Текст книги "Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица"

 
ВИОЛА. Он был взволнован, верил он вполне
Всему, что говорил. А как быть мне?
Поверить в то, что это все не сон
И что меня за брата принял он?
 

ТОБИ. Ко мне, мой рыцарь. Вот что, Фабиан: нам надо кое о чем пошептаться. Может, припомним какую-нибудь рифмованную премудрость.

 
ВИОЛА. Сказал он: «Себастьян»… Долой сомненье!
Брат на меня похож, как отраженье,
А я на брата; и в такой одежде
Хожу теперь, в какой ходил он прежде.
Но если жив он, то любви полна
Была нас утопившая волна!
 

(Уходит.)

ТОБИ. Подлый, мерзкий сопляк! Трусливый заяц! Бросил друга в беде! Только подлец способен на предательство. Скажи, Фабиан, разве он не трус?

ФАБИАН. Еще какой! Трус беспримесный; я бы даже сказал, правоверный.

ЭНДРЮ. Была не была! Догоню-ка я его и надаю по шее!

ТОБИ. Правильно. Всыпь ему по первое число. Только шпагу в ход не пускай.

ЭНДРЮ. Сам знаю. (Уходит.)

ФАБИАН. Интересно, чем все это кончится.

ТОБИ. Спорим на любые деньги, что ничем.

(Уходят.)

Акт четвертый. Сцена первая

Перед домом Оливии.

Входят СЕБАСТЬЯН и ФЕСТЕ.

 
ФЕСТЕ. По-вашему, я послан не за вами?
СЕБАСТЬЯН. Проваливай, проваливай, болван!
Ты надоел мне хуже горькой редьки.
 

ФЕСТЕ. Надо же, и ухом не ведет! Ладно, я вас не знаю, послан госпожой не по вашу душу, она не хочет с вами говорить, вы не Цезарио, а это не мой нос. Короче, я не я, и хата не моя.

СЕБАСТЬЯН. Прерви теченье глупости своей.

Ты, повторяю, знать меня не знаешь.

ФЕСТЕ. Теченье глупости! Он подслушал это выражение, присутствуя при умной беседе, а теперь употребляет его в дурацком разговоре. Теченье глупости! Таким вот образом деревенщина и выдает себя за горожанина – я имею в виду общество в целом. Ладно, перестань прикидываться чужаком. Лучше скажи, с какой глупостью мне притечь к миледи. Могу ли я сказать, что ты течешь за мной? По-моему, это будет не так уж глупо.

 
СЕБАСТЬЯН. Послушай, ты, дурацкий приставала,
Возьми монету – только отвяжись.
А то получишь вновь – но по башке.
 

ФЕСТЕ. Честное слово, ты щедр на руку. Мудрец, который платит шуту, непременно прославится, если, конечно, будет платить лет пятнадцать.

Входят ТОБИ, ЭНДРЮ и ФАБИАН.

ЭНДРЮ. Хорошо, что мы с вами снова встретились. Вот вам, сэр. (Бьет СЕБАСТЬЯНА.)

 
СЕБАСТЬЯН. А вот тебе! И вот! И вот! И вот!
 

(Бьет ЭНДРЮ.)

 
Вы, что же, все с ума здесь посходили?
 

ТОБИ. Уймитесь, сэр, не то я сломаю вашу шпагу! Я сказал, уймитесь! (Хватает СЕБАСТЬЯНА за руки.)

ФЕСТЕ. Побегу-ка я к леди. Я бы и за два пенса не променял свою шкуру на одну из этих. (Уходит.)

ЭНДРЮ. Нет, не мешай ему. Я с ним рассчитаюсь, только иначе: вчиню ему иск за нанесение тяжких телесных повреждений. Посмотрим тогда, есть в Иллирии законы или нет. А если я ударил первым, то это не считается.

СЕБАСТЬЯН. Пусти меня!

ТОБИ. Не дергайтесь, сэр, это бесполезно. И не хватайтесь за свою железную штуковину. С чего это вы, юноша, так развоевались? Да успокойтесь, говорю.

СЕБАСТЬЯН вырывается.

СЕБАСТЬЯН. А что теперь ты скажешь? Или струсил?

А если нет, то шпагу доставай!

ТОБИ. Что такое? Ну, теперь я просто обязан, дерзкий мальчишка, пустить тебе кровь. Одной-двух унций вполне хватит. (Вытаскивает шпагу.)

Входит ОЛИВИЯ.

 
ОЛИВИЯ. Стой, Тоби! Я сказала, Тоби, стой!
ТОБИ. А вот и леди… принесло.
ОЛИВИЯ. Ты варвар! Ты дикарь! Ты троглодит!
Ты в городе живешь или в пещере?
Как ты себя ведешь? Прочь с глаз моих! —
Цезарио, не стоит обижаться
На этих негодяев. – Вон отсюда!
 

(ТОБИ, ЭНДРЮ и ФАБИАН уходят.)

 
Хотя с тобой бессмысленно и грубо
Здесь обошлись, я все-таки прошу
Тебя, мой друг, не чувствам доверяться,
Но разуму. Когда узнаешь ты
О сумасбродствах этого бандита,
То над его последнею проделкой
Смеяться будешь сам. Пойдем со мной.
Не думай ни о чем. Чего ж ты медлишь?
С тобой сцепившись, этот мерзкий тип
Вонзил мне прямо в сердце острый шип.
СЕБАСТЬЯН. Что происходит? Что меня влечет?
Безумья или сна водоворот?
Но, если это не река забвенья,
Пусть бесконечным будет сновиденье!
ОЛИВИЯ. Что скажешь ты?
СЕБАСТЬЯН. Что повинуюсь вам.
ОЛИВИЯ. Да, на словах – но ты сказал их сам!
 

(Уходят.)

Акт четвертый. Сцена вторая

Дом графини Оливии.

Входят МАРИЯ и ФЕСТЕ.

МАРИЯ. Вот тебе сутана, вот борода. Он должен поверить, что ты сэр Топас, наш викарий. Быстрей переодевайся. А я тем временем схожу за сэром Тоби. (Уходит.)

ФЕСТЕ. Так и быть, прикинусь священником. Не я первый, не я последний прикидываюсь, осутанев. Читать с амвона я не могу – маловат ростом, корпеть над книгами не хочу – боюсь отощать, но, право слово, честный человек ничем не хуже богобоязненного, а добрый муж гораздо лучше ученого.

Входят ТОБИ и МАРИЯ.

Ну вот, почти вся компания в сборе.

ТОБИ. Господь с вами, преподобный отец.

ФЕСТЕ. Bonos dies, сэр Тоби, и вам того же. Ведь не случайно пражский затворник, который дожил до седин, в глаза не видя бумаги и чернил, – умудрился возразить племяннице короля Горбодука: «То-то и оно!». Посему: если я пастор, то я он самый и есть. Ибо «то» есть именно «то», а не «се», а «оно» всегда будет «им» и ничем другим.

ТОБИ. Вот с ним, сэр Топас, и говори.

ФЕСТЕ. Эй вы, пребывающие в застенке, мир вам!

МАЛЬВОЛИО (за сценой). Кто это там?

ТОБИ. Вот ловкий пройдоха! Просто неподражаемый!

ФЕСТЕ. Сэр Топас, священнослужитель, взывает к Мальволио, душевнобольному.

МАЛЬВОЛИО. Сэр Топас, добрый сэр Топас, милейший сэр Топас, передай миледи…

ФЕСТЕ. Изыди, непотребный демон, из этого несчастного! Доколе ты будешь изгаляться над ним? У него ж на уме сплошные миледи!

ТОБИ. Молодцом, преподобный отец!

МАЛЬВОЛИО. Сэр Топас, меня подвергают неслыханным надругательствам. Я вовсе не помешанный, а они, дорогой сэр Топас, затолкали меня в эту гнусную темницу.

ФЕСТЕ. Тьфу на тебя, сатанинское отродье! Заметь, я обращаюсь с тобой вполне по-Божески. Ибо люди благородные, к числу коих я принадлежу, даже черту не согрубят. По-твоему, здесь темно?

МАЛЬВОЛИО. Сэр Топас, просто ад кромешный.

ФЕСТЕ. Ты спятил, окна в этой нише просвечивают, как решето, а в южной части здания стекла отражают солнце, как эбеновое дерево. А ты толкуешь о какой-то тьме.

МАЛЬВОЛИО. Я не спятил, сэр Топас. Я сижу в полном мраке.

ФЕСТЕ. То-то и оно, безумец! Ты погряз в невежестве, ибо нет большего мрака, чем помрачение ума, которое опутало тебя пуще, чем египтян тьма египетская.

МАЛЬВОЛИО. Я и говорю: если невежество мрачнее ада, то это помещение темнее невежества. Я не безумней тебя. Спроси меня на пробу о чем-нибудь.

ФЕСТЕ. Что говорит Пифагор о переселении душ?

МАЛЬВОЛИО. Что душа нашей бабушки может переселиться в дичь.

ФЕСТЕ. Твое мнение об этой дичи?

МАЛЬВОЛИО. Я думаю, что душа более высокого происхождения и не согласен с Пифагором.

ФЕСТЕ. Тогда не обессудь. Твоя душа по-прежнему во мраке. Я не соглашусь, что ты в своем уме, пока ты не придешь к согласию с Пифагором. И будь поосторожней с дикой уткой: не ровен час подстрелишь свою бабушку. Прощай.

МАЛЬВОЛИО. Сэр Топас, Сэр Топас!

ТОБИ. Именно сэр Топас, причем вылитый!

ФЕСТЕ. Я могу отлить и не такое.

МАРИЯ. А в сутане и бороде не было нужды: он же тебя все равно не видит.

ТОБИ. Теперь поговори с ним своим голосом, а потом перетолкуем, как быть дальше. Думаю, мы слегка заигрались. Пора его выпускать, но чтобы все было шито-крыто. Я так настроил свою племянницу против себя, что мне несдобровать, если наша затея плохо кончится. Ступай и поскорее возвращайся.

(ТОБИ и МАРИЯ уходят.)

 
ФЕСТЕ (поет). Веселый славный Робин,
Где милая твоя?
 

МАЛЬВОЛИО. Шут!

 
ФЕСТЕ (поет). Девчонка разозлилась
И бросила меня.
 

МАЛЬВОЛИО. Послушай, шут!

 
ФЕСТЕ (поет). Но как она посмела?
 

МАЛЬВОЛИО. Это же я, шут!

 
ФЕСТЕ (поет). Ее другой увлек… – Кто это «я»?
 

МАЛЬВОЛИО. Добрейший шут, будь другом принеси мне свечу, бумагу и перо. Слово дворянина, я у тебе в долгу не останусь.

ФЕСТЕ. Никак господин Мальволио?

МАЛЬВОЛИО. А кому и быть, шут?

ФЕСТЕ. Прямо не знаю, сэр, как это вы утратили почти все свои умственные способности.

МАЛЬВОЛИО. Никого, шут, еще не истязали столь гнусным образом. А ведь у меня ум, как и у тебя, шут, за разум не зашел.

ФЕСТЕ. Как у меня? Тогда вы точно свихнулись. Что вам за радость, если ума у вас не больше, чем разума у дурака?

МАЛЬВОЛИО. Я для них пустое место. Они упрятали меня во тьму, подослали пастора – осла, каких мало! – и вообще такое со мной вытворяют, что я, того и гляди, в самом деле сойду с ума.

ФЕСТЕ. Придержите язык, пастор неподалеку. – Бедный Мальволио! Что ты там лопочешь? Ложись-ка спать, а уж я помолюсь о том, чтобы небеса вернули тебе рассудок.

МАЛЬВОЛИО. Сэр Топас!

ФЕСТЕ. Своими разговорами, дружище, вы ему только вредите. – Я, сэр? Да я ему и слова не сказал. Благослови вас Бог, сэр Топас, за вашу доброту. – Ладно уж, аминь. – И вам того же, сэр, и вам того же.

МАЛЬВОЛИО. Шут! Шут! Поди сюда, шут!

ФЕСТЕ. Да здесь я, сэр. Говорите, что хотите, а я ухожу. Мне уже и так попало за разговоры с вами.

МАЛЬВОЛИО. Дорогой шут, ты только не забудь принести свечу, перо и бумагу. Уж ты мне верь, я в таком же здравом рассудке, как и большинство иллирийцев.

ФЕСТЕ. Так-то оно так, сэр, но все-таки…

МАЛЬВОЛИО. Дам руку на отсечение, что так оно и есть. Поскорей исполни мою просьбу. Я напишу записку, ты передашь ее госпоже. Ни на одном письме ты столько не заработаешь, сколько на этом.

ФЕСТЕ. Так и быть, помогу вам. Но только если вы скажете мне правду. Вы действительно в своем уме? Или не в своем, а притворяетесь?

МАЛЬВОЛИО. Да не притворяюсь я. Даю тебе честное слово.

ФЕСТЕ. Чтобы поверить сумасшедшему, надо прежде увидеть его мозги. Что ж, я пошел за огнем и письменными принадлежностями.

МАЛЬВОЛИО. Шут, моя благодарность не будет иметь предела. Только, пожалуйста, побыстрей.

 
ФЕСТЕ (поет). Я и на ходу
С ходу разведу
Всякую беду.
И в единый миг,
Словно Грех-старик,
Я к тебе приду.
На расправу скор,
Он схватил топор,
К сатане полез.
Когти и клыки
Изрубил в куски.
«До свиданья, бес!».
 

(Уходит.)

Акт четвертый. Сцена третья

Дом графини Оливии.

Входит СЕБАСТЬЯН.

 
СЕБАСТЬЯН. Дышу я, вижу славное светило,
Держу ее подарок – жемчуга,
А значит, не безумьем я опутан,
Но колдовством. Антонио все нет.
В «Слоне» я не застал его, но знаю,
Что в город вышел он меня искать.
Сейчас он был бы кстати. Для меня
Его совет дороже всяких денег.
Рассудок мой, не доверяя чувствам,
Твердит, что здесь какая-то ошибка,
А не безумный бред, хотя судьба,
Мне океан блаженства подарив,
Так непонятна и необъяснима,
Что я уже не верю ни глазам,
Ни разуму, который в чем угодно
Мог убедить меня. Одно из двух:
Я не в своем уме или она.
Но я же видел, как она спокойно
Ведет хозяйство, держит слуг в узде
И может с делом справиться любым…
Но в чем же здесь подвох? А вот и леди!
 

Входят ОЛИВИЯ и СВЯЩЕННИК.

 
ОЛИВИЯ. Поторопилась я, но не сердись.
Захочешь – мы пойдем с тобой в часовню,
И там, в ее стенах благословенных,
Ты в честности намерений своих
Перед святым отцом и поклянешься, —
Чтоб улеглись ревнивые сомненья
В моей душе. Но будет он молчать,
Пока не возымеешь ты желанья
Назначить дату бракосочетанья
И сообразно сану моему
Свершить обряд. Что скажешь ты на это?
СЕБАСТЬЯН. Что поспешу я за отцом святым
И что обет мой будет нерушим.
ОЛИВИЯ. Пойдем же. Этот чистый небосвод
Убережет нас от любых невзгод.
 

Акт пятый. Сцена первая

Перед домом Оливии.

Входят ФЕСТЕ и ФАБИАН.

ФАБИАН. Ты меня уважаешь?

ФЕСТЕ. Допустим.

ФАБИАН. Дай мне прочесть это письмо.

ФЕСТЕ. А ты меня уважаешь?

ФАБИАН. Предположим.

ФЕСТЕ. Не проси у меня письма.

ФАБИАН. Это называется – за дога просит он немного: того же дога.

Входят ОРСИНО, ВИОЛА, КУРИО и ПРИДВОРНЫЕ.

ОРСИНО. Друзья мои, вы не из дома леди Оливии?

ФЕСТЕ. Да, сэр, мы его фасад.

ОРСИНО. Твой-то фас мне знаком. Как дела, дружище?

ФЕСТЕ. По-разному, сэр. Лучше, когда я слушаю врагов; хуже, когда слушаю друзей.

ОРСИНО. Наоборот: лучше, когда слушаешь друзей.

ФЕСТЕ. Нет, сэр, врагов.

ОРСИНО. Это еще почему?

ФЕСТЕ. Потому что своими похвалами друзья меня портят, и я поневоле становлюсь ослом; а враги – в глаза называют ослом, и я постепенно познаю самого себя. И если умозаключения действительно похожи на женщин, для которых два «нет» равны одному «да», то и выйдет, что прислушиваться к врагам лучше, чем выслушивать друзей.

ОРСИНО. Блестящее рассуждение!

ФЕСТЕ. Увы, сэр, это похвала. Значит, вы мне друг.

ОРСИНО. Моя-то дружба тебе на руку: держи золотой.

ФЕСТЕ. Сэр, вы же не однорукий. Попросите вашу левую руку последовать примеру правой.

ОРСИНО. Кажется, это дурной пример.

ФЕСТЕ. Милорд, если вы не хотите, чтобы ваша милость походила на милостыню, действуйте от всей души.

ОРСИНО. Что ж, возьму грех на душу, сыграю в две руки: держи еще один.

ФЕСТЕ. Если уж играть, то primo, secundo, tertio. Если петь, то в три голоса. Если пить, то на троих. А в подтверждение, сэр, колокола Святого Бена; слышите: раз, два, три…

ОРСИНО. Хватит морочить мне голову. Больше ни монеты из меня не вытянешь. Впрочем, если ты доложишь графине… или нет: если ты сходишь за ней, моя щедрость может проснуться.

ФЕСТЕ. Она не больно-то разоспится – я мигом слетаю. Только имейте в виду: если я согласился взять у вас пару монет, из этого не следует, что я взяточник. Что, сэр, вы уже убаюкали вашу щедрость? Напрасно, через пару минут я ее подниму. (Уходит.)

Входят АНТОНИО, ОФИЦЕР и СТРАЖНИК.

 
ВИОЛА. Вот он вступился за меня, милорд.
ОРСИНО. Его я где-то видел… Ну, конечно!
Тогда он, правда, был, как тот Вулкан,
Весь дымом закопчен пороховым.
Командуя суденышком – убогим
По водоизмещенью и размерам, —
Он флагману флотилии моей
Нанес такой урон непоправимый,
Что, помня о потерях, но забыв
О зависти, ему рукоплескали
Его враги. – В чем дело, доложите.
ОФИЦЕР. Вот, государь, Антонио – тот самый,
Который в море «Феникса» разграбил,
А «Тигра» так и вовсе захватил.
В той схватке абордажной ваш племянник
Едва в живых остался. А теперь
Он, наглости набравшись, заявился
В столицу и ввязался в поединок.
Тут мы его и взяли.
ВИОЛА. Он услугу
Своею шпагою мне оказал.
Но после так невнятно говорил,
Что показался мне умалишенным.
ОРСИНО. Ах ты пират! Ах ты морской бродяга!
Что это – глупость или безрассудство? —
Проникнуть к тем, кого заставил ты
Твоими неприятелями стать
И цену крови заплатить за это?
АНТОНИО. Я не согласен, герцог благородный
Носить такие клички. Сроду не был
Антонио бродягой и пиратом,
Хоть и считается врагом Орсино.
Сюда же тот юнец неблагодарный
Меня увлек и… магия, наверно.
Когда над ним безумная пучина
Уже сомкнула вспененную пасть,
Я спас его. Он был ни жив, ни мертв.
Его я воскресил – своей любовью,
Безмерной и бескрайней. Жизнь свою
Ему я посвятил. Из-за него
Пробрался к вам, в недружественный город.
Я рисковал – но, и когда он влип,
Не побоялся шпагу обнажить.
И вот я арестован. Что же он?
В опасный час руки не протянул,
Слукавил, сделал вид, что не узнал, —
И за одно мгновенье двадцать лет
Воздвигнул между мною и собой.
Я дал ему на время кошелек,
А он в глаза сказал мне, что не брал.
ВИОЛА. Я и не брал!
ОРСИНО. Когда он прибыл в город?
АНТОНИО. Сегодня. Но три месяца подряд
Ни днем, ни ночью ни одной минуты
Мы друг без друга с ним не провели.
 

Входит ОЛИВИЯ и ПРИДВОРНЫЕ.

 
ОРСИНО. Она идет – к земле нисходит солнце! —
А ты, приятель, спятил: этот мальчик
Три месяца, как в свите у меня.
Все остальное – после. Уведите.
ОЛИВИЯ. Чем бедная Оливия могла бы
По мере сил милорду угодить? —
Цезарио, вы что мне обещали?
ВИОЛА. Что именно?
ОРСИНО. Достойнейшая леди…
ОЛИВИЯ. Добрейший лорд… – Цезарио, я жду.
ВИОЛА. Слуге нельзя перебивать милорда.
ОЛИВИЯ (ОРСИНО). А если вы о том же запоете,
То это завывание не станет
Мелодией для слуха моего.
ОРСИНО. Все так же вы безжалостны, миледи?
ОЛИВИЯ. Ничуть, милорд, все так же неизменна.
ОРСИНО. В капризах, леди? О, бесчеловечность!
На твой алтарь – жестокости и злобы! —
Я душу драгоценную свою
С молитвой возложил. И как мне быть?
ОЛИВИЯ. Милорд, как вам угодно.
ОРСИНО. Если б я
Был сердцем как египетский убийца,
Я б истребил, как он в предсмертный час,
Свою любовь – и ревность дикарей
Порой имеет привкус благородства.
Вот что я вам скажу: хоть надругались
Вы над моею страстью – мне известно,
Каким орудьем вырезали вы
Меня из сердца вашего, – но вам
Дарю я жизнь, бесчувственный тиран.
А вашего любимчика, в котором
И я, почти как вы, души не чаял,
Вовек не сыщет взор жестокий ваш,
Присвоенный пронырливым слугою.
Пошли, мой агнец, зло во мне клокочет.
Пришел твой срок попасть под мой клинок,
Душа твоя воронья, голубок!
ВИОЛА. Чтоб вам доставить радость, буду рад
Я смерть от вас принять сто раз подряд!
ОЛИВИЯ. Куда же ты?
ВИОЛА. К тому, кого люблю.
Он жизнь моя, мои глаза, мой свет,
Он – все, и мне до женщин дела нет.
А если лгу – отсохни мой язык! —
То пусть погибну я, как клеветник!
ОЛИВИЯ. Меня бросает он! Какой обман!
ВИОЛА. Вас обманули? Кто он, этот плут?
ОЛИВИЯ. Ты что, не помнишь, как тебя зовут?
Ты все забыл? Священника позвать!
 

(СЛУГА уходит.)

 
ОРСИНО. Идем за мной!
ОЛИВИЯ. Цезарио, куда ты?
Супруг, вернись!
ОРСИНО. Супруг?
ВИОЛА. Мы не женаты!
ОЛИВИЯ. Ты смеешь отрицать?
ОРСИНО. Ты муж ее?
ВИОЛА. Нет, нет и нет!
ОЛИВИЯ. Где ж мужество твое?
Не унижайся, даже если страшно.
Смелей, мой друг! Не упусти фортуну.
Стань, кем ты должен стать, и в полный рост
Предстанешь перед тем, кого боишься.
 

Входит СВЯЩЕННИК.

 
Добро пожаловать, святой отец!
Хоть мы не собирались говорить
О нашей тайне, но совсем случайно
Она открылась. Я вас попрошу
Во имя сана вашего ответить,
Что здесь меня и юношу того
Не так давно соединило?
СВЯЩЕННИК. Узы
Святой любви и нерушимый брак.
Его скрепили сочетаньем рук,
Заверили священным поцелуем,
Замкнули надеванием колец.
Я лично был свидетелем обряда
И утвердил, как водится, его,
И с той поры, как говорят часы,
На два часа приблизился к могиле.
ОРСИНО. Паршивый пес! В кого ты превратишься,
Когда седою плешью заблестишь?
Или, обман помножив на обман,
Ты попадешься в собственный капкан?
Она твоя! Но бойся даже днем
Ты оказаться на пути моем!
ВИОЛА. Милорд, я вам клянусь…
ОЛИВИЯ. Тот не в чести,
Кто в страхе честь не может соблюсти.
 

Входит ЭНДРЮ.

ЭНДРЮ. Ради всего святого, позовите хирурга. А сэру Тоби двоих. Поскорее!

ОЛИВИЯ. А что произошло?

ЭНДРЮ. У меня череп расколот, у сэра Тоби башка в кровь разбита. Всего святого ради – все на помощь! Сорок фунтов тому, кто доставит меня домой.

ОЛИВИЯ. И кто, сэр Эндрю, вас так покалечил?

ЭНДРЮ. Какой-то Цезарио, придворный герцога. Мы-то думали, он ни то, ни се, а это бес какой-то во плоти.

ОРСИНО. Вы не его имеете в виду?

ЭНДРЮ. Господи помилуй, он здесь! Вы мне раскокали череп – а за что, спрашивается? Ведь ничегошеньки не было. А если и было, что с того? Это все сэр Тоби.

 
ВИОЛА. О чем вы? Я и знать-то вас не знаю.
Набросились вы первый на меня.
Но я вас убедил убрать оружье,
И пальцем не дотронувшись до вас.
 

ЭНДРЮ. Пальцем вы меня действительно не тронули, но убедить убедили. Теперь я знаю, что для вас снести полбашки – плевое дело.

Входят ТОБИ и ФЕСТЕ.

А вот и сэр Тоби. Сейчас он дохромает и такое порасскажет… А если бы его не развезло, он бы вас за все хорошее тоже по головке не погладил.

ОРСИНО. Что это с вами, джентльмены, стряслось?

ТОБИ. Ничего не стряслось. Просто получили по мозгам, и ничего больше. – Друг сердечный, где сейчас Дик-костоправ?

ФЕСТЕ. Под мухой, сэр Тоби. Лыка не вяжет уже с обеда, а залил глаза еще до завтрака.

ТОБИ. Какое свинство! Вот ведь тупорылый сукин сын. Чтоб он издох, пьяная свинья.

ОЛИВИЯ. К врачу его. Он сильно изувечен.

ЭНДРЮ. Обопритесь на меня, сэр Тоби, нам по пути.

ТОБИ. На кого опереться? На тебя? Ах ты безмозглый осел! Пустоголовый болван! Узколобая дрянь! Кретин!

ОЛИВИЯ. Всех уложить в постель и осмотреть.

(ТОБИ, ЭНДРЮ, ФАБИАН и ФЕСТЕ уходят.)

Входит СЕБАСТЬЯН.

 
СЕБАСТЬЯН. Мне очень жаль, мадам: ваш дядя ранен.
Но будь он даже брат мне, было б глупо
Не защитить себя. Я знал наверно,
Что оскорбитесь вы, и все ж не надо
Так отчужденно на меня смотреть.
Хоть ради нашей клятвы обоюдной,
Любовь моя, помилуйте меня.
ОРСИНО. В глазах двоится или у двоих
Одни и те ж лицо, фигура, голос?
И веришь, и не веришь…
СЕБАСТЬЯН. И куда
Вы, дорогой Антонио, пропали?
Мучительною пыткой для меня
Был каждый час, пока я вас искал.
АНТОНИО. Вы Себастьян?
СЕБАСТЬЯН. Я, что же, изменился?
АНТОНИО. Но как же вы удвоиться могли?
Два яблока не более похожи,
Чем друг на друга эти близнецы.
Кто ж Себастьян из вас?
ОЛИВИЯ. Вот чудеса!
СЕБАСТЬЯН (глядя на ВИОЛУ). Он ведь не я… Не в силах человек
Быть здесь и там в одно и то же время.
Нет брата у меня. Была сестра.
Она проглочена слепою бездной.
О небо, мы не родственники с вами?
Вы кто? Кто ваш отец? Откуда вы?
ВИОЛА. Из Мессалины. Были у меня
Отец и брат, и оба Себастьяны.
Но если дух вы брата моего,
Лежащего в могиле водяной,
И можете являться в том же виде,
То посланы вы нас свести с ума.
СЕБАСТЬЯН. Я в самом деле дух, но облеченный
Еще в утробе низменною плотью.
Но если бы вы женщиною были, —
А дело только в этом, – я бы слезы
На ваши щеки пролил с криком: «Здравствуй,
Виола, погребенная в волнах!».
ВИОЛА. На лбу отца здесь родинка была.
СЕБАСТЬЯН. Ну да, была…
ВИОЛА. И умер он в тот день,
Когда Виоле стукнуло три…
СЕБАСТЬЯН. …надцать!
Навеки это врезалось мне в память:
В тот самый день он счеты с жизнью свел.
ВИОЛА. Хотя мешает счастью только мой
Мужской костюм, мной взятый напрокат,
Ты, прежде чем обнять меня, сведи
Все то, что с нами сталось, воедино
И докажи им всем, что я Виола.
Я платье спрятала у капитана,
Который мне по-дружески помог
Устроиться, при герцоге пристроив.
С тех пор моя зависела судьба
От воли госпожи и господина.
СЕБАСТЬЯН (ОЛИВИИ). Итак, миледи, вы слегка ошиблись.
Но вас природа правильно вела.
Не знали вы, что с девушкою в брак
Вам хочется вступить. Но кое в чем
Все так и получилось: ваш супруг,
Клянусь вам, сроду девушек не знал.
ОРСИНО. Я вижу, леди, вы потрясены.
Но он дворянской крови. Если так
И если не ослеп я, повезло
И мне при этом кораблекрушенье.
 

(ВИОЛЕ.)

 
Сто раз, малыш, ты клялся мне, что женщин
Ты так любить не будешь, как меня…
ВИОЛА. И сотни раз те клятвы повторю
И сохраню их в сердце, как хранится
Огонь в небесной сфере – чтобы день
От ночи отделять.
ОРСИНО. Дай руку мне!
И в женском платье предо мной предстань.
ВИОЛА. Его припрятал где-то капитан,
Спаситель мой. Но он был по доносу
Мальволио, дворецкого миледи,
Под стражу взят.
ОЛИВИЯ. Освободить его!
Пошлите за Мальволио. Ах да!
Я вспомнила. Он, бедный, говорят,
Совсем с ума сошел.
 

Входят ФЕСТЕ с письмом и ФАБИАН.

 
Но если это
Исчезло вдруг из памяти мой,
То я, должно быть, вовсе без ума.
 

(ФЕСТЕ.)

 
Скажи мне, как он чувствует себя?
 

ФЕСТЕ. Он, мадам, вовсю воюет с Вельзевулом – в силу своего нынешнего состояния, конечно. А вот его письмо к вам. Оно написано еще утром, но мне было как-то недосуг его передать. С другой стороны, какая разница, когда читать письма умалишенных, это же не Священное Писание.

ОЛИВИЯ. Вскрой и прочти.

ФЕСТЕ. Все сюда! Стоит посмотреть, как дурак исполнит роль сумасшедшего. (Читает.) «Бог свидетель, мадам…».

ОЛИВИЯ. Ты тоже спятил? Перестань кривляться!

ФЕСТЕ. Я не спятил, мадам, просто читаю, как сумасшедший. Чтобы ваше сиятельство постигло суть письма, прошу позволить мне войти в роль.

ОЛИВИЯ. А я тебя прошу не сходить с ума. Читай.

ФЕСТЕ. Я и читаю, мадонна. Но для этого придется прикинуться душевнобольным, иначе ничего не получится. Итак, внемлите мне, моя принцесса…

ОЛИВИЯ. Пусть он прочтет. Отдай ему письмо.

ФАБИАН (читает). «Бог свидетель, мадам, вы оскорбили меня, и я буду рассказывать об этом всем и повсюду. Вы засадили меня в темницу, вы позволили вашему вечно пьяному дяде издеваться надо мной, а ведь я, подобно вашему сиятельству, в состоянии сам отвечать за свои поступки. Когда я обнародую ваше собственноручное письмо, согласно которому мною был принят соответствующий тон, оно послужит доказательством моей несомненной правоты, а вам станет стыдно. Ваше мнение обо мне меня больше не интересует. Думаю, вы догадываетесь, почему я допускаю не совсем почтительные выражения. Незаслуженно обиженный и якобы сумасшедший Мальволио».

 
ОЛИВИЯ. Он сам писал письмо?
ФЕСТЕ. Увы, мадам.
ОРСИНО. Здесь вроде нет безумья.
ОЛИВИЯ. Фабиан,
Сходи за ним и приведи сюда.
 

(ФАБИАН уходит.)

 
И если вы изволите, милорд
Считать меня сестрой, а не женой,
То вы наш гость, коль будет вам угодно.
Пусть не один, а два союза брачных
Венчает этот день.
ОРСИНО. С охотой, леди,
Я погощу у вас.
 

(ВИОЛЕ.)

 
Ваш господин.
Вас увольняет. Но поскольку вы
Несли такую службу, для которой
Ни воспитанье, ни происхожденье,
Ни ваш девичий нрав не подходили,
И вы меня считали господином, —
Вот вам моя рука. И пусть отныне
У господина будет госпожа.
ОЛИВИЯ. А у меня – сестра.
 

Входят ФАБИАН и МАЛЬВОЛИО.

 
ОРСИНО. Так вы об этом
Безумце говорили?
ОЛИВИЯ. Да, милорд.
Мальволио, что вы сказать хотите?
МАЛЬВОЛИО. Что вы меня унизили, мадам.
Унизили с неслыханным коварством.
ОЛИВИЯ. При чем здесь я, Мальволио?
МАЛЬВОЛИО. При том.
Вот вам письмо. Скажите, что не вы
Его писали; что не ваш здесь почерк,
Не ваши фразы, словосочетанья
И наконец не ваша здесь печать.
Не скажете. А стало быть, я прав.
Тогда прошу по-совести ответить:
Зачем вы мне любезности дарили?
Принудили все время улыбаться
И желтые, подвязанные накрест,
Чулки носить? Зачем вы приказали
Сурово с сэром Тоби обходиться,
Третировать прислугу? Уповая
На вашу милость, я исполнил все —
А вы давай глумиться! Содержать
В кромешной тьме. Науськивать попа.
Но для чего? Чтоб выставить меня
На поругание и посмеянье?
Ответьте мне.
ОЛИВИЯ. Мальволио, увы:
Похожий почерк, но отнюдь не мой.
Письмо написано рукой Марии.
Припоминаю: именно она
Сказала, что в уме вы повредились.
А тут и вы – с улыбкой до ушей,
Разряженный, как сказано в записке.
Придите же в себя. Вас разыграли,
И чересчур жестоко. Но когда
Мы выявим зачинщиков проделки,
То как истец вы обратитесь в суд,
А как судья объявите вердикт.
ФАБИАН. Позвольте, леди, мне все объяснить,
Чтоб склоки и скандалы не чернили
Событий, происшедших в этот час
На удивленье всем. В такой надежде
Я вам скажу: Мальволио досталось
От сэра Тоби… ну, и от меня
За то, что грубо и высокомерно
Себя он вел. Мария написала
Письмо по наущенью сэра Тоби.
За это он уже, я полагаю,
На ней женился. Знаю, слишком зло
Шутили мы, но все-таки шутили.
И лучше обратить все дело в шутку,
Чем навсегда обиду затаить;
А если вспомнить, кто кому нанес
Больнее оскорбленье, – и подавно.
ОЛИВИЯ. Они тебя измучили, бедняжка!
 

ФЕСТЕ. Значит, «одни высоки от рождения; другие сами достигают высот; третьих на высоту втаскивают»? Я тоже, сэр, участвовал в этой интермедии. Я был сэром Топасом, но не в этом дело. «Бог свидетель, шут, я не спятил!». Припоминаете? А вот это: «Удивляюсь, мадам, неужели вас действительно веселит этот скучный мошенник? Не смейтесь над ним, и он не будет открывать рта». Вот что значит круговорот времен: сперва ты в лоб, потом тебя по лбу.

 
МАЛЬВОЛИО. Я вам, бандиты, крепко отомщу!
 

(Уходит.)

 
ОЛИВИЯ. Он в самом деле до смерти обижен.
ОРСИНО. Догнать его, со всеми помирить
И заодно спросить про капитана.
А там наступит рай: соединенье
Влюбленных душ. Мы наше торжество
Здесь проведем, любезная сестра.
Идем со мной, Цезарио. Я буду
Тебя так звать, пока в мужском ты платье,
А миг настанет в женском появиться, —
Волшебница, хозяйка и царица!
 

(ВСЕ, кроме ФЕСТЕ, уходят.)

 
ФЕСТЕ (поет). Когда я был молокосос —
Ах, ветер, дождь и снег! —
В игрушки я играл и рос,
А дождь идет весь век.
 
 
Когда же в люди вышел я —
Да, ветер, дождь и снег! —
Житья не стало от ворья,
А дождь идет весь век.
 
 
Когда женился я, дурак, —
Ну, ветер, дождь и снег! —
Не мог добра нажить никак,
А дождь идет весь век.
 
 
Когда же стал я стариком —
Что ж, ветер, дождь и снег! —
Башка болела под хмельком,
А дождь идет весь век.
 
 
Давным-давно был создан мир —
Все ветер, дождь и снег! —
А вам, пока идет Шекспир,
Ходить в театр весь век.
 

(Уходит.)

28 сентября 2002 – 5 апреля 2003