Текст книги "Загадки литературной сказки"

Глава 2. Страдания по В. Лёвшину

Разговор о забытых сказочниках XVIII века начнём с Василия Лёвшина, практически неизвестного широкой публике литератора, которого уже не первое столетие хотя бы помнят специалисты, о чём говорит несколько диссертаций и статей, посвященных разным аспектам его литературного творчества. Деятельность Лёвшина на ниве русского просвещения весьма разнообразна: писал он и об экономике, и о стряпне на кухне, но мы прикоснёмся в основном к сказочной теме его творчества, остальные обойдём стороной или только едва упомянем.

Василий Алексеевич Лёвшин родился в Смоленске 6(17) августа 1746 года. Древний город, согретый летним солнцем, раскинулся на семи холмах, утопая в зелени садов, а в низине, среди увалов и оврагов, шумел Днепр. Мальчик оказался четвёртым сыном капитана Алексея Денисовича (Дионисовича) Лёвшина (1710–1772), находившегося во время его рождения в очередном военном походе. Мать будущего сказочника и просветителя Елена Егоровна, дочь полковника, в девичестве Клочкова, была второй супругой Алексея Денисовича, но рано умерла, в 1757 году, когда Василию исполнилось одиннадцать лет.

Семья Лёвшиных принадлежала к старинному дворянскому роду Тульской губернии. Род Лёвшиных имел фамильный герб: в верхнем поле – серебряная звезда, а под ней – серебряная луна рогами вверх (так называемый Герб Лелива), в левом голубом поле – чёрный медведь с серебряным мечом в лапах, а в правом красном поле – выходящий левой стороной до половины белый орёл с распростёртым крылом. Щит увенчан дворянским шлемом с короной. Своим родоначальником Лёвшины считали некоего Сувола (Сцеволу) Левенштейна по прозвищу Левша, выехавшего из «немецких земель» (Швабии, юго-запад Германии) с двенадцатью верными рыцарями (ну прямо как апостолы) к великому князю Дмитрию Ивановичу (Донскому) в ноябре 1365 года (согласно «Бархатной книге» и «Общему гербовнику дворянских родов России»).

По легенде, причиной выезда из графства Левенштейнского были гонения на него со стороны Римского папского престола. В Новгороде, по семейному преданию, тот самый беглец – граф Сувол – на вече принял русское подданство и был весьма обласкан новгородцами, в результате чего женился на боярышне Марии Васильевне, взяв за невесту огромное приданое. Красивое семейное предание, передававшееся из уст в уста, – и не более того, но, как ни крути, закреплённое в документах. Знать со всего мира любила подчёркивать своё нездешнее происхождение, как и русские дворяне, впрочем…

Поведав такую интересную историю, которая попала во многие родословные документы и публикации о Лёвшине, сейчас немного разочаруем читателей. Н. В. Мятлев в своей статье о происхождении рода Лёвшиных приходит к следующему выводу: «Никакого подтверждения в летописях или иных достоверных источниках эта легенда о происхождении Лёвшиных не находит и, вероятнее всего, возникла не раньше конца XVII века, а потому… должна быть признана фантастической и совершенно отвергнута» (Родословная легенда Лёвшиных // Известия Русского генеалогического общества, вып. 2, отд. 1, с. 35–36).

Однако, как ни крути, Лёвшины, даже несмотря на их отечественное происхождение, верой и правдой служили Русскому государству: участвовали в отражении набегов и в походах против татар. Так, белёвский воевода Семён Семёнович Лёвшин в 1536 году самолично убил татарского царевича Ахмета в битве под селом Темрянь, о котором мы поговорим ещё не раз. Но через два года сын воеводы Данило Семёнович Лёвшин был сражён в жестоком бою, там же, при отражении очередного набега. Опричниками Ивана Грозного числились Василий Семёнович и Никита Яковлевич Лёвшины (1573). Во второй половине XVII века многие Лёвшины были при царском дворе стольниками.

А в 1614 году первый царь из Романовых, Михаил Фёдорович, за исправную службу пожаловал Ивану Даниловичу Лёвшину (пращуру нашего героя) половину села Темрянь в том самом белёвском уезде, где их предки служили не жалея головы. Афанасий Иванович Лёвшин (прапрадед В. А. Лёвшина) служил верой и правдой, будучи воеводой в Белёве в 1618–1619 годах. Отец же В. А. Лёвшина, Алексей Денисович, тянул армейскую лямку в русской армии. В 1756 году в чине полковника он вышел в отставку, а в 1772-м скончался, побыв белёвским воеводой; погребён в Темряни. Он был трижды женат, имел двенадцать сыновей и одиннадцать дочерей.

* * *

Будущий литератор родился в годы царствования Елизаветы Петровны, дочери Петра I, и, как мы говорили, рано потерял мать, ещё в 1757 году. Впечатлительный мальчик, видимо, сильно переживал утрату. Отец уже находился в отставке и вскоре вновь женился. Образование Лёвшин получил, скорее всего, домашнее, что для того времени было нормальным явлением. Не исключено, что его, как и будущего просветителя Н. И. Новикова, русской грамоте обучил какой-то дьячок. Судя по тому, что он хорошо знал иностранные языки, вероятно, учителем у него был немец – ими, искателями счастья на далёкой чужбине, в то время была наводнена Россия. Вспомним, например, про не раз описанных в литературе домашних учителей В. Жуковского или Л. Толстого. Быть может, с маленьким Васей занимался сам отец, и, видимо, в семье было немало книг, в том числе рукописных повестей, былин, о пропаже которых при пожаре Василий Алексеевич будет позже не раз вспоминать.

Полученное даровитым мальчиком образование было обширным и разносторонним, что впоследствии позволило ему исполнять обязанности судьи, секретаря, управлять имением, переводить иностранные литературные произведения с немецкого, французского и итальянского. Да и в армии Лёвшин служил при штабе и, самое главное, занимался литературным творчеством и различными прикладными науками. Также не исключено, что он много раз бывал на представлениях в домашних театрах, которые в то время устраивали богатые помещики у себя в усадьбах, после чего сохранил на всю жизнь любовь к театру и драматургии. Лёвшин оказался ровесником плеяды выдающихся деятелей России XVIII века: просветителя, журналиста, книгоиздателя Н. И. Новикова (1744–1818), писателя-сатирика Д. И. Фонвизина (1745–1792), писателя и мыслителя А. Н. Радищева (1749–1802), философа и драматурга П. С. Батурина (около 1740–1803), не раз упомянутого нами А. Т. Болотова.

* * *

Новоиспечённая, во многом непонятная для простого народа дворянская культура в XVIII веке постепенно распространялась из обеих столиц, охватывая все уголки страны и проникая в каждую семью: и в знатную, ведущую свой род от самого Рюрика, и в крестьянскую. Детство недорослей из служилых и помещичьих семей проходило в атмосфере усиленно насаждаемой светской культуры, заимствованной у Западной Европы, непременно с немецким языком, а со времён Екатерины II – и с французским. Со Святой Русью, считай, было бесповоротно покончено, хотя стоит отметить, что даже ярый прозападник Пётр I понимал отличие своей посконной родины от просвещённого Запада, уже тогда рядившегося в одежды праведника и учителя. Та свежеиспечённая культура во многом определяла взгляды и настроения, вкусы и моду, просветительский тип сознания подрастающего поколения, о котором особенно пеклась Екатерина II. Становление личности писателя В. А. Лёвшина проходило в русле формирования «независимых, оригинальных, свободных личностей», родившихся в 20-50-х годах XVIII века. Однако следует отметить, что белёвский просветитель до самой смерти сохранил искреннюю веру в Бога.

* * *

Всю жизнь, за исключением восьми лет армейской службы, В. А. Лёвшин провёл в своём имении – в селе Темрянь Белёвского уезда Тульской губернии. Поговорим немного об этом, ныне полузабытом, месте с разбитой просёлочной дорогой, редко навещаемой грейдером, с разрушенной кирпичной церковью и навеки исчезнувшим барским домом семейства Лёвшиных, где теперь лишь в тёплое время года можно встретить отдыхающих дачников. Впервые мы посетили Темрянь на майские праздники в 2022 году. Расспросив жителей, выяснили, что ныне в селе старожилов практически не осталось, все разъехались или умерли, а из местных обитателей есть лишь одна пожилая женщина, но, к несчастью для меня, редко посещавшая свой дом в селе, на родине умершего мужа.

Родовое гнездо Лёвшиных находится всего-то в шести верстах от Белёва, на правом берегу Оки, ближе к реке. На речке Темрянке были устроены два пруда. Помещики жили в каменном доме, что большая редкость для того времени. Дом окружал большой сад, а с холма открывался вид на Оку, пойму, простор лугов и лесов. Кстати, в двенадцати верстах от поместья, на другом берегу Оки, находилось село Мишенское (а по прямой будет едва ли более пяти), где в господской усадьбе отставного секунд-майора Афанасия Ивановича Бунина Елисавета Турчанинова, она же турчанка Сальха, вьюжной зимой 1783 года родила не кого иного, как будущего поэта Василия Андреевича Жуковского, бесспорно, вошедшего в сонм русских литературных классиков, одного из основоположников романтизма, переводчика поэзии (как-никак автор классического перевода гомеровской «Одиссеи») и прозы, литературного критика, педагога, мнившего себя учеником Η. Μ. Карамзина, участника литературного объединения «Арзамас», литературного наставника А. С. Пушкина.

Продолжая тему белёвских уроженцев, отметим, пожалуй, ещё два имени. Первое золотыми буквами написано на скрижалях народной культуры России – Пётр Киреевский, писатель, фольклорист, мыслитель, который, например, в отличие от советских историков, чьи суждения и поныне встречаются в книгах и учебниках, считал, что «Пётр I, пресекший преемственное развитие русского народа, подчинивший церковь светской державе и положивший начало отпадению образованных классов от народного ствола, причинил величайший вред России». Как бы сумасбродно это ни звучало, повторим: со времён первого императора России образованный класс говорил на немецком, а ближе к концу столетия в моду вошёл французский, и нам ещё крупно повезло, что бабушка научила маленького Сашку Пушкина русскому языку.

Второе имя – Зинаида Николаевна Гиппиус, поэтесса и писательница, тоже баловавшаяся сказками и также родившаяся в городе над Окой. Она в октябре 1917 года напишет провидческие строки в знаменитом стихотворении «Веселье»:

 
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!
 

* * *

Уездный Белёв, расположенный на левом высоком берегу Оки, в XVIII веке был оживлённым городом с 15 церквями, двумя монастырями, семинарией на сто шестьдесят учеников. В городе было 46 каменных и 1008 деревянных домов, 36 улиц и переулков. В нём жили полторы тысячи мещан, около тысячи купцов и семьдесят мастеровых, умевших «сверх обыкновенных ремёсел» делать столовые ножи «самой лучшей работы». Город фактически был торговой столицей Тульской губернии: к примеру, купцов там проживало поболее, чем в самой Туле. Это было связано с тем, что через Белёв осуществлялась бойкая торговля тульским хлебом. Пшеницу, рожь, овёс свозили на здешнюю пристань и стругами по реке вывозили в различные области России. А по весне, по ещё полноводной Оке, сюда прибывал и хлеб из чернозёмной Орловской губернии.

Сохранилось в опубликованной в 1858 году книге «Белёвская вивлиофика» «Описание г. Белёва и Белёвского уезда… 1792». В нём содержатся сведения о Темряни конца XVIII века. Село было небольшим – всего-то 37 дворов. Там проживали сто пятьдесят душ мужского пола и сто двадцать пять – женского. Усадьба Лёвшиных занимала 27 десятин, пашня – 166 десятин, покосы – 53 десятины. Самую большую площадь в имении имел лес – в 541 десятину, – который сохранился до настоящего времени. Всего братья владели 820 десятинами земли. Рядом проходила большая дорога из Белёва в Чернь. В селе была каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы, стоял каменный барский дом с примыкавшим к нему плодовым садом. Усадьба была добротной и зажиточной, во всём уезде было только десять каменных господских домов и из 218 церквей – лишь двадцать две каменные. Стоит добавить, что земли в уезде не отличались плодородием, в отличие от чернозёмной части Тульской губернии, потому и урожаи были скромные, на что неоднократно жаловался писатель.

* * *

С девятнадцати лет В. А. Лёвшин находился в армии. Сначала, с 1765 года, он служил в Новотроицком кирасирском полку, а позднее, с 1768 по 1773 год, – в штабе генерал-майора Давыдова в качестве адъютанта. Он поступил в армию, когда Семилетняя война (1756–1762) с победными походами русских войск в Европу закончилась. Ему пришлось принимать участие в русско-турецкой войне (1768–1774) и в малоудачной для русской армии кампании 1769 года, но в сражениях юный офицер не участвовал. В армии младой и, главное, небогатый дворянин, живший на жалованье, столкнулся с негативными сторонами воинской жизни…

Военная служба в мирное время, при самозваной императрице Екатерине II, приобрела совсем особый характер, она сделалась не столько службой, сколько светским времяпрепровождением, и не только в гвардейских полках. Офицеры изо всех сил старались превзойти друг друга в роскоши и весёлых кутежах, жить на широкую ногу: держать карету, много прислуги, роскошную квартиру – всё это было для каждого из них практически обязательно. Мог ли молодой офицер Лёвшин соответствовать этим правилам?

Навряд ли. Но он удержался от соблазнов и стал усердно заниматься чтением и дополнять своё образование.

Здесь кроется одна из загадок литератора, ведь Лёвшин мог бы не связывать свою жизнь (всё же целых восемь лет!) с армейской службой, ибо в 1762 году появился знаменитый «Манифест о вольности дворянства», который освобождал дворян от обязательной государственной службы и, кстати, от телесных наказаний (а до этого дворян пороли как миленьких). Правда, дерзкие гвардейцы быстро отплатили своему освободителю и свергли законного императора, посадив на трон его жену-немку…

Но вернёмся к Лёвшину. По всей вероятности, он отправился на военную службу по настоянию отца либо по собственному желанию, не желая находиться в Темряни, ведь отец к тому времени вновь женился.

В. А. Лёвшин вспоминал позднее, что всякий благородный и хорошо воспитанный человек не может долго находиться в армии, преследуемый «лютостью, невежеством и наглостью» полковых начальников, но, согласно его родословной, опубликованной им в 1812 году, которая приводится ниже почти полностью, он уволился с армейской службы по состоянию здоровья.

«Василий Алексеевич, четвёртый сын Алексея Дионисовича от второй его супруги Елены Егоровны, родился в 1746 году, Августа б дня в городе Смоленске во время похода родителя его с полком в Ляфляндию, в службу вступил 1765 год, продолжал оную сначала в Армии в бывшем Новотроицком кирасирском полку, находился в походе против турок в первую кампанию с 1769 года, и дослужась порутчичьего чина, за приключившеюся ему болезнью перешёл в штатскую службу, по которой производим был чинами до надворного советника; в 1803 году по имянному его величества государя императора Александра I Указу определён к делам, особенно от его величества препорученным действительному камергеру и статс-секретарю Александру Александровичу Витовтову, при которых и поныне (по 1812 год) состоит, получая жалованья из императорского кабинета по 2000 рублей в год. Склонность его к словесным наукам и притом к опытам по экономической части сопровождала его во время служения: свободные его часы, остающиеся от должности, были сему посвящены и приносили ему услаждение. Приобретённые им познания от всегдашних занятий частью хозяйственною были причиною, что в 1793 году Октября 29 дня избран он в члены императорского Вольного Экономического Общества С. Петербургского, по которому в последствие отправлял должность непременного секретаря, и избран в непременные члены комитета; в 1795 году избран он в почётные члены королевского саксонского экономического общества.

1803 года июля в 7 день его императорское величество Александр I, милосердный покровитель наук и полезных трудов, возложил на него орден святыя Анны 2-го класса…

В 1804-м году марта 15 дня по высочайшему имянному его императорского величества указу произведён он в коллежские советники…

В том же году избран он в С. Петербург установленного по высочайшему соизволению Филантропического общества в члены, в котором 1795 год заседал старшиною, а потом исправлял звание непременного секретаря.

1806 года избран он в члены Италианской Академии Наук, имеющей пребывание своё в Неаполе.

В 1808 году избран в члены императорского общества Испытателей природы, основанного при Московском Университете.

По разным случаям сей Василий Алексеевичь удостоился пожалован быть от его императорского величества в разное время пятью бриллиантовыми перстнями; от Императорского Вольного Экономического общества получил семнадцать золотых и четыре серебряных медали, как за решение задач, предложенных оным обществом, так и по другим случаям и между прочим при коронации государя императора Александра I-го получил по имянному его величества повелению одну золотую медаль.

1810-го года июля 28-го дня государь император Александр I, продолжая монаршее своё благоволение, возложил на Василия Алексеевича орден св. Владимира 4-й степени…»

* * *

Но так случилось, что в 1772 году в Белёве бушует страшный пожар, сгорает более 70 домов. И в тот же год отец Василия Алексеевича умирает и оставляет сыну небольшое наследство. Заметим, что А. Д. Лёвшин в 1756 году по указу Елизаветы «за болезнию отставлен из воинской службы, с награждением за тридцатилетнюю службу полковничьего чина». Вот так Василию Лёвшину, правда, совместно с братом, перепало более пятисот душ крепостных обоего пола в Тульском и Калужском наместничествах. Также родовой Темрянью два брата, Василий и Николай, владели вместе с 1773 года. Как видно, писатель был всё же мелкопоместным небогатым помещиком, ему приходилось искать сторонние заработки и фактически на них содержать свою немаленькую семью…

Получение наследства позволило В. А. Лёвшину в 1773 году немедля выйти в отставку в чине поручика. Приблизительно в это же время и в таком же малом чине оказался в отставке и будущий издатель и журналист Н. И. Новиков. В своё время такая же судьба ожидала и Η. Μ. Карамзина. Кроме официальных причин выхода в отставку В. Шкловский предполагает, и с ним трудно не согласиться, что оттолкнуло Лёвшина от военной службы прежде всего столкновение интересов его как мелкопоместного дворянина с крупным дворянством внутри самой армии. Об этом мы узнаем из одного отрывка, запрятанного в «Русские сказки», как прячут контрабанду в двойное дно сундука.

«…Лютость и невежество, во зло употребляющие установленные от премудрых государей военные законы, и предводительствуемая тем наглость полковых начальников казались мне удобными выгнать в отставку всякого благорождённого и хорошо воспитанного человека. Молодой господчик, возрастший посреди нежной роскоши, не знающий ни о чём, кроме мод и ветреных нравов, кои занял он у француза своего учителя, чрез знатных родственников вдруг получает полк. Не ведая нимало военной должности, думает, что необходимо надлежит приучить воина знать вкус в нарядах, бить оного за то, есть ли время зимы в платье, сшитом покроем иностранным, изнуряемый строгостию хлада согнётся, не понимая того, что всякая одежда должна согласоваться климату; неровно напудренная голова есть у него преступление, заслуживающее изувечение» (ч. VII, с. 137–138).

Эта обида сделала небогатого дворянина чувствительным и к положению солдата:

«…За малую ошибку, которая иногда в том состоит, что несогласна с его нравом, ругает их как скотов. С гордостию обыкновенно сообщается ненависть, а от них происходит безчеловечье, вымыслившее неслыханное доселе наказание, по полторы тысячи ударов палкою, что никогда и над осуждёнными на смерть не чинят; у них сие обычайное воину за малую нечистоту оружия или иное маловажное преступление. Офицер же добронравный, не подражающий сим тиранствам и соблюдающий здоровье подчинённых воинов к пользе государства, бывает называем дураком, не знающим должности, лишаем чина, выгоняем из полку. Дворяне, видя нещастный пример своих собратий, оставляют службу, и на их места одобряются подражающие намерениям своего начальника; отчего происходит, что в больницах бывает вдруг по триста больных; и в случае брани выходит полк, изображающий более дряхлость, нежели мужество, долженствующее сносить трудность похода, и казать в сражении силу тогда, как переломанные кости велят им охать и падать от изнурения» (ч. VII, с. 138–140).

Сам мелкопоместный дворянин, он же офицер в строю, испытывает притеснения. Полковой начальник заставляет его одеваться по-щегольски.

«…На что вычитывает у них из жалованья деньги, так что у иного останется за вычетом в треть только рубли по четыре на содержание, то можно ли недостаточному, живущему на одном жалованье, проживать сею суммою?» (ч. VII, с. 140).

И мелкопоместный дворянин уходит из армии. Начальник «за малую погрешность не токмо обругает его, как лошадь, но лишит и чина: потому что право одобрения на оный имеет в руках своих» (ч. VII, с. 143). Такое положение дел заставляло мелкопоместного дворянина либо терпеть превратности судьбы и стараться подняться по служебной лестнице, либо уходить в отставку.

Наконец-то оказавшись в родной Темряни, В. А. Лёвшин с головой погрузился в усовершенствование своего хозяйства и занялся литературной деятельностью – и в том, и в другом одинаково преуспел. Решающее влияние на определение творческих интересов отставного поручика оказали столичные литераторы 70-х годов XVIII века: Н. И. Новиков, Ф. П. Ключарёв, Н. М. Карамзин и другие. В. А. Лёвшин стал одним из активных членов «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг» (1768–1783). Это было объединение переводчиков, в котором состояли выдающиеся литераторы и учёные тогдашней России: И. Ф. Богданович, Я. Б. Княжнин, Я. П. Козельский, А. Н. Радищев, С. Я. Разумовский и другие. Всего в «Собрании» участвовало более ста переводчиков. Они подготовили к изданию 112 книг за 15 лет, в том числе книги знаменитых французских энциклопедистов. Просвещённый круг, в котором оказался белёвский дворянин, произвёл на него огромное впечатление. Особенно большое влияние на В. А. Лёвшина оказал Николай Иванович Новиков, имевший активную просветительскую позицию – он стал единомышленником просветителя.

* * *

Н. И. Новиков в последней трети XVIII века оказался центром всей просветительской среды в России, а главное, активно её формировал и расширял её границы. Не станем уделять много внимания фигуре Новикова, писателя и философа, бесстрашного полемиста и деятельного издателя: о нём достаточно упоминаний в различных литературных источниках. Своей работой Николай Иванович обогатил русскую культуру публикациями древних рукописей, изданием первого в России «Опыта исторического словаря о российских писателях», переводами трудов европейских философов – от античных до современных Новикову просветителей, энциклопедистов и английских материалистов. А. С. Пушкин справедливо заметил, что Новиков «подвинул на полвека образованность нашего народа».

Главное, деятельность просветителей способствовала тому, что в русском обществе в конце XVIII века стало принято читать книги, журналы и газеты, ходить в театр, слушать музыку. Новиков издавал доступную по цене, интересную широкому кругу читателей литературу: романы, сборники сказок, письмовники, песенники, книги прикладного, практического характера, содержащие основные сведения о торговле, сельском хозяйстве, быте, всякого рода «руководства, лечебники, травники». Книга стала помощником в постепенном усвоении знаний других народов в разных областях жизни, способствовала избавлению российского общества от средневековой замкнутости.

Принадлежность к кругу деятелей просвещения обусловила интерес В. А. Лёвшина к масонству, о чём мы упомянем, чтобы не оставлять недомолвок, которыми могут воспользоваться нынешние сторонники теории заговора. Не только он, но и многие мыслящие люди второй половины XVIII века, в том числе деятели культуры: например, Н. И. Новиков, вначале не придававший значения масонскому движению, но со временем поменявший своё мнение, – искали в нём пути к общественному и нравственному совершенствованию. Тогдашних масонов объединила неудовлетворённость нравственным и политическим состоянием общества. Лёвшин принадлежал к левому крылу масонов, что доказывало его связь с либерально настроенным дворянством. Они исповедовали веру в возможности разума, в демократические идеи равенства людей перед природой, законом. Пушкин в своей статье «А. Радищев» писал о масонах так: «В то время существовали в России люди под именем мартинистов… странная смесь мистической набожности и философского вольнодумства, бескорыстная любовь к просвещению, практическая филантропия ярко отличали их поколение».

* * *

Русская жизнь в то время представляла собой весьма пёструю картину, особенно в столичных городах, где соседствовали внешний лоск и стремление к европейской образованности, увлечение новыми идеями французских энциклопедистов и мыслителей и крайнее невежество, распущенность и грубость нравов, суеверия, ханжество, жестокость по отношению к крепостным. По воспоминаниям современников, например статс-секретаря императрицы Екатерины II А. М. Грибовского, немногие даже из сиятельных вельмож хорошо знали русскую грамоту, что из всех них только князь Григорий Потёмкин и граф Александр Безбородко владели русским правописанием.

Вернёмся к литературе. Ещё в 1773 году, то есть в год выхода Лёвшина в отставку, в типографии Московского университета (заметим, самой крупной в Москве) печатается его дебютная книга «Загадки, служащие для невинного разделения праздного времени», а уже через пятнадцать лет он стал автором целого ряда прозаических произведений, а также басен. Через два года после выхода книги загадок молодой литератор обращается к собственному художественному творчеству и в 1775 году в духе зарождающегося в России сентиментализма пишет «Утренники влюблённого», как он сам отмечал, первый опыт сочинения о любовных чувствах. Книга была посвящена будущей жене и состояла из шести утренних монологов молодого человека, разлучённого со своей любимой, и из четырёх нравоучительных писем – «утренников», адресованных «легкомысленной» женщине, где автор касается щекотливых вопросов измены и ревности, супружеской любви. Современный исследователь А. Курилов в своей статье о Лёвшине определяет, что сочинение написано хорошим языком и является ярким образцом нашей ранней сентиментальной прозы, и если бы молодой литератор пошёл этой стезёй, то слава первого сентименталиста могла по праву достаться ему, а не Карамзину.

Всё это поставило молодого литератора-сентименталиста в один ряд с создателями русской демократической литературы конца века. Он примкнул к писателям-разночинцам М. Д. Чулкову, М. И. Попову и Ф. А. Эмину. Последний и сам отметился на ниве сентиментализма в 1766 году в «Письмах Ернеста и Доравры». Деятельность этой группы литераторов имела своей целью просветительство и критику дворянства, а также служила для них источником средств к существованию.

Не исключено, что чувственная и дышащая любовью книга не подвела её создателя, и в 1776 году В. А. Лёвшин женился на дочери надворного советника С. Л. Казаева – Федосье Степановне Казаевой. На следующий год белёвское дворянство выбрало его заседателем уездного суда на 1777–1779 годы, а после и судьёй. Но Лёвшин не замкнулся в семейном и служебном кругу, а продолжал активную творческую работу: начал подрабатывать переводами в качестве члена «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг», куда был принят по рекомендации Н. И. Новикова. Отметим, что переводческая деятельность Лёвшина, а переводил он с немецкого, французского и итальянского, не прекращалась до последних дней его жизни, но и её ему приходилось постоянно совмещать с собственным творчеством, службой и управлением имениями, пусть и небольшими, но всё равно требовавшими к себе внимания. В лице Лёвшина мы видим государственного служащего, переводчика, писателя и хозяйственника-экономиста, а ещё отчасти фольклориста – данной деятельностью он также занимался. Всё это позволило в полной мере проявить и реализовать «склонность его к словесным наукам и притом к опытам по экономической части».

* * *

В то время, когда молодой литератор из-под Белёва выходил на литературную тропу, в России господствовал классицизм, основы которого в первой половине века заложили российские просветители А. Кантемир, В. Тредиаковский, М. Ломоносов, тем самым способствуя культурному развитию общества и созданию национального искусства. Но со временем классицизм стал уводить литературу всё дальше от действительности, сделав её антииндивидуальной. К тому же в литературе классицизма главное – поэзия, потому его сторонники относились к зарубежным и первым русским бытописательным романам и повестям с пренебрежением, а порой и с прямым осуждением, объявляя прозу «презренной».

Однако в 60-е годы массовый демократический читатель проявлял интерес именно к повествовательной литературе на русском языке. Образованное дворянство также зачитывалось европейскими романами, но в подлиннике: на немецком или французском языке. В. А. Лёвшин сам мог наблюдать страсть мелкого провинциального дворянства, купечества, мещанства, грамотной верхушки крестьянства к бытовавшим тогда рукописным повестям и романам. К этому массовому читателю было обращено творчество писателей-разночинцев Ф. А. Эмина, М. Д. Чулкова и других литераторов.

Но оригинальных прозаических произведений в русской литературе пока было слишком мало. Поэтому отечественные литераторы, что отважились писать прозу и желали удовлетворить всё возрастающий спрос «третьего сословия» на национальную книгу, начали массово переводить европейские повести и романы. В период 60-80-х годов на книжном рынке появились переводы почти всех выдающихся произведений античной и западноевропейской литературы. На неискушённого читателя обрушился поток переводных плутовских, авантюрных, политических, нравоучительных и, наконец, новомодных сентиментальных сочинений. А первое место по количеству переводов занимали сочинения Вольтера. Широкому знакомству с работами этого автора и французских энциклопедистов российский читатель обязан упомянутому нами «Собранию, старающемуся о переводе иностранных книг». Оттого книгами французских просветителей торговали не только в книжных лавках, их даже пытались продавать как горячие пирожки – вразнос на улицах Петербурга. Этим занимались писатели, актёры, известные сановники, такие как И. А. Алексеев, С. И. Гамалия, И. А. Дмитриевский, А. М. Кутузов, М. И. Попов, А. Н. Радищев и другие.