Текст книги "Двенадцатая ночь. Перевод Юрия Лифшица"

Акт третий. Сцена первая

Дом графини Оливии.

Входят ВИОЛА и ФЕСТЕ с барабаном.

ВИОЛА. Будь здоров, приятель, вместе со своей музыкой. Судя по всему, у тебя сегодня барабанный день.

ФЕСТЕ. Нисколько, сэр. У меня, что ни день, то банный.

ВИОЛА. Стало быть, ты банщик, а не барабанщик.

ФЕСТЕ. Опять мимо, сэр. Мой дом примыкает к бане, вот почему у меня все дни банные.

ВИОЛА. Ты еще скажи, что король, собирая подать, побирается или живет подаянием, а ты, наблюдая в церкви за действиями священника, священнодействуешь.

ФЕСТЕ. Хорошо сказано, сэр. Вот он, наш новый век! Острословы извращают слова и выражения с таким же успехом, с каким выворачивают наизнанку лайковые перчатки.

ВИОЛА. Более того. Когда заигрываешь со словами, это ни к чему хорошему не ведет: они тут же начинают путаться с кем попало.

ФЕСТЕ. Вот почему мне бы не хотелось, чтобы мою сестру звали по имени.

ВИОЛА. Объяснись, дружище.

ФЕСТЕ. Имя тоже слово, и его можно заиграть настолько, что она, того и гляди, собьется с пути истинного. И то сказать, когда на слова наложили путы, они стали совершенного беспутными.

ВИОЛА. Докажи!

ФЕСТЕ. Увы, сэр, не произнося ни слова, ничего не докажешь, а слова так изолгались, что их следует держать подальше от истины.

ВИОЛА. А ты, оказывается, интересный человек, безразличный ко всему на свете.

ФЕСТЕ. Не совсем так, сэр. Кое-что мне все-таки не безразлично, но, по-совести говоря, не вы, и, боюсь, это обстоятельство не позволит мне как следует различить вашу личность.

ВИОЛА. Ты случайно не шут леди Оливии?

ФЕСТЕ. Что вы, сэр, когда речь заходит о ней, шутки в сторону. Но стоит госпоже выйти замуж, как у нее появится персональный шут. Ведь муж похож на шута, как селедка на сардинку, только муж выглядит посолидней. Я же состою при леди Оливии для того, чтобы заниматься словоизвержением, а это дело нешуточное.

ВИОЛА. Но я же видел тебя недавно при дворе герцога Орсино.

ФЕСТЕ. Шутовство, сэр, как солнце, разгуливает по одной и той же орбите и осыпает своими лучами всех и вся. Я бы, наверное, умер от тоски, если бы оно навещало вашего господина реже, чем мою госпожу. Но мне сдается, в тех же краях мы встречались и с вашей премудростью.

ВИОЛА. Стоп! Если ты взялся за меня, мне тут делать нечего. Держи шестипенсовик и прощай.

ФЕСТЕ. Пусть Юпитер выделит вам какую-никакую бороденку из очередной партии бород.

ВИОЛА. Честное слово, я мечтаю о том же (в сторону), но не для себя лично. – Что, госпожа дома?

ФЕСТЕ. Скажите, сэр, если одну монету спарить с другой, у них может появиться потомство?

ВИОЛА. Вполне. Только надо, чтобы они пошли по рукам.

ФЕСТЕ. Хотите я сыграю для вас роль Пандара Фригийского? Быть может, тогда вы согласитесь вручить свою Крессиду моему Троилу.

ВИОЛА. Все ясно, дружище: ты ловко умеешь вымогать деньгу.

ФЕСТЕ. Можете мне поверить, сэр, не так уж сложно выманить у вас вымогательницу.

ВИОЛА. Ты о чем?

ФЕСТЕ. Крессида, если помните, была вымогательницей. Госпожа дома, сэр. Я поведаю ей, откуда вас прислали, но кто вы и с какой целью явились, вне моей орбиты или, если угодно, вне сферы моей деятельности, – к сожалению, это выражение изрядно поистрепалось. (Уходит.)

 
ВИОЛА. Он в роли дурака совсем неплох.
Особые мозги необходимы,
Чтоб видеть, кто стоит перед тобой,
В каком он настроенье; понимать,
Когда шутить уместнее и как;
И, словно дикий сокол, поражать
Любую обнаруженную птицу.
Тут оплошать способен даже умник.
Ведь можно и дурачиться с умом,
И, умствуя, считаться дураком.
 

Входят ТОБИ и ЭНДРЮ.

ТОБИ. Храни вас Бог, сэр.

ВИОЛА. И вас также, сэр.

ЭНДРЮ. Dieu vous garde, monsieur.

ВИОЛА. Et vous aussi; votre serviteur.

ЭНДРЮ. Если это правда, то и я ваш слуга.

ТОБИ. Не угодно ли вам переступить порог этого дома? Моя родственница жаждет, чтобы вы вошли в его пределы, если, конечно, вы явились с каким-либо относящемся к ней делом.

ВИОЛА. Я имею желание предстать перед вашей родственницей, сэр, ибо именно к ней направлены мои стопы.

ТОБИ. В таком случае рекомендую вам использовать свои ноги, то есть позволить им начать движение.

ВИОЛА. Мои ноги, исполняющие волю своего хозяина, гораздо толковее, чем он, не постигающий сути вашей рекомендации относительно их использования.

ТОБИ. Я имел в виду, что вы можете войти. Прошу вас, сэр.

ВИОЛА. Я непременно войду, сэр, и пусть это станет моим ответом на вашу просьбу. Но, кажется, мы напрасно потратили время.

Входят ОЛИВИЯ и МАРИЯ.

Всесовершеннейшая леди, пусть небеса прольют на вас влагу благоухания.

ЭНДРЮ. Этот юнец настоящий виртуоз по части куртуазной вежливости. «Влага благоухания» – ловко!

ВИОЛА. Содержание моего поручения обретет право голоса только наедине с вашим прихотливым и благосклонным слухом.

ЭНДРЮ. «Влага благоухания», «прихотливый», «благосклонный» – эту троицу надо будет использовать при случае.

ОЛИВИЯ. Господа, закройте за собой садовые ворота, чтобы только я могла слышать его голос.

(ТОБИ, ЭНДРЮ и МАРИЯ уходят.)

 
Вы можете мне сделать предложенье?
ВИОЛА. Какое?!
ОЛИВИЯ. Предложите вашу руку.
ВИОЛА. Мой долг нижайший – вам повиноваться.
ОЛИВИЯ. Как ваше имя?
ВИОЛА. Вашего слугу
Цезарио зовут, моя принцесса.
ОЛИВИЯ. Чьего слугу? Мрачнее стала жизнь,
Когда назвали вежливостью ложь —
Ведь, юноша, вы служите Орсино.
ВИОЛА. Но он же ваш слуга, а тот, кто служит
У вашего слуги, тот служит вам.
ОЛИВИЯ. Бог с ним. О нем забыла я и думать.
Опустошить бы все его мечты,
Чем их впустую мною заполнять.
ВИОЛА. А я б хотел, чтобы мечты о нем
Воспламенили вас.
ОЛИВИЯ. Ах, перестаньте!
Я вам велю помалкивать об этом.
Когда бы за кого-нибудь другого
Просили вы, то музыкою сфер
Звучали б ваши речи.
ВИОЛА. Госпожа…
ОЛИВИЯ. Прошу прощенья, я вас перебью.
Когда я под влияньем ваших чар
Вдогонку вам отправила кольцо,
Вы что вообразили? Я тем самым
Унизила себя, слугу и вас.
Вы же могли, чужое получив,
В коварстве гнусном уличить меня,
А честь мою бездушно, как палач,
На дыбу осуждения подвесить
И плетью черных мыслей отхлестать.
Теперь вам ясно: грудь моя прикрыта
Не грубой кожей, но воздушной тканью.
Что скажете?
ВИОЛА. Что мне вас очень жаль.
ОЛИВИЯ. Но жалость – первая ступень любви.
ВИОЛА. Ни полступеньки. Разве это новость,
Что иногда жалеют и врагов?
ОЛИВИЯ. Смешно, ей-Богу! Бедные порой
Куда высокомернее богатых.
Нет, если суждено кому пропасть,
То лучше в пасти льва, а не шакала.
 

Бьют часы.

 
Часы сказали, – я теряю время.
Не бойся, мальчик, ты не нужен мне.
И все-таки, когда нальется соком
Неспелый разум твой, одна из нас
Воспользуется зрелостью твоей.
Теперь ступай куда глаза глядят!
ВИОЛА. Я так и поступлю. И всяких благ
Я вашему сиятельству желаю.
Вам нечего милорду передать?
ОЛИВИЯ. Постой! Что ты подумал обо мне?
ВИОЛА. Что не свою играете вы роль
И знаете об этом.
ОЛИВИЯ. И о вас
Могу я то же самое сказать.
ВИОЛА. Ну да, я не такой, каким кажусь.
ОЛИВИЯ. Но окажитесь тем, кто нужен мне.
ВИОЛА. Едва ли это было бы возможно.
Но лучше быть таким, как вы хотите,
Чем круглым дураком, как я сейчас.
ОЛИВИЯ. Ты надо мной смеешься? Но к лицу
И насмехаться дерзкому юнцу.
Кромешный грех крадется в темноту,
А страсть, она и ночью на свету.
Поверь мне ради чистой красоты,
Девичьей чести, правды и мечты:
Я вас люблю, о гордости забыв,
Хотя и неразумен мой порыв.
Пожалуй, возымеешь ты желанье
Не отвечать признаньем на признанье,
Но ведь любовь нежданная желанна
Куда сильнее той, что долгожданна.
ВИОЛА. Один я – и клянусь одной душой,
Одною честью, правдою одной:
Нет и не будет женщины такой,
Что мне однажды станет госпожой.
Бывать у вас мне больше нет причины:
Зачем вам слезы герцога Орсино?
ОЛИВИЯ. Но без тебя я сил не соберу
Любить того, кто мне не по нутру.
 

(Уходят.)

Акт третий. Сцена вторая

Дом графини Оливии.

Входят ТОБИ, ЭНДРЮ и ФАБИАН.

ЭНДРЮ. И не уговаривайте, я здесь больше ни минуты не останусь.

ТОБИ. С чего это вдруг, голова бедовая, с какой стати?

ФАБИАН. Вот именно, сэр Эндрю, с чего и с какой?

ЭНДРЮ. Можно подумать, я не видел, как ваша племянница воркует с мальчишкой, который у герцога на побегушках. Со мной она так никогда не любезничала. Это было в саду, между прочим, я сам видел.

ТОБИ. Погоди, старичок. Она-то тебя видела?

ЭНДРЮ. Как я вас. Даже лучше.

ФАБИАН. Что и требовалось доказать: она вас любит.

ЭНДРЮ. Черт возьми! Вы меня что, совсем за осла держите?

ФАБИАН. Хотите, сэр, я докажу вам это – быстро, четко и доходчиво?

ТОБИ. Соглашайся, ведь это лучший способ судить и быть судимым. Его взяли на вооружение задолго до того, как Ной стал капитаном.

ФАБИАН. Графиня хотела подразнить вас. Да, она мило говорила с юношей на ваших глазах – и что же? Почему это зрелище не разбудило ваш дремлющий кураж, не зажгло ваше сердце, не впилось вам в печенки? Вам следовало вклиниться в их разговор, напечь свеженьких, огнедышащих шуточек и затолкать их юнцу в глотку. Это была явная игра в поддавки, а вы сплоховали. Выпустили из рук золотую монету удачи. Оставив миледи, вы поплыли на север ее благосклонности, где и закоченеете сосулькой на рее. Впрочем, все еще можно поправить либо с помощью вашего умопомрачительного мужества, либо путем интриги.

ЭНДРЮ. Делать нечего, пусть будет мужество. Интрига – гнусная вещь. По мне интриган хуже пуританина.

ТОБИ. Итак, пусть фундаментом вашей фортуны послужит отвага. Вызови мальчишку на дуэль, напади на него и просверли в нем одиннадцать отверстий. Моя племянница, уж ты мне верь, непременно оценит твой поступок, ведь ни одна сваха в мире не даст мужчине столько ценных рекомендаций, как молва о его победах.

ФАБИАН. Похоже, придется драться, сэр Эндрю.

ЭНДРЮ. А кто отнесет ему мой вызов?

ТОБИ. Ты, главное, напиши, только потверже, пооскорбительней и позабористей. Умничать не обязательно, сгустить краски можно, а присочинить что-нибудь – даже нужно. Поиздевайся над ним на всю чернильницу. Пару раз можешь тыкнуть, это полезно, а насчет вранья – молоти, насколько хватит бумаги, и не беда, если она у тебя будет величиной с простыню. Действуй. Не забудь разбавить чернила желчью. И не думай о том, чем писать: подойдет и гусиное перо. Все понятно? Тогда беги.

ЭНДРЮ. Где место встречи?

ТОБИ. У тебя в cubiculo.

ЭНДРЮ. Где-где?!

ТОБИ. В твоей комнате. Иди же.

(ЭНДРЮ уходит.)

ФАБИАН. Сэр Тоби, вам очень дорого это чучело?

ТОБИ. Я ему еще дороже, тысячи на две дукатов с гаком.

ФАБИАН. Представляю, что он там понапишет. Неужели вы передадите его писанину?

ТОБИ. Там видно будет. Ты же попытайся раздраконить мальчишку – чтобы он ответил на вызов. Сдается мне, их быками с места не сдвинешь, морскими канатами друг с другом не сведешь. Если ты проткнешь печень этого Эндрю, в ее крови не утонет и блоха, а ежели вдруг утонет, я самолично сожру все его потроха.

ФАБИАН. Тот мальчишка, судя по виду, тоже не великий охотник до драк.

ТОБИ. Смотри, вот и наша пичужка.

Входит МАРИЯ.

МАРИЯ. Идемте со мной, – вы обхохочетесь, лопнете со смеху. Этот Мальволио – настоящий кретин. Только варвар или еретик мог бы поверить в чудовищные басни из письма, настоящему христианину это бы и в голову не пришло. Нам нем желтые чулки.

ТОБИ. Перевязанные крест-накрест?

МАРИЯ. Самым безвкусным образом. Он похож на учителя из церковно-приходской школы. Я кралась за ним по пятам, как убийца за жертвой. Он в точности выполняет все пункты записки, которая заморочила ему голову, и, само собой, улыбается, от чего у него на роже образовались складки, как на карте гористой местности. На это стоит посмотреть. Мне так и захотелось дать ему чем-нибудь по башке. Помяните мое слово, госпожа собственноручно прибьет его. А он с той же самой улыбкой примет ее колотушки за особую милость.

ТОБИ. Что ж мы стоим? Скорее веди нас туда.

(Уходят.)

Акт третий. Сцена третья

Улица.

Входят СЕБАСТЬЯН и АНТОНИО.

 
СЕБАСТЬЯН. Напрасно вы пошли меня искать.
Но если это вас не затруднило,
То упрекать вас – бесполезный труд.
АНТОНИО. Я ждать не мог. Желанье быть при вас
Пришпорило, впилось в меня, как сталь.
Я мог бы для того, чтоб видеть вас,
Гораздо больше сделать, но теперь
Я вышел вслед за вами, опасаясь,
Что вы, неопытный и одинокий,
Наткнетесь здесь на негостеприимство, —
Нередко так встречают чужестранцев.
И вот любовь, усиленная страхом,
Заставила меня вас разыскать.
СЕБАСТЬЯН. Чем, кроме благодарности, на это
Могу я вам, Антонио, ответить?
Благодарю вас и благодарю.
Порой мы в состоянье лишь словами
Платить за благородные дела.
Но если б щепетильности под стать
Имел я средства, вы б не прогадали.
Чем мы займемся? Город обойдем?
Здесь достопримечательностей много.
АНТОНИО. Сперва найдем приют, а там посмотрим.
СЕБАСТЬЯН. Я не устал, и спать ложиться рано.
И можно любопытство утолить:
Старинный этот город осмотреть,
Что древностями славится своими.
АНТОНИО. Простите, но разгуливать свободно
Я не могу здесь. Герцогским галерам
Я так в бою однажды удружил,
Что не спастись мне в случае чего.
СЕБАСТЬЯН. Была кровавой схватка?
АНТОНИО. Не сказал бы.
Хотя все шло к тому, что в драке той
Могло пролиться много больше крови.
Давно бы можно было возместить
Мне тот ущерб – торговых ради выгод, —
Как земляки мои и поступили,
Но я… за все сторицей заплачу,
Когда меня здесь кто-нибудь приметит.
СЕБАСТЬЯН. Раз так, не открывайтесь никому.
АНТОНИО. Конечно. Вот вам деньги. Лучше всех
Гостиниц здешних «Слон», в предместье южном.
Поужинаем там и заночуем.
О том я позабочусь. А у вас
Есть время и по городу пройтись,
И душу впечатленьями насытить.
А я вас буду ждать.
СЕБАСТЬЯН. На что мне деньги?
АНТОНИО. Да мало ли… Приглянется вещица,
А кошелек ваш, знаю, не осилит
Пустячных трат.
СЕБАСТЬЯН. Ну, ладно, присмотрю
За вашим кошельком, а через час
Я вас найду…
АНТОНИО. В «Слоне».
СЕБАСТЬЯН. А где ж еще?
 

(Уходят.)

Акт третий. Сцена четвертая

Дом графини Оливии.

Входят ОЛИВИЯ и МАРИЯ.

 
ОЛИВИЯ. Он обещал зайти. А как придет,
Что предложить ему? Чем угодить?
Не поддается юность на мольбы,
Зато польститься может на подарки.
Что ж я кричу? – Мальволио! Где он?
Как подобает лучшему слуге,
Он вышколен и строг. Найди его.
 

МАРИЯ. Уже нашла. Он сейчас будет, но с ним творится что-то неладное. Честное слово, мадам, он сбрендил.

ОЛИВИЯ. Что ты несешь? Он что же, рвет и мечет?

МАРИЯ. Если бы, мадам. Всего лишь улыбается. Но если он заявится, вашему сиятельству охрана не помешает. Честное слово, он не в своем уме.

 
ОЛИВИЯ. Ступай за ним.
 

(МАРИЯ уходит.)

 
Куда как мы близки:
Свихнулись – я от счастья, он с тоски
 

МАРИЯ возвращается с МАЛЬВОЛИО.

Мальволио…

МАЛЬВОЛИО. Дражайшая миледи! Ха-ха-ха!

ОЛИВИЯ. Вам весело?! А мне не по себе.

МАЛЬВОЛИО. Не по себе, госпожа? Мне, между прочим, тоже: от этих крестообразных подвязок у меня отекают ноги. Ну и что? Если это нравится очам одной особы, так тому и быть. Как бишь в одном славном сонете? «Она довольна, значит, все довольны!».

ОЛИВИЯ. Да что с тобой? В своем ли ты уме?

МАЛЬВОЛИО. На душе у меня светло, хотя ноги мои и пожелтели. Если хотите знать, оно в руках известного вам адресата. Стало быть, все будет исполнено в точности. Нам ли не признать этот легкий округлый почерк?

ОЛИВИЯ. Мальволио, не лечь ли вам в постель?

МАЛЬВОЛИО. В постель? Конечно, сердце мое, разве я могу тебе отказать!

ОЛИВИЯ. Храни тебя Господь! Чему ты улыбаешься и с какой стати поминутно чмокаешь воздух?

МАРИЯ. Что с вами, Мальволио?

МАЛЬВОЛИО. Ничего – так отвечают галкам соловьи.

МАРИЯ. Почему вы с такой бесстыжей дерзостью разговариваете с графиней?

МАЛЬВОЛИО. «Не бойся высоты», – так было написано?

ОЛИВИЯ. Где написано, Мальволио?

МАЛЬВОЛИО. «Одни высоки от рождения…».

ОЛИВИЯ. Ты о ком?

МАЛЬВОЛИО. «…другие сами достигают высот…».

ОЛИВИЯ. Какой-то бред?

МАЛЬВОЛИО. «…третьих на высоту втаскивают».

ОЛИВИЯ. Да исцелит тебя небо!

МАЛЬВОЛИО. «Кого привели в восторг, если ты, конечно, помнишь, твои желтые чулки?».

ОЛИВИЯ. Мои чулки?!

МАЛЬВОЛИО. «…искусно украшенные зелеными подвязками крест-накрест…».

ОЛИВИЯ. С нами крестная сила!

МАЛЬВОЛИО. «Действуй, если хочешь достигнуть всего на свете».

ОЛИВИЯ. Это ты мне?!

МАЛЬВОЛИО. «…иначе останешься для меня вечным дворецким, старшим слугой…».

ОЛИВИЯ. Совсем спекся на солнцепеке!

Входит СЛУГА.

СЛУГА. Госпожа, юный придворный герцога Орсино здесь. Мне стоило труда убедить его вернуться. Он ждет распоряжений вашей светлости.

ОЛИВИЯ. Я сейчас выйду к нему.

(СЛУГА уходит.)

Дорогая Мария, за нашим другом надо присмотреть. Пусть им займется мой родственник Тоби. Поручите его слугам: бедняга нуждается в особом уходе. Только бы он пришел в себя. За это я бы не пожалела и половины приданого.

(ОЛИВИЯ и МАРИЯ уходят.)

МАЛЬВОЛИО. До чего дошло! Теперь все увидят, кто я есть. Сам сэр Тоби будет ходить за мной! Все по предписанию: она шлет Тоби ко мне, чтобы я как следует унизил его. Разве не об этом шла речь в письме? «Сбрось с себя жалкие лохмотья смирения, – такими были ее слова, – осади моего родственника, приструни наших слуг, громко выражай свое мнение по всем вопросам, даже когда тебя не спрашивают, наконец порази окружающих своеобразием своих манер». Плюс инструкция относительно этих самых манер, а именно: надменный взгляд, гордая осанка, размеренная речь и прочие замашки, присущие солидной особе. Попалась птичка! Но это все благодаря Юпитеру – ему и спасибо. А ее последние слова: «За нашим другом надо присмотреть». Другом! То есть я для нее не Мальволио, не какой-нибудь дворецкий, а просто друг. Милый друг! Тут уж ни убавить, ни прибавить: ни крупицы, ни грана сомнения, ни грана крупицы. Все несомненно, ни одного барьера, ни одной подозрительной или внушающей опасение мелочи. Без слов ясно: на горизонте моих надежд нет ничего зловещего. Но я ни при чем: здесь рука Юпитера, его и благодарить.

Возвращается МАРИЯ с ТОБИ и ФАБИАНОМ.

ТОБИ. Ради всех святых пустите меня к нему! Я переговорю с ним, даже если в него вселился целый ад в миниатюре и легион бесов в придачу.

ФАБИАН. Только осторожней. – Что с вами, сэр? Вам плохо, друг?

МАЛЬВОЛИО. Ступайте вон! Вы уволены. Как вы посмели нарушить мое уединение. Вон, я сказал!

МАРИЯ. Слышите, как у него изменился голос? Это демон глухо бормочет его устами. Я вам говорила. Сэр Тоби, миледи просила вас заняться им.

МАЛЬВОЛИО. Вот-вот! То-то и оно!

ТОБИ. Тише вы. Не суетитесь. Тут надо взяться понежней. Дайте я попробую. – Как вы, Мальволио? Как ваше здоровье? Что ж это, дружище? Скорей отступитесь от дьявола. Пора бы знать, что он враг рода человеческого.

МАЛЬВОЛИО. Что вы городите, сэр Тоби?

МАРИЯ. Слыхали, как он переживает, когда вы задеваете дьявола? Только бы он, упаси Господи, не околдовал бедолагу!

ФАБИАН. Надо показать его мочу знахарке.

МАРИЯ. Завтра же снесу, если доживу. Миледи страх как не хочет его лишиться.

МАЛЬВОЛИО. Что такое, мистрис?

МАРИЯ. О Господи!

ТОБИ. Стоп! Все молчок. Сами видите, как раздражают его ваши речи. К нему нужен иной подход. Не суйтесь, я сам.

ФАБИАН. Только поласковей с ним, поласковей. Ласка – это все. Такие наглецы, как дьявол, сами терпеть не могут наглости.

ТОБИ. Как твое здоровье, петя-петушок? Как ты себя чувствуешь, цып-цыпленочек?

МАЛЬВОЛИО. Вы что, сэр?!

ТОБИ. «Милый мой, пойдем со мной». Как же так, приятель? Такой солидный малый, а играете в прятки с дьяволом. Да чтоб он издох, поганый углежог!

МАРИЯ. Пусть молитву скажет, дорогой сэр Тоби. Заставьте его помолиться.

МАЛЬВОЛИО. Мне молиться? Ах ты змея!

МАРИЯ. Что я вам говорила? Он и слышать не хочет о благочестии.

МАЛЬВОЛИО. Пропадите вы пропадом, висельники! Ровня я вам, что ли? Погодите, я вам устрою, мелюзга несчастная! (Уходит).

ТОБИ. Что это было?

ФАБИАН. В театре я бы освистал подобную сцену как фальшивую и противоестественную.

ТОБИ. Друзья мои, он явно заболел: наша затея оказалась более чем заразной.

МАРИЯ. Надо вконец одурманить его, не то зараза выветрится.

ФАБИАН. Тогда он в самом деле спятит.

МАРИЯ. Зато в доме наступит мир и покой.

ТОБИ. Может, свяжем его и – в кладовку, под замок? Моя племянница поверила в его невменяемость, значит, мы можем продолжать: и сами повеселимся, и его проучим. А когда наша потеха выдохнется, мы, так и быть, простим его. После чего предадим дело огласке, всех оправдаем, а тебя за твое чутье на сумасшедших приговорим к ношению венка. – Нет, вы только посмотрите на него!

Входит ЭНДРЮ.

ФАБИАН. Столько всего, да еще в такую жару!

ЭНДРЮ. Читайте. Это вызов. Верьте слову, здесь есть и уксус, и перец.

ФАБИАН. А горчица?

ЭНДРЮ. И прочие специи тоже. Читайте.

ТОБИ. Дай-ка сюда. (Читает.) «Молодой человек, не знаю, кто вы такой, но ты скотина!».

ФАБИАН. Отлично сказано! Сильнее некуда.

ТОБИ (Читает). «Если ты удивлен или даже потрясен до глубины души, то напрасно: я не собираюсь объяснять, почему я так с вами обхожусь».

ФАБИАН. Дельное замечание. Если что, закон будет на вашей стороне.

ТОБИ (Читает). «Ты навязываешься леди Оливии, и она назло мне нежно беседует с тобой. Но не смей мне врать, – я вас вызываю по другому поводу».

ФАБИАН. Резко и весьма неглупо. Не… глупо.

ТОБИ (Читает). «Имей в виду: я подкараулю тебя за углом, но если ты исхитришься убить меня…».

ФАБИАН. Здорово!

ТОБИ (Читает). «…то с вашей стороны это будет гнусное и подлое убийство».

ФАБИАН. В эту калитку вы сможете ускользнуть от закона. Ловко!

ТОБИ (Читает). «Прощай навсегда. И пусть Господь решает, чью душу – вашу или мою – Он помилует. Может, Он смилуется над моей, но я верю в справедливость – зарубите себе это на носу. Твой друг, если ты заслужишь мою дружбу, в противном случае ваш кровный враг Эндрю Эгьючик».

Если уж это не затронет его, значит, он вовсе тронутый. Берусь отнести ему твой вызов.

МАРИЯ. Самое время: он как раз заканчивает говорить с миледи и с минуты на минуту отправится восвояси.

ТОБИ. Пора, сэр Эндрю, ступай. Затаись где-нибудь в саду, как сборщик налогов; можешь даже шпагу вынуть. При виде юнца нападай; нападая, кричи и ругайся. Потому что порой за истинное мужество принимаются не столько мужские поступки, сколько жуткие ругательства вкупе с зычными хвастливыми выкриками. Действуй.

ЭНДРЮ. Что-что, а ругаться предоставьте мне. (Уходит.)

ТОБИ. Я и не подумаю передавать этот бред. Невооруженным глазом видно, что юноша умен и образован, одним словом, настоящий джентльмен. Не случайно же он исполняет роль посредника между своим господином и моей племянницей. Этот вызов, образцовый по своему кретинизму, не заставит юношу показать пятки: с первого взгляда на бумагу он поймет, что та составлена рукой идиота. Лучше передать картель устно. Я такое наплету о доблестях Эндрю Эгьючика, в таком преувеличенно жутком виде представлю его мужество, силу, ярость и запальчивость, что молодой человек – именно в силу своей молодости – запросто уверует в эту белиберду. С перепугу они изничтожат друг друга взглядами, как василиски.

ФАБИАН. Вот и он, легок на помине, идет с госпожой. Дайте ему с нею попрощаться, и за дело.

ТОБИ. А пока я сочиню что-нибудь пострашнее.

(ТОБИ, ФАБИАН и МАРИЯ уходят.)

Входят ОЛИВИЯ и ВИОЛА.

 
ОЛИВИЯ. Я слишком много, каменное сердце,
И даже честь свою неосторожно
Доверила тебе. За этот грех
Себя я упрекаю, но настолько
Упрям он и силен, что не страшны
Ему не оскорбленья, ни насмешки.
ВИОЛА. И господин мой, как и вы, страдает
От пылкой страсти.
ОЛИВИЯ. Вот вам мой портрет.
Вы не хотите брать? Но он не будет
Вас раздражать речами. Умоляю,
Придите завтра. Я бы вашу просьбу
Исполнила любую, лишь бы только
При этом честь моя не пострадала.
ВИОЛА. Не пострадает – я же вас прошу
Влюбиться в господина моего.
ОЛИВИЯ. Но не могу же я отнять у вас
То, что сама вручила.
ВИОЛА. Отнимайте.
ОЛИВИЯ. Ступай. До завтра. Будь ты даже бес,
Я в ад к тебе сошла бы и с небес.
 

(Уходит.)

Входят ТОБИ и ФАБИАН.

ТОБИ. Храни тебя Бог, джентльмен.

ВИОЛА. И вас также, сэр.

ТОБИ. Если ты владеешь шпагой, приготовься. Я не знаю, за какую-такую провинность он на тебя взъелся, но твой противник весь в ярости и жаждет крови, как гончая собака. Он караулит тебя в дальнем конце сада. Опростай свои ножны и возьми шпагу наизготовку, потому что твой искушенный в боях враг атакует молниеносно и смертельно.

ВИОЛА. Что вы, сэр! Даю вам слово, я ни с кем не ссорился. Насколько помню, здесь нет ни одного человека, хотя бы как-то обиженного мною.

ТОБИ. К сожалению, это не соответствует действительности. Если жизнь имеет для вас хоть какую-то цену, прибегните к самозащите, ибо ваш недруг снабжен всем необходимым для поединка: молодостью, сноровкой и неукротимостью.

ВИОЛА. Скажите, пожалуйста, сэр, кто он такой?

ТОБИ. Он получил рыцарское звание не за просто так, то есть не задаром. По части дворовых стычек один на один это черт знает что такое. Трижды, по крайней мере, он выпускал дух из тела. Еще до самой схватки он становится таким бешеным, что унять его злобу могут только предсмертные судороги плюс траурная музыка. Пан или пропал, жизнь или смерть, – это его боевой клич.

ВИОЛА. Тогда я вернусь в дом за охраной. Леди мне не откажет. Я ведь совсем не дуэлянт и сторонюсь людей, которые нарочно цепляются к другим, чтобы проверить, насколько те храбры. Сдается, мне он из таких.

ТОБИ. Никоим образом, сэр. Его остервенение вызвано более чем серьезным оскорблением. Поэтому от дуэли вам не уйти. А в дом я сам вас не пущу, и тогда вам придется возиться со мной, а не с тем, от кого вы хотите отвертеться, хотя он менее опасен. Итак, шпагу наголо и – вперед! Вы будете драться, уверяю вас. Иначе на кой вам эта железяка?

ВИОЛА. Но это не совсем вежливо и совсем непонятно. Я вас убедительно прошу, будьте любезны узнать у рыцаря, за какие грехи он хочет расправится со мной. Допустим, я задел его, но это могло произойти случайно, без всякого умысла с моей стороны.

ТОБИ. Ладно, уговорили. Сеньор Фабиан, пока я хожу, присмотрите за молодым человеком. (Уходит.)

ВИОЛА. Если вас не затруднит, сэр, скажите, что здесь происходит?

ФАБИАН. Ничего особенного, за исключением того, что с вами может произойти решительно все, включая противоестественную гибель от руки рыцаря – настолько свирепо он настроен против вас.

ВИОЛА. Скажите, пожалуйста, что он за человек?

ФАБИАН. Ни то ни се – если судить по внешнему виду. Но не рекомендую испытывать его отвагу. Можете не сомневаться, сэр, это самый что ни на есть искусный, отчаянный и беспощадный головорез. Другого такого вы не сыщете во всей Иллирии. Вы, я вижу, намерены пройти к нему. При желании я могу уладить дело миром.

ВИОЛА. Буду вам очень признателен. Если хотите знать, я рожден не столько для битвы, сколько для молитвы и вовсе не мечтаю прославиться как бретер.

(Уходят.)

Входят ТОБИ и ЭНДРЮ.

ТОБИ. Уж ты мне верь, приятель, это дьявол во плоти. Отродясь не встречал таких сорвиголов. Мы тут с ним малость постучали рапирами, ножнами и еще кое-чем, так с ним просто спасу нет: бьет прямо наповал. А встречает удары так жестко, что, того и гляди, полетишь вверх тормашками. По слухам, он служил телохранителем персидского шаха.

ЭНДРЮ. Вот ведь холера какая! Прямо не знаю теперь, как от него отвязаться.

ТОБИ. Поздно. Он так и рвется в драку. Фабиан насилу сдерживает его.

ЭНДРЮ. Чтоб он околел! Кабы знать, что он такой лихой малый и так здорово владеет шпагой, то, будь он трижды проклят, прежде чем я бы с ним схлестнулся. Вот что: я отдам ему своего коня, серого Капилета, пусть только отстанет от меня.

ТОБИ. Хорошо, я с ним переговорю. А ты не вздумай уходить и держи себя в руках. Будем надеяться, до смертоубийства не дойдет. (В сторону.) Погоди, я оседлаю твоего Капилета, как тебя самого.

Входят ВИОЛА и ФАБИАН.

(ФАБИАНУ.) Он поверил, что юнец подлинный дьявол и подарит мне лошадь, если я улажу конфликт.

ФАБИАН. Мальчишка тоже от него в ужасе. Стоит ни жив, ни мертв, а побледнел так, словно чует за собой дыхание медведя.

ТОБИ (ВИОЛЕ). Ничего не попишешь, сэр, ведь он поклялся скрестить с вами шпагу. Но когда пораскинул мозгами, то в общем согласился, что причина для поножовщины в сущности грошовая. Чтобы он не оказался клятвопреступником, вы тоже должны для виду вынуть оружие. Он торжественно заявляет, что вам больно не будет.

ВИОЛА (в сторону.) Спаси и сохрани меня, Господи! Еще минута, и я признаюсь, что мужского во мне, – только штаны.

ФАБИАН. Если он все же взбесится, падайте навзничь: лежачего не бьют.

ТОБИ. Деваться некуда, сэр Эндрю, идемте. Молодой человек намерен обменяться с вами парой-тройкой ударов – гордость заела: настоящий джентльмен не может отказаться от дуэли. Но он дал мне слово рыцаря и дворянина, что ничего такого он вам не сделает.

ЭНДРЮ. Господи, услышь его клятву! (Вытаскивает шпагу.)

ВИОЛА. Честное слово, я тут ни при чем. (Вытаскивает шпагу.)

Входит АНТОНИО.

 
АНТОНИО (к ЭНДРЮ). Отстаньте от него! Кто б ни затеял —
Вы или юный джентльмен – эту ссору,
Иметь вы дело будете со мной!
ТОБИ. Что это значит, сэр? Кто вы такой?
АНТОНИО. Кто так им дорожит, что для него
Готов и больше сделать, чем сказал.
 

ТОБИ. Ну, если вам неймется, извольте. (Вытаскивает шпагу.)

ФАБИАН. Стойте, сэр Тоби! Смотрите: стража!

ТОБИ. Через пару минут продолжим.

ВИОЛА (ЭНДРЮ). Не угодно ли вам вложить шпагу в ножны?

ЭНДРЮ. Конечно, угодно. А если я что пообещал, то мое слово твердо. Ход у него легкий, и поводьев он слушается.

Входят ОФИЦЕР и СТРАЖНИК.

 
ОФИЦЕР. Схватить его!
СТРАЖНИК. Антонио, ни с места!
Ты именем Орсино арестован!
АНТОНИО. Я не Антонио.
ОФИЦЕР. Не отпирайся!
Ты не в матросской робе, но тебя
Я все же опознал. Держи его!
Попался он, и сам об этом знает.
АНТОНИО. Что ж, воля ваша.
 

(ВИОЛЕ.)

 
Я вам говорил,
Чем я рискую, если выйду в город.
Но это ладно. Что же будет с вами?
Я вас прошу вернуть мне кошелек.
Не то беда, что я попал под стражу,
А то, – что нам расстаться предстоит.
Но выше голову, не огорчайтесь.
СТРАЖНИК. Пройдемте, сэр.
АНТОНИО. Я вынужден просить
У вас немного денег.
ВИОЛА. Денег, сэр?
Хотя их у меня совсем не густо,
Но с вами поделиться я готов.
Вы, как я вижу, добрый человек,
Поскольку заступились за меня,
Забыв о безопасности своей.
Немного здесь, но это половина
Моей казны.
АНТОНИО. Меня вы предаете?!
Не может быть! Так отплатить за все,
Что сделал я? Но, чтобы не свести
Себя с ума, не стану унижаться
Ни до упреков, ни до исчисленья
Услуг, что вам оказаны с любовью.
ВИОЛА. О них впервые слышу я от вас,
Хотя и вас-то вижу в первый раз.
Всего же больше ненавижу я
Ни хвастунов, ни пьяниц, ни лгунов,
Ни тех, кто в подлых закоснел пороках,
Убийственных для тела и души,
Но именно людей неблагодарных.
АНТОНИО. О небеса!
СТРАЖНИК. Идемте, господин.
АНТОНИО. Нет, погодите! Этого мальчишку,
Почти уже проглоченного смертью,
Я спас; потом выхаживал его,
Как сына; этот образ – совершенный,
Как мне казалось, – я боготворил…
ОФИЦЕР. И что с того? Идемте. Время вышло.
АНТОНИО. А он не Бог, а глиняный божок.
Ты, Себастьян, свой образ опозорил.
Порочен тот, кто разумом нетверд.
Природу портит нравственный урод.
Добро красиво, но красавчик злой —
Трухлявый ствол, взращенный сатаной.
ОФИЦЕР. Чего мы ждем? Он тронулся. Идем!
АНТОНИО. Ну, что ж, пошли.
 

(АНТОНИО, ОФИЦЕР и СТРАЖНИК уходят.)