Текст книги "Двойник для шута"

– Интересно, интересно, – оживился Шовелен.

– А мне было не так уж и интересно смотреть, как рыдает эта вполне очаровательная для своих лет дама.

– Сколько ей?

– Около ста, ста с небольшим, – выпалил Сивард. И, заметив изумленные взгляды собеседников, ухмыльнулся. – Ну, выглядит она на этот возраст, а на самом деле, если верить ей самой, то всего семьдесят с небольшим.

– Женщинам в этом вопросе верить нельзя, – постановил Аббон. – Значит, восемьдесят с небольшим.

– Неважно.

– Твои люди ведут поиски?

– Конечно, ведут. Расспрашивают соседей, слуг, знакомых, просто завсегдатаев этого квартала. Может, заодно разузнают что-то и про покупателей, которые приходили к старику в последнее время.

– Что же, – подвел итог Аластер. – Мы на верном дуги. А что скажет наш дорогой Аббон?

– Человек, надевавший плащ из этой ткани, несомненно, привык повелевать, – заговорил маг твердым и размеренным голосом, вертя перед глазами лоскуток шелка. – Но повелевать каким-то странным образом, которого я не понимаю. Он тверд и решителен, но разум его сейчас внушает мне определенные опасения. Он как бы не принадлежит этому человеку. И если он облечен властью, то может наделать много бед.

– Он уже наделал много бед, – тихо сказал Шовелен.

– И еще…

– Трудность положения, как я понимаю, заключается в том, что никого нельзя расспрашивать в открытую, чтобы не лгать и не возбуждать ненужных подозрений, – молвил посол после недолгого молчания. – А ведь напрашивается интересный вывод: если человек покупал новую ткань, чтобы подделать древний плащ (кстати, кто-то должен был его сшить?), то он наверняка подделывал и посох, и яд. А чтобы воспроизвести состав яда, нужно найти его рецептуру. Я ничего не усложняю?

– Похоже, что нет, – кивнул Аластер.

– Значит, нужно найти того, кто может подсказать нужные сведения. Кто это может быть здесь, в Роане, – хранитель библиотеки, лекарь, антиквар?

– Кажется, я знаю кто, – сказал Сивард. – Но нужно торопиться, не дай Бог, нас и там опередят.

Однако последующие события довольно надолго отвлекли их от мыслей об этом походе.

Застав Эфру в своих покоях, Арианна была удивлена: она полагала, что ее придворных дам отправили обратно в Лотэр сразу после окончания свадебных торжеств. Поглощенная своими чувствами, она ни разу о них не вспомнила, тем более что Алейя Кадоган и несколько ее подруг стали очень близки императрице. Возможно, большую роль в их отношениях сыграл тот факт, что гравелотские сеньоры славились своей преданностью императору, а Арианна просто не могла не любить тех, кто любил ее Ортона. Словом, о лотэрских фрейлинах она забыла почти сразу.

Эфра произвела на молодую императрицу странное впечатление. Она и прежде не была спокойной и уравновешенной, а теперь и вовсе пребывала в смятенном состоянии – это было очевидно даже при беглом взгляде. Глаза у бывшей фрейлины блестели, как при лихорадке; неестественный румянец пылал на щеках, еще сильнее подчеркивая желтизну и сухость кожи и темные круги под глазами. Губы у Эфры потрескались, и в уголке рта то и дело вздувались пузыри. Выглядела она отвратительно, и Арианна в первый момент даже отшатнулась от нее.

– Ваше величество! – воскликнула Эфра, заметив повелительницу. – Ваше величество! Соблаговолите выслушать меня, больше мне не к кому обратиться!

И она разразилась рыданиями, упав ничком на ковер. Телохранители императрицы и Алейя Кадоган, присутствовавшие при этой сцене, переглянулись между собой. Баронесса хотела было сказать Арианне, что та видит довольно плохой спектакль, но чувство такта не позволило ей вмешаться в происходящее. В конечном итоге Арианна уже давно выросла, а любой человек болезненно воспринимает попытки других принимать за него решения. Это не меньшее покушение на чужую свободу, нежели арест, или пленение. Алейя Кадоган была дочерью гордого и свободолюбивого народа, поэтому она, как, может, никто другой, старалась не навязывать окружающим свою волю и свое мнение, каким бы верным оно ни было. Если бы императрица обратилась к ней за советом – тогда дело другое, но растерявшаяся Арианна не подумала об этом. Она просто наклонилась над Эфрой и попросила:

– Перестань плакать, пожалуйста. Пойдем, поговорим. Вряд ли она испытывала удовольствие от необходимости говорить со своей бывшей фрейлиной. Эфра была ей не особенно приятна и в лучшие дни, однако чувство справедливости требовало выслушать девушку, выяснить, наконец, что с ней случилось и отчего она в таком виде явилась во дворец.

Эфра с трудом поднялась на ноги и пошла следом за императрицей. Гвардейцы двинулись следом.

– Ваше величество! – взвизгнула фрейлина. – Я должна вам сообщить нечто не для чужих ушей. Велите им остаться в соседней комнате.

Арианна оглянулась на безмолвных великанов, задумалась. Она живо представила себе, что бы чувствовала на месте Эфры: вероятно, и ее смущали бы телохранители с их бесстрастными, удивительными лицами. И она произнесла:

– Останьтесь, – повинуясь какому-то безотчетному чувству.

Алейя Кадоган нахмурилась. Арианна нарушала неписаный закон – никогда не оставаться наедине с кем бы то ни было.

Видимо, императрица почувствовала ее смутную тревогу и, обернувшись, попросила:

– Алейя, пойдем со мной.

– Ваше величество! – буквально взвыла Эфра, но Арианна глянула на нее так гневно, что она сочла за лучшее успокоиться.

Чтобы никого не смущать, баронесса сразу отошла к окну и замерла там, стараясь не напоминать о своем присутствии.

– Итак, – спросила Арианна, твердя про себя, что ее прямая обязанность быть справедливой и милосердной даже к тем, кто ей неприятен, отвратителен или даже мерзок. Она пыталась внушить себе хотя бы кроху сострадания к изможденной, измученной Эфре, но сколько ни искала его в своем сердце – так и не находила.

«Видимо, я жестокая и эгоистичная», – наконец решила императрица и сама ужаснулась этой мысли. А ужаснувшись, дала себе слово отнестись к бывшей фрейлине со всей мягкостью и теплотой, на какую была способна, чтобы искупить свою черствость и жестокость.

Эфра глянула вправо, влево, повертела головой. Алейя Кадоган, исподволь наблюдавшая за ней, подумала, что так ведет себя пойманный в клетку зверек, вроде ласки или мыши. Быстрый, хитрый, злобный, готовый в любую минуту вцепиться в руку, протянутую в его сторону. И она решила быть настороже. Просто так, на всякий случай.

– Нас, Ваше величество, – невнятно заговорила фрейлина, – выслали поспешно и неприлично. Отправили в неподобающем нашим титулам экипаже, в какой-то развалюхе… Воины были пьяны, они грубили и приставали к нам дорогой, а мы, что могли сделать мы – несчастные, беззащитные девушки?! Слабые и одинокие… Воины вашего супруга были настолько уверены в своей безнаказанности, что страшно обозлились, увидев, как стойко мы сопротивлялись их домогательствам, – грязные животные, они даже подняли на нас руку! А потом мы так разъярили их, что они повернули коней и сказали, что раз мы такие упрямые, то дальше можем добираться сами, и ускакали. А на нас напали разбойники! Только я осталась жива и пришла сюда, чтобы требовать справедливости и помощи!

И Эфра снова упала на ковер лицом, сотрясаясь в рыданиях.

Арианна смотрела на нее не говоря ни слова. Весь этот короткий сбивчивый рассказ представлялся ей грубой и наглой ложью от первого и до последнего слова. Но она не могла понять другого – зачем бывшей фрейлине, девице знатного лотэрского рода, городить такую страшную чушь и возводить напраслину на императора и его верных слуг? Откуда она взялась в столице спустя такое долгое время? Что произошло с ней на самом деле?

Это было тем более удивительно, что недавно она получила письмо из дома. Конечно, король Лотэра – ее отец – не стал бы писать своей дочери, уже императрице, о дворцовых сплетнях и приключениях ее придворных дам. Но уж если бы с ее служанками было что-то неладно, он бы сообщил об этом. Хотя бы спросил, что с ними. Однако, судя по его письму, в Лотэре все было в полном порядке.

Арианна находилась в полном замешательстве и чувствовала, что ей необходим совет. Скорее всего Эфра была просто безумна, и нужно было звать врача. Императрице стало немного страшно, что она находится в одной комнате с сумасшедшей – а как еще объяснить тот бред, который та пыталась выдать за правду, и она шагнула к двери, чтобы позвать охранников.

Все произошло мгновенно.

Эфра с диким воплем вскочила на ноги и бросилась на Арианну, сильно толкнув ее в спину. Молодая императрица не удержалась на ногах от неожиданного удара и рухнула всем телом на низенький столик, свалив с него вазу с цветами. Раздался грохот. Падая, она повернула голову, пытаясь разглядеть, что случилось, – в занесенной над ней руке Эфры холодно сверкнула сталь. И Арианна зажмурилась.

Принято говорить, что зажмурилась, чтобы не видеть, как кинжал вонзится в нее, но на самом деле все обстояло не так. Значительно проще все обстояло. Императрица даже испугаться как следует не успела.

Двери распахнулись, и телохранители возникли на пороге – они двигались с такой скоростью, что Эфра просто не успела бы опустить руку, но баронесса Кадоган была еще стремительней. Она схватила разъяренную, сопротивляющуюся женщину, подняла ее высоко над головой и бросила наземь. Ковер смягчил удар, но все равно он был гораздо мощнее, чем может выдержать хрупкое человеческое тело.

Эфра выгнулась, мелко задрожала и обмякла.

Ортону не сразу сообщили о происшествии в покоях его супруги. До того появились у нее и Сивард, и Аббон Флерийский, и встревоженный Аластер. Арианна могла испугаться до полусмерти, задумавшись о том, что ее чуть было не убили, если бы рядом с ней хоть кто-то запаниковал. Однако придворные вели себя сдержанно, с учтивым сочувствием, но очень спокойно, и спустя полчаса императрица только удивлялась, насколько же сильна баронесса Кадоган.

Алейя уже успела осмотреть свою повелительницу и выяснить, что Арианна почти не пострадала, разве что немного ушиблась, падая на столик. Но девушка отказалась от услуг лекаря, и баронесса сама сделала ей мягкую повязку, положив на ссадины и синяки толстый слой душистой мази. Мазь сразу умерила боль, и Арианна была готова всячески помогать Аббону и Сиварду.

С одноглазым хитрецом Ортон познакомил ее накануне свадьбы, и молодая императрица сразу прониклась к нему симпатией. Грубоватый, кажущийся сердитым и недовольным, Сивард покорил ее сердце галантным обращением, мягким юмором и – главное – тем теплом, с которым относился к своему государю. Теперь он незаметно старался все время быть рядом с Арианной и обращался к ней с простыми вопросами довольно часто. Внимательный наблюдатель сразу бы обратил внимание на то, что Сивард говорит с императрицей как раз в те моменты, когда она начинает погружаться в неприятные размышления и мрачнеет. Одноглазый не хотел, чтобы государыня получила еще и душевную травму, и старательно оберегал ее от ее собственных невысказанных мыслей. Заставляя Арианну выговориться, он понемногу, по крохотным кусочкам отбирал у нее перенесенную боль, и она успокаивалась, избавляясь от страшных воспоминаний.

Аластер больше других беспокоился о том, что императрица допустила невероятную ошибку, позволив Эфре говорить с ней в отсутствие телохранителей. Он был бледен и сосредоточен и старался не смотреть в сторону девушки. Она чувствовала, что герцог встревожен и сердит на нее за ребяческое легкомыслие. Поэтому Арианна сочла нужным сама подойти к великану и тронуть его за руку.

– Я слушаю, Ваше величество.

– Аластер, прошу вас, не сердитесь. Я понимаю, как несерьезно и непростительно глупо себя вела, но, наверное, каждому из нас нужно получить хороший урок. Я никогда не забуду, что обязана жизнью только дорогой Алейе, и уже не нарушу установленных во дворце правил. Во всяком случае, теперь я это стану делать сознательно, и мне всегда будет что вспомнить, захоти я поступить наперекор вашим предостережениям.

Великан внезапно обнял ее и горячо заговорил:

– Глупая, непослушная девчонка! Вы подумали, что было бы с нами, если бы эта сумасшедшая убила вас?! Как бы мы жили дальше? Неужели вы не вспомнили о тех, кому вы дороги, кто вас любит?! Вы заслуживаете серьезного наказания, и единственное, почему я не стану вас дальше ругать, – это потому что вы и так достаточно пострадали. Но я бы очень хотел, Арианна, чтобы вы уяснили себе раз и навсегда, что ваши мелкие ссадины болят на моем теле, как глубокие раны. А Ортону будет еще больнее, уверяю вас.

И хотя с принцессой Лотэра и императрицей Великого Роана никто и никогда не смел говорить так дерзко и безрассудно, но она была отчего-то очень этому рада. Так и стояла, уткнувшись лицом в черные доспехи, и Аластер гладил ее по волосам огромной рукой.

– Никогда больше так не поступайте, Арианна. И обязательно подумайте, прежде чем примете какое-нибудь решение. Взвесьте, не может ли оно привести к гораздо более серьезным последствиям, чем кажется .с первого взгляда.

Аббон Флерийский осматривал тело несостоявшейся убийцы. Сивард и двое следователей все время находились рядом, делая короткие заметки на листах пергамента. Похоже, что маг обнаружил кое-что и теперь проверял свои догадки. Арианну поразила та невероятная дисциплина, которая царила при этом пышном, с первого взгляда взбалмошном и жизнерадостном дворе, живущем в атмосфере постоянного праздника. Если бы в Авре, при дворе ее отца, случилось нечто подобное, то дамы бы уже сплетничали о покушении во всех закоулках замка; служанки бы делились на кухне впечатлениями; стражники бы бестолково метались в поисках сообщников и хватали ни в чем не повинных людей. Она была уверена и в том, что за нападением на короля Лотэра последовали бы казни, пытки, устранение неугодных всеми дозволенными и недозволенными способами.

Однако роанский двор жил своей собственной жизнью – похоже, никто, кроме немногих приближенных, так и не узнал о случившемся. Эфру завернули в покрывало и унесли из покоев императрицы до того, как та успела увидеть ее мертвой.

– Алейя, – прошептала императрица, когда придворные, откланявшись, удалились, и она осталась наедине со своей подругой и телохранителями. – Алейя, я тебе бесконечно благодарна и должна просить утебя прощения так же, как у герцога Дембийского.

– Вне всякого сомнения, девочка моя, – отвечала баронесса Кадоган, которая наедине с императрицей позволяла себе разговаривать с ней как близкая подруга, а не как подданная. – Но я настолько рада, что ты цела и почти невредима, что ни извинений, ни благодарностей не требуется.

– Я не хотела быть глупой, – сказала Арианна виновато. – Просто я не знала, как отказать ей. Все-таки мы столько времени провели в одном замке. Мне не хотелось, чтобы она назвала меня несправедливой.

– Если станешь гоняться за чужими мнениями, – заметила баронесса, укладывая императрицу в постель, – ты никогда не сможешь жить спокойно и достойно. Сколько людей, столько и мнений – всем не понравишься. Хотя и пренебрегать советами и подсказками тоже не стоит. Сравни, скажем, два дворца – нынешний и замок твоего отца.

– Этот роскошнее настолько, что и сравнивать не приходится, – молвила Арианна.

– Да, а зато насколько меньше слуг тебе здесь докучает.

– Правда.

– Потому что расчесать себе волосы на ночь любая женщина может и сама, а за сомнительное удовольствие надеть ночную рубашку при помощи десятка-другого служанок, большая часть которых просто глазеет по сторонам, знатные дамы расплачиваются тем, что не могут иметь ни секретов, ни тайн, ни неотъемлемого, казалось бы, права на уединение. Слуги нужны там, где они действительно нужны. Эфра не имела права входить в твои покои, и ты могла просто выставить ее, тем более что тебе она была неприятна с первой же минуты.

– Я не решилась. Хотя теперь и понимаю, что это даже звучит глупо.

– Первый опыт дается нелегко, – улыбнулась баронесса. – А теперь отдыхай. Мне кажется, что вот-вот тебя должен навестить Его величество император, и я хотела бы удалиться, чтобы не мешать вам.

– Подожди, – попросила Арианна. – Я хотела узнать у тебя, как ты… ну, как ты справилась с Эфрой?

– Это неинтересно, – пожала плечами баронесса.

– Но удивительно, ты такая стройная, изящная…

– И очень, очень сильная, сказала Алейя, снова присаживаясь на край постели. – Наши мужчины гораздо сильнее нас, так что сравнивать не приходится. Но наших женщин вполне можно сравниватьс самыми сильными воинами Лотэра, Эмдена и других стран. Так уж вышло. Просто Эфре не повезло.

– Зато мне – очень.

– Спокойной ночи, – сказала Алейя, целуя Арианну в лоб. – Завтра я, с твоего позволения, буду отсутствовать до позднего вечера. С тобой останется Ульрика.

– Хорошо, – улыбнулась императрица. – А разве вы с Сидом завтра не будете на обеде?

– Наверное, нет, – загадочно улыбнулась Алейя. – Мы не виделись уже около суток, и, думаю, обед его не слишком интересует.

Едва она закрыла дверь в соседний покой, как в опочивальне появился Ортон, встревоженный и бледный.

– Милая, дорогая! – заговорил он, заключая жену в объятия. – Тебе не совестно?

– Только не ругай меня, – взмолилась Арианна. – Аластер уже выполнил свой долг и заодно твой, да так хорошо, что мне до сих пор неудобно глаза поднять от пола.

– Больно? – спросил император таким голосом, что если у Арианны и были сомнения в его чувстве к ней, то они тут же рассеялись.

– Не очень, – прошептала она. – Но когда ты так спрашиваешь, мне хочется, чтобы рана была серьезной, и ты провел со мной много-много времени.

– Какие глупости говорит это очаровательное создание, – и Ортон закрыл ей рот горячим поцелуем.

– Что скажешь? – спросил одноглазый у мага, Аббон Флерийский работал над телом Эфры в своей лаборатории, а Сивард кругами ходил вокруг стола, на котором лежала мертвая женщина.

– Обрати внимание, какого желтого цвета у нее кожа и белки, а румянец до сих пор не сходит.

– Краска?

– Вот именно, и если ее вытереть, то получится, что ее лицо и глаза полностью соответствуют вот этому описанию, – и Аббон указал рыжему на огромный фолиант, стоящий перед ним на подставке.

Книга была замечательная – окованная железом и взятая на цепь, словно дикое животное. Ее листы были плотными и исписаны совершенно непонятными значками.

– Что это еще за памятник литературы? – поморщился одноглазый.

– Кстати, ты прав. Именно памятник, именно литературы. Я заплатил за него три веса золота и уверен, что купил за полцены.

– Ничего себе, – Сивард даже остановился перед книгой и осторожно потрогал ее пальцем. – Как это называется?

– «Бестиарий». Только не сказочный, в котором помещают по большей части описания вымышленных тварей и чудовищ, чтобы позабавить публику. Это единственное в своем роде произведение: описание редчайших монстров, действительно населяющих Лунггар, сделанное – угадай кем?

– Ну, – фыркнул Сивард. – Скажем, Браганом Агилольфингом. А почему бы и нет?

Если начальник Тайной службы думал, что удачно пошутил, то мысль его была неверна.

– Правильно, – протянул Аббон Флерийский. – А ты это откуда знаешь?

– Ничего я не знаю.

– Тогда не мешай.

– Пожалуйста!

Перепалка закончилась так же мгновенно, как и началась. Аббон не стал объяснять Сиварду, что «Бестиарий» действительно был написан самим Браганом еще в ту пору, когда великий саргонский чародей и не помышлял о том, чтобы стать императором.

– Так, так, – сказал он после долгой паузы. – Зрачки сузились до точки, кожа желтая, белки желтые, ногти голубовато-сиреневые. Внутри ушных раковин множество мелких красных точек – следы лопнувших сосудов. Ну, что тебе сказать… Это существо давно уже перестало быть Эфрой.

– Оживший мертвец? – спросил рыжий.

– Если бы… хотя, между нами, в оживших мертвецов я с детства не верю. Это живое тело с мертвым мозгом. Она была живой с точки зрения любого врача, но ее личность умерла задолго до того, как она переступила порог покоев императрицы. Она была такой же живой, как летящая стрела, рубящий меч. Ей сказали убить, и она шла, чтобы убить, вот и все. Кинжал, который пришел к жертве своими ногами. Ф-фу, жуть какая. Вот послушай, что здесь написано:

«Дандо – люди, с помощью колдовства лишенные души и превращенные тем самым в безвольных рабов. О таких людях еще говорят, что их „пожрали“. Иными словами, дандо – живые мертвецы. Они беспрекословно подчиняются тем, кто их „пожрал“, выполняют любые поручения, без тени смущения совершают самые тяжкие преступления». Вот так. Живой мертвец, а не оживший…

– Кто ее послал?

– Боюсь, что этого мы никогда не узнаем. Ее мозг мертв, и она сама ничего не подозревала о своей судьбе. Другое дело, что и при жизни она должна была плохо относиться к государыне – но это ничего нам не дает для поисков настоящего злоумышленника.

– Неужели при всем нашем могуществе мы настолько беспомощны? – разъярился Сивард.

– Конечно. Вот если бы противник наш был магом невероятного могущества – таким, как Браган или Морон, – о, тогда мы бы быстро его отыскали. А с теми, кто действует, как обычный преступник, скорее сможешь справиться ты. Я же чувствую себя бессильным. И это меня пугает.

– Ничего, я его из-под земли достану, – прорычал Сивард.

До Великого Роана путь был неблизкий, и у обычных людей на него уходило довольно много времени. Конечно, все зависело от времени года, от капризов ветра – попутного либо встречного, – от скорости течений, от погоды… Любой путешественник может перечислить еще от десятка до полусотни причин и обстоятельств, которые могут повлиять на то, какой долгой будет дорога.

Йеттам эти обстоятельства были неизвестны.

Погода благоприятствовала им на протяжении всего пути от Бангалора до побережья Роана. Корабль не останавливаясь миновал Анамур и Ойтал и пристал у подножия Хоангского хребта на день раньше установленного срока. Возможно, этому обстоятельству способствовало и нежелание матросов долго находиться на одном судне (с которого, как известно, посреди океана никуда не денешься) с двумя кошмарными существами. Убийцы Терея наводили ужас на любых нормальных людей не только своим внешним видом, но и непривычным поведением.

Матросы были напуганы тем, что пассажиры спали по одному-два часа в сутки, ели так мало, что, казалось, не ели вообще, и довольствовались половиной стакана воды, едва скрашенной несколькими каплями красного вина – и это при такой-то жаре да при том, что они ни минуты не сидели на месте, изнуряя себя сложнейшими физическими упражнениями. Силищи они были преогромной: никто из моряков не понимал, как в этих тощих телах хватает энергии по семь-восемь часов подряд грести веслом, на которое обычно сажают пять гребцов. Правда, с их помощью да при постоянном попутном ветре корабль несся по Бангалорскому океану как на крыльях.

Высадив странных пассажиров, корабль отправился в Окавангу за пресной водой и провизией, договорившись десять дней спустя прибыть на условленное место и встать там на якорь, дожидаясь их возвращения. Капитану и самому претили подобные чудеса на его судне, да только с Орденом Черной Змеи не враждуют: приказано ждать, и станешь ждать как проклятый, иначе не миновать жестокой расправы. Да и заплачено слишком щедро, чтобы терять таких нанимателей.

Йетты покинули корабль на рассвете. Они сменили темные свободные одежды на более удобные для странствий пешком костюмы и несли за спинами небольшие мешки со всем необходимым. Моряки какое-то время наблюдали за тем, как два уродливых тощих человека с легкостью горных коз прыгают с камня на камень, поднимаясь все выше и выше в горы, потом сплюнули и отчалили от неприветливого берега – в любую минуту ветер мог выбросить корабль на скалы, и тогда гибель была бы неизбежной.

Убийцы Терея чувствовали себя счастливыми, насколько им вообще было знакомо подобное состояние. Они вернулись в горы, и пусть Хоанг совсем не походил на их родные места – все же это были скалы. Правда, считавшийся неприступным горный хребет поразил йеттов своей доступностью. На севере Ходевена, где исковерканная земля, покрытая застывшей лавой, была пустынной и безжизненной, ходить по горам было и впрямь опасно. Случалось, что ни трещины, ни выступа не могли нашарить пальцы на гладком, как стекло, отвесном склоне. Здесь же горы были значительно старше, и время, ветра и многочисленные ручьи как следует потрудились над ними. Скалы, сплошь поросшие кустарниками и деревьями, прорезанные шрамами трещин и расколов, покрытые сетью ручьев и горных быстрых речушек, изобиловали живностью. С точки зрения йеттов, здесь было просторно, уютно, а также невероятно легко жить, ибо пищи и воды было достаточно для множества племен.

Двое убийц поднимались на вершину хребта с такой скоростью, с какой пересекает равнину всадник верхом на породистом скакуне. Они не останавливались, чтобы отдохнуть или поесть: прямо на ходу срывали спелые, сочные ягоды или глотали сладкую воду горных ручьев, то и дело попадавшихся на пути. Они дышали полной грудью и, конечно, не ощущали никакого холода, привычные к лютым зимним стужам Черных гор.

Спуск и вовсе не составил для них труда. Несколько суток спустя они стояли по колено в пронизанных солнцем бирюзовых волнах моря Луан и смотрели, как несется к ним небольшая ладья под красным парусом.

Капитан Джой Красная Борода был контрабандистом. Не то чтобы он сильно не любил императора или был чрезмерно обижен правящим домом – вовсе нет. Просто младший отпрыск знатного княжеского рода ан-Ноэллин, прибывший в Роан из Эмдена, не желал поступать на сударственную службу. Его манили авантюры, опасности, приключения – и никакой зависимости, никакой ответственности. Он хотел быть свободным.

Семнадцати лет от роду молодой князь пристал к шайке морских разбойников, грабивших альворанское побережье моря Луан. Поднимался он вместе с дикими тетумами по Саргону до самого Аммелорда, насмотрелся всякого, поучаствовал в сражениях и пришел к выводу, что убийства – это не его призвание. Слишком уж грязное и кровавое дело. А ему, Джою, по душе что-то иное.

Молодой человек успел хорошо зарекомендовать себя в среде убийц, грабителей и воров, особенно же он прославился как талантливый лучник, способный попасть за сто шагов в мелкую монету, и как любитель кулачного боя, в котором равных ему не находилось по обоим берегам Саргона, от Альворана до Эмдена.

Когда старый тетумский контрабандист предложил ему долю в своем деле, княжич было засомневался, но как раз получил с оказией письмо от любимой маменьки, которой постоянно отсылал подарки и короткие записки. Княгиня ан-Ноэллин писала, что после смерти отца старшие братья и сестры поделили наследство и ее любимому Джою досталось три или четыре полудохлых овцы, разрушенная ладья и… больше ничего. Сплюнув с досады, Джой навсегда забыл о честной жизни, ведущей к нищете, и занялся контрабандой.

Тетумец, взявший его компаньоном, протянул после этого недолго и прозаически скончался от старости, сделав Джоя своим единственным наследником. После пышных похорон, сидя в конторе, бывший князь ан-Ноэллин просмотрел многочисленные документы и чуть не последовал за усопшим в лучший мир – контрабандист оставил ему наследство, на которое он мог скупить если не половину, то добрую четверть Эмдена.

С тех пор одиннадцать месяцев в году Джой Красная Борода занимался контрабандой, приумножая свое и без того огромное состояние, а двенадцатый проводил в праздниках и увеселениях. Теперь он собирался выполнить последнее задание: провезти каких-то двух варваров, за которых ему заплатили вполне приличную сумму, а после как следует отдохнуть в Роане.

Увидев тех, кого нужно было доставить в устье Алоя, Джой поморщился. Он давно уже вырос и хорошо разбирался и в людях, и в их секретах. Убийцы Терея редко посещали эти места, но контрабандисты знали и о них, и об их суровом и жестоком братстве. Была бы на то его воля, Джой не стал бы связываться с йеттами, но «давши слово, держись», и он приказал спустить веревочный трап, чтобы подобрать пассажиров. В отличие от команды бангалорского судна, контрабандисты с «Летучей мыши» от йеттов не шарахались и не глазели на них с суеверным ужасом. Они и не то успели повидать на своем веку.

Когда один из убийц протянул Джою золотой стержень с шелковыми шнурами, капитан потемнел лицом. Это было больше чем приказ – приказ недвусмысленный; этот стержень являлся залогом того, что он должен был выполнить абсолютно все, что у него только ни попросят йетты, даже если их просьба будет идти вразрез с его убеждениями. Скорее всего, так оно и должно было случиться, ибо убийцы Терея никогда еще не являлись с благими намерениями ни в какую землю. К тому же, их никогда не посылали с заданиями простыми, с которыми мог бы справиться обычный человек, так что можно было смело предполагать, что йеттами моментально заинтересуются люди императора. Джою вовсе не хотелось причинять зла никому из Агилольфингов и их слуг либо косвенно быть причастным к преступлению, направленному против правящего дома или самой империи. Конечно, с некоторыми людьми Ортона I, например с подчиненными Сиварда Ру, сражаться было сложно, но и интересно. Более того, не видевшие друг друга в глаза начальник Тайной службы и контрабандист испытывали друг к другу уважение, смешанное с симпатией.

Джой любил эту солнечную, светлую, приветливую страну; ее богатых граждан, легко расстающихся с деньгами; справедливые законы – особенно же ему нравилось то, что в Великом Роане были запрещены пытки, а этим не баловали своих граждан государи Альворана, Аммелорда, Лотэра, Эмдена и Самааны.

Как и подавляющее большинство тех, кто стоит по другую сторону закона, Джой знал многие секреты, недоступные честным гражданам: это было частью его работы. И он уже хорошо представлял себе, куда и зачем должен отвезти двух йеттов. Джой почувствовал, как у него мороз пробежал по коже, и на какой-то миг ему показалось, что солнце потускнело и затянулось тучами – но нет, это было всего лишь минутное впечатление.

Он бы отказался от этого предложения, если бы не данное им слово. Впрочем, он бы и слово свое не побоялся нарушить, но золотой стерженек менял все в корне. Правда, послание было каким-то странным и весьма непривычным, но проигнорировать его Джой Красная Борода не мог. Не мог, и все тут. Хоть вешайся на мачте!

«Летучая мышь» славилась своей быстроходностью. Утром йетты поднялись на ее палубу, и уже через два дня, ближе к полуночи, ладья, стремительно рассекая волны, подошла к устью Алоя.

Джой отдал своим пассажирам маленькую лодочку, а сам увел судно подальше от любопытных глаз, в небольшую бухточку, где было сооружено надежное укрытие. Там он бросил якорь и стал терпеливо дожидаться возвращения йеттов. С большим удовольствием мудрый контрабандист оказался бы подальше от тех мест, где появились убийцы Терея, но он знал, как дорого может обойтись ему неповиновение. Капитан еще раз вытащил из-за пазухи полученное послание, перебрал чуткими пальцами узелки. «И берегись гнева токе, если ты сделаешь что-нибудь не так!» – просто удивительно дружеское, приязненное окончание для письма.