Текст книги "Витражи"

10

Через два месяца после сражения герцог Чезаре, а за ним и герцог Милано подписали вассальный договор с Тиэром. После этого все второстепенные графы, бароны и герцоги вошли в состав нового государства. Через полгода состоялась коронация монарха Эвальда I. Еще более усохший папа Целестин VI держал над ним скрещенные свечи. Руки первосвященника дрожали, воск капал на лицо всесильного монарха, застывая на щеке. Эвальд морщился, но продолжал преданно смотреть в бесцветные старческие глаза Целестина. Недавно назначенный епископ Тиэрский устроил по случаю коронации грандиозное празднество. Придворный художник запечатлел это славное событие в мельчайших подробностях, лишь чуть-чуть подправив на полотне лицо епископа. Епископ не любил, когда его изображали с перебитым носом.

Витраж центральный

Тиэр. Остров Волшебников. Покои вице-академика

Алтиной

1982 г от Великого падения.

Auferte malum ex vobis[12]12
  Auferte malum ex vobis (лат.) – «исторгните зло из среды вашей».


[Закрыть]

1

1982 год от Падения.

Тиэр. Остров Волшебников. Покои Вице-Академика.

В моей памяти теснятся десятки событий. Мне трудно решить, о каком из них написать. Для меня все они важны. Они часть меня, часть истории мира. Я сижу в старом кожаном кресле и смотрю на чистый лист. В моей воле решить, чем он станет. Захочу – радостью побед, захочу – горечью поражений. Это тоже волшебство. Аргнист расположился напротив меня в своем кресле и молча следит за моими раздумьями. Он по-прежнему часто приходит ко мне, подолгу сидит возле камина. Когда я удалился от дел, он стал академиком. Аргниста любят в Университете. Я тоже его люблю. Он добрее меня. Или просто моложе. Его ум быстрее моего. Взять, например…

…Пожалуй, об этом я и напишу. Историю о ложной правде, о злом добре. Историю о том, как на Континенте появился самый могучий волшебник. Историю Алтиноя.

Аргнист смотрит на свечу, жмурясь, словно сытый кот. Он молчит, но мне кажется, что он одобряет мое решение.

Это случилось летом 1669 года. В то время Аргнист был еще простым ментором. К тому времени нам уже многое удалось сделать. Бессмертный папа Урбан V, тогда скрывавшийся под личиной молодого Григория XII, сдержал слово. Противостояние Волшебного университета и Святого престола закончилось. Более того. И у меня, и у Папы была общая цель – стабильность. Мир без войн. И вместе нам удалось достичь цели. В 1650 году мы основали Совет Континента. Несмотря на сопротивление Папы, в него вошли не только люди, но и эльфы. Против шэихов Папа не возражал, помня историю. Я как-нибудь напишу об этом. Совет с общего согласия расположился на Туэлле. Около года ушло на создание свода законов. Труднее всего нам дался закон о земле. Континент сравнительно мал, поэтому у государств нет возможности роста. В конце концов мы приняли закон, предложенный рассудительными шэихами: земля принадлежит тому народу, который составляет на ней большинство, если таковое не является результатом насильственных действий.

В то время Алтиной пустовал. Его унылые равнины были покрыты язвами соленых болот. Ядовитые испарения заставляли людей держаться подальше от бесплодного острова. Как шелудивый пес, он был ничьим.

И только одни волшебники знали, что скрывают в себе недра этой невзрачной земли.

Аргнист внимательно смотрит на меня. Я начинаю писать. Он со вздохом выбирается из кресла, идет к книжным полкам. Со времени выхода на пенсию я собрал неплохую библиотеку. Старость позволяет прочитать те книги, которые были так нужны молодости. Аргнист останавливается возле полки «Сравнительной истории», выбирает книгу и устраивается в своем кресле, подтащив его предварительно поближе к теплому камину. За окном монотонно отстукивает свое время дождь. Он не торопится. Не тороплюсь и я. Впереди долгая ночь. Позади – долгая жизнь.

2

1669 год от Великого падения 18 июля. 9.30 утра.

Тиэр. Святой престол. Папская канцелярия.

– Ваше святейшество, в приемной ожидает главный дознаватель.

Григорий XII поднял голову, с удовольствием расправил затекшие от письма плечи.

– Зови.

Монах поклонился и выскользнул из кабинета. В приемной раздались негромкие голоса, тяжелая бархатная драпировка качнулась, пропуская невысокого, тщедушного человечка средних лет в простой черной рясе. Человечек низко поклонился, сложив тонкие паучьи лапки перед впалой грудью. Его бледное лицо с заостренными скулами отливало синевой. Долгие годы, проводимые в подземельях, по капле высасывали жизнь из главного дознавателя. Выражение глубоко запавших серых глаз служителя не понравилось Папе. Дознаватель смотрел косо, в пол, губы его были белее обычного.

– Что? Что случилось? Или у вас отнялся язык, брат Стефан?

Человечек, казалось, готов был вжаться в пол под грозным взглядом папы.

– Ваше святейшество… брат Кальвиор…

– Что? Что брат Кальвиор? По-прежнему все отрицает? И вы с этим пришли ко мне?

Лицо главного дознавателя выражало нескрываемый ужас. Он судорожно сглотнул, впился ногтями в ладони и прошептал:

– Он умер.

Папа встал, вышел из-за стола. Главный дознаватель похолодел. Роскошные апартаменты, затейливая лепнина, блеск золота, режущий солнечный свет – все угнетало брата дознавателя. Много бы он дал, чтоб вновь оказаться в успокаивающем полумраке подземелий, среди привычных, ставших за эти годы родными и нестрашными предметов. Но более всего его пугал Папа. Кто бы мог подумать, что обаятельный молодой кардинал, сделавший за восемь лет стремительную карьеру от епископа Безени до главы Единой церкви, так изменится? Словно дух предшественника, неистового Мартина VIII, вселился в него.

Папа Григорий навис над несчастным; так тяжелая гранитная скала нависает над кривой, болезненной елью. В его голубых глазах плескалось холодное бешенство.

– Вот как? – процедил он, склоняясь к самому лицу дознавателя. – И что же послужило причиной столь внезапной смерти?

– Ваше Святейшество, но ведь… вы сами велели применить к нему пятую степень устрашения… Вот он и умер. Сердце не выдержало.

Папа задумался.

– Ерунда.

Он порывисто отвернулся, отошел к окну, сцепив за спиной сильные руки. Не оборачиваясь, спросил:

– Сколько лет вы дознаете, брат Стефан?

– Уже девятнадцать, Ваше Святейшество. Второй год при вас и семнадцать…

– Скажите, господин пока еще главный дознаватель, – у Стефана защемило в груди, – брат Кальвиор производил впечатление болезненного человека?

– Нет-нет, Ваше Святейшество, – заторопился брат Стефан. Ему показалось, что он нашел путь к спасению. – Он был очень-очень здоровым человеком. Если бы я заметил, что он слаб, я бы никогда не стал бы применять…

Папа обернулся и прорычал с нескрываемым гневом:

– Так что же вы морочите мне голову с его сердцем?

Главный дознаватель молчал, с отчаянием глядя на Папу. Его маленький скошенный подбородок мелко дрожал. Он терялся, ему было очень трудно отвечать. Брат Стефан привык, что отвечают другие, а он лишь задает вопросы…

Папа внимательно смотрел на дознавателя. Брат Стефан всегда вызывал у него какое-то гадливое чувство. Словно обескровленный до полупрозрачности паук, тщетно дожидающийся добычи в темном, холодном углу.

«…А ведь он пьет. Здорово пьет, подлец, – подумалось Папе. – Нет, так я ничего не добьюсь. Он совсем одурел от страха».

– Хорошо, брат Стефан… Я верю, вы старались исключительно для блага Святого престола. Поэтому я допускаю, что наглое запирательство брата Кальвиора вывело вас из себя. Это понятно и простительно. Ведь все мы люди, не правда ли?

– Да, Ваше Святейшество. То есть нет, Ваше Святейшество, нет!

– Что – нет? – раздраженно спросил Папа.

Стефан беззвучно шевелил губами, выпучив блекло-серые глаза.

– Я… не выходил из себя, Ваше Святейшество, – выдавил наконец он. – Я вообще стараюсь не сердиться на… порученных моим заботам.

– Это похвально. Тогда почему же он умер?

– Осмелюсь доложить, Ваше Святейшество, – последняя фраза Папы придала главному дознавателю сил. – Вчера, когда ко мне доставили брата Кальвиора, все началось как обычно. После каждого допроса его осматривал брат-лекарь. Но брат Кальвиор упорствовал, несмотря на самые… убедительные аргументы.

– И что же дальше?

– Ночь прошла спокойно. Я так рассудил, что после целого дня допроса надо дать ему отдохнуть. Ведь я отвечаю за его жизнь, – счел необходимым подчеркнуть дознаватель.

– Ну-ну. Осталось найти того, кто ответит за его смерть. Продолжайте.

– С дозволения Вашего Святейшества. Еще вечером я предупредил всех, что утром начнем с брата Кальвиора. Я ведь понимаю, что дело срочное. Я так думаю, что просто так пятую степень…

– Не отвлекайтесь, брат Стефан.

– Простите, ваше святейшество. Так вот. Утром мы начали как всегда – с сапогов. Вот тут, – что правда, то правда, – брат Прекус немного перестарался. Я заметил кровь. Но ведь такое частенько случается, бывает и хуже. А брат Кальвиор вдруг захрипел, дернулся, лицом посинел и дух в одночасье испустил. Брат-лекарь даже подбежать не успел… Я могу, конечно, отправить брата Прекуса в карцер, но говоря по совести…

– Мне все понятно.

Папа стремительно подошел к столу и громко позвонил в бронзовый колокольчик. В комнате немедленно возник монах – секретарь Папы. Казалось, он появился сразу посередине комнаты, – даже не колыхнулись бархатные портьеры у двери.

– Немедленно. Под стражу. Всех, кто был в пыточной вчера вечером и сегодня утром. – Он на миг задумался. – Брат Стефан, кто может проникнуть туда ночью?

Из происходящего брат Стефан уяснил две вещи. Первое. Произошло что-то очень серьезное. Второе. Подозревается много народу, а значит, он сможет спихнуть всю вину, если таковая обнаружится, на кого-нибудь другого. Поэтому он, мгновенно обретя кристальную ясность мысли, отбарабанил:

– Ключи есть у меня, но я их никогда не снимаю. – Он полез за пазуху, и достал оттуда связку темных ключей. – Кроме того, ключ есть у брата-лекаря, у старшего надзирателя, – Папа быстро кивнул секретарю – …у дежурных стражников, – еще один кивок, – пожалуй, все. Да, точно, все. Больше ни у кого.

Папа вернулся за свой стол, шурша расшитой золотом мантией. С обманчивым спокойствием он переложил на столе несколько бумаг, придавил их тяжелым бронзовым пресс-папье. Брат Стефан не сводил с него настороженных водянистых глаз.

– Брат Кальвиор был отравлен, – негромко, ни к кому не обращаясь, произнес Папа. – Понимаете? Кто-то хотел, чтобы он умер не… раскаявшись.

– От Вашего Святейшества ничто не укроется, – с угодливым поклоном ответил главный дознаватель. Чувство несказанной легкости охватило его. Даже голова немного кружилась, словно от доброго кубка старого Узельского. Он понял, что, несмотря на тучи, обложившие небо, гроза пронеслась мимо.

3

19 июля 7.10 утра.

Тиэр. Остров Волшебников. Резиденция академика.

Я очень люблю голубей. В былые времена, еще студентом Университета, я подолгу стоял, задрав голову, и наслаждался их стремительным полетом, чудесами ловкости и мастерства, которые они выказывали, кружась у самых вершин темных университетских башен. Башни тоже притягивали мой взор. Время суток, времена года – ничто не меняло их. В них не было легкомысленной изменчивости, так свойственной дворцам – зыбким и романтичным утром, строгим или наоборот, помпезным днем и таинственным вечерами. Башни были выше этого. Их угрюмое величие должно было подавлять, но во мне оно почему-то будило иные чувства: вечности, незыблемости бытия. Думал ли я тогда, что стану их полноправным властелином?… Тем разительнее был контраст между ними, застывшими, неприступными, холодными, и стремительным, бурлящим энергией жизни, полетом белых радостных птиц.

Гуллер постучал клювом в мое окно. Обычно почтовые голуби возвращались прямо в голубятню, а почту приносил доверенный слуга. Но Гуллер был не таков. Он знал, что я люблю его, и отвечал мне тем же. И как было его не любить? Бойцовская грудь, гордая посадка головы, роскошные перья на лапках. Его и еще нескольких отборных голубей я передал Папе. С некоторых пор отношения между Университетом и Святым престолом значительно улучшились. Гуллер еще раз нетерпеливо постучал. Я открыл окно. Вместе со свежим весенним ветерком в комнату ворвался белый вихрь, мягко толкнул меня в грудь. Поглаживая умную птицу, я осторожно снял с лапки капсулу с письмом. Содержание письма меня удивило. Передав Гуллера слуге, я вызвал Аргниста. В его присутствии мне как-то легче думается. Он умеет очень красноречиво молчать. У меня было несколько минут до его прихода, и я прочитал письмо еще раз, пытаясь понять шараду, заданную мне папой Ур… то есть Григорием. Не прошло и пяти минут, как в комнату лисой скользнул Аргнист. Такое впечатление, что ментор все время прогуливался у дверей моей резиденции, ожидая вызова.

– Вы стояли под дверью, Аргнист.

– Нет мессир, тогда бы я сделал вид, что запыхался. Можно ли узнать, почему меня сорвали с лекций? Кстати, третий курс несказанно вам благодарен.

– Садитесь.

Аргнист с ногами забрался в свое любимое кресло. Я давно привык к нему, и его манеры меня не раздражают. Аргнист обладает удивительной способностью уютно располагаться где угодно. Из всех нас он тщательнее других следит за своей внешностью. За те сто пятьдесят лет, что я его знаю, он ни разу не изменил своему образу сорокалетнего поджарого царедворца. Его узкое лицо напоминает то ли породистую гончую, то ли черно-бурую лису. Темные мягкие кудри ментора ниспадают изящными локонами, а из-под завитой челки внимательно смотрят острые карие глазки.

– Все так серьезно? – поинтересовался Аргнист, устроившись в кресле.

– Судите сами.

Я перебросил ему капсулу с письмом. Пока Аргнист читал, изящно приподняв тонкие брови, я переставлял на столе слоников – подарок гандского рашда. Мой кабинет забит всякими безделушками. Подозреваю, что многие посмеиваются за моей спиной, но это не важно. Я люблю вертеть что-нибудь в руках. Это помогает мне сосредоточиться.

Аргнист беспокойно завозился в своем кресле. Он был явно озадачен.

– И каков ключ к этой загадке?

– Я не знаю, Аргнист.

Ментор помаргивая, недоверчиво смотрел на меня.

– Да-да. Если бы знал, не стал отрывать вас от лекции. Для третьего курса.

– Мессир, но… это же чушь, абракадабра. Ну посудите сами: «Алчущие частей могут узнать о целом. Положение крайне серьезно. Настоятельно приглашаю Вас в Тиэр. Дело не терпит отлагательства, не пожалейте малой части. Я жду почтового голубя позже вашего прибытия. Я пошлю в ваше представительство своего человека. Можете взять старого лиса».

– Просто Папа опасается, что голубя перехватят. Отсюда иносказание. По-видимому, дело действительно приняло скверный оборот.

Аргнист хитро, совершенно по-лисьи, улыбнулся, но промолчал.

– И знаете, Аргнист, я догадываюсь, кого мне предложено взять с собой.

– Я тоже, мессир.

4

19 июля. 2 часа пополудни.

Тиэр. Ставка Университета.

В мои годы прямой переход – тяжелая штука. Сколько бы мы не колдовали, омолаживая тело и продлевая его жизнь, а возраст все равно дает себя знать. Можно выглядеть сорокалетним, как Аргнист, но затаившиеся двести, триста, четыреста лет все равно ударят в спину, стоит на минуту потерять силы. Я попытался сконцентрироваться и восстановить дыхание. Туэльванская ментальная техника дает чудесные результаты, надо только сосредоточиться. Рядом надсадно кашлял Аргнист. Я вспомнил молодость. Каким же легким все тогда казалось! Да что там казалось, действительно было легко. И переход давался играючи. Смог бы я сейчас переместиться в пустыню, как во время гандской войны за воду? Уже нет.

– Как вы, Аргнист?

– Жив, – выдавил из своего кресла ментор между двумя приступами кашля. – Аргнист моложе меня, но переход почему-то дается ему с огромным трудом.

Мы появились в комнате перехода университетской ставки столичного Тиэра. В столице каждого государства есть официальная Волшебная ставка. В Тиэре это небольшой изящный особняк на улице Эвальда I. Улица проходит через центр города, выставляя напоказ фасады дворцов и соединяя Святой престол с резиденцией монарха. Честно говоря, мы предпочли бы место потише, но престиж Университета не позволял. В особняке могли разместиться все маги Тиэра, но, как правило, он пустовал: волшебники по роду своих занятий индивидуалисты. Зато Тиэрская ставка славилась своей великолепной исторической библиотекой.

В дверь комнаты перехода тихо постучали. Вошел консул. Ксенофобия Тиэра не раз приводила к конфликтам в Совете Континента, и мы не хотели лишних проблем. Поэтому в Тиэре нас представлял человек. Монарх настаивал на уроженце Тиэра, но по закону, введенному еще во времена Мейнхельмской битвы, волшебник не имел права служить на родине. Болтан был уроженцем Гоэр-Лата. Он был относительно молод – всего шестьдесят – и не без кокетства носил естественную седину. Первая старость, как и все новое, поначалу вызывает любопытство. В руках у консула были кубки с отваром мельна – терпкой эльфийской травы. Он восстанавливает силы и проясняет разум. Отпив два глотка, я почувствовал облегчение и уже без труда смог встать из глубокого кресла. Аргнист тоже приободрился.

– Спасибо, Болтан. Нам нужно принять душ и сменить одежду. Посланец из Святого престола еще не прибыл?

Консул радушно улыбнулся. Лицо у Болтана маленькое, черты мелкие. Улыбка делает его похожим на какого-то зверька. Ласку или хорька. Ну конечно, вдруг вспомнил я. У него и прозвище было – Хорек. В ученичестве непоседливый Болтан часто был невольным гостем в моем кабинете. Но на старших курсах он увлекся сравнительной историей и остепенился. Мне кажется, что и поста Тиэрского консула он добивался, чтобы быть поближе к вожделенным книгам.

– Прибыл. Монашек. В приемной дожидается, – сказал Болтан, – часа три уже. Но ничего, подождет.

Я снова вспомнил, как в Университете посмеивались над его именем. Болтан – Болтун. Действительно, забавно. За все время учебы Болтан вряд ли произносил фразы длинее, чем в шесть слов. Да и те нечасто. Как он сдал риторику – тайна для всех.

– Очень хорошо. Тогда распорядитесь, пожалуйста.

– Уже готово, мессир.

Через час, смыв липкий пот перехода, я понял, что мы готовы нанести визит Папе. Переодевшись в захваченную с собой смену – сине-золотую у ментора и черно-серебряную у меня, – мы вышли в приемную. На скромном диванчике возле аквариума сидел маленький молодой монашек в фиолетовой рясе и читал книгу в затертом кожаном переплете, рассеянно перебирая четки. Услышав шорох открываемой двери, он поднял глаза, вскочил, уронил книгу. Возникла небольшая заминка. Монашек смотрел на нас с испугом и любопытством. Видимо, волшебство перехода ставило нас в его глазах на одну доску со святыми чудотворцами… или с черными колдунами? Выяснилось, что Папа ждет нас немедля и что карета дожидается у парадного подъезда.

– Прошу понять меня правильно, – опасливо добавил он, – меня послали. Я только выполняю приказ. Велено передать, чтоб вы инкогнито прибыли. Не в вашей волшебной одежде… Дело, сказали, очень секретное.

Мы с Аргнистом переглянулись. В ставке, разумеется, не было никаких принадлежностей для маскарада. Что ж, посмотрим, что служитель Божий скажет на это. Я щелкнул пальцами. Теперь мы с Аргнистом выглядели обычными тиэрскими купцами. Не самыми богатыми, – таких знают наперечет, но и не из бедных: иначе начнут приглядываться в Святом престоле. Середнячки. Монашек побледнел, осенил себя крестным знамением, забормотал что-то. Да, ни о каких святых чудотворцах и речи быть не может. Значит, отношение к волшебникам в Святом престоле не изменилось… Впрочем, это не было для меня новостью. Мы поблагодарили Болтана и вышли из зала. За спиной я услышал тихий голос монашка. Он обращался к Аргнисту.

– Простите, ваша волшебная светлость, можно… Вопрос у меня есть. Личный.

– Ну, если вы не потребуете от меня выдать волшебные тайны…

– Нет, что вы, вовсе нет… Я вот думаю… интересно мне очень, а что вы чувствуете, когда… вы понимаете?

– Пожалуй, нет.

Позади раздался вздох. Я приостановился. Мне стало интересно.

– Когда вот так вот, с места на место, перескакиваете? Ну в это время что-то вы же чувствуете? Не сочтите за дерзость.

Аргнист нахмурился и произнес замогильным голосом:

– Подумай, смертный, а нужно ли тебе это знать?

Монашек снова побледнел, стушевался.

– Нет… вы правы, конечно нет. Простите еще раз, – испуганно пискнул он.

Я усмехнулся. Аргнист обожает мистификации. Чего стоит… Впрочем, это отдельная история, и я ее тоже как-нибудь расскажу.

Уже сидя в карете (напуганный монашек примостился снаружи, рядом с кучером), я спросил ментора:

– К чему было так пугать юношу?

– Мне кажется, мессир, правда тоже должна быть… уместной, что ли?

– Хорошо, что вас не слышит Ифсея. Клан истины вряд ли согласится с вашей философией, – усмехнулся я.

– Но вы-то со мной согласны, мессир?

Я вспомнил переход. Серый кисель. Дышать нечем, и поэтому каждый раз не знаешь, добредешь ты эти десять шагов в липкой, тошнотворной трясине или завязнешь в ней навсегда. Тошнотворный. Это самое точное определение перехода.

– Да, Аргнист. Я с вами согласен.

Дорога шла вверх – Тиэр разлегся на пологих холмах. Копыта стучали по брусчатке, но рессорный экипаж смягчал тряску. Я выглянул в окно. Тиэр. Вечный город. Я не был здесь лет восемьдесят, но он не изменился. Города, как волшебники, дряхлеют изнутри. Те же фронтоны дворцов, те же атланты, поддерживающие портик торговой палаты. Горожане в пестрых одеждах, юркие монахи, сверкающие доспехами легионеры. Как будто и не было этих лет… Снаружи раздалась резкая команда, и карета остановилась. Мы прибыли в Святой престол.