Текст книги "Витражи"

– Истинно так, о величайший из великих.

– Но, раз уж ты здесь, Рахим, подумай вместе с нами, как же найти человека, не ведающего страха и лишенного греха?

В комнате повисла тишина. Кади напряженно думал, рашд глубокомысленно булькал кальяном, великий визирь рассеянно перебирал лежащие перед ним бумаги. Очевидно, содержание одной из них натолкнуло его на мысль.

– Может, какой-нибудь закоренелый преступник? Он же не испытывает страха перед законом и правилами, как обычный человек.

Рашд и кади удивленно посмотрели на него.

– В самом деле… Вот я посмотрел дело убийцы Мурада. Помнишь его, Рахим? Того самого, который называл себя Сейфулла – меч Божий. Ведь для того чтобы хладнокровно убить восемь человек включая собственную сестру, нужно совершенно не бояться возмездия. Ни земного, ни небесного… Понимаете?

– Что скажешь, судья? – обратился к Рахиму рашд.

Кади с сомнением покачал головой.

– Не знаю о других, а про Сейфуллу скажу. Он бился о землю и рыдал, когда я оглашал приговор. Говорят, на плахе он потерял сознание.

– Понятно… – с сожалением произнес визирь. Рашд разочарованно вернулся к своему кальяну.

– Мне кажется… – нерешительно начал кади, глядя на рашда. Рашд коротко кивнул, не отрываясь от кальяна, – …мне кажется, что нам следует сначала выяснить, почему человек боится вообще. Тогда мы сможем найти того, кто нам нужен.

– Насколько я понимаю, у вас уже есть какие-то соображения? – спросил визирь, отложив в сторону ворох бумаг.

– Да… пожалуй. Страх – естественная реакция на опасность. Реальную или мнимую – не важно. Допустим, мы нашли человека, который живет в таких условиях, что ему ничего не грозит. Ни реально, ни…

– Кто, например? – живо осведомился рашд.

– Не важно… не знаю. Я сказал для примера. Я никого конкретно не имел в виду. Так вот… Прошу прощения, я, кажется, немного сбился… А, вспомнил. Будет ли такой человек испытывать страх?

– Постой, мудрый Рахим! – воскликнул визирь. – Мне кажется, я начинаю понимать ход твоей мысли… Ты хотешь сказать, что человек, живущий даже в таких идеальных условиях, все равно будет бояться. Бояться потерять эти условия. Верно?

– Великий визирь угадывает мои мысли.

– Ты просто умница, Рахим! Но… тогда получается замкнутый круг. Логическое противоречие, как любят говорить шестамские ученые. Человек, живущий в условиях страха, боится изначально, а человек, живущий в идеальных условиях, боится их потерять… Так что же, получается, выхода нет?… – Он недоуменно обвел взглядом собеседников.

Рашд на миг оторвался от своего кальяна.

– Мы не видим здесь противоречия, о котором говорит великий визирь. Еще Великий рашд Омар говорил, что порядок – дитя страха. И не ты ли, Рахим, недавно говорил, что наш трон держится на страхе? Так что ничего нового в ваших речах мы не находим. – Он сделал глубокую затяжку. – И мы разочарованы.

В этот момент кади, напряженно обдумывавший слова визиря, нашел, как ему показалось, слабое место в его рассуждениях.

– С позволения великого рашда, мне кажется, что все-таки есть возможность…

Визирь дернул плечом: он не любил возражений.

– Вернемся к нашему примеру. Итак, человек, живущий в идеальных условиях, боится их потерять.

– Ну да, мы уже обсудили это, зачем снова повторяться? – вскипел вельможа, но рашд жестом остановил визиря. Кади беспомощно посмотрел на молодого человека.

– Прошу прощения, о мудрейший из визирей, у меня и в мыслях не было ставить под сомнение…

– Дальше, дальше! – нетерпеливо оборвал его рашд.

– Я подумал… А что если этот человек не знает о том, что есть другая жизнь? Просто не знает об опасностях, лишениях… даже о смерти?

Визирь усмехнулся:

– Не слишком ли умозрительный пример, мудрый Рахим? Что же это за человек? Какой-то трехлетний ребенок, что ли… Ребенок?!

Кади, сам не ожидавший такого поворота событий, остолбенел. Рашд стремительно сел, спустил ноги с дивана. Визирь, сам пораженный своей мыслью, не мог произнести ни слова.

– Ребенок… – Задумчиво повторил рашд. – А что… неплохая мысль. Конечно, не из бедноты – те напуганы от рождения… Нам кажется, что это очень хорошая мысль. Но… трехлетний ребенок, о котором сказал ты, Наджиб, в сущности, еще дитя. Ему даже не поднять кирку. А ведь наша цель – кристалл. Его надо вырубать. Хоть он и выходит на поверхность Алтиноя, это не работа для младенца. Надо взять кого-нибудь постарше. Лет десяти-двенадцати. Что ты хочешь сказать, Рахим? – обратился он к судье.

– Да простит меня Великий рашд, но в десять лет ребенок уже знает строгость и закон. И он знает о смерти, хотя и не задумывается о ней. Нет, дитя не знает страха только до трех-четырех лет, не более.

– Это плохо… – разочарованно протянул рашд. – Это очень плохо. Так придумайте что-нибудь, в конце концов! Наджиб, ты наш визирь, – вот и придумай, как сделать ребенка сильным… или еще что-то. Только придумай, наконец, не гневи нас.

Кади втянул голову в плечи. В любую секунду гроза монаршьего гнева могла обрушиться и на него. Визирь вновь начал задумчиво шуршать бумагами. Это назойливое шуршание действовало судье на нервы, мешало сосредоточиться. Внезапно визирь с тихим восклицанием схватил только что отложенную бумагу и впился в нее глазами. Его движение не укрылось от бдительного ока владыки.

– Ты что-то нашел, Наджиб? Что там написано?

Визирь медленно отложил бумагу и посмотрел на судью. По его лицу блуждала рассеянная улыбка. Казалось, он сам не мог поверить в то, что решение найдено. Кади не знал, что увидел визирь среди его бумаг. Но выражение глаз вельможи заставило сжаться его сердце. Он почувствовал, как кровь отливает от его лица.

– Что… – пролепетал он заплетающимся языком.

– Рахим… – звенящим от радости голосом сказал визирь. – Расскажи нам о твоем сыне.

14

4 сентября. 2 часа пополудни.

Ганд. Гандармен.

Слуги всесильного владыки недоуменно переглядывались. Их удивлял не столько вид здоровенного двадцатипятилетнего парня с кротким лицом младенца и неловкими движениями. Кади. Суетливый, поникший кади с покрасневшими от слез глазами. Он что-то нежно нашептывал сыну, приглаживал его короткие черные волосы, заботливо вытирал платком слюнявый рот. Он любил его. Фейсал, старший слуга рашда, посланный лично за семьей судьи, насмешливо прошептал вознице: «Весь ум, видать, к отцу ушел. На сына не осталось». Возница подобострастно прыснул в кулак. Молчаливые рабы подсадили кади с сыном в роскошный экипаж, запряженный самыми спокойными лошадьми из конюшен владыки мира. Слуги старались говорить негромко и ласково улыбаться, – великий рашд пригрозил посадить на кол того, кто по глупости или злому умыслу обидит или испугает дурачка. Фейсал, лучась радушием, раздраженно думал: «Подумаешь, какая птица. Вымахал под потолок, ума не нажил. И мне, мне самолично, из-за него тащиться на какую-то окраину. Что скажут слуги, если я стану носиться по городу, как простой посыльный? Об этом кто-нибудь подумал? Нет. Эх, не ценит повелитель стоящих людей, не ценит… Ну зачем ему какой-то идиот? Мало их среди придворных, что ли? Теперь будем собирать их по всему городу? Или, может быть, правитель решил обновить свой диван?» В то же время Фейсал любезно беседовал с кади, угощал сладостями его слюнявого сына, радостно глазевшего по сторонам из окна, преодолевая отвращение, гладил его по вытянутой, словно дыня, большой голове.

По дороге пришлось остановиться – ребенок… Фейсал все никак не мог решить для себя, как же называть этого парня. Фигурой – мужчина, умом – младенец. Да, наверное, все-таки ребенок. Дурачку вдруг захотелось порезвиться в городском фонтане. И Фейсалу вместе с кади пришлось несколько минут отвлекать ребенка, пока сопровождающий карету отряд стражников очищал площадь от горожан. А потом ждать под палящим солнцем, пока своенравное дитя наплещется в зеленоватых шипящих струях.

Вечером Фейсал, возвратясь домой, удивил и даже испугал жену. Презрев привычный ритуал, он сразу от дверей прокрался в детскую и долго, с непонятным выражением любовался мирно посапывающими сыновьями.

Сад великого владыки привел сына кади в неописуемый восторг. Он перегладил всех зверей (обезьяны и хищники, за исключением старого ручного льва Джамиля, были убраны в подземные вольеры), нарвал, к ужасу садовников, огромный букет редчайших цветов, обтряс фиговые деревья и сливы. Рашд и визирь наблюдали за ним из беседки.

– Это была действительно превосходная мысль, брат. Я думаю, Алтиной можно считать нашим, – удовлетворенно произнес рашд, глядя, как могучий ребенок возится со львом, отдыхающим на солнечной полянке, пытаясь распахнуть львиную пасть и потрогать его клыки. У края поляны, на посыпанной мелким речным песком дорожке, метался испуганный кади, которому что-то терпеливо втолковывал невозмутимый смотритель сада.

– Благодарю, Юханна… Хотя на эту мысль меня натолкнул сам Рахим. Надо же, кто бы мог подумать, что все так совпадет, правда? Поразительно…

Рашд усмехнулся.

– Совпадением неверующие называют промысел Божий, а несчастьем – кару Господню за свое неверие.

– Святой Сунна? – догадался визирь.

– Верно. Я верю, что Всевышнему угодно подарить нам Алтиной.

Визирь промолчал.

– Ты распорядился подготовить пруд? – вдруг вспомнил рашд.

– Конечно. Фейсал заламывал руки, но подчинился. Сейчас там уже сняли мраморную облицовку и насыпают посередине островок.

Рашд усмехнулся, услышав о старшем слуге.

– Уж не плещется ли он в нем по ночам? Старый мошенник. Хорошо что работы уже идут. Ты молодец, Наджиб. Я хочу, чтобы его начали обучать уже завтра. И… ты, конечно, понимаешь – никакого насилия, никаких угроз. Он должен остаться таким как есть. Достаточно одного пинка, и все будет потеряно. Он познает страх.

Визирь встал и поклонился рашду.

– Я все понимаю, не беспокойся. Я сам прослежу за его учебой. С твоего позволения, Юханна, пойду посмотрю, как идут дела у столяров. Ведь эту хижину на острове парню придется собирать самому.

15

23 сентября. 9 часов утра.

Открытое море в двадцати милях от Алтиноя.

Назым, выпятив от усердия нижнюю губу, собирал свой домик, уютно расположившись под фок-мачтой. Теперь, после многодневных тренировок и восьми дней плавания, у него это получалось со второго, в худшем случае с третьего, раза. Шумно пыхтя и поминутно вытирая рот, он водружал одну за другой доски крыши, загоняя их в пазы ударами могучего кулака. Кади сидел в стороне и смотрел на сына. Тихое отчаяние безраздельно царствовало в его душе. Прежде ему казалось, что судьба наконец оставила его в покое, подарив жизнь Назыму, но отняв ее взамен у Айши. По щеке кади скатилась слеза. Последнее время он стал часто плакать. Визирь, лично сопровождавший корабль, ругал его за это. Ничто не должно омрачать безмятежную жизнь Назыма. «Назым… За долгие годы кади привык сносить недоуменные, насмешливые, презрительные взгляды. Что они знают, что понимают они в тебе, кровь моя? Разве они видят твою чистую как горный родник душу? Разве слышат они в твоем смехе серебряный отзвук смеха Айши? Кади любовался сыном. Прошли те дни, когда он валялся в ногах холодного владыки, вцепившись в полу его халата, и молил о снисхождении. Рашд – тот же Бог. Ему безразличны судьбы отдельных людей, его дитя – мир, государство. Да и как может быть иначе? – уговаривал себя Рахим. Если бы великий рашд Омар думал о людях, разве смог бы он победить в кровавой войне за истоки Изла? Рашд прав, прав. Речь идет о Ганде, и он, Кади, должен радоваться, что его сын поможет возвысить Родину надо всеми. Должен радоваться, должен…» Кади плакал, повернув навстречу соленому ветру мокрое от слез лицо. Рядом неслышной тенью возник великий визирь, как всегда свежий, натянуто улыбающийся. При виде судьи лицо его омрачилось, лоб пересекла вертикальная складка.

– Пойди на корму, Рахим. Назым не должен видеть, что ты опять плачешь.

Кади быстро закивал и, держась за высокий борт дрожащей рукой, побрел к юту. Он так и не смог привыкнуть к предательски ускользающей из-под ног палубе. Великий визирь беспомощно смотрел ему в след. «Спасибо, Юханна. Достойное занятие для брата, нечего сказать. И благородное. Ты так добр, Юханна, так справедлив. Вот бы и смотрел сам ему в глаза…»

– Все. Готовый дом! – раздался позади него довольный, чуть шепелявый бас. Визирь обернулся, на ходу натягивая на лицо шершавую улыбку.

– А, это ты, маленький проказник! Я тебя и не заметил. Вон как ты здорово спрятался за мачтой.

– Ага, я прятался… Привет, дядя Наджиб!

– Привет, дружок! Ах какой красивый у тебя дом! – словно только что заметив постройку, восхитился визирь.

– Ага! У тебя нет такого дома, – не то спросил, не то похвастался верзила.

– Верно, Назым, нету, – искренне ответил визирь. – А хочешь, мы с тобой поиграем в твою любимую игру? Помнишь, в какую?

– «Камешки-конфетки»! – радостно крикнул Назим. Его плоское лицо расплылось в улыбке. – Давай-давай быстрей. Но как же мы будем играть? Тут воды-то нету… – Он обвел рукой палубу. – Как же я поплыву за камешками, а?

Визирь сделал вид, что он всерьез озадачен этим вопросом, искоса поглядывая на великана. Тот тоже наморщил лоб, пытаясь что-нибудь придумать. Это был своеобразный ритуал, повторявшийся каждое утро. Сейчас Назима должна осенить блестящая мысль. Первое время все это раздражало визиря, но несколько дней назад он совершенно неожиданно для себя почувствовал симпатию к обиженному Господом огромному ребенку. Тем больнее ему было видеть лицо кади. Он даже прекратил выходить к трапезе, требуя еду в свою каюту, – только бы не видеть глаз старого отца.

– Давай я притворюсь, что плыву, понарошку? – с сомнением в голосе предложил Назым, почесывая за ухом и с надеждой глядя на визиря.

– Отличная мысль! – восхитился визирь и ласково похлопал ребенка по рельефному бицепсу: – А ты не забыл, где твоя кирка? И заступ?

Гигант беспомощно развел руками.

– Не знаю… забыл. – Он хитро посмотрел на Наджиба и показал на него пальцем. – Ты знаешь!

И кирка и заступ конечно же оказались на месте – в небольшой лодке, приготовленной для сына кади и закрепленной прямо на палубе у правого борта. Каждый день визирь играл с Назимом в «Камешки-конфетки». Ребенок должен был забраться в лодку, помахать веслами, вылезти, найти кучу земли, предусмотрительно насыпанную по распоряжению визиря на носу шхуны, раскидать верхний слой заступом, отбить киркой куски камней, отнести их в лодку и снова «отплыть». А потом, красный от усилий и улыбающийся во весь рот, он получал от визиря несколько красивых вкусных конфет. Правда такое количество различных действий постоянно путалось в голове Назыма, и он то начинал лупить киркой по земле, то бросался на поиски конфет, разгребая землю широкими ладонями, то пытался грести заступом. Вот и сегодня, отбросив инструменты, он принялся сосредоточенно переворачивать пласты земли, заглядывать под камни, нетерпеливо шмыгая носом и что-то азартно бормоча. Визирь всерьез беспокоился о судьбе всего предприятия. А каждую ночь его грызли сомнения, сработает ли план вообще, не принесет ли он, Наджиб, безвинную кровавую жертву заколдованному острову?… Но не успел визирь окликнуть Назыма, как с марса раздался крик: «Земля!» Алтиной хмуро вынырнул из небытия, растекся по поверхности моря тусклым пятном. Визиря передернуло, по спине пробежал озноб. «Ну, вот и все, – пробормотал он, – вот и все».

Через час с небольшим маленькая лодка уже покачивалась на волнах, а в нее, неуклюже цепляясь за веревочную лестницу, спускался сын кади. Уже забравшись в лодку, он задрал голову и крикнул визирю:

– Большая игрушка! – он ткнул пальцем в угрюмый остров. – У тебя такой нет!

– Здорово, Назым! – крикнул веселым голосом визирь. – Теперь мы будем играть как взаправду!

– Ага! – Тут ребенок заметил привалившегося к борту отца. – Папочка! Принеси что-то вкусное!

– Принесу… Принесу, сынок, – прошептал непослушными губами кади, но ответом ему был лишь скрип уключин и плеск воды. Назым, поднимая фонтаны радужных брызг, бодро греб вперед, навстречу большой интересной игре.

Солнце, описав в небе стремительный зигзаг, поменялось местами с зеленым океаном. Мир начал темнеть, наполняясь звоном, и только реакция опытного воина позволила визирю подхватить на лету обмякшее тело кади. Вглядевшись в лицо судьи, Наджиб бережно опустил тело на палубу.

Вдоль бортов толпились матросы. Всем было интересно узнать, сумеет ли дурачок обмануть злые чары Алтиноя. Они толкали друг друга локтями, жадно вглядывались вдаль, завистливо поглядывая на капитана и визиря, имевших подзорные трубы.

– Гляди-ка, пристал…

– Ну, сейчас начнется, помяни мое слово, – веско заметил высокий загорелый до черноты матрос.

– Эх, жаль пацана… – заметил матрос с короткой полуседой бородкой, неодобрительно поглядывая в сторону визиря.

– Что ж это за дела такие – чистую душу на смерть посылать? – добавил он опасливым шепотком.

Наджиб сделал вид, что не услышал. А что ответишь? Он и сам думал так же.

– Ух ты, вылез… По песку идет.

– Видать, и вправду пацан-то заговоренный…

– Погоди плясать, те, говорят, тоже не сразу полегли.

По борту прошелестел нервный смешок. Наджиб увидел, что Назим уселся в песок, пересыпая его между ладонями. Потом он перебрался поближе к берегу, где песок был сырой, и принялся строить башню.

– Ишь ты… Почитай, как дома расположился, пострел, – облегченно заметил кто-то.

Наджиб нервничал. Смерть кади окончательно выбила визиря из колеи. Его, конечно, радовало, что их расчет оправдался, и злая сила Алтиноя оказались не властна над Назимом. Но великан, видимо, уже забыл о вбитых в него таким трудом задачах. Он безмятежно играл в куличики под жарким полуденным солнцем, сидя спиной к океану. Широкая шипящая волна мягко подкатила под него, смывая неуклюжие постройки. Назим вскочил и обернулся. Наджиб что есть сил замахал руками, закричал. Повинуясь жесту капитана, закричали и остальные моряки. Назим приложил ладонь ко лбу, – солнечные блики слепили глаза, переливаясь на волнах. Очевидно, он заметил корабль и вспомнил об игре. Замахал руками. Наджиб разглядел в подзорную трубу, что он беззвучно открывает рот, но звук не долетал до корабля. Затем великан подбежал к лодке, оставляя глубокие следы на мокром песке, и забрал из нее инструменты. Отойдя на несколько шагов, он принялся азартно копать прямо в прибрежном песке.

– Не здесь… – простонал визирь.

Словно услышав его слова, Назим остановился, недоуменно уставившись в выкопанную яму. «Вода!» – догадался визирь. Вода просочилась сквозь стенки и заполнила яму. Назим нерешительно поднял кирку. Но, видимо, прибывающая в яме вода навела его на какую-то мысль. Он некоторое время постоял, опустив длинные руки и ссутулясь, потом закинул на плечо инструмент и зашагал в глубь острова. Не прошло и минуты, как его голова скрылась за поросшими ползучим кустарником невысокими дюнами. Наджиб опустил подзорную трубу. Странное, непривычное чувство беспомощности овладело им. Кажется, вот он, Алтиной, рукой подать. Назим ходил по его земле столь беспечно, что Наджиба так и подмывало приказать спустить на воду шлюпку. Но белевшие на солнце кости, которые он разглядел в подзорную трубу в трех милях к востоку, грозно напоминали о затаившейся меж дюн невидимой и неотвратимой смерти. Неотвратимой для всех, кроме не ведающего греха Назима… Оставалось ждать. Но первым делом нужно было похоронить кади. Прежде чем его тело было зашито в парусину, визирь склонился к лицу усопшего.

– Все получилось. Ты, наверное, видишь это сам, оттуда, сверху… Алтиной не тронул твоего сына… Прости меня. И Юханну.

Шли долгие часы. Но напрасно вглядывался Наджиб в недоступный берег. Назым так и не появился. Неужели он ошибся? Неужели ядовитый страх все же сумел ужалить кроткую душу ребенка? Смеркалось. Наджиб лег прямо на палубе, прикрывшись плащом. Сон не шел к визирю. Ночью ему показалось, что он видит отблеск огня там, за дюнами. Он вскочил и долго вглядывался в освещенный ущербной луной призрачный пейзаж. Незадолго перед рассветом он наконец уснул.

16

23 сентября. 4 часа утра.

Остров волшебников. Волшебный университет.

– Ревиал! Ревиал, проснитесь! – я вскочил, на ходу создавая свет. Когда академика будят посреди ночи криками и колотят в дверь, нет времени искать огниво. Я накинул халат и открыл дверь. В комнату влетел дежурный волшебник. Я узнал долговязого Васселея – ментора клана дальнодействия. Васселей суетливо взмахивал руками, его губы тряслись. По меркам волшебников, совсем юнец, сорок с небольшим. Только выдающиеся способности позволили ему занять в прошлом году место ментора, когда старый Олаф отправился доживать последние годочки на родной Вонтар.

– Так. Успокойтесь, Васселей, – нарочито медленно сказал я, сражаясь с рукавами халата. – Что случилось, второе Падение? Вы перебудили половину университета.

Пристыженный Васселей сжал кулаки на уровне глаз – простое заклинание покоя.

– Мессир Дерпент. Алтиной атакован.

– Что?!

Теперь уже я отчаянно путался в халате, нащупывая босыми ногами шлепанцы. Сотня мыслей, толкаясь и сея смуту, проносилась у меня в голове.

– Мессир Дерпент, я уже отправил дежурных студентов за членами Ассамблеи. Не будет только Кроуля – он вчера отбыл в Шуи.

– Хорошо. Пойдемте в кабинет… Хотя если вы уже решили собрать всех, лучше идти прямо в Витражный зал. Говорите. Не будем терять времени.

Я стремительно несся по коридорам. Меня терзала только одна мысль – как? Кто – второй вопрос, но как? Тем временем Васселей, сбивчиво рассказывал:

– Еще днем дежурный видел на Витраже короткую вспышку на побережье Алтиноя. Ну, вы знаете… Мало ли кто хочет попытать счастья. Это ведь уже не в первый раз, и мессир Аргнист говорил…

Я знаю, что говорил Аргнист. И не надо оправдываться. Я вас пока ни в чем не виню. Говорите дело.

– Да, извините… Поэтому я решил не докладывать. А две минуты назад прибежал ночной дежурный. Вы должны сами увидеть это…

Пока Васселей пытался сообщить мне подробности, мы уже добрались до Витражного зала. Двери были приоткрыты. И оттуда, изнутри, в коридор выплескивалось мрачное багровое зарево. Сзади басовито ахнул подоспевший Брон. С другой стороны показался Аргнист. За ним спешили Ифсея, закутанная в серую шаль, и ментор Крис в ночном колпаке и камзоле. Рядом со мной беззвучно появился Саоэолл. Я набрал полную грудь воздуха и вошел в освещенный пламенем мрачный зал.

Обычное мерцание огней на Витраже Дракона было незаметно в огненном сиянии. Алтиной пылал, слепил глаза, казалось, неистовое пламя стремилось вырваться оттуда, из глубины витража, и пронестись по Университету огненным штормом. Нет, не смерть нескольких несчастных отражал сейчас волшебный Витраж. На Алтиное свершалось могучее, страшное волшебство. Волшебники столпились за моей спиной, тихо преговариваясь.

– Ну и ну! – громыхнул Брон. – Вот так решили задачку!

– Не-еужели Черные ко-олдуны? – так, глава клана Земли тоже здесь. Я понимал, что необходимо что-то предпринять. Прежде всего – занять магов делом. Бездействие лишает сил и притупляет разум, – это единственное, в чем я был уверен.

– Аргнист, начинайте планировать ответные действия. Брон, Саоэолл, оцените мощность творимого волшебства. Васселей, бегите в башню, обеспечьте связь со Ставкой в Тиэре, нужно сообщить Папе… Ифсея, Крис, попытайтесь понять, кто стоит за этим волшебством. Фоледано, обеспечьте защиту Университета. Господа, я вернусь в течение десяти, нет, пяти минут.

Я поднялся наверх, в башню. Отсюда можно было говорить с любым волшебником Континента. Васселей уже настроил шар. В его глубине переливались слои серого тумана. Того самого, через который приходится пробираться во время перехода. Слои образовали спираль, как будто их засасывал мощный водоворот, уходящий в ничто. Туман редел, исчезая в незримой бездне, и, наконец глубокая бархатная чернота залила шар.

– Болтан! – позвал я.

– Слушаю, мессир, – донесся из шара голос консула.

– На Алтиное происходит волшебство. Очень мощное. О его причинах пока ничего не известно. Отправляйтесь в Святой престол, захватите с собой шар связи. Мы должны держать Папу в курсе событий. Кроме того, я не исключаю удара по Папской резиденции. Защитите Папу. Я оставлю возле шара Васселея, если что-то случится, – сообщайте сразу. Поторопитесь.

– Уже иду, мессир.

Шар вновь наполнился сгустками тумана. – Болтан разорвал связь. Я вернулся в Витражный зал. По дороге мне встретилось несколько студентов. Фоледано не терял времени. Двери в зал были плотно закрыты, и у меня появилась надежда. Но стоило мне распахнуть двери, как в глаза ударил все тот же багровый свет. Амфитеатр по-прежнему заливало багровое сияние витража, Волшебники сидели тесными кучками, негромко переговариваясь. Увидев меня, они оживились. Я быстро прошел к своему месту в первом ряду.

– Начнем. Я думаю, сначала нужно выслушать Ифсею.

– Хорошо. Но предупреждаю сразу, это только предположения. Интуиция, не более.

Маги зашумели, соглашаясь. Интуиция редко подводила нашу Истину. Ифсея смотрела на Витраж. В ее больших карих глазах отражался неистовый огонь Алтиноя.

– Я буду говорить о тех, кто не мог бы проникнуть на Алтиной. Прежде всего, это не обычные люди. Даже уничтожение целой армии не сопровождалось бы таким выбросом энергии.

– Вы так уверены, что армия будет уничтожена? А вдруг эти люди не боятся придуманных ужасов Алтиноя? – спросил Сезар.

– Нет, – Ифсея решительно тряхнула головой. Собранный наспех узел распустился, и ее волосы рассыпались по плечам. – Передвижение военной армады не осталось бы незамеченным. Мы бы знали. Дальше. Итак, это – не вторжение. То есть на острове находится очень мало людей, возможно, один человек. Или существо.

– А может, они не слышали о проклятии Алтиноя? Набрали какую-нибудь деревенщину, погрузили на корабль, и на тебе – все наши планы насмарку, – нахмурил лохматые брови Брон.

Ифсея вновь тряхнула головой. Было в ней что-то от породистой лошади: густая каштановая грива волос, высокая шея, царственная осанка.

– Нет, не верю. Подумайте сами, Брон, если бы они не знали, что Алтиной возвращает Дар, как бы им удалось волшебство? Ведь Дар отнят у всех.

– И то верно, – согласился бородач.

– Короче, – потребовал я, поглядывая на Витраж, – у нас мало времени.

– Извини, Ревиал. Волшебник отпадает, это понятно. – Все закивали. – Я понимаю, что вы все думаете о Черных колдунах. Скажу прямо. Я не верю, что это они.

– Почему? – на этот раз вопрос задал я. Черные колдуны – изгои, ушедшие от людей, чтобы сохранить Дар. Они были давней головной болью Университета. Если бы колдуны пользовались силой Алтинойского кристалла, мы бы их давно переловили. Но они были хитрее. Со времен Великого падения маленькие осколки кристалла разбросаны по Континенту. Именно их как амулеты использовали колдуны. Витраж отражает только потоки силы, струящиеся от кристалла, поэтому колдуны остаются невидимы для нас. Каждое волшебство уменьшает осколки, вынуждая колдунов искать новые источники силы. Поэтому предположение о связи атаки на Алтиной с Черными колдунами выглядело вполне правдоподобным. Но Ифсея отвергла и этот вариант.

– Судите сами, Ревиал. Во-первых, как колдуны могли догадаться о реальном положении вещей? Во-вторых. Допустим, нашелся колдун, который сумел бы все понять. Тогда бы он попытался свести непроизвольное волшебство к минимуму, чтобы не привлекать нашего внимания.

– Но может быть, он строит какие-то крепости, чтобы защититься от нас? Или наоборот, чтобы обрушить на Университет магическую атаку? – предположил Саоэолл.

– Э, ерунда, дорогой мой эльф! – Брон хлопнул своего ментора по узкому плечу. – Каждый колдун знает, что мы сильнее. Это уж дело нашего клана, пусть только попадется! – Он азартно потер большие ладони.

– Вот видите, – мягко сказала Ифсея, – это не может быть колдун. Они действительно знают, что мы сильнее.

– Постой, постой… Так кто же тогда? – оторопело спросил Брон.

– Мне кажется, что в игру вступила новая, неизвестная нам сила, – ответила волшебница.

На секунду все затихли. В нашем мире, в котором мы, казалось, знали каждый уголок… Но я не стал ждать, пока волшебники сживутся с этой мыслью. В конце концов, Истина тоже может ошибаться. И тогда в дело вступает Сила.

– Брон, какой уровень выброса силы?

Мы посчитали, Ревиал… многовато выходит.

– Сколько? Конкретно.

– Ну, много… Глыбища побольше Университета будет.

– Понятно.

Я посмотрел на Аргниста. Ментор казался совершенно выбитым из колеи. Всего несколько дней назад он клялся, что проблема Алтиноя окончательно решена…

– Что нам делать, Аргнист?

Ментор подобрался, его лицо приняло обычное сосредоточенное выражение.

– Я не думаю, что последует атака на Университет. Прошло уже более получаса. Если бы волшебство было обращено против нас, поверьте, мы бы это уже заметили. Поэтому мне кажется, у нас не так уж мало времени, как вы думаете, мессир академик. Я бы посоветовал связаться со всеми нашими волшебниками на Континенте. Использовать Зов, если угодно. Да-да, это расход силы, но посмотрите, что творится! Сейчас не время считать фунты кристалла.

– Допустим. Что дальше?

– Если нигде на Континенте не происходит чудес, значит, волшебство затронуло только сам Алтиной. Поэтому я считаю, что прежде чем начинать войну, надо послать на Алтиной наш корабль. Это займет от силы четыре дня.

– Ну да! – выкрикнул Брон. – А нас тем временем раз, – он чуть не проткнул собственную ладонь пальцем, – и к ногтю.

Теперь уже вспылил Аргнист. Он стукнул кулаком по скамье и вскочил на ноги, с возмущением глядя на латца. Они стояли друг напротив друга, тяжело дыша и едва не соприкасаясь носами.

– Чепуха! То, что ты говоришь, чепуха. Господи, Брон, ну почему тебя все время тянет в драку?

– Чепуха?! Ты себя послушай! Подождать четыре дня! Ты вон туда посмотри! – Брон ткнул пальцем в сторону Витража. – Там черт-те что творится, а ты мне тут… сиди, жди!

Ифсея побледнела, ее губы сжались. Но спорщики не унимались.

– А что, лучше залить весь остров огнем? Ты ведь это хотел предложить, не правда ли, Брон? Спалить все дотла, а там будет видно?

– А почему бы и нет?

– Ну, знаешь…

И в этот момент Витраж погас. Неистовое сияние, сводившее нас с ума в течение этого часа, исчезло. Зал погрузился в теплую темноту, и никто не догадался сотворить свет. Мы молча сидели, не сводя глаз с Витража Дракона. Витраж мирно переливался, сияя во тьме. А на разноцветных стеклах стран плели свой неторопливый вечный узор искры – добрая магия волшебников Континента.