Текст книги "Двойник для шута"

Он рассматривал их пристально и долго – сидевших за столом в форме двенадцатилучевой звезды, пялившихся в ее центр, будто они видели там что-то, недоступное прочим смертным, – и смертельный страх сковывал его; Аббон Флерийский отчаянно боялся всего непонятного.

Он прожил на свете достаточно долго, чтобы знать, что именно необъяснимые поступки бывают самыми опасными. Ибо безумие всегда страшнее, чем злой умысел, в котором присутствуют хоть крохи разума…

Двенадцать ничего не значащих в истории Лунггара магистров – что объединяет их, что вдохновляет?

А больше там никого и не было…

Жемчужное море всегда прекрасно. Оно лежит, словно ребенок в уютной колыбели, в объятиях высоких берегов, и сильные ветры, дующие над океаном, не тревожат его покой. Синяя безбрежная гладь простирается на огромное расстояние, и ни морщинки, ни складочки на ней. Веселые дельфины резвятся в теплой воде, наперегонки плавая с самыми быстроходными судами.

Берега Жемчужного моря утопают в пышной зелени таких ярких и разнообразных оттенков, что будь это картина, написанная художником и взятая в раму, ей бы просто не поверили. Сказали бы: нет такой красоты в мире; нет такого пронзительно-чистого неба с розовыми и белыми перьями легких облаков, с таким сверкающим, отмытым солнцем; нет такого прозрачного воздуха и такого желтого песка. Нет таких изумрудных деревьев, усыпанных спелыми плодами.

Здесь издавна добывали жемчуг, от того и море получило свое название. Небольшие ладьи каждое утро выходили в спокойные воды залива, разрезая бирюзовое покрывало и оставляя за собою пенный белый след.

Опытные ныряльщики, прижимая к груди сетки с грузом, подвешенные на веревке, прыгали один за другим в прозрачную воду, и даже на большой глубине было видно, как они ползают по дну среди камней и водорослей, собирая жемчужные раковины. Зрелище это было настолько восхитительным, что владельцы судов подрабатывали тем, что брали на борт пассажиров, желающих посмотреть, как ловят жемчуг.

Вода здесь была всегда теплой – и в Анамуре, и в Ашкелоне царило вечное лето.

Порт Возер был шумным и многолюдным; здесь всегда толпились люди и приставало огромное количество кораблей, галер, ладей и небольших парусных лодок. Тут же, на берегу, рыбаки предлагали свой улов, и хозяева харчевен, постоялых дворов, а также богатых ресторанов и гостиниц покупали у них рыбу и морских животных. Торговцы громко расхваливали бусы и украшения из мелкого жемчуга и раковин; капитаны подбирали себе матросов; матросы искали суда, на которые можно наняться на год-другой.

Особенно процветали в Возере толмачи, ибо такое количество разношерстного люда не могло объясниться друг с другом, и за хороший, толковый перевод платили большие деньги. Ведь иногда из-за непонимания срывались важные сделки.

Никого не удивило, что флотилия из полутора десятков судов под всеми парусами, плывущих словно медленные птицы, вошла в залив и бросила якоря недалеко от берега. Туда моментально поспешили таможенники – человек десять, чтобы выяснить, чем собираются торговать новоприбывшие или же с какой иной целью они прибыли в Великий Роан.

Возер недаром назывался южными воротами империи. Кораблей было достаточно много, и потому начальника порта не удивило, что таможенники задерживаются. Он изредка поглядывал в ту сторону и время от времени видел, как их большая гребная лодка переходит от одного судна к другому. Ему и в голову не приходило, что что-то может быть неладно. Жители империи привыкли к миру и покою, к безопасности и полной своей защищенности настолько, что скажи им кто-нибудь, что вот-вот разразится сражение, – и они подняли бы этого человека на смех.

Конечно, в Возере был гарнизон, но воины, сколько ни оглядывали окрестности, стоя на вершине высоких башен, видели только шумную веселую толпу да бесконечные торговые ряды, в которых постоянно шли горячие споры.

Прибывшие недавно корабли вызвали легкое недоумение у начальника гарнизона только тем, что флаги и паруса на них были явно эмденские, а эмденцам было далековато плыть до Ашкелона. Чаще всего они отправлялись торговать в Инар, реже – в Аммелорд и на остров Ойнаа. Но куда только не занесет торгового человека в поисках товара и прибыли – удивляться особо нечему. Скорее уж, восхищаться упорству и отваге морехода.

Теплая тропическая ночь легким покрывалом опустилась на побережье Жемчужного моря. Затихли голоса в порту, улеглись бушевавшие весь день страсти. Только волны легкими толчками били в борта кораблей, и те отвечали слабым скрипом просмоленных досок. На берегу стоял ни с чем не сравнимый запах водорослей, рыбы и морской воды – соленый и свежий. От нагретых за день камней поднимался пар. Небо подмигивало мириадами золотых искорок, которые складывались в причудливые узоры.

Дозорный смотрел в небо, восторгаясь его красотой. Прежде он мечтал поступить в университет Ойтала или Эр-Ренка, хотел стать звездочетом, но судьба распорядилась иначе – и вот он проходит военную службу в ашкелонском порту. Тоже неплохо. Но любовь к созвездиям он сохранил навсегда. Вот, у самого горизонта, сияет и переливается Царский Венец; вот Вепрь топорщит щетину на загривке; вот Жеребец несется по небесному полю, разметав по ветру свою пышную гриву; вот Лучник целится в Горного Льва… Вот… Стоп! А это что такое?

Юноша еще не успел сообразить, что делает, а уже трубил тревогу, поднимая гарнизон на ноги. Солдаты высыпали на крепостные стены и застыли на какое-то мгновение в изумлении. Порт пылал, горели торговые суда, а прибывшая утром флотилия подошла ближе к берегу, и уже причаливали на мелководье лодки, полные вооруженных людей.

Воины императора бросились в атаку, не раздумывая ни секунды. Нападавшие рассчитывали на внезапность и неожиданность, а также на то, что несколько веков абсолютного мира и покоя сильно ослабят боевой дух роанцев. Они считали, что достаточно только как следует пригрозить им оружием – и исход битвы будет решен…

Когда два отряда воинов сшиблись на песчаной отмели, которую ночной отлив полностью обнажил, из города на помощь своему гарнизону хлынула толпа вооруженных граждан. Они бежали, размахивая факелами и выкрикивая угрозы и проклятия. Торговцы вооружились дубинами и топорами для рубки дров и разделки мяса, большинство из которых они впопыхах схватили на кухне. Охотники на бегу вытаскивали из колчанов длинные, спирально оперенные стрелы, дававшие большую точность выстрела. Купцы трусили в окружении своих телохранителей, вооруженных мечами и короткими копьями. Первые ряды нападавших уже достигли портовых таверн, когда двери разом распахнулись и из них повалили разъяренные матросы, размахивая ножами, кинжалами, секирами и даже обломками мебели.

Нападавшие оказались зажаты между воинами гарнизона, матросами и горожанами. А в заливе в это время тронулись с места уцелевшие корабли и атаковали вражескую флотилию. Среди тех, кто командовал мирными торговыми судами, было много опытных моряков, и им не раз случалось отстаивать свою жизнь и добро в сражениях с морскими пиратами – битвы были им не в диковинку, и неприятелю пришлось туго.

Ранним утром Сивард Ру спустился к парадному выходу и остановился перед роскошным экипажем, запряженным четверкой огненно-рыжих, почти красных, унанганских жеребцов – стоивших, кстати, целое состояние. Он подождал, пока маленький грум распахнет перед ним дверцы, взобрался на подножку и плюхнулся на широкое бархатное сидение, заваленное пышными подушками. Сивард отчаянно тер глаза и то и дело клевал носом, но даже в этом сонном состоянии он не переставал напряженно думать.

В отличие от бесконечного множества придворных императора, Сивард Ру не отличался знатным происхождением. Строго говоря, он и дворянином-то не был до тех пор, пока Аббон Флерийский не подсказал тогдашнему государю Морону IV дать ему рыцарское звание, чтобы прочие вельможи не смотрели косо на нового начальника Тайной службы. Странно, правда, что эта идея пришла в первую очередь магу, который к титулам и званиям сам относился весьма скептически, хотя ему это было делать легче легкого – его собственные пышные титулы и фамилии занимали отдельный лист в Большой Голубой книге имперского дворянства. Послушавшись мудрого совета, Сиварду дали дворянство и небольшой маркизат, и первое время он настолько этим гордился, что даже заказал у белошвеек целую прорву воздушных батистовых платочков с монограммой и гербом, вышитым в уголке. Однако потом он привык к тому, что стал маркизом, и ему случалось часто забывать об этом факте своей биографии: ничто не вечно – вздохнул бы мудрец, – и особенно слава.

Мало кто знал, что в начале своей головокружительной карьеры Сивард Ру был вором. Правда, вором необыкновенным, и прежний начальник Тайной службы только что с собой не покончил из-за его проделок, а сколько сердечных приступов имел – не перечесть.

Воровское братство в империи было серьезной организацией, крепко стоявшей на ногах. У него было все, что нужно в таких делах: деньги, добровольные помощники, тайные осведомители, собственная территория, на которой воры были полновластными хозяевами, и – самое главное – блестящие умы. В воровской гильдии существовали свои законы, гораздо более жестокие, нежели официальные, и вместе с гильдией контрабандистов она составляла серьезную силу. Возможно, это происходило еще и по той причине, что грабителей и, тем более, убийц в Великом Роане было мало. Человеческая натура – слишком сложная штука, чтобы можно было запросто искоренить в ней дурные наклонности, но все же убийцы являлись абсолютными изгоями: не было ни у одного человека в империи такой крайней нужды, чтобы отнимать чужую жизнь, и оправдания поэтому быть не могло.

Зато воровство не то чтобы процветало, но принимало такие изощренные формы, что уже шагнуло за грань высокого мастерства и постепенно приближалось к искусству. В Великом Роане никто не слышал, чтобы воровали хлеб, скот или жалкие медяки. Все это можно было попросить, и редкий сквалыга отказывал нуждающемуся в пище и нескольких монетах. Крали с размахом, стараясь выбрать наиболее охраняемые и бесценные предметы, чтобы о своем подвиге можно было рассказывать с гордостью. Например, Сивард Ру трижды бывал в императорской сокровищнице. В первый раз он с тоской установил, что ее не вывезти и несколькими обозами, но изрядно обогатился, прихватив горсть-другую камушков и старинных монет из тех, что лежали грудами прямо на полу. Во второй раз ему было интереснее, потому что Тайная служба удвоила охрану – не из боязни разорения, конечно, но из принципа. И ради пресечения противозаконных действий отдельных граждан империи, как любил говаривать ее бессменный начальник.

Разумеется, рыжий вор, любивший пышно одеться и вкусно поесть (тогда еще имевший оба глаза), обвел стражников вокруг пальца и не только ухитил из казны нечто существенное, но еще и записку оставил на видном месте – с пламенным приветом своему вечному противнику. А на третий раз погорел.

Дело в том, что, с трудом проникнув в сокровищницу, он обнаружил там нескольких человек, известных ему только понаслышке. То были герцог Аластер Дембийский, граф Теобальд Ойротский и начальник Тайной службы, граф Остен ан-Брай, происходивший родом из Эмдена. Существовало несколько официальных версий того разговора, который состоялся памятной июльской ночью между этими четырьмя. Зато результат его был известен доподлинно: на следующий день Сивард Ру официально объявил собратьям-ворам о своем переходе на государственную службу. И ничего удивительного в этом роанские воры не нашли – они прекрасно понимали, что в их деле Сивард постиг все тонкости и премудрости и стал бы отчаянно скучать, рисковать все отчаяннее, делать глупости, что привело бы к его неминуемой гибели. Прецеденты же, подобные этому странному назначению, редко, но все-таки случались и раньше.

Сивард клятвенно обещал два месяца не заниматься делами воровской гильдии, дабы те сменили пароли, дома, осведомителей и все остальное, что было вообще возможно сменить, а воры пожелали ему удачи на новом поприще.

У Тайной службы было мало причин заниматься делами внутри империи – гораздо больше проблем существовало за ее пределами. Шпионы и соглядатаи, пришлые убийцы, контрабандисты и мошенники буквально притягивались к Великому Роану, слетались, как мухи на мед. Врагов у империи было тем больше, чем менее явно могли они проявлять свою неприязнь.

Сивард Ру потерял глаз в самом начале своей доблестной службы, при захвате ходевенского убийцы, удиравшего на родину, в Уду. То был рослый здоровяк, вооруженный огромным ножом вроде тех, какими мясники режут мясо. Они сцепились на верхней палубе корабля, уже отчалившего от берега, и рыжий сумел-таки одолеть своего противника. К несчастью, рана, полученная от удара ножом, оказалась слишком серьезной, и глаз вытек раньше, чем прибыл в порт встревоженный Аббон Флерийский с полным мешком скляночек, флаконов, притираний и мазей. Сивард отнесся к своему увечью странно, чуть ли не с издевкой, и с тех пор щеголял повязками, которые подбирал в тон и рисунок к костюму.

В этот день он был обряжен в черные сафьяновые сапоги и бархатные панталоны, ослепительно-оранжевый колет и такого же цвета плащ. Повязка на его глазу была черно-оранжевой, а немногочисленные украшения представляли из себя причудливое сочетание черного жемчуга, раух-топазов, оранжевых гиацинтов и шпинели, сверкающих на солнце.

У начальника Тайной службы Великого Роана было невероятное пристрастие к ярким цветам: насыщенному оранжевому, огненному и всем оттенкам красного. Поэтому и служебный кабинет он приказал отделать сообразно своему вкусу, как только занял его. Остен ан-Брай ушел на покой с чистой совестью: преемник превзошел его почти во всем – только вот замашки у него по-прежнему были далеко не аристократические, но с ними было практически невозможно справиться, а работе это все равно не мешало.

Здание Имперской Тайной службы располагалось на площади Цветов, на правобережье Алоя, между двумя Янтарными базиликами. Оно представляло из себя двухэтажную постройку зеленого мрамора, окруженную цветущими деревьями и каналом, расположенным по периметру. И берега, и дно его также были облицованы мраморными плитами оттенка весенней зелени, отчего казалось, что и само здание, и небольшой парк вокруг него стоят на отдельном рукотворном островке, и только арочный мост соединяет его с остальной площадью.

Сиварду нравилось это место, нравился собственный кабинет, нравилось любимое кресло с уютными подлокотниками, протертое бесчисленными предшественниками до дыр. Нравились ему и привилегии, которые давала эта служба. Во всяком случае, так он сообщал всем и каждому, едва только представлялся удобный случай. Но члены Большого Совета были убеждены: одноглазый стремится прослыть прожженным карьеристом лишь потому, что на самом деле он до смешного предан Агилольфингам и своей родине, но не хочет, чтобы об этом догадывались окружающие.

Он так и не проснулся окончательно и слегка покачивался, поднимаясь на второй этаж и шествуя бесконечными коридорами по направлению к своему кабинету. А между тем утро уже вступило в свои права окончательно и бесповоротно, и восхитительное солнце, не затуманенное плохими предчувствиями, проникало во все уголки просторных помещений. Огромные окна были настежь открыты по случаю жаркой погоды, и это отнюдь не было беспечностью – все оконные проемы в здании были забраны прочными решетками. Многочисленные подчиненные уже находились на своих рабочих местах, и здание буквально гудело. Здесь шла повседневная работа, и десятки людей бегали с этажа на этаж, копались в архивах, выслушивали свидетелей и осведомителей, писали и переписывали важнейшие документы, да мало ли что еще. Все они почтительно раскланивались с Сивардом Ру, не надеясь, впрочем, что он их заметит, – в столь ранний час он был просто не способен на это.

Джералдин, молодой помощник и, как уже шептались по углам люди сведущие, будущий преемник Сиварда, возник из-за поворота с подносом в руких. На серебряном овале с костяными ушками стоял огромный сосуд с горячим гайо – тонизирующим и вполне безвредным напитком, который Сивард употреблял в огромных количествах. В утренний набор входили также две серебряные чашечки, тарелочка со сладостями, чаша с крохотными печеньицами – солеными и душистыми – и фарфоровое ведерко с медом. Догадливый Джералдин присовокупил к завтраку бутылочку знаменитого ашкелонского вина «Чамалала» и высокие узкие стаканы.

– Это кстати, весьма кстати, – одобрительно хмыкнул рыжий, открывая дверь в кабинет. Не оборачиваясь, бросил через плечо: – Доброе утро я тебе тоже сказал.

– Я слышал, маркиз, – ответил Джералдин с усмешкой.

С тех пор как Сивард перестал трепетно относиться к своему гербу и титулу, все в Тайной службе повадились обращаться к нему именно таким образом.

– Какие-нибудь новости?

– Сложно сказать. Доклады лежат на вашем столе, но лично меня заинтересовал только один.

– Излагай, – буркнул Сивард, который был не в состоянии разговаривать нормально, пока не выпивал свои три-четыре порции гайо.

Джералдин ловко расставлял чашки на краю стола, свободном от бумажных напластований, и рассказывал начальнику последние новости. Сивард внимательно следил за ним своим сверкающим желтым глазом и, похоже, любовался. Но никакими силами его нельзя было заставить признать это.

Его взгляду представал молодой человек лет двадцати двух – двадцати трех, невысокий, но очень ладно скроенный, у него были соломенные, непокорные волосы, не выносившие парикмахерского насилия, круглое лицо, еще не до конца утратившее детскую свежесть и наивность, мелкие веснушки, щедро рассыпанные кем-то по носу и щекам, и васильковые глаза – синие до прозрачности. Не такие глубокие, серьезные и магнетически притягательные, как у императора, а ясные, лукавые и задорные.

Ни дать ни взять – шустрый уличный мальчишка, только раздавшийся в плечах да выросший из коротких штанишек так быстро, что и сам не успел этого заметить. Впрочем, внешность часто бывает обманчива. Ум у Джералдина был проницательный, острый, и Сивард зачастую обращался к нему если не за советом, то с дружеской беседой, из которой выносил для себя много полезного.

– Я, маркиз, сперва пропустил это сообщение – больно уж оно короткое и невразумительное, но потом…

– Кто писал? – поинтересовался одноглазый.

После первой чашки он уже мог произносить более-менее длинные фразы и даже начинал понимать, где находится.

– Санви Ушастый. Вчера прислал бумагу с оказией.

– Да, писателем ему не быть, – произнес свой приговор Сивард. – И не мечтай. Что же он увидел такого, что заставило его взяться за перо?

– «Летучую мышь», – ответил Джералдин серьезно.

– Ого!

– То-то и оно, маркиз. Сперва я не особо задумался над этим, но потом меня словно кто в бок толкнул: сейчас конец кту-талау, через пару дней наступит лонг-гвай, и это значит…

– Можешь не договаривать, – пробурчал Сивард, поглощая соленое печенье, – это значит, что Джой Красная Борода на ближайший месяц превращается в эмденского князя Джоя ан-Ноэллина, прибывающего в столицу на отдых, а если его кто и видит в Роане, то уж точно не на борту «Летухи». Если же его видят на этом корыте, значит, он работает. Но с империей Джой давно не связывается – так, по мелочам, и только не в летнее время.

– Вот и я подумал, зачем бы ему нарушать на века заведенный порядок? Человек он слишком состоятельный, чтобы мелочиться из-за двух-трех дней работы или нарушать собственные принципы даже из-за очень выгодной сделки.

– Думаешь, его заставили?

– Маркиз, подумайте, кто может заставить одного из самых влиятельных людей в Гильдии контрабандистов?

– Ну, положим, такие персоны всегда могут найтись. Главное, чтобы им позарез было нужно обеспечить содействие Джоя.

– Если бы мне, – понизил голос Джералдин, – если бы мне довелось вывозить из Роана некий бесценный предмет да еще такого размера, что его нe спрячешь на груди у очаровательной спутницы, я бы извернулся, как угорь, но добыл бы себе лучшего из лучших.

– То бишь Джоя – фыркнул Сивард. – Эх, молодо-зелено. Да ег'о бывший компаньон – земля ему тухом – тетумец Эц – Патт дал бы ему фору на сто очков вперед. Или на полтораста…

– Так ведь он уже давно «ныне покойный», – мягко заметил Джералдин, знавший и о бурном прошлом своего начальника, и о том, что он был уверен в том, что уходящее поколение воров и контрабандистов было и половчее, и поудачливее. И то правда: с тех пор как начальником Тайной службы стал Сивард, никто больше нe залазил в императорскую сокровищницу, и одноглазому было до боли обидно за бывших коллег.

– Твоя правда, – сказал он. – Теперь лучше Джоя нет на всем континенте, что бы я ни думал по этому поводу. Разве что я остался, так ведь контрабанда – не мой профиль. Полагаешь, эти йетты тащили тело аж до устья Алоя и вывезли его на «Летухе»?

– Вероятнее всего.

– Ладно-ладно. – Сивард забарабанил пальцами по подлокотнику. – Конечно, можно и отрядить за ними погоню, но, думаю, это бесполезно. Ну, схватим Джоя, то не с поличным же, и не докажем ничего – мы ведь ни пассажиров, ни груза не видели, так, полагаем кое-что, но это же наша с тобой беда. Вот что он нам скажет и будет прав. А навести справочки, осторожненько так, деликатно то есть, как в будуаре, на предмет того, с кем бы Джой ан-Ноэллин нe стал спорить и заводиться, а быстренько бы обстряпал дельце, пусть и себе в убыток, – об этом разузнать стоит. Как мыслишь?

– Вот этим я и занялся с утра пораньше, – улыбнулся молодой человек.

– Хитрец ты, Джералдин. И знаешь ведь, что я тебе как отец родной: в смысле, оставлю этот кабинет в наследство, – а ведь все равно подлизываешься. Жуткий карьерист!

– Жуткий! – улыбнулся Джералдин.

Он чувствовал, что Сивард по-настоящему его любит, но ведь рыжего кондрашка бы хватила, заговори они об этом в открытую. Все знали, что по этой же причине у него не ладилась и личная жизнь: Сивард был просто не в состоянии говорить о своих чувствах, а без этих чувств совместной жизни не мыслил. И однажды решил, что жить одному гораздо проще: мороки меньше и нервы целее. Подчиненные его обожали, а среди воров он был просто живой легендой. Странно, но бывшие коллеги совсем не считали его ни предателем, ни перебежчиком, и многие ставили его в пример своим детям.

– И что, карьерист, узнал что-нибудь?

– И да и нет.

– Многообещающее начало…

– К вечеру я смогу предоставить вам полную информацию, а пока меня просветили в общих чертах, но это несерьезно как-то.

– Ладно, подожду до вечера, чего уж, – пробормотал рыжий.

Тон у него был донельзя довольный: на самом деле он прекрасно понимал, сколько труда будет стоить так быстро узнать хотя бы самые основные детали интересующего их вопроса.

Гайо уже окончательно остыл, и одноглазый собирался было вызвать секретаря или слугу, чтобы потребовать дополнительную порцию, но тут секретарь сам ворвался в кабинет, причем сделал это в манере, разительно отличающейся от его обычного поведения.

– Маркиз! К вам курьер из Ашкелона!

– И ты считаешь это достаточным основанием, чтобы так пугать старого доброго начальника до полусмерти? И врываться в его кабинет без стука? – поинтересовался Сивард.

– Так ведь война… – растерянно объявил секретарь и бессильно опустился куда-то мимо кресла.

Конечно, слово «война» не совсем подходило для описания событий, произошедших в Ашкелоне. И все же они были из ряда вон выходящими. Особенно сокрушался из-за разбойничьего нападения на порт Возер герцог Гуммер, ашкелонский наместник, который считал себя ответственным за все, что случалось на его земле. Разумные доводы остальных, сводившиеся к тому, что нельзя отвечать за то, что произошло на другом конце континента в твое отсутствие, не достигали своей цели. Через два часа после получения сообщения о кровавом сражении он отбыл в Ашкелон в сопровождении отряда из двадцати гвардейцев. Они вылетели из городских ворот на рысях и вскоре скрылись из виду.

Сивард принимал Аластера, Аббона Флерийского, князя Даджарра и Теобальда у себя на службе совершенно официально.

– Первое, что нам предстоит решить – как это событие повлияет на проведение ежегодного роанского турнира, – сказал Аббон Сгорбленный, как только все расселись по местам и приготовились к обсуждению.

– Нельзя ставить турнир в зависимость от этого скорбного инцидента, – заметил Теобальд. – Турнир – это не просто состязание рыцарей, это освященная веками традиция, и если мы нарушим ее, то признаем перед всем миром, что у нас очень серьезные проблемы. Возможно, наш противник именно этого и добивается. Кстати, Сивард, что-то уже стало ясно?

– Ну, пока осматриваем тот мотлох, что приволокли нам из Ашкелона. И сразу скажу: не верю я своим глазам. Полтора десятка несчастных кораблей под эмденским флагом – это чересчур откровенно, если вблизи нет и следов остального флота. Я бы еще допустил, что эмденцы спятили – ну варвары, что с них возьмешь? – и решили повоевать с империей. Я бы долго колебался, как объяснить тот факт, что корабли Эмдена пристали к Ашкелону, а не к Инару, до которого, согласитесь, им как-то ближе добираться. Ну пусть, пусть, – поднял руки Сивард, будто сдаваясь, – детство цивилизации, а детки часто не ведают, что творят… хм-хм… Но даже им, варварам, а может, особенно им хорошо известно, что нельзя нападать наполовину, нельзя наполовину объявлять, а наполовину не объявлять войну.

– Хочешь сказать, нападали не эмденцы?

– Я почти уверен в этом. Да и оружие какое-то странное, никогда не видел, чтобы люди поголовно воевали только что купленными мечами, топорами и копьями. Прямо какая-то атака оружейной лавки, которой не удалось распродать излишки.

– Странно, – пожал плечами Аббон Сгорбленный. – Если бы я готовил подобную хитрость, то постарался бы предусмотреть все мелочи.

– Это же ты, – улыбнулся Аластер. – Поэтому тебя и назначили на должность главного министра. И потом, откуда у нас такая уверенность, что тот, кто нападал на Ашкелон, хотел остаться неузнанным?

– Мы прошли мимо вопроса о роанском турнире, – напомнил князь Даджарра. Он сидел в глубоком кресле, и его горб был практически невидим в таком положении.

– Отменять турнир нельзя, – повторил Теобальд.

– А если именно этого ослиного упрямства и ждут от нас? – спросил Сивард.

– Тогда было бы разумнее оставить все как есть, – ответил Теобальд. – И никого не настораживать. Я плохо понимаю, что происходит вокруг. Будто кто-то играет нами, выдавая себя за глупца, а на самом деле заставляет нас поступать сообразно своим собственным желаниям. Я чувствую страшного противника и не нахожу его.

– У нас нет особого выбора, – вздохнул герцог Дембийский. – Если мы теперь отменим состязания, лишим людей праздника, то тем самым признаем, что нападение горстки пиратов на южные границы империи представляет для нас серьезную опасность. Этим мы подпишем себе смертный приговор: все решат, что Великий Роан – это колосс на глиняных ногах и нужно только как следует пригрозить нам оружием. Таким образом, мы сами себя вовлечем в цепь бесконечных войн. Нам этого просто нельзя делать, иначе мы утратим все, за что боролись в течение семи веков.

– Может, есть смысл выслушать императора? – спросил Аббон Флерийский.

– Мы заранее знаем, что скажет император. А наше дело – просчитать все возможные варианты, прежде чем обращаться за решением к Его величеству.

– Итак?

– Итак, мы займемся поисками истинного виновника нападения на Возер, а тем временем Гуммер на месте выяснит, что к чему, наградит отличившихся во время сражения. Ведь если бы не доблесть воинов гарнизона и не отчаянная храбрость самих горожан, план противника мог бы увенчаться успехом. Он просто не знал, с кем имеет дело.

– Верно, – подтвердил одноглазый. – Лично я не ожидал ничего подобного.

– Резня не удалась, но это не значит, что мы можем спать спокойно, – негромко произнес князь Даджарра. – Сивард, друг мой, что с поисками тела?

– К вечеру я буду знать, что делал в это время в устье Алоя один из самых серьезных контрабандистов. Может, мы напали на след похитителей.

– Будем надеяться. До турнира осталось семь дней, гости возвращаются в столицу, чтобы принять участие в этом празднике. Нам придется охранять императора так, как никогда прежде – за всю историю Великого Роана. Это уж твое дело, Аластер, – подвел итог Аббон Сгорбленный.

Главный министр империи, славный князь Даджарра, находился в странном положении. С одной стороны, так было всегда, и он не мог протестовать против существующего положения дел; с другой – ему было трудно принять, что он, ближайший помощник государя, член Большого Совета, вернейший из верных, не знает, кто из двойников на самом деле является потомком Агилольфингов. Более того, он с трудом понимал, отчего простые гвардейцы посвящены в эту тайну.

Казалось, у воинов Аластера, как и у него самого, в крови способность узнавать императора. Они не догадывались о том, кто находится перед ними, не определяли по каким-то им одним известным приметам – а знали наверняка. С закрытыми глазами. На расстоянии. Где и когда угодно. Гвардейцы были не просто верны Агилольфингам, а как бы составляли часть их души. Поэтому и державшийся постоянно в тени, не пытающийся быть значимой и важной фигурой при дворе Аластер Дембийский тем не менее решал все. За ним оставалось последнее слово, к нему были вынуждены прислушиваться остальные члены Большого Совета, даже император относился к нему как к отцу.

Разглядывая сейчас удивительного исполина, сидящего напротив, Аббон Сгорбленный пытался вспомнить, когда он первый раз увидел Аластера в своей жизни. И не мог. Внешне герцог выглядел молодым человеком, не старше тридцати. Ну, пусть ему сорок – просто он сохранился прекрасно; тогда он должен быть ровесником князя Даджарра, но тот не помнил великана ребенком. Казалось, герцог и его гвардейцы были при дворе всегда, но никто не судачил по поводу их чрезмерного долголетия. Создавалось впечатление, что мысли о гравелотских великанах просто не задерживаются в головах людей и ускользают, просачиваются как вода сквозь пальцы.

Аббон Сгорбленный дал себе слово сегодня же переговорить с императорским магом. Ему было просто необходимо для вящего душевного спокойствия узнать некоторые мелочи.

– Что ж, господа, – заговорил Сивард Ру, и задумавшийся министр вздрогнул от неожиданности. – Я рад, что мы пришли хоть к каким-то выводам. Следовательно, подготовка к турниру продолжается. Если я выясню что-либо о судьбе похищенного тела, то непременно найду способ известить каждого из вас, вопрос же о нападении на Ашкелон отложим хотя бы до той поры, пока герцог Гуммер не разберется на месте, что к чему.