Текст книги "Загадки литературной сказки"

Глава 3. Михайло Чулков и Михайло Попов

«Биография Михайлы Чулкова до сих пор была темна. Светлые её места состояли из ошибок», – писал Виктор Шкловский, один из главных исследователей творчества Чулкова, Лёвшина и Попова. Что ж, попробуем… Итак, Михаил Дмитриевич Чулков родился, вероятно, в Москве 8(19) ноября 1744 года или, по данным того же Шкловского, в 1743 году, умер 24 октября (4 ноября) 1792 года, немного не дожив до полных сорока восьми или сорока девяти лет (последняя цифра указана родственниками на табличке для памятника, которая сохранилась, – следовательно, Шкловский прав). Русский писатель, этнограф и фольклорист, издатель, историк, экономист.

Михайло Дмитриевич родился в Москве, в семье солдата московского гарнизона. По всей видимости, мальчик от природы был смышлёный и любопытный, и, судя по публикациям в журнале «И то и сё», грамоте его выучил русский учитель, после чего «начал он прилежно и неусыпно к чтению духовных книг и, что ему казалось примечания достойного, выписывал он на бумажку». Несмотря на излишне строгое воспитание, будущий литератор попал в разночинское отделение гимназии при Московском университете (1755–1758), учился хорошо и потому оказался в списке учащихся, представленных к награждению. В гимназии студентов только подготавливали к обучению в университете, маловероятно, что Чулков затем слушал лекции профессоров Московского университета по «словесным наукам». Видимо, это легенда, придуманная самим литератором для поднятия своего реноме. Кстати, учился он вместе с братьями Фонвизиными и Н. И. Новиковым.

В годы учёбы Михайло, будучи статен и хорош собой, принимал участие в студенческих спектаклях университетского театра, и вот уже с середины 1761 года он – актёр придворного российского театра в Петербурге. Чиновничья карьера М. Д. Чулкова началась в 1765-м, когда он попал на придворную службу лакеем, затем стал камер-лакеем и придворным квартирмейстером, даже некоторое время находился при наследнике престола Павле. В 1770 году Чулков поступил на государственную службу, став коллежским регистратором в сенатской канцелярии. В 1771-м он перешёл в Герольдмейстерскую контору в чине регистратора. К этому времени судьба самого Чулкова изменилась, и он из литераторов, кормящихся от пера, превратился в учёного-чиновника, сделался чем-то средним между приказным и исследователем. В 1772 году Чулков благодаря покровительству генерал-прокурора князя А. А. Вяземского и вице-президента коммерц-коллегии Н. И. Неплюева был определён в коммерц-коллегию секретарём, где прослужил до 1779 года. Позже его повысили. Он приступил к работе в Главном магистрате в чине коллежского асессора, где дослужился до чина надворного советника, и к солдатскому сыну стали обращаться «ваше высокоблагородие».

* * *

Литературная и издательская деятельность Чулкова началась во второй половине 1760-х годов. В это время он создаёт много художественных произведений, выпускает четыре сборника рассказов и сказок. 1 февраля 1766 года двадцатиоднолетний придворный лакей Чулков подаёт в канцелярию Академии наук «доношение» о напечатании в академической типографии сочинённой им книги «Пересмешник, или Славянские сказки» тиражом 600 экземпляров. Но книги получил не он сам, а Н. Новиков, который в те годы уже занимался книгоиздательством и книжной торговлей. Книга Чулкова имела громкий успех. К концу 1766 года была напечатана и вторая часть «Пересмешника». Ещё в предисловии к первой части Чулков указывает, что книгу выпустил, не чтобы прославиться, а чтобы выучиться на своих ошибках, извиняется, что использовал «несколько чужих слов», и указывает, что есть у нас сочинители, которые русскими буквами изображают французские слова, и такие книги непонятны тем, кто учился на медные деньги, и о своём собственном низком происхождении.

В сборники Чулкова входили русифицированные рыцарские поэмы, восточные сказки с установкой на развлекательность, что отличало данные тексты от набившей оскомину читателям литературы классицизма. Видимо, это были одни из первых литературных сказок, на основе которых автор пытался создать новый жанр. В 1783–1785 годах выходит второе издание «Славянских сказок», а в 1789-м – третье. Профессор Д. Д. Благой так писал об авторе сборника: «М. Д. Чулков был первым, кто вывел „истории“ и „сказки“ из устного и рукописного бытования и, причудливо сочетая их с мировой литературной традицией, возвёл в степень литературы».

О книге заговорили повсеместно, успех «Пересмешника» был ошеломляющим. Да и как тут промолчишь, коли повествование затеяли два молодых повесы, по очереди рассказывающих диковинные истории: один – житейские, бытовые, игривые, порою в духе «Декамерона», другой – волшебные, где герои то и дело сталкиваются с чудовищами и, разумеется, одолевают оных. Видимо, Чулков недаром зачитывался в юности волшебными богатырскими повестями о Бове Королевиче, Еруслане Лазаревиче и Фроле Скобееве, не зря, по его собственному утверждению, он сорок раз переписал повесть о Бове.

* * *

В феврале 1767 года Чулков, будучи уже придворным квартирмейстером, подал прошение о напечатании «Краткого мифологического лексикона». Книга была издана, однако автор не рассчитался с типографией. В этом труде автор объясняет происхождение имён и термины из греческих, римских, славянских мифов и легенд. Его предуведомление достаточно лаконично: «Краткий сей Лексикон предприял я собрать с тем, чтоб услужить моим одноземцам тем, которые не знают иных языков, о пользе же ево говорить почитаю я за излишнее; ибо они сами, употребляя ево в нужных случаях узнают, сколько он потребен».

Отметим, что в следующем году Михайло Попов, без которого не обойдётся наш рассказ, будучи литературным сотрудником Чулкова, как, впрочем, и Новикова, выпустил «Описание древнего славенского баснословия».

Третья часть вышла в начале 1768 года, четвёртая – в том же году. Пятый его сборник, наполненный патриотическим чувством, увидел свет только в 1789-м под названием «Пересмешник, или Славянские сказки» (первые четыре – 1766–1768). В своих рассказах, написанных на основе народного творчества, Чулков попытался отразить повседневную жизнь России, чтобы заинтересовать читателя. Кстати, рассказ «Горькая участь» (1789) содержит первые признаки привычного для нас детективного сюжета. В нём описывается расследование убийства крестьянской семьи. Современный исследователь Константин Ситников назвал «Горькую участь» первым образцом детективного жанра не только в отечественной, но и в мировой литературе.

* * *

«Пересмешник» – книга пёстрая, она содержит в себе рыцарские романы со сравнительно небольшим количеством волшебных элементов, плутовские новеллы, очень умело написанные, и маленькие бытовые повести. Сюжеты часто заимствованы – например, из «Декамерона». Книга разбита на вечера, и одна повесть перебивает другую. В плутовских повестях автор часто останавливает действие, чтобы дать характеристику героям, причём эти герои потом не используются в действии, то есть здесь мы имеем плутовской роман с бытовыми элементами, роман нравоучительный, созвучный времени. В книге есть и длинные вставки из рыцарских романов, правда, довольно сильно изменённые. В них меньше описаний турниров, больше мифологических примечаний и приключений в домах первосвященников, причём они напоминают хорошо знакомых Чулкову протопопов и протопресвитеров.

Имеются указания всем известных мест, достопримечательностей: к примеру, дуб, росший под Москвой.

Для Чулкова часто важен не сам сюжет, а эпизод, шутка, острое слово. Язык «Пересмешника» по меркам того времени весьма весёлый, пересмешливый, употребляющий перифразу и тут же её разгадывающий: «Вдруг остановил его по голосу человек, а по платью пылкое животное; наследник покойного Меркурия, а именно скороход…» (ч. III, M., 1789, изд. 4-е). Автор демонстративно употребляет старые приёмы описания и одновременно их пародирует. В последнем томе материал более архаичен, чем в первых, – там встречается больше чудес и всевозможных волшебников.

Имеются, правда, у Чулкова настойчивые попытки создать характер своих героев. Особенностью народной волшебной сказки было то, что у героя отсутствовала какая-либо заслуга – он просто преодолевал одно препятствие за другим. Михаил Дмитриевич же под влиянием современной иностранной литературы пытается несколько оживить эту схему, тем самым создавая элементы литературной сказки. У него герой побеждает благодаря тому, что сам догадался завязать себе глаза, поэтому он и не был прельщён необыкновенной красотой волшебницы, которая стала помехой на его пути.

Кончается «Пересмешник» двумя однотипными повестями: «Пряничная монета» и «Драгоценная щука». В первой, после длинного рассуждения, описывается хитрость одного мелкопоместного дворянина Фуфаева, который, прослужив в армии тридцать лет, прикупил к двадцати пяти душам ещё девятьсот пятьдесят и построил в своём имении винокуренный завод. Таким образом он обошёл привилегию откупщиков.

В повести «Драгоценная щука» история тоже начинается с большого предисловия о взятках вообще, потом рассказывается о воеводе, принимавшем в качестве подношения только одну большую щуку, «которая по принесении к нему отправляема была обратно в садок».

* * *

Отметим, что в 1769 году Михаил Чулков начинает выпускать журнал «И то и сё», который, кстати, в знаменитой полемике между новиковским журналом «Трутень» и журналом «Всякая всячина», издаваемым при участии императрицы, оказался на стороне последнего. Затем выходит в свет и второй журнал Чулкова, «Парнасский щепетильник». Оба журнала были рассчитаны на массового читателя того времени, прежде всего купечество и мещан. Мы не станем подробно останавливаться на тематике изданий, учитывая, что им посвящена масса исследовательских работ, отметим только моменты, касающиеся нашего исследования. «И то и сё» представлял собой кладезь сведений для писателя. Там публиковались взятые из уже изданного «Краткого мифологического лексикона» сведения о классических и русских богах (недели 37, 38, 39), и почти рядом с этим было напечатано этнографическое описание русской свадьбы (недели 43, 44), как будто приготовленное для будущей «Абевеги». Подлинная этнография соседствует с частично выдуманной мифологией и даже начинает вытеснять её со страниц журнала.

М. Д. Чулков – автор первого русского романа «Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины» (1770), рассказывающего о «невольной доле» сержантской вдовы, о взаимодействии социальной среды и природы человека, противоречивости характера влияния общества на личность. Также он написал авантюрный рыцарский роман «Повесть о Силославе».

В 1770–1774 годах выходит «Собрание русских песен» М. Чулкова, а в 1780-м он издаёт ещё пять тетрадей «Собрания наилучших российских песен», явившегося большим вкладом в народную культуру и ставшего очень популярным среди демократических кругов читателей и в XIX веке.

* * *

К этому времени судьба самого Чулкова изменилась, и он из литераторов, кормящихся от пера, превратился в учёного-чиновника, сделался чем-то средним между приказным и исследователем.

В том же 1772 году Николай Новиков в своём «Опыте исторического словаря о российских писателях» поместил следующую заметку о Чулкове:

«Чулков, Михайло, коллежский регистратор, находящийся при Правительствующем Сенате, много писал стихов, из коих некоторые не худы и напечатаны в изданном им еженедельном сочинении И то и сьо 1769 года, и ежемесячном Парнасском Щепетильнике 1770 года. Он сочинил шутливую поему, Плачевное падение стихотворцев, стихами; также прозою сочинил и издал в свет первые четыре части Пересмешника, или Славянских сказок; первую часть Пригожей Поварихи, Похождение Ахиллесово, под именем Пирры; во одном действии комедию: как хочешь назови; и много сатирических писем, напечатанных в еженедельном его сочинении. Он собрал из разных Авторов краткий Мифологический Лексикон, который и напечатан в Санктпетербурге 1767 года».

Кстати, как мы можем убедиться, отзыв Новикова чрезвычайно сух. Он не соизволил приложить в текст про Чулкова и его стиль ни одного эпитета, хотя современники да и нынешние исследователи отмечают, что литератор обладал живым и бойким пером, в отличие, например, от А. Радищева, цепко державшегося за архаику. Особенности прозы литератора, как видим, здесь только упомянуты.

Рассмотрим «Повесть о Нетоне» Чулкова, вышедшую в 1769 году в его журнале. В самом начале автор честно предупреждает, что хочет рассказать «некоторую сверхъестественную притчу», услышанную от «некоторого отставного приказного служителя», который промышляет «переписыванием разных историй, которые продаются на рынке, как то например: Бову Королевича». Читателей сразу отсылают к рукописным сказочно-богатырским повестям-сказкам, которые полюбились и пользовались большим спросом в то время.

Второй абзац – совершенно сказочный, зачин совмещает в себе лёгкую народность и в то же время галантность текущего столетия: «В некоторой части света, где обитают или обитали волшебницы, некто человек молодой…» Далее описываются местность, блуждания героя, заплутавшегося в незнакомом краю. В описаниях, кстати, высмеиваются штампы: «Солнце уже спустилось за горы, и лучи его померкли, вечерняя заря потухла, и мрачная ночь повсюду расселилась». Описываемый вид напоминает всё ещё модный в то время пасторальный пейзаж, в сказке также упоминается пастух. Видя спящую и одновременно стонущую окаменевшую женщину, Нетон засыпает рядом, а когда просыпается, видит, что она благополучно ожила, прямо как Спящая красавица. Дальше следует ещё много волшебных превращений. В конце повести появляется мораль, свойственная многим французским литературным сказкам, например произведениям Шарля Перро, которые, кстати, за год до публикации «Повести о Нетоне» были изданы в Москве на русском языке: «Никогда не должно того желать, что нам непонятно и что есть сверх наших сил…» После, прямо совсем по-сказочному, благополучное завершение – счастливая свадьба и, как водится: «Жили они благополучно до тех самых пор, пока справедливая судьба не благоволила им переселиться на тот свет к лучшему покою».

* * *

На государевой службе у Михаила Дмитриевича всё шло замечательно, наконец-то мечты солдатского сына сбылись, и в 1789 году он стал дворянином, так называемым «новомодным», за выслугу. Как будто разговаривая с ним и поругивая его, писал Василий Лёвшин в «Повести о новомодном дворянине»:

«Предки его, блаженныя памяти, с великим усердием набивали карманы свои трудами тех нещастных коих хлопоты принуждали подавать прошения в то место, где они отправляли должности повытчиков и Секретарей. По нещастию их, таковое грабительство дошло до Правосудия. Оно наполнясь гнева, издало закон, всех тех, кои возьмут за работу с того, что истинна велит решить безденежно, привязывать для исправления шеями к верёвке, висящей у машины, сходствующей на П. Сия загвоздка у многих испортила по нескольку фунтов крови, или по крайней мере, с не большою сухостию в роте, положила пределы их корыстолюбию. Родитель сего дворянина также почувствовал свербёж за спиною, и скуча безмездными трудами, оставил приказную службу, купил деревню и поселился в показанном месте, чтоб пользоваться безопасно награбленным».

И как будто М. Д. Чулков отвечает ему в последней, пятой, части своего «Пересмешника», изданной только в 1789 году, возражая всяческим наветам:

«Многие чрез чур честолюбивые дворяне не заслугами отечеству, но одною породою своею возвышающиеся, родословия своего далее времён великого князя Рурика показать не могут, хотя и крайнее старание и великие капиталы к тому употребляют; а большею частию выезжие роды в России, утверждая часто многие из них в приятельских собраниях, что род их по прямой линии происходит от Ромула, основателя древнего Рима, но в здешних-де архивах всё то утрачено».

Это вроде написано про самого Лёвшина, про его легендарного предка Сувола. Родословные, в частности и самого Василия Алексеевича, а также пушкинские стихотворные родословные означают долгую борьбу внутри сословия дворян, противостояние старого столбового дворянства с новым, заслужившим титул усердной службой. Как мы видим, такое положение сохранилось и до пушкинских времён, и до 1917 года…

В последнее десятилетие своей жизни Чулков вследствие улучшения своего материального положения получил возможность приступить к осуществлению многих ранее задуманных планов. Он продолжил публикацию этнографических материалов, изучение и издание которых начал в 1760-х годах. В 1783-м он выпустил известный и популярный доныне в некоторых кругах «Словарь русских суеверий» (2-е издание вышло в 1786 году под названием «Абевега русских суеверий»), где описал обряды, бытовые обычаи, приметы, этикет и народные праздники. Чулков придерживался принципа равенства всех народов, верования и традиции которых заслуживают одинакового внимания и интереса, потому упоминает не только предрассудки русских, но и, например, обычаи камчадалов. Вместе с М. И. Поповым продолжал трудиться над составлением словаря русского языка.

В последние годы жизни Чулков напечатал пятую часть «Пересмешника». В неё вошли наиболее удачные в художественном плане повести: «Драгоценная щука», «Пряничная монета», «Горькая участь», – в которых он обращается к теме печальной доли крестьянства.

Из литературных противников Михаила Дмитриевича помимо Н. Новикова, с которым у него были непростые отношения, следует отметить Фёдора Эмина, которого Чулков обличал в своём журнале всеми возможными способами.

Фёдор Александрович Эмин (1735 – 29 (18) апреля 1770) – писатель интересный и обладатель выдающейся и, очевидно, полностью выдуманной биографии. В России он выдавал себя за венгра, принявшего мусульманство. Якобы он некоторое время служил янычаром в самом Стамбуле, после бежал и, оказавшись в Лондоне примерно в 1758 году, принял православие и попросил русского подданства. Видимо, Эмин был из тех малороссов (ныне украинцы), возможно, подданных Польши, которые убегали к туркам, чтобы потом, попав в Россию, выдавать себя за греков или албанцев. Так поступил, например, греческий епископ Анатолий Мелес, биография которого вкратце рассказана в книге «Житие архиерейского служки».

* * *

В архиве Московского дворянского депутатского собрания находились дела рода Чулковых, о которых было сделано краткое сообщение А. А. Фоминым:

«В 1789 г. декабря 3. М. Д. Чулков, надворный советник и Правительствующего Сената секретарь, подал в Московское дворянское депутатское собрание „объявление“, т. е. прошение о внесении его в дворянские книги Московской губернии. Среди документов есть его посемейный список, выданный 4 августа 1785 г.: в нём значится М. Д. 45 лет от роду: стало быть родился он в 1740 г. что доселе не было известно. Не было также известно, что М. Д. женился на дочери комиссара Гаврилы Ивановича Баталина, Анне. В 1766 г. у М. Д. и А. Г. Чулковых родился сын Владимир, который числится в посемейном списке служащих в Правительствующем Сенате регистратором. В 1783 г. Чулков купил недвижимое имение в Московской губернии, Дмитровского округа, Каменского стану в сельцах Коквине и Бутове и деревне Поповской с 76 душами крестьян и 63 д. женского пола по последней ревизии».

В деревеньки свои новоявленный дворянин влюбился так, что в «Словаре учреждённых в России ярмарок» (1788), видимо, намеренно указал и крохотную ярмарку своего села. Причём вставил подробное описание пути к своему селению от самой Москвы, с указанием всех станций.

«Коквино, правильнее Коковино сельцо, Московской губернии Дмитровской округи, Каменского стана, помещика Надворного Советника Михайла Дмитриева сына Чулкова, сочинителя сей книги: от Москвы пятьдесят девять от Дмитрова семнадцать вёрст. При одном сельце на погосте Св. Великомученика Георгия, что слывёт в Конюшенной, бывает ярмарка после Пасхи в десятую пятницу, и продолжается один только день. На оную приезжают купцы из Дмитрова, привозят мелочные товары, как-то иглы, пуговицы, запонки, ленты, платки, набойки, крашенину, разную посуду для домашнего крестьянского употребления, также разные железные орудия для земледелия, обувь и всякие съестные припасы».

Подводя итог литературной деятельности Михаила Чулкова, процитируем его собственноручное письмо, в котором он пишет о себе и своих трудах:

«В книге, названной опыт исторического словаря о российских писателях, напечатанной в 1772 году, под буквою Ч. напечатанная статья: Чулков Михайло, коллежский регистратор и прочая, надлежит быть поправлена и напечатана так: Чулков Михайло Дмитриевич, Надворный Советник, и Правительствующего Сената Секретарь в малолетстве обучался в Императорском Московском Университете, и изучив одно токмо начальное основание словесных наук, взят был из оного с прочими по имянному указу и определён в службу, в которой находяся сочинил и напечатал следующие книги: 1. Исторического описания Российской торговли 7 томов, состоящие в 21 книге: оные напечатаны по Высочайшему повелению на счёт Кабинета. 2. Краткий Мифологический Словарь. 3. Словарь русских суеверий. 4. И то и сьо, еженедельное сочинение. 5. Парнасский щепетильник, ежемесячное сочинение. 6. Славенских сказок или Пересмешника 5 частей. 7. Собрания разных песен 4 части с прибавлением. 8. Похождение Ахиллесово под именем Пирры до Троянския осады, I часть. 9. Пригожая повариха, I часть. 10. Плачевное падение стихотворцев, сатирическая поема. 11. Наставление необходимо нужное для купцов, а особливо для молодых людей, I часть. 12. Краткая история о Российской коммерции, I часть. 13. Словарь учреждённых в России ярмарок. 14. Економические записки для всегдашнего исполнения в деревнях прикащику. 15. Сельский лечебник, или словарь врачевания болезней, бываемых в роде человеческом, в роде скотском, конском и птиц домашних, 3 части. 16. Перевод прозаической с французского языка писем Петрарка к любовнице его Лоре переложил в стихи. Сочинены, но не напечатаны. 17. Словарь законов, времянных учреждений, указов, суда и расправы Российского государства. 18. Юридический словарь с 1762 года Юлия 28 дня. 19. Проект трактата между Европейскими Государями для вечного истребления в Европе войны. 20. Краткие примечания об економических крестьянах обитающих около Москвы, во отношении нерадения их к хлебопашеству. 21. Словарь земледелия, скотоводства и домостроительства, 3 части. 22. Самозванец Гришка Отрепьев сатирическая поема в девяти песнях. 23. Проект для заведения купеческого банку при Санкпетербургском порте которого сумма раздаваема быть должна купцам претерпевшим несчастные приключения и тем, кои за понижением цены при порте немогут продать привезённых товаров. 24. Две комедии, перьвая добродетельно нерадивый в 3 действиях, которой сочинено 1 токмо действие и утрачено; вторая как хочешь назови, представленная в Санктпетербурге на придворном Театре неоднократно.

25. Лексикон или словарь Российского языка, сочиняем был обще с Михаилом Поповым, сочинителем книг под названием Досуги, которого словаря до несколька тысяч вокабулов собрано было, то есть имён и глаголов с их происхождениями и прочих частей грамматических словенского и Русского языка; но как в Университетской типографии напечатан был лист словаря Российского языка, а притом и объявлено, что и весь оный сочинён, и мы увидя из того листа, что расположение в нём было точно так, как мы своё сочинение расположили, того ради оставили сие дело, и истребили его на всякие ненужности, и можно сказать, что много стоило труда истребить его, следственно сочинить и ещё того больше. 26. И ещё многие мелкие сочинения, напечатанные в разных книгах».

Как мы можем видеть, в этом списке нет ни «Русских сказок», ни «Древних сказок славян древлянских». А ведь в начале XIX века Чулкову приписывали авторство «Русских сказок», написанных Василием Лёвшиным. Это показывает, что его воспринимали в обществе как собирательный образ «низкого» писателя, создававшего занятную литературу для простого народа.

Михаил Дмитриевич сочинил для памятника эпитафию, подводящую итоги его бурной, но, к сожалению, такой недолгой жизни:

 
Кого сей памятник печальный покрывает?
Увы! Чулкова прах под сим опочивает.
Чулкова – друга Муз, защитника сирот:
Кто кроткая души, трудов бессмертных плод
Принёсши, облетел, как древо сил лишённо.
Но где награда?.. Там… Здесь всё мечта, всё тленно.
 

Такова необычная судьба солдатского сына, разночинца, получившего образование, благодаря своему дарованию прошедшего огонь, воду и медные трубы, много трудившегося, в том числе и на литературном поприще, ставшего потомственным дворянином, но боровшегося с дворянскими привилегиями, издававшего книги для горожан и грамотных крестьян. К сожалению, после смерти в Москве 24 октября 1792 года он прославился чужими произведениями. А творчество самого Михаила Дмитриевича Чулкова осталось в забвении, его книги в XIX веке не переиздавались.

Братья-литераторы, словно сговорившись, не замечали Чулкова, как и Лёвшина с Поповым, писавших для демократических слоёв русского общества. В веке девятнадцатом, как и в двадцатом, очень сурово отнеслись к волшебно-богатырским изысканиям нашей троицы. Пётр Полевой в своей трёхтомной «Истории русской словесности» их даже не упомянул, а Иван Сахаров в «Обозрении русских народных сказок» осудил за «произвольные выдумки» (хотя и сам аналогично грешил). Степан Савченко в начале XX века в замечательном труде «Русская народная сказка» (Киев, 1914) попросту от них отмахнулся. Только в XX веке проявился научный интерес к М. Д. Чулкову.

Михайло Попов

Одновременно с Чулковым в Москве и Петербурге работал русский писатель и переводчик Михайло Иванович (ранее указывалось – Васильевич) Попов (1742 – около 1790, Санкт-Петербург; по сведениям Μ. Η. Муравьёва, умер в 1781-м), сын ярославского купца, точное место рождения неизвестно. О нём мало сведений, не сохранился даже портрет литератора, можем лишь предположить, каков был его внешний облик, по строчке из чулковского стихотворения: «Лице, как бедная раскольничья икона…». Видимо, выглядел он как больной чахоткой (туберкулёзом) и рост имел маленький даже по тем временам (около полутора метров), что служило предметом для бесконечных насмешек.

Попов вместе со старшими братьями Яковом и Алексеем подвизался работать в первом профессиональном театре Ф. Г. Волкова. После того как старшие братья, ставшие профессиональными актёрами, перебрались в Петербургский театр, пятнадцатилетний Михайло вместе с ними отправился в столицу, где служил в Придворном театре с 1757 по 1765 год. В это же время начинаются его первые опыты на литературном поприще (с 1760-го) – переводы пьес для театра. Попов, по некоторым сведениям, также учился в шляхетском корпусе, а с 1765 года – в Московском университете, окончив который стал чиновником. Был секретарём при Комиссии составления проекта нового Уложения, до 1780 года числился в одном из комитетов, где также работал и Н. И. Новиков, который принялся подбивать его на занятие литературным творчеством. В 1769 году Михаил Иванович получил чин коллежского регистратора и вернулся в Петербург. В 1776-м Попов уже имел чин губернского секретаря. После роспуска комиссии судьба его неизвестна, возможно, занимался только литературным трудом вместе с Чулковым и Новиковым либо вскоре умер, предположительно, в 1781 году.

* * *

Вернувшись в Северную столицу, Попов начинает активно сотрудничать с сатирическим журналом «И то и сё» Михаила Чулкова, с которым дружил, ведь оба были когда-то актёрами. Литератор много работал и с другими сатирическими журналами, в том числе издаваемыми Н. Новиковым. Переводил пьесы для театра с 1765 года, политические трактаты, восточные сказки в обработке Ф. Пети де ля Круа «Тысяча и один день» (1777–1779). Писал оригинальные комедии «Отгадай и не скажу» (опубликована в 1772-м), первую русскую комическую оперу «Анюта» из жизни крестьян (1772), а также песни с использованием фольклора. «Анюту» поставили в Царском Селе, в исполнении придворных певчих, 26 августа 1772 года. Она оказалась также первой русской пьесой, поставленной за границей, в русском посольстве в Константинополе, во время заключения Кючук-Кайнарджийского мира. «Анюта» во многом определила некоторые черты жанра русской пьесы: крестьянская тема, противопоставление города и деревни, комическое, но не отрицательное изображение крестьян. А имена Анюты и неудачливого её жениха Филата позже стали традиционными в русской комической опере.

На псевдоисторическом материале Попов написал роман «Славенские древности, или Приключения славенских князей» (ч. 1–3, 1770–1771, второе издание в 1778-м). Литератор изображал русское Средневековье как европейскую эпоху рыцарства, широко заимствовал мотивы западноевропейских волшебных сказок, галантного романа и рыцарских романов из серии изданий «Синяя библиотека», ставших в Европе к XVII веку народными книгами. Использование фольклора у М. И. Попова, в отличие от более поздних сборников В. А. Лёвшина, ограничивается интернациональными мотивами.

Современник Михаила Ивановича, сенатор и попечитель Московского университета Μ. Η. Муравьёв, в начале 1780-х упоминал о нём как о «сочинителе при Уложении, который мог быть лучше сочинителем при Комиссии Муз и Граций. Верное изображение французских литераторов: беден, прост, добросердечен, трудолюбив – и забыт».

* * *

Теперь ещё одна продолжительная, но необходимая ремарка: поговорим о формировании русской мифологии, к чему одним из первых приложил руку Михайло Чулков, а его примеру последовали и остальные из нашей троицы – Михайло Попов и Василий Лёвшин. Этот вопрос для нас важен потому, что литературная сказка сразу начинает черпать образы из этого источника. Возьмём, например, русалок.

Припомним, что ещё академик Михайло Ломоносов предполагал в своей «Древней российской истории»: «Древнее многобожие в России, сходствующее с Греческим и Римским подтверждается ещё, сверьх письменных известий, другими примечаниями: что значат известные в сказках Полканы, из человека и коня сложенные, как греческих центавров? не гиганты ли Волоты. Не Нимфы ли в кустах и при ручьях сельской простотою мнимые русалки? Не соответствует ли Царь морской Нептуну, а чуды его Тритонам? Чур поставленному на меже между пашнями Термину?» Видимо, отсюда и пошли русские системы мифологии, которые до настоящего времени плодятся, и несть им числа.