Она тоже всегда говорила, чтобы я ел поменьше.

– Наверно, она права. Отдохни. Пить хочешь? Он кивнул.

– Хочешь, я налью тебе немного вина? – спросила я.

– Да, налей. Кувшин на столе, и там же мой кубок.

Я подошла к столу. Мои руки дрожали, когда я подняла кувшин и налила вино в тот кубок, в котором недавно находилось вино, предназначенное мне. Что с тобой? – уговаривала я себя. Если он не собирался причинить никакого вреда, то будет все в порядке и ни с кем ничего не случится. Если же… Тогда ты тоже ни в чем не виновата.

Я подошла с кубком к его постели, и когда я уже протягивала его Роберту, вошел паж, Уилли Хейнес.

Я сказала ему:

– Господина мучит жажда. Принеси еще вина. Оно ему может понадобиться.

Паж вышел, когда Лейстер уже допивал свой кубок.

Следующий день я помню очень ясно, хотя прошло уже столько лет. Четвертое сентября – лето еще не ушло, легкую осеннюю свежесть воздуха солнце прогнало уже к десяти часам утра.

Лейстер сказал, что в этот день мы отправимся дальше. Когда служанки помогали мне одеться в дорожное платье, дверь распахнул Уилли Хейнес, бледный и дрожащий. «Граф лежит неподвижно, – произнес паж, – и вид у него какой-то странный, не умер ли он?»

Опасения пажа были не напрасны. В это утро в доме лесничего в Корнбюри могущественный граф Лейстер тихо покинул этот мир.

Так он умер, мой Роберт, ее Роберт… Я была потрясена.

Перед моими глазами все время возникала картина, которую я видела как бы со стороны: я, с кубком, подхожу к его постели… Он выпил то, что было предназначено мне, и вот он умер.

Нет, я никак не могла поверить в это. Меня охватило смятение. Казалось, что умерла часть меня самой. Много лет он был самой важной фигурой в моей жизни – он и королева.

– Теперь нас осталось двое, только двое… – пробормотала я. И вдруг почувствовала себя очень одинокой.

Конечно, раздавались возгласы: «Отравили!», и, конечно, подозрение, в первую очередь, пало на меня. Уилли Хейнес видел, как я подавала графу кубок, и запомнил это. Если бы проклятый отравитель со всеми своими снадобьями оказался здесь и был пойман, суд, без сомнения, был бы скор и жесток, но был ли этот отравитель? Несомненно одно, что подозрение в убийстве, пусть ничем и не доказанное, будет преследовать меня до конца моих дней. Я сильно перепугалась, когда услышала, что собираются производить вскрытие. Ведь я, действительно, не знала, отравила ли я Лейстера или он умер по другой причине. Ведь вполне могло быть, что вино, которое я перелила в кубок Лейстера из предназначавшегося мне кубка, не содержало яда. Он был так болен, что мог умереть в любое время, и я ничего не могла бы поделать. Причем здесь я?

Я совсем успокоилась и поверила в свою невиновность, когда при вскрытии никакого яда обнаружено не было. Но, увы, доктор Джулио был известен тем, что его яды спустя короткое время не оставляли никаких следов в теле жертвы. Значит, я никогда так и не узнаю, хотел ли мой муж отравить меня, а я отвернула от себя руку судьбы, отравив его, или же он умер своей собственной смертью. Его смерть была так же таинственна, как и смерть его первой жены, Эми.

Кристофер желал немедленно на мне жениться, но я помнила историю королевы Елизаветы, Роберта и Эми Робсарт и сдерживала его молодую горячность. Конечно, я не была королевой, на которую обращены взоры всего мира. Но, тем не менее, я была вдовой человека весьма известного, и не только в Англии, но и во всей Европе.

– Я ведь сказала тебе, что выйду за тебя замуж, – убеждала я Кристофера. – Но позже… не сейчас.

Хотела бы я тогда оказаться при дворе, чтобы увидеть, как восприняла королева грустную весть. Позже мне рассказывали, что она не произнесла ни слова, но взгляд ее вдруг стал пустым и безжизненным. Потом она встала, направилась в свою спальню и закрыла за собой дверь. Она ничего не ела и не желала никого видеть. Она хотела быть наедине со своим горем.

Как велико было ее горе, я могла только догадываться. Мне даже стало совестно за свою неспособность к таким чувствам. Это горе заставило меня оценить всю глубину ее характера, ее безмерную способность любить и, с такой же силой, мстительно ненавидеть.

Погруженная в свое горе, она долго не выходила из комнаты. Прошло два дня; ее министры стали волноваться, и лорд Берли, побуждаемый другими, взломал дверь.

Я могу себе представить охватившие ее чувства. Она знала Роберта так давно, почти с детства. Наверное, ей показалось, что свет померк, погасло солнце. Я могу вообразить, как она глядит на себя в холодное равнодушное зеркало и видит старую женщину, в которой раньше она не желала признавать себя. Она была стара, и несмотря на то, что вокруг нее увивались молодые красавцы, она понимала, что они ищут только почести и королевской милости. Сними она с себя корону – погаснет свет, и эти мотыльки упорхнут прочь.

Но был он, единственный, говорила она себе, ее Глаза, ее дорогой Робин, его одного она по-настоящему любила, и вот его нет, больше нет… Возможно, она думала и о том, насколько иной была бы ее жизнь, если бы она рискнула короной и вышла бы за него замуж. Сколько интимных радостей было бы у них, как счастливы они были бы вместе! А если бы у них были дети, как бы они утешили ее сейчас. Скольких уколов ревности она избежала бы и сколь радостно было бы ей сознавать, что я никогда не вторгнусь ни в его, ни в ее жизнь!

А сейчас мы с ней были близки, как никогда. Ее горе было моим. Я сама себе удивлялась, как много вытерпела от него, пока не изменила ему, не восстала против него в последние годы. Но я так поступила потому, что она стояла между нами. И, тем не менее, глубокая пустота образовалась в моей жизни с его уходом… и еще большая пустота в ее.

Но всегда, пережив волнение и горе, она в конце концов вспоминала, что она королева. Роберт умер, но жизнь продолжается. Ее жизнь принадлежит Англии, а Англия никогда не умрет и не покинет ее в одиночестве.

Я очень боялась, что Роберт, узнав о моей супружеской неверности, изменил свое завещание, да еще вдруг оставил объяснение причины своего решения. Но нет. Видимо, у него было мало времени, и он ничего не успел сделать.

Я была исполнительницей его завещания, помогали мне его брат Уорвик, Кристофер Хэттон и лорд Ховард оф Эффингэм. Я даже не представляла себе, как глубоко Роберт увяз в долгах. Он всегда был расточителен, а перед самой своей смертью заказал для королевы подарок, который представлял собой нить из шестисот жемчужин, к которой крепилась подвеска. Сама подвеска состояла из огромного бриллианта и трех изумрудов, заключенных в оправу, украшенную каймой из мелких бриллиантов.

Ее он упомянул первой в своем завещании, как будто именно она была его женой. Он благодарил ее за доброту. Даже в смерти она была для него первой. Я не стала подавлять в себе злую ревность. Она нужна была мне для успокоения совести.

Он составил это завещание, когда находился в Нидерландах и верил, что я люблю его. Он писал:

«…И еще просьба к Ее Величеству: я желаю вернуться к дорогой моей жене, чтобы доказать ей свою преданность, пусть не совсем так, как я хотел бы, но хотя бы так, как я могу. Она всегда относилась ко мне с любовью, заботой и лаской, была мне преданной и верной женой. Я надеюсь, что, исполнив мое завещание, она будет помнить обо мне не меньше, чем я помнил о ней, пока был жив».

Ах, Роберт, с легкой грустью подумалось мне, как я оплакивала бы тебя, если бы действительно была такой, в какую ты тогда верил. Да и, вообще, все могло бы быть по-другому, если бы не завел ты себе эту царственную любовницу! Я ведь любила тебя когда-то и сильно любила, но всегда между нами стояла она.

Я была удивлена, что весьма щедро он оделил своего незаконнорожденного сына, Роберта Дадли. Сейчас ему было тринадцать лет, и после смерти моей и графа Уорвика (брата Лейстера) он должен был получить довольно большое наследство. Ему было назначено регулярно выплачиваемое пособие, как только он достигнет двадцати одного года, а до этого возраста должны были выделяться значительные суммы на его содержание.

Конечно, Роберт никогда не скрывал, что этот мальчик – его сын, но у мальчика была еще и мать – леди Стаффорд. Я считала, что она и ее муж в состоянии были обеспечить достойное содержание этому ребенку.

Мне в наследство был оставлен Уонстед и три небольших поместья, включая Дрейтон Бэссит в Стаффордшире, где я в конце концов и поселилась. Дворец Лейстера так же стал моим, включая всю обстановку, фамильное серебро и драгоценности, находящиеся там. К моему сожалению и тайной досаде, Кенилворт достался графу Уорвику, а после его смерти должен был перейти к незаконнорожденному сыну Лейстера Роберту Дадли.

Кроме того, как я уже сказала, у Роберта было гораздо больше долгов, чем я предполагала. Его долг английской короне составил двадцать пять тысяч фунтов. Он был очень щедр к своей королеве, и большая часть этого долга была потрачена на подарки ей. Я ожидала, что, поскольку он умер, состоя на службе у Ее Величества, это будет сак-то зачтено. Обычно так и бывало в этих кругах. Но королева не была намерена проявлять ни малейшего снисхождения ко мне. Это была ее месть. Едва выйдя из своего добровольного заточения, она объявила, что весь его долг до последнего фунта должен быть немедленно выплачен. Ее ненависть ко мне не ослабла даже после смерти Роберта.

Она заявила, что вся обстановка, фамильное серебро и драгоценности, находившиеся во дворце Лейстера и в Кенилворте, должны пойти на уплату его долгов, поэтому предписано было немедленно произвести опись этого имущества, с тем, чтобы все, предназначенное к продаже, было оттуда изъято.

Она была безжалостна ко всему, что касалось меня, и я была в бешенстве, но ничего не могла поделать.

Одно за другим все ценное было распродано – все те вещицы, которые были мне дороги и составляли когда-то часть моей жизни. Я в безысходной злости рыдала над ними и проклинала ее в душе, но, как всегда, должна была подчиниться ее воле.

И хотя даже эта вынужденная распродажа не покрыла всех его долгов, для меня было очень важно поставить ему памятник в часовне Бошам. Это был массивный мраморный пьедестал с его девизом Справедливость и Верность. На нем возвышалась статуя Лейстера, также из мрамора с орденом Святого Михаила, рядом с ним я оставила место для себя когда придет мой час.

Так ушел из мира великий граф Лейстер.

Через год я вышла замуж за Кристофера Блаунта.

ЭССЕКС

Эссекс!

Вы так внезапно, нарушив свои служебные обязанности, покинули нашу резиденцию и место своей службы. Надеюсь, вы понимаете, что этим нанесли нам неслыханное оскорбление, по-другому это не назовешь. Наше немалое к вам благоволение, вовсе вами не заслуженное, привело к тому, что вы пренебрегли нами и забыли ваши служебные обязанности, другого объяснения вашему странному поступку мы не находим… Поэтому мы требуем и приказываем вам тотчас же по получении этого письма, без промедления и отговорок прибыть сюда и явиться к нам, чтобы услышать наши дальнейшие распоряжения относительно вас. Отсюда следует, что вам надо приложить все усилия, чтобы выполнить наши требования и не вызвать нашего негодования, в противном случае вам грозят крупные неприятности.

Королева Эссексу

Некоторое время я наслаждалась своим новым замужеством и была счастлива. У меня был красивый, молодой, обожаемый мною муж, который к тому же не должен был одновременно прислуживать другой женщине. Мой сын, Роберт, граф Эссекс, вскоре стал одним из фаворитов королевы, и казалось, что он в конце концов займет при ней место своего отчима.

– На днях я скажу королеве, что пора уже тебя пригласить ко двору, – сказал он мне.

Он был совсем не таким, как Лейстер: тот был хитрее и осторожнее. Иногда я боялась за сына. У него было маловато такта, он не умел притворяться и не собирался скрывать своих истинных чувств ради выгоды. На первых порах это кажется весьма привлекательной чертой, но долго ли сможет выдержать подобное поведение такая тщеславная женщина, как королева, или кто-либо другой, привыкший к подобострастию и лести, как она? Только пока он юн и наивен, пока его можно воспринимать, как этакого «ужасного ребенка». Он и сам был необычайно тщеславен и честолюбив, но не переоценивал ли он своего влияния на королеву?

Я обсуждала это с Кристофером, который считал, что королева настолько очарована юностью и красотой Роберта, что простит ему многое. «Юность и красота самого Кристофера когда-то так же помогали ему в жизни», – подумала я. Однако я не согласилась бы терпеть рядом с собой дерзкого наглеца, как бы хорошо и молодо он ни выглядел, едва ли и королева стерпит такое.

Я всегда считала, что поступила разумно, подождав год, прежде чем снова выйти замуж, и из-за слухов, сопровождавших смерть Лейстера, и из-за того, что мой новый муж был почти на двадцать лет меня моложе. Зато следующий год был очень счастливым для меня.

Наша семья всегда была дружной. Одним из лучших качеств Лейстера была его преданность своим близким, а поскольку мои дети были в наилучших отношениях со своим первым отчимом, они с доверием приняли и второго.

Моей любимицей была дочь Пенелопа. Она была немножко интриганкой, как и я сама. Однако в случае неудачи она никогда не падала духом и постоянно искала новых приключений. Я знала, конечно, что ее жизнь не была такой спокойной, как казалось на первый взгляд. Она жила вполне добропорядочно в Лейсе в графстве Эссекс или в Лондоне во дворце лорда Рича. Ее считали образцом добродетельной матери, целиком посвятившей себя своему семейству. У нее было пятеро детей: три сына – Ричард, Генри и Чарльз, и две дочери: Леттис (названная в мою честь) и Пенелопа (названная в честь своей матери). Но когда она оказалась при дворе, то у нее зародилось множество честолюбивых планов.

Она была огорчена, что королева не приглашает меня ко двору, и уверяла, что Эссекс не упустит возможности восстановить мое прежнее положение.

– Но если этого не смог сделать Лейстер, почему ты думаешь, что Эссекс сможет? – спросила я.

– Ах, – засмеялась Пенелопа. – Откуда ты знаешь, что Лейстер так уж старался это сделать?

Я согласилась, что Лейстеру представлялось весьма нелегким делом защищать перед королевой интересы своей жены, которая и подверглась остракизму именно за то, что стала его женой.

Мои дети часто бывали во дворце Лейстера – две дочери, сын Уолтер, чаще всех – Эссекс. Он очень подружился с Чарльзом Блаунтом, с которым они когда-то дрались на дуэли из-за шахматной королевы, и Чарльз, который был к тому же старшим братом моего мужа, почти стал членом нашей семьи. Частой гостьей у нас была и Френсис Сидни. Разговоры за нашим столом кипели весьма активно, а зачастую были прямо-таки сумасбродными. Я не останавливала их, потому что это напомнило бы им о моем возрасте, ведь они все были значительно моложе меня, хотя временами меня охватывало беспокойство о том, что подумала бы королева, если бы могла услышать эти речи. Наиболее безрассуден в спорах был Эссекс, уверенность которого в своем влиянии на королеву все более и более возрастала. Чарльз Блаунт то и дело останавливал его и предупреждал, чтобы тот был осторожнее, но Эссекс только смеялся над ним.

Я обычно с гордостью наблюдала за ним. Я была уверена, что не только мое материнское отношение к нему выделяет его среди его товарищей. Он был не более красив, чем Лейстер в молодости, но обладал таким же магнетизмом. Однако, хотя Лейстер в совершенстве обладал всеми истинно мужскими качествами, даже слабые стороны характера Эссекса были более привлекательны, чем сила Лейстера.

Лейстер всегда заранее высчитывал последствия того, что он делал, взвешивал, будет ли он иметь от этого выгоду. Нерасчетливая импульсивность Эссекса была очень притягательна, поскольку представляла опасность для него самого. И он был честен, по крайней мере, как он сам это понимал. Он мог быть очень весел – и вдруг погружался в меланхолию, он был полон энергии и неутомим в играх и развлечениях на открытом воздухе – и вдруг сказывался больным и ложился в постель. У него была странная неровная походка, по которой его можно было узнать издалека даже в толпе людей, почему-то эта особенность очень трогала меня. Конечно, он был очень красив – с копной золотисто-каштановых волос, с темными глазами (все это он унаследовал от меня) – и конечно, он очень выделялся среди других молодых людей, окружавших королеву. Они все ей льстили, он – никогда. Более того, хотя он и был увлечен королевой и в определенном смысле даже влюблен в нее, он никогда не подавлял свою натуру в угоду ей. Никогда не притворялся, что считает ее всезнающей, если видел, что она неправа.

Я очень боялась за него, опасалась, что его импульсивность не доведет его до добра, и постоянно просила быть осторожным.

Когда он сидел за нашим столом вместе с Пенелопой, Чарльзом Блаунтом, Кристофером, Френсис Сидни, то часто рассказывал, что он надеется со временем сделать. Он верил, что королева будет более решительна в отношениях с испанцами. Они были наказаны и потерпели позорное поражение, и это необходимо довести до конца. Он собирался посоветовать королеве, какие действия ей следует предпринять. У него были большие планы. Одной из главнейших задач он считал создание регулярной армии.

– Солдаты должны быть хорошо обучены, – кричал он, с воодушевлением размахивая руками. – Каждый раз, собираясь воевать, мы начинаем заново обучать мужчин и юношей. Они должны быть всегда готовы к войне. Я постоянно ей это твержу. Когда я захочу развязать войну, у меня в армии должны быть солдаты, а не пахари.

– Она никогда не согласится отпустить тебя за пределы страны, – заметила Пенелопа.

– Тогда я отправлюсь без ее согласия, – высокомерно заявил мой сын.

Хотела бы я знать, что сказал бы в этом случае Лейстер. Иногда я нерешительно напоминала ему, как вел себя с королевой его отчим.

– О, ну он был, как все остальные, – заявлял Эссекс. – Он просто не осмеливался ей перечить. Он делал вид, что согласен с каждым ее словом или поступком.

– Не всегда. Он не раз шел и против ее желаний. Когда женился на мне, например.

– Он никогда не выступал против нее открыто.

– И оставался ее фаворитом до конца своих дней, – добавила я.

– Постараюсь остаться им и я, – хвастливо заявил Эссекс. – Но у меня свой путь.

Я поразилась его смелости и продолжала бояться за него, ибо, хотя Пенелопа была и ближе мне, Эссекс все же был моим любимцем. Я подумала: «Как странно, что нам с королевой нравятся одни и те же мужчины, что человек, сыгравший самую главную роль в ее жизни, был самым равным и в моей».

Я знала, что она все еще оплакивает Лейстера. Я слышала, что она хранит его миниатюрный портрет, на который часто смотрит, а последнее письмо, написанное им королеве, она держит в отдельной шкатулке с надписью: «Его последнее письмо».

Да, странные шутки играет с нами судьба. Вот и сейчас, когда умер мой муж, человеком, о котором она проявляет наибольшую заботу, оказался мой сын.

Эссекса удручало, что у него много долгов, а королева, хотя и проявляет к нему явную благосклонность, не отпуская его от себя, тем не менее, ни разу не одарила его ничем ценным: ни титулом, ни землями, в отличие от его отчима. Сам же Эссекс был слишком горд, чтобы выпрашивать подарки.

Он нетерпеливо и настойчиво желал такого дела, которое принесло бы ему деньги. Таким делом могла быть война – война, если она окончится победой, принесет трофеи, военную добычу. К тому же в нем крепло убеждение – и другие были с ним согласны – что следует продолжить войну с Испанией.

Королева, наконец, согласилась послать военную экспедицию. Бывший король Португалии, Дон Антонио, был смещен с трона через год после того, как он его занял, будучи наследником короля Генри; с тех пор он жил в Англии. Новый король, Филип Испанский, послал герцога Альву, чтобы присоединить Португалию к Испании. Поскольку португальцы были возмущены притязаниями испанцев, Португалия представляла теперь собой самое удачное поле для будущего сражения. Сэр Френсис Дрейк отвечал за морские операции, а сэр Джон Норрис – за действия на суше.

Когда Эссекс объявил королеве, что он собирается отправиться с этой военной экспедицией, она очень разгневалась, и он понял, что разговаривать с ней об этом дальше бесполезно, но, будучи Эссексом, не сдался и стал обдумывать, как уйти, не спрашивая ее.

Он пришел попрощаться со мной за несколько дней до отъезда, и я была польщена тем, что он посвятил меня в свои тайные намерения, особенно потому, что это касалось королевы.

– Она будет в бешенстве, – сказала я. – Вполне возможно, что она не примет тебя обратно.

Он посмеялся над моими словами. Он был уверен, что найдет способ уладить отношения с ней.

Я предостерегла его, но не слишком настойчиво. Если говорить правду, мне даже доставила удовольствие мысль о том, как она будет злиться и расстраиваться, потеряв его.

Как он любил интригу! Они с Пенелопой вместе строили планы.

В ночь отъезда он собирался пригласить мужа Пенелопы, Эдварда Рича, отужинать с ним в его кабинете, затем, когда гость уйдет, он отправится другой дорогой в парк, где его будет ожидать грум с быстрыми конями.

– Дрейк ни за что не пустит вас на свой корабль, – сказала я. – Он знает, что это будет против королевской воли, а такой человек, как он, никогда не рискнет нанести ей обиду.

Эссекс рассмеялся:

– Дрейк даже не увидит меня. Я условился с Роджером Уильямсом, что его корабль будет ждать меня. Мы выйдем в море и будем вести самостоятельные действия, если Дрейк не разрешит нам присоединиться к нему.

– Ты пугаешь меня, – сказала я, но я гордилась им, гордилась его смелостью, неукротимым мужеством, которые, несомненно, он унаследовал от меня, так как от отца эти качества унаследовать он уж точно не мог.

Он поцеловал меня, такой нежный и заботливый.

– Не надо, дорогая мамочка, не волнуйся. Я обещаю тебе, что вернусь домой, увенчанный славой, и с таким количеством золота, что все изумятся. Я отдам часть его королеве и объясню ей, что если она желает видеть меня возле своей персоны, то должна принять и мою матушку.

Все это звучало вполне правдоподобно и было произнесено с таким энтузиазмом, что на какое-то время я поверила в возможность осуществления его замыслов.

Он написал несколько писем для королевы с объяснением своего поступка и запер их в ящике стола.

Рано утром он направился в сторону Плимута и, проскакав девяносто миль на лошади, отослал своего грума назад с ключами от ящика стола, наказав передать их лорду Ричу, которого он просил открыть стол и забрать оттуда письма, предназначенные королеве.

Королева была в таком великом гневе, когда получила его послание, что многие придворные решили, что с Эссексом покончено. Она проклинала его, обзывала его самыми нелестными словами, какие только могла придумать, обещала показать ему, что значит пренебрегать королевой. Я не могла даже скрывать, какое удовольствие я получила, узнав, как она расстроена и разочарована, в то же время я ясно представляла себе, как сильно поступок Эссекса может сказаться на его дальнейшей судьбе.

Она немедленно написала ему, приказывая вернуться, но прошло не менее трех месяцев, прежде чем он вернулся домой. Тогда и показал он мне письма, которые она ему посылала. Несомненно, написаны они были в величайшем гневе.

Когда ее письма попали ему в руки, прошло уже несколько недель, наполненных для него весьма опасными и по большей части неудачными приключениями. И, слава Богу, он оказался достаточно благоразумен, чтобы осознать, что необходимо немедленно подчиниться приказам королевы.

Экспедиция была неудачной, но Дрейк и Норрис возвратились с грузом ценностей, награбленных у испанцев, поэтому в целом усилия не были затрачены впустую.

Эссекс предстал перед королевой, которая потребовала объяснения его поступков. Во время этого объяснения он пал к ее ногам и поведал ей, в каком восторге он пребывает, наконец-то увидев ее. Стоило претерпеть любые страдания, чтобы вновь увидеть его королеву. Он готов понести от нее любое наказание за свою глупость. Для него все не важно, кроме того, что он наконец дома и ему разрешено поцеловать ей руку.

И он, действительно, так думал. Он, действительно, был в восторге от того, что вернулся домой, и она, в сверкающем платье, со своей царственной аурой, несомненно, вновь произвела на него магнетическое воздействие – такими уникальными способностями она всегда обладала.

Она заставила его сесть рядом с собой и рассказать о его приключениях. Она безмерно рада была видеть его у себя, и стало ясно, что все прощено и забыто.

– Совсем как когда-то было с Лейстером, – говорили все. – Эссекс не может совершить ничего дурного.

Возможно, Елизавета, узнав, что он покинул ее в поисках богатства, решила показать ему, как можно разбогатеть, не покидая дома. Она стала щедрее к нему, и его состояние понемногу начало расти. Самым важным из всего, что она ему даровала, было исключительное право на поставку в страну импортных сладких вин, что дало ему возможность получать большую прибыль. Это право было ею когда-то даровано и Лейстеру, и от него я знала, какие выгоды оно дает.

Мой сын теперь был первым фаворитом королевы и, как это ни странно, сам был влюблен в нее в определенном смысле. Намерение жениться на ней, так долго владевшее Лейстером, слава Богу, не приходило в голову Эссекса, но она прямо-таки околдовала его, он обожал ее. Я видела некоторые из его писем, адресованных ей, в них просто пылала эта необычная страсть. Но это ничуть не мешало ему крутить любовь с другими, и за ним установилась репутация дон-жуана. Он, конечно, был неотразим с его взглядами, очаровательными манерами, со славой королевского фаворита. Могу себе представить, как он был угоден Елизавете в этот период ее жизни. Она никогда не любила его так глубоко, как Лейстера, но это было совсем другое. Этот молодой человек, так свободно высказывающий свое мнение, так ненавидящий разные уловки и лесть, вознес ее на пьедестал богини, и она была в восторге от него. Я наблюдала за его успехом с радостью, удивлением и гордостью, потому что это был мой сын, который, независимо от моего к этому отношения, нашел свой путь к сердцу королевы. В то же время я испытывала тревогу за него – он был так безрассуден. Он, казалось, не видел ничего опасного вокруг себя, а если и видел, то не придавал этому значения. А ведь враги были повсюду. Я очень опасалась Рейли – умного, коварного, красавца Рейли, которого очень любила королева, правда, не так сильно, как двоих моих мужчин, моего мужа и моего сына. Иногда, когда я задумывалась, какую злую шутку играет с нами судьба, меня охватывал истерический смех. Это была какая-то кадриль. Мы, четверо, выделывали замысловатые фигуры под музыку, не полностью придуманную Ее Величеством. Один из танцоров покинул сцену, а трое остались.

Эссекс никогда не придавал большого значения деньгам. Как отличался он этим от Лейстера! А Лейстер умер по уши в долгах. Я часто задумывалась, что будет дальше с моим сыном. Чем богаче он становился благодаря королевской милости, тем щедрее он одаривал окружающих. Все, кто служил ему, были довольны. Они заявляли, что пойдут за ним на край света, но иногда я думала, что их преданность была такой сильной только потому, что он всегда находил способ заплатить за нее.

Мой дорогой Эссекс! Как я любила его! Как я гордилась им! Как я боялась за него!

Именно Пенелопа обратила мое внимание на его увлечение Френсис Сидни. Френсис была красива, ее смуглость, унаследованная ею от отца, которого королева называла своим мавром, делала ее весьма привлекательной. Но она была молчалива, и поэтому казалось, что она несколько сторонится собиравшейся у нас молодежи.

Пенелопа сказала, что Френсис привлекла внимание Эссекса именно свой непохожестью на него.

– Ты думаешь, он собирается жениться на ней? – спросила я.

– Это меня не удивило бы.

– Но она старше его – вдова с дочерью.

– Он всегда покровительствовал ей, с тех пор, как умер Филип. Она тиха и ненавязчива. Она никогда не сделает попытки вторгнуться в его планы. Думаю, что такую ему и надо.

Дорогая Пенелопа, нет другого мужчины в Англии, которому светило бы такое блестящее будущее, как твоему брату. Он может породниться с любой из самых богатых и знатных фамилий в стране. Не может быть, чтобы он предпочел дочь Уолсингэма.

– Дорогая мамочка, – возразила Пенелопа. – Ведь это не наш выбор, а его.

Она была права, но я не могла в это поверить. Сэр Френсис Уолсингэм обладал немалой властью в стране, он был одним из наиболее способных королевских министров, но королева никогда не причисляла его к своим фаворитам. Он был из категории людей, которых терпели за их талант. Королеве следовало бы первой заметить, как хорошо он ей служит. Он создал одну из лучших шпионских систем в мире, и работу большинства агентов он оплачивал из собственного кармана. Он был инициатором привлечения к суду участников бабингтонского заговора, результатом чего явилась казнь Марии, королевы Шотландии. Он был человеком очень честным и неподкупным, но не смог нажить себе состояния и не был отмечен сколь-нибудь значительными почестями.

Но Эссекс отмел все это. Он решил жениться на Френсис Сидни. Пенелопа и я вместе с Кристофером и Чарльзом Благом отговаривали его, а Чарльз спросил о том, подумал Эссекс, что скажет королева.