Текст книги "Мой враг – королева"

– Рейли много о себе мнит, – сказал Роберт. – Вскоре он возомнит, что он – самый важный человек при дворе.

– Но он очень красив, – язвительно сказала я. – У него, видимо, есть качества, которые нравятся королеве.

– Это правда, но он неопытен, и я не позволю ему задаваться.

– Как же ты его остановишь? – спросила я. Роберт задумался, затем сказал:

– Наступило время для молодого Эссекса быть представленным ко двору.

– Он говорит, что счастлив в Ллэнфиде.

– Нельзя провести там всю жизнь. Сколько ему сейчас?

– Всего семнадцать.

– Достаточно, чтобы начать прокладывать свой путь в жизни. Он имеет хорошие манеры и сможет сделать карьеру при дворе.

– Не забывай: он – мой сын.

– Это одна из причин, по которой я хотел бы видеть его при дворе, моя дорогая. Я желаю сделать для него все, что смогу… потому что знаю, как ты любишь его.

– Я им очень горжусь, – любяще сказала я.

– Если бы он был моим сыном! Но то, что он – твой, тоже очень хорошо. Пусть приедет. Я обещаю тебе: я сделаю все для его продвижения.

Я проницательно посмотрела на него. Я понимала, в каком направлении работает его мозг. Лейстер любил продвигать членов своей семьи, поскольку это было основным направлением его политики, тем, что он называл «иметь своего человека».

– Но тот факт, что он – мой сын, будет достаточен для того, чтобы наша Мегера выгнала его прочь.

– Не думаю… если она увидит его. Во всяком случае, стоит попытаться.

Я рассмеялась:

– Кажется, Рейли серьезно задел тебя.

– Он – временщик, – резко сказал Роберт, – я думаю, Молодой Эссекс понравится королеве.

Я пожала плечами:

– Я вызову своего сына, а затем, если твоя повелительница позволит тебе, ты приедешь сюда и уговоришь его.

Роберт сказал, что будет рад видеть молодого Эссекса и я могу быть уверенной в том, что он сделает все для него.

Когда Роберт ушел, я продолжала размышлять, рисуя себе сцену представления сына королеве:

– «Мой приемный сын, граф Эссекс, Ваше Величество». Ее глаза вспыхнут: ее сын! Щенок Волчицы! Какой шанс был у него? Правда, он рожден до того, как она узнала о нашей с Робертом, ее «милым Робином», страсти. Но нет, она не примет моего сына. Конечно, он был очень красив, у него был уникальный шарм, он был того типа молодым человеком, которых королева любила держать возле себя. Но он имел один недостаток: он никогда не станет льстить ей.

Интересно было взглянуть, какое он произведет на нее впечатление. Я сделаю то, чего хочет Лейстер, и уговорю его быть представленным королеве.

Как часто я сожалела о том, что лишена дара предвидения. Если бы я смогла предвидеть будущее! Если бы я знала о предстоящей трагедии и муке, я бы никогда не позволила моему дорогому сыну пойти к ней.

Но наши с королевой жизни были связаны трагическим капризом судьбы. Мы с нею были обречены любить одних и тех же мужчин – и какая то была для меня трагедия! Но не думаю, что и королева избежала мук и страданий.

– Рейли? – переспросила Пенелопа. – Он лихой парень. О нем мне говорил Том Перро, когда я провела несколько дней с ним и Дороти. Том говорит, он пылок и горяч. Любое насмешливое слово в его адрес может вызвать в нем бешенство. У Тома с ним произошла ссора, из-за чего они оба были посажены в тюрьму и освобождены лишь через шесть дней. Но на другой день Рейли затеял драку на теннисном корте с человеком по фамилии Уингфилд. Он – авантюрист. Он похож на королевского любимца, Фрэнсиса Дрейка. Вы знаете, она любит таких мужчин.

– Значит, она любит и Рейли?

– О, он – один из ее любимчиков! Как она может слушать такие лицемерные комплименты – никогда не пойму.

– Немногие понимают королеву, но она и не стремится, чтобы ее понимали. Лейстер хочет представить ей Эссекса. Как ты думаешь – будет успех?

– Он красив собой, ей такие нравятся, и может быть очаровательным, когда пожелает. Он согласен?

– Пока нет. Я посылаю к нему гонца. Лейстер приедет на переговоры с ним.

– Сомневаюсь, что он согласится. Ты знаешь его упрямство.

– Упрямство и импульсивность, – добавила я. – Он всегда действовал необдуманно. Но он еще молод. Он изменится, я не сомневаюсь.

– Изменится – и быстро, – согласилась Пенелопа. – Но он никогда не будет говорить этих фальшивых комплиментов, которых королева требует от своего окружения. Ты знаешь, он всегда говорит то, что думает. Он такой с детства.

Так как Эссекс в последние годы провел много времени у четы Рич, я поняла, что Пенелопа знает его характер. Я сказала:

– Думаю, королева не примет его, потому что он – мой сын.

– Но она приняла нас, – отвечала Пенелопа, – хотя иногда она бросает на меня странные взгляды и довольно резко говорит. Дороти того же мнения.

– Она каждую минуту думает о вас, как о щенках Волчицы, как она элегантно обозвала вас.

– Кто знает, может быть, твой муж и твой сын вместе уговорят ее вновь принять тебя.

– Сомневаюсь, чтобы Эссексу удалось то, что не удалось милорду Лейстеру.

Хотя ей и хотелось подбодрить меня, она согласилась. Даже спустя годы мне напрасно было надеяться на снисхождение королевы.

Затем мы заговорили о ее ненависти к мужу и о том, как ей трудно жить с ним.

– Я могла бы переносить его, если бы он не был столь религиозен, – сказала Пенелопа. – Но это сводит меня с ума: он становится на колени и молится перед тем, как залезть в постель, а там… я оставляю это твоему воображению, потому что мне неприятно вспоминать. Теперь он требует моего приданого и говорит, что ничего не получил от этого брака. А я подарила уже ему сыновей Ричарда и Чарльза и – проклятие! – я снова беременна.

– Он должен быть доволен, что ты такая плодовитая.

– Уверяю тебя, я не разделяю его удовлетворения.

– Филип, кажется, находит, что ты ничего не потеряла в привлекательности.

– Приятно, конечно, когда тебя воспевают в стихах, но Филипу, похоже, этого вполне достаточно.

– А что думает Фрэнсис об этих стихах к другой женщине?

– Она не возражает. И он начал уделять ей некоторое внимание с тех пор, как Фрэнсис разрешилась дочерью, которую она так верноподданнически назвала Елизаветой в честь нашей королевы. Ее Величество была заинтересована.

Таким образом, мы с дочерью сидели и болтали и время проходило для нас весело.

Эссекс послушался материнского призыва и приехал. Как я была горда, представляя его отчиму! Им и в самом деле стоило гордиться. Каждый раз, видя его, я поражалась его красоте: у него была смуглая, как и у меня, кожа, густые волосы, которые были более темного оттенка, чем мои, и большие темные глаза, унаследованные от Болейнов. Он был очень высок и слегка сутулился, вероятно, оттого, что ему часто приходилось глядеть на людей сверху вниз. У него были красивые деликатные руки, и то, что он не носил никаких украшений, привлекало к ним внимание. Его венецианские панталоны – пышные сверху и зауженные у колена – были из лучшего бархата, однако сшиты не по последней французской моде, как носили все придворные и Лейстер.

Плащ Эссекса, я помню, был расшит золотым кружевом, но какая разница, как он был одет? Он во всем бы выглядел исключительно эффектно. Он носил одежду с равнодушием, которое изобличало его природную элегантность. Я с восторгом вспоминаю его решимость не быть причисленным к королевским фаворитам.

В сущности, он не скрывал своего презрения к мужчине, который позволял кому-либо пренебрежительно и оскорбительно обходиться со своей женой, пусть даже и королеве.

Он подозревал о намерениях Лейстера, а я уже знала их в полной мере. Я давно обнаружила в муже желание дружбы с моим любимцем, но теперь, после опубликования «Трактата о деяниях», я находила иные мотивы, скрытые Лейстером за родственным интересом. Он насаждал всюду своих родственников, и они начинали крутиться вокруг него и служить его интересам.

Я была слегка обижена. Я не желала, чтобы моего сына использовали. Возможно, у меня уже появились какие-то предчувствия. Но я сама подавила свои страхи. Мне было любопытно, как примет его королева и сможет ли Лейстер заставить юного Роба плясать под свою дудку.

Перед приездом Лейстера я сказала своему сыну, что тот желает с ним поговорить. Эссекс прямо и резко отвечал, что не интересуется проблемами двора.

– Но ты должен быть любезен с членами семьи, – упрекнула я.

– Мне не нравится сложившееся положение, – отвечал он. – Лейстер проводит все дни при дворе, зная, что королева никогда не примет тебя.

– У него есть другие обязанности, и он не занимается там чепухой. У него много постов в правительстве.

Он был упрям:

– Если тебя не принимают при дворе, он должен был бы отказаться бывать там.

– Роб! Но это же королева.

– Все равно. Лейстер в первую очередь должен быть предан тебе. Меня бы оскорбило, если бы при мне тебя унижали.

– О, Роб, милый, как я обожаю тебя за твое безрассудство! Но он не сможет ничего сделать. Пожалуйста, пойми. Королева ненавидит меня за то, что я вышла за него замуж. Она настроена разлучить нас. Ты должен понять, что для него было бы губительно не подчиниться ей.

– Если бы я был на его месте… – пробормотал Роб, сжимая кулаки, и этот жест заставил меня засмеяться счастливо и нежно! Как прекрасно иметь такого защитника!

– Ты слишком долго жил в провинции, – сказала я. – Лейстер обязан королеве именем и состоянием… будешь обязан и ты.

– Я?! Тебе никогда не удастся сделать из меня придворного. Я предпочитаю достойную жизнь в провинции. Я научился ей в поместье Берли. Но видеть, как старый мудрый советник трепещет под командой женщины! Увольте, это не для меня. Я предпочитаю свободу и независимость. Я проживу жизнь так, как я хочу.

– Не сомневаюсь, мой сын. Но пойми же, наконец, что твоя мать желает тебе только наилучшего в жизни!

Он обернулся ко мне и обнял. Любовь к нему захлестнула меня.

Приехал Лейстер, шарм и добропорядочность были воплощены в нем.

– Как я рад видеть тебя! – закричал он. – Я хочу с тобой получше познакомиться! Ты теперь совсем мужчина. Ты ведь мой пасынок, а родственники должны держаться вместе!

– Совершенно согласен, – резко сказал Эссекс. – И это непростительно, когда муж при дворе, а жену там даже не принимают.

Я была поражена: я знала, что Эссекс всегда действует импульсивно, но разве он ничего не знает о могуществе Лейстера? Было неосторожностью оскорблять его. Или сын не читал «Трактат о деяниях»? Я не верила, что Лейстер нанесет вред моему сыну, однако становиться врагом его было опасно.

– Ты не знаешь характера королевы, Роб, – сказала я.

– И не желаю узнавать, – парировал он. Я видела, что уговорить его будет трудно.

Как всегда, я была восхищена тактом Лейстера. Неудивительно было, что он сохранил свое положение при дворе. Он снисходительно улыбнулся, не подавая виду, что этот юнец, который ничего не знал о жизни при дворе, раздражает его. Он был терпелив и мягок, и полагаю, Эссекс был этим немного обескуражен. Я видела, как меняется его мнение под вежливыми, любезными доводами Лейстера, который слушал речь моего сына внимательно и терпеливо. Я восхищалась Лейстером, как и прежде, и, глядя на двух этих мужчин, думала, как я счастлива, что они занимают место в моей жизни. Имя Лейстера внушало страх и благоговение всей стране, а имя Эссекса… возможно, однажды и с ним будет то же.

И я вновь чувствовала себя победительницей. Лейстер мог плясать под Ее дудку только оттого, что она – королева. Но я была жена. Я была женщина, которую он любил. И, ко всему, у меня был чудесный сын. Лейстер и Эссекс. Чего еще могла пожелать любая женщина?

Думаю, теперь Эссекс в растерянности недоумевал, где же тот злодей из Трактата, и уже в своей импульсивной манере решил, что этот трактат – бред, клевета. И, наблюдая за ними, я думала о том, какие же они разные – мой муж и мой сын, Два графа… Лейстер: умный, тонкий, осторожный и Эссекс: горячий, безрассудный на словах и в действиях.

Хорошо зная их натуры, я не находила удивительным, что в весьма короткое время Лейстер уговорил Эссекса поехать с ним к королеве.

Конечно, я было обижена, что не смогла присутствовать на этой презентации. Тогда бы я увидела, как ястребиные глаза королевы рассматривают моего сына, и наслаждалась бы произведенным эффектом.

Но мне пришлось выслушать новости из чужих уст.

Их рассказала мне Пенелопа.

– Конечно, мы все волновались: ведь в первую очередь она должна была вспомнить, что он – твой сын.

– И она все еще так же ненавидит меня? Пенелопа не ответила. Она не хотела огорчать меня.

– Был момент, когда она, казалось, пребывала в растерянности. Лейстер, весь воплощенное очарование, сказал: «Мадам, я бы просил оказать мне милость и позволить представить Вам моего приемного сына, графа Эссекса». Она взглянула на него и промолчала. Я думала, что сейчас она разразится тирадой, но этого не случилось.

– Тирадой… против Волчицы.

– Затем вошел Эссекс. Он высок, а ко всему еще и высокомерен на вид… и эта сутулость ему вполне к лицу. Я знаю его отношение к женщинам: мягкое, обходительное… по крайней мере, мы с вами знаем, миледи, что женщины ему нравятся. А королева – женщина. И между ними будто искра промелькнула. Я и прежде видела это – между нею и ее будущими фаворитами. Она протянула руку, и он поцеловал ее. Она улыбнулась, проговорив: «Твой отец был преданным слугой… я сожалею о его смерти. Слишком рано…», усадила его возле себя и стала расспрашивать его о провинции.

– А он? Был ли он любезен с нею?

– Он был очарован ею. Ты же знаешь ее. Можно ненавидеть ее за минуту до встречи, тайно…

– Это и должно держаться в тайне, – добавила я.

– …конечно, если ты умен. Но даже ненавидя ее, при встрече с нею нельзя не признать ее величия. Эссекс также почувствовал это. Его высокомерие слетело с него. Он будто влюбился в нее. Этого она и ждет от всех мужчин, но Эссекс не будет притворяться, как прочие, ты знаешь его. Так что с ним это было на самом деле. Я сказала:

– Итак, твой брат, похоже, попал в интимный круг королевы.

– Может быть, – задумчиво произнесла Пенелопа. – Он слишком юн, но, чем старше становится королева, тем более она предпочитает молодых.

– Но это в самом деле странно. Ведь он – сын женщины, которую она ненавидит более всего на свете.

– Он слишком красив, и это поможет ему преодолеть многие обстоятельства, – ответила Пенелопа. – Однако это в ее манере.

Я почувствовала, как холодный ужас охватывает меня. Она отберет у меня и сына. Знает ли она, как сильно я люблю его?

Но он не станет покорно подчиняться, как Лейстер. Он будет защищать меня. Он не позволит оскорбить моего имени, и в его присутствии она не сможет больше называть меня кличкой.

Следуя указаниям Лейстера, Эссекс произвел хорошее впечатление на королеву, и теперь она повернется от дерзкого Рейли к моему сыну. Он был отличен от других, и она не могла этого не заметить: молодой, открытый, честный.

О, сын мой любимый, думала я, неужели я сама позволила Лейстеру завлечь тебя в Ее паутину?

Погруженная в свои думы и дела, отстраненная от двора, я все же ясно понимала, что происходит в стране, а над нею собирались тучи.

В течение многих лет я слышала про угрозы со стороны королевы Шотландии и испанцев. Я уже привыкла к этим фактам жизни. Это, думаю я, относилось и к большинству народа, однако в умах королевы и Роберта эти угрозы были реальны и близки.

Ссылка моя разъедала мне сердце, в особенности оттого, что теперь и Эссекс был там, при дворе. Я не желала благосклонности королевы, я просто желала быть там, видеть все самой и принимать участие в этой блестящей, бурной жизни. Я уже не была удовлетворена своим выездом, своими домами, которые были лучше, чем у королевы, когда я узнавала о событиях при дворе лишь от других. Ее месть мне попала в самое уязвимое место: она была болезненна.

Лейстер часто говорил о королеве Шотландской. Он старался одновременно и заслужить ее доверие, и избежать ее. «Пока она жива, – сказал он, – не будет мира ни для меня, ни для Елизаветы». Он боялся, что однажды один из заговоров в пользу Марии удастся, и приверженцы Елизаветы будут, мягко говоря, непопулярны у новой королевы. И он будет среди тех, кого уберут от власти. А когда он будет лишен и власти, и богатства, – ему прямой путь в Тауэр. Оттуда он выберется лишь в случае своей казни.

Однажды мы лежали в постели и разговаривали. Он расслабился, забыл об осторожности и сказал, что посоветовал Елизавете удушить Марию или, еще лучше, отравить.

– Есть яды, – продолжал он, – которые почти не оставляют следов. Было бы благом для страны, если бы Марии здесь не было. Пока она есть – всегда будет существовать опасность. Один из заговоров, несмотря на наши усилия, может оказаться успешным.

«Яд! – подумала я. Он не оставляет следов… или не оставляет по прошествии времени до начала расследования».

Да, меня преследовали факты из Трактата.

Я иногда представляла, как королева говорит Роберту наедине:

– Ты слишком поспешил с женитьбой, Роберт. Если бы ты был терпелив, я бы вышла за тебя замуж.

Она могла бы сделать это. Она могла свободно теперь говорить о браке с мужчиной, который заведомо не свободен. Я видела, как она упрекает его:

– Женившись на Волчице, ты потерял корону, Роберт. Если бы не она, я бы вышла теперь за тебя. Я бы сделала тебя королем. Как эффектно выглядела бы корона на твоих седеющих кудрях.

И тогда я не могла не думать об Эми Робсарт.

Когда я проезжала Корнбери, я увидела Камнор Плэйс. Я не стала останавливаться там: это вызвало бы слухи. Но мне хотелось взглянуть на лестницу, с которой якобы упала Эми. Она снилась мне, эта лестница, и иногда, когда мне предстояло спуститься по длинному пролету, я инстинктивно оглядывалась через плечо.

Я уже упоминала о всегдашней угрозе, исходящей от испанцев и королевы Шотландской. В это время ходили тревожные слухи, что Филип Испанский строит большую флотилию кораблей, с которой он намерен атаковать Англию. Англия срочно взялась за свои доки; деятели вроде Дрейка, Рейли, Говарда Эффингэмского и Фробишера жужжали над королевой, будто шмели, с настойчивыми советами готовиться к войне с испанцами.

Лейстер сказал, что он ждет, как однажды испанцы пойдут войной, вот почему королева считала нидерландскую кампанию столь важной.

Я знала, что после смерти д'Анжу и Уильяма Оранского из Нидерландов приезжали делегации, предлагали Англии свою корону, если она защитит их. Она не торопилась принять корону Нидерландов, не желала расширять свою ответственность, к тому же она представляла, какой будет реакция Испании, если она примет предложение: они воспримут это как акт развязки войны. Но это не означало, что Елизавета не станет посылать деньги в Нидерланды, а также и людей воевать против нашествия испанцев.

Однажды Лейстер приехал во дворец в возбуждении, я услышала топот копыт его лошади и поспешила ему навстречу. Увидев его, я сразу поняла, что что-то случилось.

– Королева посылает армию воевать за Объединенные провинции, – сообщил он. – Она решила выбрать командующего с наибольшей осторожностью и послать вперед человека, хорошо знакомого с ситуацией.

– Значит, тебе и предстоит стать командующим, – резко сказала я, догадавшись. Сердце мое наполнилось внезапным гневом. Она не желает терять его, но в то же время отнимает его у меня. Мне были ясны ее рассуждения: «Он – ее муж, но это Я решаю, быть ему с ней или нет».

– Она была полна тревоги и даже заплакала на прощанье, – сказал Роберт.

– Как трогательно! – с сарказмом выкрикнула я. Но он предпочел не заметить.

– Она оказала мне честь. Это одна из почетнейших задач в моей жизни.

– Но я удивлена, что она отсылает тебя. Впрочем, она будет удовлетворена тем, что лишит меня твоего общества.

Но Роберт уже не слушал. Тщеславный, он уже видел себя увенчанным лаврами.

Он не остался надолго в своем Дворце. Она дала понять, что, поскольку он уезжает надолго, он должен провести с нею столько времени, сколько она захочет. С нею! Она как бы говорила мне: «Ты – его жена, но важнее – я». Она командовала – он подчинялся, и каждый час, проведенный им с нею, я не могла разделить.

Спустя несколько дней я узнала, что в Нидерланды она его все-таки не отпустила. Королева страдала от недомогания и полагала, что ей недолго осталось жить, поэтому она не могла позволить графу Лейстеру уехать. Они слишком долго были вместе, чтобы теперь расстаться с мыслью, что не увидятся более. Поэтому он остался, а она размышляла над вопросом, кого же поставить командующим армией.

Я была в ярости. Было совершенно очевидно, что все ее поступки были направлены против меня, чтобы унизить меня еще больше, чем я уже была унижена. Она решила, что мой муж должен уехать в Нидерланды, и он начал готовиться к отъезду. Она сказала, что он должен остаться, и он остался. Он всегда должен был быть под ее командой. Она была столь больна, что он нужен был ей. Если бы я была больна, он все равно должен был бы ехать. В целом она стремилась мне показать, что я ничего не значу в его жизни. Он бросит меня, если она прикажет ему.

Как я ненавидела ее! Единственным моим утешением было то, что ее ненависть равнялась моей. Но в глубине души, я уверена, она знала, что это я была его избранницей… была бы, если бы не корона.

Именно в таком настроении я изменила ему. Я совершила это с намерением. Я устала от его кратких визитов – как бы украдкой от королевы – как будто это я была его любовницей, а она – женой. Я когда-то рискнула навлечь на себя ее гнев, чтобы выйти за него, и знала, что этот гнев может быть страшен, но я не была готова к такому с собой обращению.

Лейстер старел, а я давно заметила некоторых красивых молодых людей у него на службе. Королева держала вокруг себя красавцев, чтобы они исполняли ее прихоти, льстили ей, служили на мелких поручениях. Любила и я молодых красавцев. Я все более и более решалась на измену, поскольку все менее видела своего мужа. Я все еще была молода для того, чтобы наслаждаться прелестями общения с противоположным полом. Оглядываясь теперь назад, я вижу, как рассчитывала на то, что Лейстер заметит мои любовные приключения и тогда поймет, что другие мужчины ценят меня более него. Я готова была ради этого пойти на риск.

Когда-то я думала, что один Лейстер может удовлетворить меня. Теперь мне предстояло доказать, что это более не так.

В свите моего мужа был молодой человек, некий Кристофер Блаунт, сын лорда Маунтджоя. Лейстер сделал его своим стремянным. Он был высок, с прекрасной фигурой и очень красив: светлые волосы, голубые глаза с невинным взором, что привлекало меня. Я часто замечала его взгляд, устремленный на меня. Я всегда здоровалась с ним, проходя мимо, и он смотрел на меня с благоговением, что меня и забавляло, и радовало.

Я пыталась заговаривать с ним, когда была для этого возможность, и видела, что он охотно откликается. После этого я обычно шла в свою комнату, придирчиво рассматривала себя в зеркало и сама изумлялась: выглядела я совсем не на сорок пять своих лет. Я содрогалась при мысли, что через пять лет мне будет пятьдесят. Нужно было пользоваться радостями жизни, ибо через несколько лет я стану чересчур старой, чтобы наслаждаться ими. Ранее я всегда поздравляла себя с тем, что королева на восемь лет меня старше, а Роберт – немного больше. Но теперь я рассматривала себя по отношению к Кристоферу Блаунту. Он должен был быть на двадцать лет моложе меня. Ну что ж, не только королеве играть в молодость, мне хотелось доказать, что я все еще могу быть привлекательной. Возможно, мне необходимо было подтвердить также, что Лейстер более не так важен для меня. Если он был всегда под рукой у королевы для ее развлечения, то я имею право развлекаться тоже. Я чувствовала, что мне нужно взять верх не только над Лейстером, но прежде всего над королевой.

Несколькими днями позже я увидела Кристофера в конюшне и уронила платок. Старый, но всегда полезный трюк. Это дало ему шанс и я наблюдала, использует ли он его. Если у него хватит мужества, то он заслужит награду, а главное, он знает что-то о Лейстере, ибо я не сомневалась, что он читал Трактат. В таком случае он уже знает, что крайне опасно заигрывать с женой такого человека. Я знала, что он придет. Он стоял у дверей моего кабинета с платком в руке. Я подошла к нему, улыбаясь, и, взяв его за руку, ввела его в кабинет, закрыв за нами двери.

Для него это приключение было не менее захватывающим, чем для меня: тот же элемент риска, что так волновал меня в наши первые дни с Робертом. Было возбуждающе и волнующе быть с юным мужчиной, знать, что мое тело все еще прекрасно и возраст мой кажется ему тем более привлекательным, что я командовала ситуацией, и я была более опытной, а это наполняло его удивлением и уважением.

После этого я отослала его обратно, сказав, что это не должно повториться. Я хорошо знала, что это неправда, но из-за моих слов все приключение приобретало особую значимость. Он был опечален, выглядел серьезным, но я знала, что он будет рисковать вновь и вновь, как бы опасно это ни было.

Когда он ушел, я долго смеялась и думала над тем, как Лейстер исполняет обязанности кавалера танцев при королеве.

– В любой игре участвуют двое, мой благородный граф, – сказала я в конце концов.

Королева еще раз передумала: она выздоровела и решила, что никто иной, как Лейстер, должен быть командующим армией в Нидерландах.

Он вновь пришел домой в большом возбуждении. Он сказал, что видит, как перед ним раскрывается блестящее будущее. Королеве была предложена корона Нидерландов, но она не желала ее, так отчего бы не принять ее Лейстеру?

– Хотела бы ты быть королевой, Леттис? – спросил он, и я ответила, что не отказалась бы от короны, если бы она была предложена мне.

– Будем надеяться, что она не остановит тебя вновь, – сказала я.

– Не остановит, – ответил он. – Она желает победы. Нам нужна победа. Я обещаю тебе: я изгоню испанцев из Нидерландов.

Он внезапно взглянул на меня и увидел холод в моих глазах, поскольку я в тот момент думала о том, как он поглощен своей будущей славой и как мало озабочен тем, что оставляет меня. Однако она позаботилась о том, чтобы у нас было так мало времени для нас двоих, поэтому теперь это уже не играло роли в сравнении с будущим.

И он взял мои руки и поцеловал их:

– Леттис, – сказал он. – Теперь я хочу, чтобы ты поняла: я знаю, что для тебя были все эти годы. Но я не мог ничего сделать. Это было против моей воли. Пойми, пожалуйста, и прости, моя дорогая.

– Я очень хорошо все понимаю, – отвечала я. – Ты должен был позабыть про меня, потому что она желала этого.

– Это так. Я бы ни за что…

Он схватил меня в объятия, но я чувствовала, что его страсть исходит не от любви, а от предвкушения славы в Нидерландах.

С ним ехал Филип Сидни, и он обещал найти место для Эссекса.

– Нашему молодому графу понравится перспектива. Видишь, как я забочусь о семье.

Марш готовился быть триумфальным. Он уже все запланировал. «А теперь, – сказал Лейстер, – мне нужно поговорить со своим стремянным, потому что мне надо много чего сказать ему».

Мне было любопытно, какова будет реакция Кристофера Блаунта.

В нем было что-то очень невинное, и, вспоминая «инцидент», я видела, как меняются реакции на его лице. Там были и чувство вины, и восторг, и надежда, и желание, и стыд, и страх. Все смешалось. Он, вероятно, чувствовал себя злодеем, соблазнившим жену своего хозяина. Мне хотелось бы сказать ему, что это я его соблазнила. Он был очарователен, и, хотя я была полна искушения повторить соблазнение, я не сделала этого. Мне не хотелось портить впечатление молодого Кристофера тем, чтобы перевести все в чисто физическое влечение.

Однако мне было интересно, как он поведет себя с Лейстером и не выдаст ли он чего. Я была убеждена, что он приложит гигантское усилие, чтобы не сделать этого. А поскольку он ехал в Нидерланды вместе с Лейстером, то, я предполагала, этого больше не повторится. Однако я ошибалась.

Королева решила, что Лейстер не должен провести последнюю ночь в Англии со мной. Я надеялась, напротив, что он, наконец-то, воспротивится, и ждала его во Дворце Лейстера. Он не приехал. Вместо этого приехал гонец с известием, что Лейстер должен остаться при дворе, ибо у королевы много проблем для совместного обсуждения. Я понимала: она еще раз доказывает мне, что, хотя я и жена, это она распоряжается моим мужем. Я была расстроена, зла. Мне ненавистен был его отъезд. Думаю, в душе я все еще любила его, все еще желала его. Я знала, что в моей жизни не будет никого главнее Лейстера. Я была почти больна, когда думала о них двоих. Она, несомненно, пожелает потанцевать рано утром, а он станет услужливо раздавать ей тошнотворные комплименты, рассказывая, как он несчастен, покидая ее. Она будет слушать, склонив голову набок, вперив в него свой ястребиный взор… и думая о том, что ее милый Робин – единственный мужчина в ее жизни.

Был холодный декабрьский день, но даже самая плохая погода была лучше, чем мое настроение. Я решила, что я была полная дура. К черту Елизавету. К черту Лейстера. Я приказала развести в спальне огонь, и сразу стало тепло и уютно. Я послала за Кристофером.

Он был столь наивен и неопытен. Я знала, что он обожает меня, и то было бальзамом на мое раненое самолюбие. Я не могла бы вынести, чтобы его мнение обо мне изменилось в худшую сторону, поэтому я сказала, что позвала за ним из-за того, чтобы сказать, что в происшедшем тогда нет его вины. Это случилось само собой, прежде чем мы оба смогли осознать, что мы делаем. Это не должно повториться более, и мы должны забыть об этом.

Он сказал мне то, чего я и ожидала, что он сделает все, что я прикажу, кроме одного – он не сможет забыть. Это было самое чудесное происшествие в его жизни, и он будет всегда помнить это.

«Молодые так очаровательны», – подумала я. Теперь я поняла, отчего королева так любит их. Их наивность обновляет нас, пробуждает к жизни. Обладание мною привело Кристофера почти к идеализации меня, к поклонению, и в основном восстановило мою веру в собственные силы обвораживать, в чем я начала сомневаться из-за пылкого желания Роберта оставить меня ради славы в Нидерландах.

Я сделала вид, что прощаюсь с Кристофером, так как на самом деле твердо решила, что он останется у меня на ночь. Я положила ему руки на плечи и поцеловала его. Конечно же, это разожгло пламя. Он извинялся, всерьез полагая, что ему нет прощения. Это было так мило и притягательно. Перед рассветом я отослала его. Он ушел, со словами, что если ему суждено умереть в битвах за Нидерланды, то пусть я окажу ему честь, помня, что он никого не любил, кроме меня.

Милый Кристофер! Смерть казалась ему желанной в тот миг, и я уверена, она несла славу. Он уже видел себя умирающим за протестантскую веру с моим именем на устах. Все это было так романтично, так красиво, что я от души радовалась этому подарку жизни. Я не понимала, отчего я отказывала себе в этом ранее.