Текст книги "След черного призрака"

Глава 29

– Мне очень жаль, Злата. Вы мне нравитесь, но я не могу теперь просто вас отпустить, – с искренним раскаянием в голосе произнёс мужчина. – Не стоило играть в детектива. Не женское это дело.

– Но как же так?! Ведь вы – мужчина, не понимаю! – Я действительно не понимала, поскольку в трансе очень ясно чувствовала именно женскую энергетику. – Всех этих женщин убили вы, и даже Оксану?!

Он горько усмехнулся.

– Не поверите, но Оксана – единственная во всей этой истории, кого мне искренне жаль. Она открыла мне глаза на истинное положение вещей, но, к сожалению, перестаралась с шантажом.

– Как… она ведь собиралась шантажировать Жаклин, при чём тут вы?!

Он наконец отпустил мои руки и пересел в кресло напротив.

– Жаклин не было, а меня её секрет касался самым непосредственным образом. Вот, она и предложила мне его выкупить.

– Значит, на снимках были вы?

– Да. Сейчас покажу. Оригиналы я уничтожил, но перед этим переснял для потомков.

Богдан улыбнулся ещё горше и, покопавшись в дорогом айфоне, показал мне фотографию новорождённого ребёнка – на первый взгляд самого обычного мальчика.

Он внимательно наблюдал за выражением моего лица.

– Ничего не замечаете?

– Нет. – Я покосилась на связанные руки, мне сейчас как бы не до просмотра фотосессий.

– А так? – Он щёлкнул по экрану, увеличив некоторые детали изображения, и я невольно ахнула:

– О! Это же… так вот в чём дело!

– Да. Вот таким я родился – ребёнок-гермафродит с признаками обоих полов. Такое «счастье» выпадает одному малышу из двадцати пяти тысяч новорожденных. Представляете, как мне повезло! Впрочем, гермафродит может стать относительно полноценным мужчиной или женщиной, главное, не ошибиться с выбором пола. Обычно выбор делают врачи, по физиологическим признакам – смотрят, какие органы наиболее развиты. В некоторых цивилизованных странах ребёнку дают подрасти, а потом он выбирает сам. В моём случае выбор сделала мама, основываясь на своём знаменитом жизненном кредо: «В моём доме может быть только одна блондинка!» Дочь-соперница ей была ни к чему, Жаклин выбрала мальчика, призванного оттенять её красоту.

Она с самого детства лепила из меня идеального сына – таскала по секциям, кастингам, музыкальным школам. Заставляла глотать гормональные препараты, ссылаясь на слабое здоровье и нехватку мужских гормонов.

Я повиновался, потому что был уверен, что всё так и должно быть – ведь мама плохого не посоветует! А когда понял, что мне нравятся не девушки, а парни, решил, что я какой-то моральный урод. С удвоенным усердием стал посещать спортзал, безропотно глотал таблетки, мечтая только об одном – стать настоящим мужчиной, чтобы маме не пришлось за меня краснеть! Я и представить себе тогда не мог, что всё могло быть иначе. А впрочем, не могло: лет в пять-шесть мне сделали полостную операцию, удалив «лишние» органы, и пути назад уже не было.

Богдан поднял рубашку, я увидела тонкий шрам, пересекающий низ его живота.

– Мама всю жизнь кормила меня сказками об острой кишечной непроходимости, и я верил, пока не появилась Оксана с фотографиями…

– Откуда они у неё? – Ответ меня не особо интересовал, я тянула время в надежде, что Войнич всё же получит ту не дошедшую ранее эсэмэску.

– И первую, и вторую операции делал её дед, хирург-гинеколог. Он же назначал препараты и контролировал моё развитие. Несколько лет назад старик умер, но перед смертью, видимо, успел поделиться с внучкой некоторыми секретами из личной практики.

– Зачем было её убивать? Не смогли договориться?

Богдан на мгновение закрыл лицо ладонями и тихо произнёс:

– Страшно в один момент потерять всё, чего добивался годами! Я испугался, что из «поющего супермена» превращусь во всеобщее посмешище. Это первое, о чём я подумал, услышав её слова. Даже встречу для передачи денег назначил подальше от дома, в лесополосе, чтобы никого не встретить. Убивать её не собирался, даже не думал об этом. Всё как-то само получилось. Мы сидели в машине, обсуждали детали и никак не могли договориться. Она настаивала на ежемесячных переводах, я же не собирался содержать её всю жизнь. Тогда она сказала, что пойдёт с этой историей на телевидение, там сенсации любят, и выскочила из машины, а я просто включил зажигание, повернул руль и… почувствовал толчок. Очень неприятное ощущение. Оксана лежала на дороге и не шевелилась. Я хотел подойти к ней, но тут из-за поворота появилась другая машина, пришлось срочно уехать. Как потом выяснилось, тот, другой, водитель был пьян, решил, что это он сбил девушку, и спрятал тело в лесу, а её сумочку забрал.

– Сумочку с фотографиями? – уточнила я. – Так это вы разгромили полицейский участок?

– Я должен был уничтожить снимки, а погром – всего лишь прикрытие, чтобы запутать следы.

Связанные руки затекли, запястья болели, время, казалось, остановилось. Взгляд Богдана был отрешённым и пустым. Я испугалась, что от откровений он сейчас перейдёт к более активным действиям и снова прервала молчание первой:

– А потом вы вдруг возненавидели всех блондинок и начали убивать?

Он вздрогнул и отрицательно покачал головой:

– Я не сразу всё осознал. Только через несколько дней понял, чего лишился. Что на самом деле я не урод, а женщина, ошибочно запертая в теле мужчины. Что, если бы Жаклин заботилась о чём-то, кроме собственной внешности, всё могло быть иначе! Я мог бы стать не «поющим суперменом», а просто популярной певицей и быть рядом с любимым человеком. Во всяком случае, у меня тогда был бы хоть шанс попытаться его завоевать.

– Его? – Я вспомнила день рождения певца: слова, жесты, взгляды присутствовавших там людей теперь наполнились новым смыслом. – Ваш любимый человек… Костя?

Он грустно кивнул:

– Все уверены, что я люблю Олесю. Уже не помню, кто автор этой версии, но я её всегда активно поддерживал. Это гораздо лучше правды.

– А Костя знает?

– Нет, конечно, и не узнает. Он считает меня хорошим другом. Это лучше, чем ничего.

Я невольно съёжилась от хлынувших от него потоков тоски и горечи.

Ну раз уж у нас доверительная беседа, почему бы не спросить о главном:

– И всё же почему вы убили Свету, да ещё с такой ужасающей жестокостью?!

Он нахмурился:

– Боюсь, я не смогу этого объяснить. Я знал, что она крутит роман с Андреем, да и другим мужчинам глазки строить успевает. Это раздражало, но не имело особого значения. Но когда эта дрянь стала вешаться ещё и на Костю – сорвался. Я вдруг увидел в ней все самые гадкие черты Жаклин и захотел их уничтожить. Так же, как мать уничтожила ту, кем я мог стать! Это было как вспышка, как сумасшествие! Я убивал с мыслью, что был бы лучшей женщиной, чем она…

Он снова закрыл лицо руками:

– Это было сильнее меня, словно внутри проснулось нечто, дремавшее много лет. В каждом из нас живёт зверь, Злата, даже несколько – гордыня, тщеславие, ярость. Если кормить своего зверя одним лишь отчаянием, однажды он поглотит человека, полностью подчинив себе. Именно это случилось со мной. Второй раз я убил, когда получил от Кости приглашение на свадьбу…

Я покосилась на часы – мы здесь уже двадцать минут. Чем больше времени пройдёт, тем больше шансов, что нас обнаружат.

Продолжаем разговор, лишь бы его внезапное желание исповедаться не пропало.

– А что случилось на вашем дне рождения? – Я чувствовала очень сильные эмоции, словно, отчаяние достигло апогея.

Богдан откинулся в кресле, прикрыв глаза:

– Было так. Я узнал, что Леся и Костя ждут ребёнка… А тут ещё мама со своей «Колыбельной для сына»! Настоящее издевательство! В тот вечер я банально напился, чуть ли не до потери сознания, потому что испугался собственной реакции. А на следующую ночь в «Феерии», едва увидев какую-то блондинку, вспомнил о ребёнке и потерял контроль над ситуацией. Не мог не думать о том, что всё это могло быть и у меня, но уже ничего нельзя вернуть!

– Вряд ли гермафродиты способны выносить и родить ребёнка. Кажется, такие случаи медицине неизвестны.

Он устало провёл ладонью по лбу, откидывая назад светлые пряди.

– Не важно, ребёнка можно и усыновить. Мы были бы хорошими родителями.

– Но почему вы убивали блондинок, ведь Олеся рыжеволосая?

Он не сразу понял вопрос.

– Олеся – мой друг. Она хороший человек, и зла я ей не никогда не желал. Во всём виновата Жаклин. Я ведь уже сказал, что видел в тех девушках её худшие черты… Нет, лично её я трогать не собирался. Не смог бы… Но однажды я обязательно расскажу мамочке, что она сделала! Для неё это будет похуже ножа. Как же – идеальный сын стал убийцей!

– Но пол можно поменять! С вашими материальными возможностями и при современных технологиях это не составит труда!

– Правда? – Его улыбка стала страшной. – Я думал об этом. Даже одну из дурацких маминых визиток почти месяц с собой таскал. Визитку центра пластической хирургии, а потом представил ситуацию… Кем я стану после этого? Трансвеститом, над которым все будут смеяться? И Костя… сейчас мы хотя бы друзья, а потом он будет считать меня извращенцем! Я трус, Злата, я не готов рисковать тем, что имею.

– И что вы собираетесь делать – убивать дальше?

– Надеюсь, нет. Мне кажется, я смирился с тем, что навсегда останусь Богданом, и смогу контролировать себя.

Ну да, конечно, а меня он сейчас по головке погладит и с миром отпустит!

– Пока у вас это не особенно получается! – Я вспомнила ещё кое-что. – А как же Игорь Белявин – жених Оксаны? Он ничего не знал о вашей истории, зачем было его убивать?

– Откуда мне знать, что ему известно, а что нет? Он по пятам ходил за мамой и обвинял её в смерти своей девушки, а потом и шантаж приплёл. Она мне рассказала, даже не подозревая, о чём речь. Что мне оставалось делать?

– И вы нашли самый лёгкий способ решить проблему! Неужели убить человека так просто?!

Он помрачнел и неохотно поднялся из кресла.

– Не просто, Злата, особенно хорошего человека, такого, как вы. Поверьте, я действительно этого не хочу…

– Тогда зачем вы мне всё рассказали? Зачем дали свой волос? Я ведь даже не догадывалась!

– С вашими способностями это был лишь вопрос времени. Я не могу так рисковать.

– И что вы собираетесь делать? Разделаете меня, как остальных блондинок, прямо здесь в доме?!

Он приблизил своё лицо к моему, и я буквально задохнулась от охватившего нас обоих отчаяния.

– Нет. Ножа не будет. Не смогу. Вы не заслужили подобной участи. Но оставить вас в живых – тоже не вариант. Простите, у меня правда нет выбора, – прошептал он одними губами. – Я отнесу вас на кухню и пущу газ. Вы просто уснёте, это не больно.

– И как вы объясните наличие моего бездыханного тела в вашем коттедже полиции? Или труп лично спрячете? – Я балансировала уже где-то на грани истерики и не смогла унять дрожь в голосе.

– Прятать ничего не придётся. В комнате Галины под иконой горит лампадка. Это недалеко от кухни. Никогда не любил этот дом.

До меня не сразу дошёл смысл сказанного, а Богдан, приложив палец к моим губам, шепнул:

– Не бойтесь. Для вас всё закончится раньше, чем начнётся пожар.

Он легко подхватил меня на руки и куда-то понёс. А я вспоминала свой недавний ночной кошмар. Похоже, он был вещим и мне суждено сгореть заживо!

Богдан принёс меня в просторное помещение, уставленное всевозможными кухонными приспособлениями, и, как куклу, усадил на стул.

В кармане моего жакета зазвонил телефон. Мужчина осторожно извлёк его и, нахмурившись, изучал высветившееся на дисплее имя.

– Алан Войнич? – Он удивлённо поднял брови. – Вы знакомы?

Ну наконец-то Чемпион объявился!

– Да, и он знает, где меня искать. Я эсэмэску отправляла.

Богдан покопался в моих сообщениях и прочитал:

– «Срочно приезжай в коттедж Жаклин!» Что ж, значит, придётся немного ускорить процесс.

Он отключил мой телефон, достал из кармана моток изоленты и отрезал небольшой кусок. Это ещё зачем?

Я попробовала снова занять певца разговором:

– А девушка, с которой вы встречаетесь, она что-нибудь знает?

– Какая девушка? – не понял Богдан.

– Инга видела, как однажды ночью к вам приходила брюнетка. – Бред, конечно, но, может, он хоть немного отвлечётся? Увы.

Блондин грустно улыбнулся:

– Вы разве не поняли? Это был я. Переодевался, гримировался и шёл в места вроде «Феерии», где меня бы точно не узнали. Там у меня была возможность хоть немного побыть женщиной. Прощайте, Злата, жаль, что так сложились обстоятельства…

Он заклеил мне рот лентой. Привязал меня к спинке стула, открыл газовые конфорки на большой белой плите и пододвинул меня к ней почти вплотную. Обернулся в последний раз и вышел, погасив свет и плотно прикрыв двери. Телефон тоже унёс.

Прав был Войнич – не умею я защищаться. Да и в людях, как выяснилось, не разбираюсь, экстрасенс называется! Ехала вместе с убийцей и ничего не поняла. Да, чувствовала, что он нервничает, но думала – это из-за Жаклин. Теперь остаётся только сидеть и ждать своей участи. Дом он, конечно, запер, на окнах решётки – отсюда не выбраться. А через несколько минут к неприятному резкому запаху газа присоединились ароматы бензина и дыма. Так вот как он решил ускорить процесс – поджёг дом!

Я откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Газ начинал действовать. Голова кружилась, в висках пульсировала ноющая боль, мысли путались. Страшно не было, я ведь точно знала: смерть – не конец, а всего лишь ещё один шаг на долгом пути перерождений, прощаний и встреч. Только бабушку было жалко… Как она теперь без меня? Да и Войничу придётся жить с грузом вины. Несмотря ни на что, подобной участи я ему не желала.

Темнота внезапно стала гуще, окутала меня мягким ватным одеялом, голова стала невыносимо тяжёлой, вдохи давались с трудом, и я медленно провалилась в манящую, обещающую покой черноту…

Глава 30

Сознание возвращалось медленно, темнота не хотела отступать. Первое осознанное ощущение – свинцовая тяжесть в голове, тошнота и лёгкая боль – болели губы.

Я открыла глаза и тут же зажмурилась от заплясавших перед глазами цветных пятен.

– Злата! Очнись! Ты меня слышишь?! – В лицо плеснули холодной водой.

Я повторила попытку. На этот раз в поле зрения попали нечёткий и расплывающийся перед глазами кусочек звёздного неба и отблески пламени на испуганном лице Войнича. Попробовала пошевелить губами – получилось. Ленту он, наверное, снял, отсюда болевые ощущения.

– Долго же ты ехал, – с трудом выдавила я и зашлась в приступе удушающего кашля.

На глазах выступили слёзы. Тошнота и головная боль усилились. Отравление газом не прошло бесследно.

– Знаю, прости! – Алан осторожно провёл пальцем по моим ресницам, стирая слёзинки, и неловко обнял, повторяя: – Прости!

Меня затопила волна его эмоций: раскаяние, невероятное облегчение, радость.

– М… м… руки больно, ты можешь…

– Да, конечно, сейчас!

Войнич выудил откуда-то небольшой складной нож и разрезал мои путы. Руки спортсмена заметно подрагивали и были покрыты свежими шрамами и порезами. Я только сейчас заметила, что его рубашка местами порвана и тоже в пятнах свежей крови.

– Что с тобой? Откуда кровь?

– Пустяк. Ворота заперты, пришлось через стену перебираться. Пиджак на руки намотал, но всё равно немного порезался.

Пустяк?! Я вспомнила, как выглядит стена при свете дня. Это впечатлило.

– Лез по гвоздям? Ты йог?

– Я дурак, – сухо возразил Алан, пряча взгляд, – прости, что подвёл. Нужно было больше тебе доверять, но я не допускал даже мысли, что Жаклин может быть причастна.

– Она и не причастна, это всё… а где Богдан? Его нужно остановить!

– Не знаю. Когда приехал, его уже не было, из-за ворот валил дым, а ты на звонки не отвечала.

Я машинально повернулась в сторону коттеджа – он был частично охвачен пламенем. От лёгкого движения в висках снова запульсировало, тошнота атаковала с новой силой.

Мы с Аланом сидели почти возле ворот, но жаркое дыхание огня долетало и сюда, наполняя воздух горячей сухостью и запахом гари.

– Как ты узнал, что я тут? Получил сообщение?

– Получил, к тому же Глеб видел, как ты садилась с мужчиной в синюю «девятку». А я в курсе, кто на такой машине с концертов возвращается. Хорошо ещё, он дверь дома не запер, только кухню… видимо, решил, что этого будет достаточно.

– Как ты догадался, что я там?

– Твой телефон лежал возле двери, разбитый. Мне просто повезло.

– Нам повезло. Нужно вызвать полицию и пожарных. Дом может взорваться, газ…

– Не взорвётся. Я перекрыл вентиль на кухне. Громову сейчас позвоню, пожарных вызвал. Что всё-таки произошло? Я ведь толком ничего и не знаю.

– Долгая история, сейчас важно остановить Богдана.

Алан недоверчиво покачал головой:

– Значит, он и был охотником? Невероятно! Мы, конечно, не были особо близки, но мне казалось, я знаю, на что он способен, а на что нет!

– Типичное заблуждение. Человек не всегда знает даже, на что способен он сам, а уж судить о других – верх самоуверенности.

Алан нахмурился, смерил меня строгим взглядом педагога, недовольного поведением ученика, и проворчал:

– Верх самоуверенности и беспечности – садиться в машину к малознакомому мужчине, когда по городу бродит маньяк! Почему ты уехала с ним, не дождалась меня?! Мы так не договаривались!

Ну всё, недолго длилась идиллия – зануда-Войнич вернулся.

– А ты куда пропал? Я тебя не нашла, и телефон был занят, так что сам виноват! Признавайся, ты всё же устроил драку? Мы так тоже не договаривались.

Алан виновато отвёл глаза:

– Прости. Так получилось. Честное слово, я ничего не провоцировал – он сам нарвался.

– Вик? Он хоть жив?

– Конечно. Нос только сломан.

У спортсмена зазвонил телефон. Прослушав полученное сообщение, Алан нахмурился и повернулся ко мне:

– Глеб звонил. Он за мной ехал, но немного отстал, застряв в пробке. Богдан попал в аварию неподалёку отсюда. Съехал в кювет и врезался в дерево. Он мёртв…

Решение пришло быстро:

– Алан, ты здесь раньше бывал? Можно как-то открыть ворота с этой стороны?

– Да. В стене рядом с калиткой есть неприметное углубление. Хочешь открыть для пожарных?

– Хочу выбраться отсюда. Не нужно никому знать, что здесь произошло.

Он растерялся:

– А как же полиция? Нужно рассказать о Богдане!

– Он мёртв и больше никого не убьёт, а у нас нет доказательств. Мои видения к делу не подошьёшь. Пойдём, пока толпа зевак не собралась.

– Но… люди должны знать правду! Особенно родственники убитых девушек!

– И что она изменит, эта правда? Вернёт жизнь тем блондинкам? Нет! Зато представь, что придётся пережить Жаклин и Инге! Я имею некоторое представление о том, каково жить с клеймом «родственница маньяка». Люди начнут в лучшем случае поливать их грязью или преследовать, как в своё время ты преследовал меня!

Алан, не выдержав моего взгляда, отвернулся и молча пошёл к стене.

Он ощупывал её около минуты. Наконец, нашёл что искал, и ворота бесшумно распахнулись, выпуская нас в освежающую ночную прохладу…

* * *

– А я говорю, именно так всё и было! – рассказывала Дарина полушёпотом, бурно жестикулируя.

Мы стояли во дворе того, что когда-то было загородным коттеджем Жаклин Голд. Ворота были открыты, вокруг сновали рабочие и просто прохожие, пожелавшие помочь с расчисткой завалов. Даже журналистов никто не прогонял – они могли фотографировать обуглившиеся стены сколько угодно.

С момента пожара прошло пять дней, а в воздухе всё ещё витал устойчивый запах гари.

Коттедж спасти не удалось, но прилегающая территория не пострадала. Жаклин всё ещё находилась в больнице – после похорон сына ей стало хуже. С ней сейчас была вернувшаяся из Германии Инга. Андрея тоже пока не выписали из инфекционного отделения, так что работой руководили Фёдор и Войнич. Спортсмену, подозреваю, эта роль была не по душе, но он так и не осмелился рассказать Жаклин правду о сыне, а потому отказать ей в небольшом одолжении не смог.

– Ты мне не веришь? – насупилась Даша.

– Верю, тебе приснился сон, что же тут невероятного?

– Он приснился мне за ночь до случившегося! Я видела, как по дороге на большой скорости неслась синяя «девятка». Как перед ней, словно из-под земли выросла Марта, и машина резко слетела с трассы и врезалась в дерево. Это она его убила, Злата! Она, говорю тебе!

– Даш, я ничего не отрицаю, но правды мы в любом случае уже никогда не узнаем.

Рядом с нами остановилась Галина. Она с тоской смотрела на пепелище и причитала:

– Беда-то какая! Сколько горя сразу! И мальчик наш погиб, и дом сгорел! А я как чувствовала. – Она оглянулась на нас, словно приглашая в слушатели, и продолжила: – Роза китайская, что Жаклин посадила, когда Богдан родился, ещё пару месяцев назад чахнуть начала. Я её уже и пересаживала, и удобряла – ничего не помогло. Завяла красавица. Вон она стоит, мы её неделю назад в сад вынесли.

Я подошла к кадке с поникшим гибискусом и провела ладонью по листьям и земле. В растении почти не осталось жизненных сил. Удивительно, оно действительно уходило вслед за тем, для кого было взрощено. От земли шёл характерный специфический холод.

Я невольно поёжилась – вот и причина.

– Галина, вы землю для цветка где брали, не на кладбище, случайно? Земля с могилы домашние растения убивает.

– Да вы что?! – всполошилась женщина. – С какой могилы? Я в саду её выкопала, вон под тем дубом возле беседки!

Мы с Дариной переглянулись и поспешили проститься с женщиной.

– Это то, о чём я подумала? – Глаза Дарины заблестели.

– Не знаю, я мысли читать не умею, но в горшке точно земля с могилы. Войнич, можно тебя на минутку, – подозвала я проходившего мимо спортсмена.

Он должен был только присматривать за ходом работ и отдавать распоряжения, но включился в процесс наравне со всеми. В старой одежде, перепачканный сажей, после всех этих строгих классических костюмов, спортсмен выглядел довольно забавно. И что особенно приятно – в мою сторону больше не косился недобро, не усмехался криво и не грубил. Совсем… ни разу с того рокового вечера.

– Можно и на десять. – Он вытер пот со лба и… улыбнулся. А я невольно напряглась. Эти его улыбки – ещё одно новшество, к которому я пока не привыкла. – Слушаю.

– М… м… только не пугайся, нам лопата нужна и грубая физическая сила, кое-что выкопать.

– Надеюсь, клад? – насторожился Алан.

– Не-а, скелет, – с энтузиазмом возразила Дарина. – Старый-престарый, как в музеях!

Его лицо вытянулось, в голосе зазвучало страдание:

– Опять? Мелихова, ты без них не можешь, что ли?!

– Со мной не соскучишься, правда? Ждём тебя с лопатой возле беседки!

Скелет действительно нашёлся. Мы с Дариной точно знали, кому он принадлежал. Я опустилась прямо на землю и протянула ладонь над останками.

«Ну же, Марта, открой свою тайну, расскажи, чего ты добиваешься!»

Её история была почти зеркальным отражением судьбы Богдана. В семье родился ребёнок-гермафродит. Сороковой год – ни о каких корректирующих операциях тогда и речи не шло. Родители эту физиологическую особенность просто не афишировали, растили отпрыска как мальчика. После войны переехали с ним сюда, в Подмосковье, и жили, как тысячи других простых рабочих семей.

Потом ребёнок стал подростком и буквально на глазах… начал превращаться в девочку – наметилась грудь, появились менструации. Переезжать не хотелось – отец уже был председателем колхоза, вот и придумали они эту историю с дифтерией. Мол, сын умер, его похоронили на родине, а чужую девочку удочерили. Так появилась Марта.

Подмены никто не заметил: Марта к тому времени переболела оспой, и лицо её было обезображено некрасивыми отметинами, отросли волосы, да и не общалась она ни с кем, молча страдая от своей «ненормальности».

Убивать начала по той же причине, что и Богдан: от неразделённой любви и осознания того, что никогда не сможет иметь данного ровесницам – семью, детей, счастье с любимым человеком.

Погибла она нелепо и ужасно – полезла на чердак за сушёными фруктами для компота, упала и проломила череп. Девушка ещё несколько часов была жива, но родители не стали посылать за доктором, аргументируя тем, что на дворе зима, заносы – он всё равно не успеет доехать. На самом деле дочь им, похоже, была в тягость. Отец к тому времени уже выбился в ведущие партийные работники, и слухи о злодеяниях Марты могли плохо отразиться на его карьере. Её постыдная тайна, став известной, тоже сильно усложнила бы им жизнь.

В итоге Марта умерла от кровоизлияния в мозг, не получив необходимой медицинской помощи, и родители похоронили её в саду под дубом. А по посёлку пошли слухи, что девушка пропала.

Какая страшная судьба! Тот редкий случай, когда жалеешь не только жертву, но и убийцу. Вот только зачем Марта являлась Оксане и Свете, я так и не поняла. Если последний сон Дарины был вещим и Марта действительно остановила Богдана сама, единственным доступным ей способом, возможно, это и была её цель – оборвать родовое проклятье, не допустить повторения своей истории.

Наверное, так и было, потому что с тех пор Дарине она больше не снилась.