Текст книги "Мышкин. Малый город в большом туризме. Состояние, проблемы, продвижение, перспективы"

Туризм наивной эпохи

… Собственно, на этот путь мы впервые вышли еще в конце пятидесятых годов и много и неумело трудились для туризма, но совсем не осознавали, что он-то и может стать «волшебной лозой лозоходца», способной указать путь к победе. А было это так – игнорирование Мышкина, оказывавшееся подлинной информационной блокадой, совершенно исключало нас из информационного поля области, не говоря уже о масштабах российских или всесоюзных. В областной печати о каких-либо событиях жизни нашего несчастного райцентра не бывало ни строчки, а из района брали информацию разве что колхозную или о партийной жизни.

В советские, даже и в «оттепельные» годы в областных изданиях для сбора информационных сообщений из провинции считались апробированными лишь Ярославль, Ростов, Переславль, Рыбинск и Углич. А остальные районные «столицы» и тем более Мышкин, никогда в расчет не принимались. Кстати, точно так же было с туризмом. Мощный профсоюзный, действительно социальный туризм знал на ярославской земле все те же свыше дозволенные для этого пять выше перечисленных городов.

Мы истинно задыхались в этой исключенности из российского общения и страстно желали Мышкину известности, посещаемости, контактирования с широким российским миром!

Вот тогда старенький милый дедушка, трогательно любивший Мышкин краевед А. К. Салтыков и организовал здесь… общественное туристическое бюро. Добровольными бесплатными экскурсоводами в него вошли он сам и школьник Володя Гречухин, то есть я. И мы везде старались заявить о себе – в заволжском доме отдыха, в пионерских лагерях, в школах и ярославских учебных заведениях… И первый успех нам сопутствовал – мы приняли за первый летний сезон до тридцати групп гостей. Уж как этому радовались-то… Вот так мы и начали, так впервые прорастала травинка первого мышкинского туризма. И те, кто считает, что все здесь случилось одномоментно успешно, конечно, упрощают наши мышкинские обстоятельства.

Порой к двум одиноким экскурсоводам присоединялись и другие знатоки истории города, и даже сам признанный вождь многолетней смелой борьбы за имя и статус стойкий и мужественный Владимир Александрович Порецкий… Но чаще мы работали вдвоем, отзываясь на любую просьбу, любой интерес.

Что мы показывали нашим тогдашним первым гостям? Господи, конечно, наш город с его простыми и милыми прелестями, ведь у нас больше ничего и не было. И музей, и картинная галерея были закрыты и вывезены еще в самые разгромные двадцатые годы, и о них мышкари могли лишь вспоминать как об утраченных святынях старой здешней культуры. (Кстати, когда через много лет, уже в девяностые и двухтысячные годы появились первые эффектные альбомы ярославских портретов XVIII и XIX веков, то вполне нами ожидаемо среди них оказалось немало прекрасных работ, вывезенных из Мышкина… Да, на дни нашего туристического начала у нас ничего-ничего не было кроме нашего несчастного города и его прекрасного Мифа.)

Какое счастье, что туристы тех далеких лет были и душевны и внимательны к нашим «песням» и «сказкам» и ко всем нашим скромнейшим, но для нас великим ценностям. И Мышкин для них оказывался словно неким нежданно обнаруживаемым «мертвым городом Хара-Хото», где жизнь явно приостановилась и где на запущенных улицах нежными цветами тихо цветут воспоминания о дальних лоцманских странствиях, больших торговых удачах, барских причудах и сердцетрогательных романах. Да и мы сами, светившиеся любовью к родному прошлому, являли собой неких доверенных лиц заснувшего, заколдованного, но не умершего царства старой жизни и оказывались едва ли не живыми «экспонатами». И уж, по крайне мере, несомненными посредниками между слушателями и рассказываемыми нами «чудесами». То есть и мы сами, право, оказывались некими «объектами показа». Тогдашний «бывший город» и мы, люди с ключами от его славы, оказывались гармонично едиными и способными привлекать и увлекать.

Единственному в тогдашнем Мышкине профессиональному историку, кандидату наук П.М. Широчину (работавшему, конечно, в идеологическом отделе райкома партии!) и то случалось очаровываться этими Преданиями. Он с усмешкой говаривал: «Кажется порой, что в этом забытом «граде» клады под каждым забором!» «Клады» мы все вместе создавали сами, наполняя романтическим светом каждую мелочь былого. (Или стирая с нее пыль времени, чтобы она сама засветилась?) Нам тогда еще не было известно выражение «нематериальное производство», но интуиция вела именно в его сторону.

И еще в начале шестидесятых годов мы уже почувствовали необходимость создания для туризма некоего опорного ядра в показе города, то есть истинно мышкинского музея. А решающий шаг к этому был сделан в 1966 году, когда, не имея ни копейки средств, ни самой малости поддержки власти, мы начали создавать этот музей.

А поскольку первыми и самыми надежными и героическими кадрами оказались дети, мышкинские школьники, то с первых же дней начала создаваться детская «республика равных», совершенно не зависящая ни от кого. Эта реально самоуправляющаяся детская и молодежная организация и стала «квинтэссенцией» мышкарства и новым боевым штабом возрожденческих действий.

День рождения В.И. Ленина (22 апреля) в Мышкине. Пионеры

Музейная республика, имеющая свое правительство, свой Устав, свой флаг, свои законы и порядки, прошла крестный путь – от первых нищенских лет до сегодняшнего Некоммерческого Учреждения «Мышкинский Народный музей» и стала авангардом борьбы «за имя и статус» и слабым, несовершенным, даже примитивным, но реально подходящим инструментом для работы в туризме.

То есть наша городская идея получила свою штаб-квартиру, она свято сияла и под сводами занятой нами для музея заброшенной кладбищенской церкви, и в задних темных комнатах старинного банковского дома, где одно время квартировало наше ребячье храброе братство, и, наконец, в целом квартале старой улицы Угличской, над которым уже законно развевался наш бело-красный флаг с золотым солнцем и голубой чайкой (утвержденный районным советом пионерской организации!)

Это «государство в государстве», смеша, удивляя и сочувственно располагая к себе людей, и стало систематически принимать немногочисленных, но уже постоянных гостей-туристов, трогая их своей невероятной бедностью, крайней неопытностью и великой любовью ко всему мышкинскому «старью», жадно собираемому по чердакам и подвалам Мышкина и увлеченно выставляемому на самодельных скромных витринах и стендах.

Мальчишки – экскурсоводы, мальчишки – «заведующие отделами», мальчишки – командиры поисковых групп («генералы») – все это были частицы и звенья забавного и бесстрашного ребячьего «государства», которое одни называли «бандой Гречухина», а другие «очагом мышкарства». И то и другое было верно, совет музея (а в походах и экспедициях – «совет стаи») управлялись почти пятью десятками самых искренних, самых увлеченных и самых геройских юных граждан «бывшего города». И уже престарелые «знаменосцы» городской идеи во главе с В.А. Порецким охотно, с любовью и верой, передали нам эстафету своей долголетней борьбы за Мышкин. Мы приняли ее и с жаром неофитов понесли дальше.

«Республика равных» своими тяжкими трудами и нищенской братской жизнью завоевала и признание, и уважение многих людей, и любая районная властная структура уже принимала нас всерьез, как явление имеющее быть. Как некую дикую, но странно цепкую и жизнеспособную «поросль», вдруг явившуюся на совершенно формализованной «грядке» районного общества. Даже и райком партии относился к нам вполне сочувственно и аккуратно показывал всем районным организациям, что самочинную ребячью организацию не стоит отрицать, что она находится вполне в русле советской социалистической идеологии! А туризм и городская идея это, мол, дело тоже безвредное и ничему серьезному не мешающее! А вот большой коллективизм музейных ребят и их отнюдь не хулиганское времяпровождение – факт хороший! Какое уж тут хулиганство, у нашей республики были самые благородные цели и самые достойные порядки. Мы невероятно много работали, своими руками обустраивали и содержали примитивные «экспозиции» и громадную, чуть не двухгектарную территорию музея. Мы уже уважали себя, и мы очень уважали и любили всех посетителей города, любой гость Мышкина был для нас гостем от Бога!

И это светлое время нашей начальной работы оказывалось совершенно согласным с нерушимым правилом большого туризма, гласящим, что турист всегда прав. К этим первым азам наивного, но потихоньку взрослевшего туризма мы приходили вслепую, на ощупь. Но, может, это и есть самый органичный и верный путь?

Вторжение

Муравьиная возня детской и молодежной организации, конечно, не только не мешала нерушимой советскости здешней жизни, но и ничем всерьез не нарушала сложившийся «баланс» производственных и правительных сил. Где уж там!.. Семнадцать колхозов и совхозов района, сеть райцентровских организаций и учреждений – все это жило и трудилось под недреманным правительственным вниманием всесильных районных властей. И вдруг этот баланс дрогнул и уступил масштабному и бесцеремонному вторжению совсем иной жизни. Район попал в планы громадной всесоюзной стройки – создания газопровода «Сияние Севера», который не только прошел сквозь почти весь район, но еще получил здесь свою восемнадцатую компрессорную станцию. А станции были нужны не только производственные объекты, а и жилой комплекс, и развитая инфраструктура, и все – все вплоть до новой школы и новой современной больницы.

Люди, «пришедшие с трубой» (так их называли) хотя и признавали почти священную роль районных партийных властей, но на деле старались держать себя высоко, независимо и значительно. И с ними в Мышкин пришло не только большое новое строительство и серьезное расширение налоговой базы, а и полная независимость от некой инерционной политики дискриминации в отношении Мышкина. Они желали здесь жить удобно и комфортно, желали строить и развивать свою отрасль, их не устраивали обветшалые дома с ржавыми крышами и безасфальтовые улицы. Они хотели и современного тепла в квартирах, и современного благоустройства в общественном центре и они хотели, чтобы о них самих и их месте жительстве писали и говорили!

Они знать не знали и знать не хотели каких-то запретов и ограничений на этот счет! И это оказалось подлинным вторжением новых сил, и мы, еще не сознавая всех его последствий, радовались большому оживлению жизни и несомненному повышению значимости Мышкина.

Вторжение состоялось вовремя и было социально менее чуждым, нежели волны прежних переселенцев. На этот раз «новые варвары» вели с собой не коровушек и овечек, а наличие серьезного промышленного фактора. И у них было хотя и в немалой мере «вахтовое» и северно-кочевническое представление о Городе как таковом, но все же именно о городе. И мы на то время в их лице получили отнюдь не противников, а, скорей, иронически благожелательных наблюдателей, которые оказывались не прочь оказывать и некоторое содействие здешним «революционерам».

А ведь успех любой «революции» зависит от ее способности слить в один поток все наличные протестные силы. У нас этих «протестных сил» прибыло, а главными союзниками стали даже не «пришедшие с трубой», а построенные ими производственные и гражданские объекты, которые уверенно заявили о Мышкине как о месте развивающемся и отнюдь не оказывающемся на обочине жизни.

Вся жизнедеятельность нашей районной столицы получила более серьезную основу, во всем прибыло уверенности и профессиональности. И районные организации, восхищенные примером газовиков, словно проснулись от многолетнего сна и сперва робко, а потом азартно взялись за строительство хозспособом, за неумелое, но горячее благоустройство, и значит, волей-неволей, но за фактическое продвижение Мышкина. И здесь мы были как нельзя, кстати, ведь целая группа наших людей работала в местных средствах массовой информации, а стало быть, именно они и стали главными просветителями и популяризаторами каждого успеха. Мы плотно заполняли такими сообщениями и местную газету, и местное радио и буквально штурмовали областные СМИ. Мы старались не упустить из вида ни единого случая добрых свершений и трудовых достижений и уверено стали хорошо знаемыми и близкими всем обустроителям и украшателям здешней жизни.

В районной газете мы имели свои постоянные целевые страницы по строительству, военно-патриотической тематике, общественной жизни и, конечно, по краеведению. А на районном радио мы вели целые тематические циклы передач, длящиеся месяцами. Работа с такой тематикой нам вполне позволяла доминировать в газете и на радио и быть желанными информаторами населения обо всем новом и интересном в здешней действительности. Быть популярными и признанными любимцами публики. (А это ли не решающее условие в «борьбе за массы»?)

А если сказать об этом безо всякой иронии, то нам всем вместе – от газовиков и строителей до музейщиков и газетчиков – удалось в немалой степени оптимизировать общественные настроения населения и увести их от опасной черты апатии и отчаяния. Мы еще не читали Данилевского и не знали его горестно чеканной формулировки, что при неудаче у народа или города возникает апатия отчаяния. Не знали, но инстинктивно чувствовали, что такая опасность есть и что она рядом, ведь мы столько раз терпели поражения в своих возрожденческих устремлениях…

И мы очень заспешили, даже засуетились, желая поскорей использовать для успеха фактор небольшого, но важного промышленного развития и фактор повышения бытового комфорта. А одновременно нам пришлось поспешить и на другом «фронте» – позаботиться, чтобы при появлении новых ценностей Мышкин не утратил прежних и в первую очередь городского Наследия. То есть мы хотели знать и видеть наш Мышкин отнюдь не вахтовым поселением, а, по И.М. Гревсу, маленьким, но непременным «пучком цивилизации». А если подойти внимательней и тоньше, то, оглядываясь на суждение К.Д. Ушинского об «инстинкте местности», мы очень желали всемерно сохранять самость города, его собственное, особое обаяние и его чувствование своей собственной роли в ярославской и русской провинции. Мы не хотели утратить память о «маленьком Петербурге» и желали вновь стать именно им!

… Еще не читав Данилевского, мы конечно, читали Шукшина и готовы были, как откровение, повторять его слова: «В город надо входить, как верующие входят в храм, верить, а не просить милостыню…» А вторжение новых промышленных сил и новых «индустриальных» людей было не только благодатным, но и опасным – эти силы и люди несли с собой тиражированные решения в архитектуре и застройке, готовые клише для благоустройства, расхожие способы общения и стандартный набор ценностей, и чем дальше углублялись процессы «вторжения», тем больше не согласовывалась со всем этим мышкинская «эстетика исчезновения»…

А для таких городов как Мышкин фактор благородного, тихо тающего во времени былого – это фактор драгоценный! О такой сути глубокой русской провинции замечательно точно говорил американский исследователь Уильям Брумфильд. Он подчеркивал, что, видимо, некоторые цивилизации повязаны со своими руинами, реликвиями, призраками и тенями. И что Россия – одна из таких цивилизаций. Не можем подтвердить этого в российских масштабах, но для исторически обиженных, дискриминированных городов, как Мышкин – это истинно. И отсюда понятна наша забота – как сохранить все эти «призраки былого», ведь они и были едва ли не единственным нашим тогдашним «турпродуктом» и едва ли не главным нашим Наследием. Ответ был, пожалуй, один – сделать все эти малые и милые духовные ценности города… товаром. То есть широко и активно предлагать их российским потребителям (туристам!) и этим самым ввести их в ряд уже общеосознаваемых ценностей, которые могут приносить материальную отдачу, а потому непременно должны быть сохраняемы! Идея, как показала потом действительность, в немалой мере утопическая, отнюдь не гарантирующая ни чистоты исполнения, ни трепетности бережения, но в целом, очевидно, верная. И нам удалось сделать еще один шаг к ее реализации. Наверно, он стоит отдельного рассказа.

Мы и наследие

Первые советские искусствоведы, в шестидесятые и семидесятые годы «нашедшие» Мышкин, были искренне удивлены его архитектурной целостностью, почти полным отсутствием вторжений новостроек и скромной гармонией провинциальных классических решений.

Начиная с Ю.Г Герчука и М.И. Домшлак, они называли его естественным заповедником застройки XVIII–XIX веков. И в этом не было преувеличения, ведь архитектура «екатерининских» городов, сформированная по единым принципам своего времени, уже начиная с генеральных планов уездных центров, задавала стилистическое единство, и эта заданная «мелодия» во всё дореволюционное время сохраняла свою устойчивость и чистоту.

В Мышкине эти классические идеалы ничто не могло серьёзно поколебать. Даже поздний «кирпичный стиль» здесь нерушимо сохранял все классические ордерные детали и отнюдь не выбивался из общего звучания, а модернистские решения в Мышкине прижились слабо. Проникнув сюда лишь в начале XX века, они не стали популярными. Если соседний Рыбинск активно воспринимал новый стиль и посвятил ему целые кварталы и улицы, то малые города губернии, и Мышкин в их числе, очароваться модерном не успели.

Первые советские пятиэтажки. 1978 г.

А в советские годы в «наказанном» городе никакого строительства совсем не велось, и эта уездная столица так и пришла ко второй половине XX века во всём своём скромном и обветшалом, но сохранном провинциальном классицизме. И Герчук, и Домшлак в своих книгах метко определили Мышкин, как «может быть, самый типичный город классической провинции». И их определение оказалось редкостно устойчивым и с тех пор стало неким брендом нашего места. Список мышкинских памятников архитектуры доходил до семидесяти объектов, не говоря уж о бесспорных ландшафтных ценностях и о многих микропланах, достойных внимания и сохранения. И, убедившись в наличии у нашего города такого богатства, мы принялись энергично разъяснять это населению, желая дать его простой и верной любви к своему Мышкину определённую культурно-ценностную обоснованность. Наша работа включила много лекций, газетных выступлений, выставок, радиопередач и имела широкий местных охват, лекции проводились даже для сотрудников районной администрации и для личного состава районного отдела внутренних дел. Мы старались доказать, что опальный и, казалось бы, по всему вполне незначительный Мышкин на самом деле обладает громадным богатством. Что он обладает таким Наследием, какого нет ни у одного новодельного советского райцентра.

Советский Мышкин. Новое здание школы

За несколько лет этот тезис был понят и вполне воспринят как значительной частью населения, так и районной властью, и мы уже уверенно пришли к этой власти с ходатайством об учреждении в Мышкине особого градостроительного статуса для большей части старой застройки. Глава администрации Г.А. Замятин заинтересовался этим начинанием и дал ему ход. Мы с заведующей отделом архитектуры В.А. Шевченко разработали как границы зоны особого статуса, так и целый ряд требований и ограничений по строительству и благоустройству. Знали ли мы, что этим самым открываем в Мышкинском сообществе тяжкую полосу «локальных войн», упорной и очень часто неудачной борьбы за каждый объект, каждый забор, каждый метр пространства? Предполагали, но то, что началось, превосходило все наши предположения. Против нас, против наших требований, узаконенных решениями районной администрации, выступили многие, от рядовых застройщиков до строительных организаций и районной прокуратуры.

Рядовой застройщик, давно и безнадежно воспитанный в понимании щитового домика или трехэтажки с совмещенной крышей-кровлей, как идеала в архитектуре, и хилого штакетного заборчика как идеала в благоустройстве, взглянул на нас как на противников всего «нормального» и рационального. А прокуратора вполне согласно с тогдашними законами опротестовала как решения местной власти о зоне особого градостроительного статуса, так и практические действия нашего градостроительного совета. И вскоре перед нами неотразимо встал вопрос: как быть? Или все бросить и уступить – или продолжать бесконечную изнурительную борьбу? А она была поистине изнурительной, ведь все организации Мышкина уже активно вели строительство хозспособом, и каждая желала получить место для застройки именно в красивой приволжской старинной части города. Каждое строительство стало делом конфликтным!

У Зигмунда Баумана в его известной книге «Индивидуализированное общество» есть суровый и четкий вывод о том, что культура есть деятельность по установлению различий. Воистину так… На улочках Мышкина и шло резкое размежевание понятий, как в градостроительной культуре, так и в понимании русской провинциальной культуры в целом. (Да и размежевание в гражданских понятиях…) Мы подвергались тяжелым испытаниям. Чтобы добиться выноса в натуру простенького наличника или сандрика нам с районным архитектором В.А. Шевченко приходилось по целым дням в любую погоду быть на конкретном объекте. Хоть в мороз, хоть в дождик – пока нужный элемент не будет выполнен.

А во многих случаях членам градостроительного совета приходилось ломать уже сделанное каменщиками и самим брать мастерки в руки, чтобы исполнить задуманное. Так на новом здании будущего горсовета нам пришлось самим делать все – от сноса уже выполненного фронтона волжского фасада до его новой кладки. Член совета, связист H.A. Грачев вел кладку, а я замешивал раствор и таскал его на третий этаж. А рабочие-строители с несдерживаемой насмешкой наблюдали – скоро ли мы выдохнемся. Но не выдохлись, ведь мы в прошлом сами профессиональные строители и нам дай в руки хоть топор, хоть мастерок и дело пойдет не худшим образом. Оно и пошло, за день мы, работая всего вдвоем, выложили правильный фронтон с двумя видами окон и карнизом и этим разом «заткнули» всех «оппозиционеров» в этой большой и сильной строительной организации ПМК-1236.

Таких случаев было несколько, «Войны» шли упорные, но через три года мы уже различали впереди свет трудно добытой победы. Сопротивление стало ослабевать, а к нам начала поступать долгожданная «кадровая поддержка» в самых разных проявлениях. Механизатор В.А. Борисов, явив большие плотницкие таланты, превратил свой серый невыразительный дом на улице Успенской в прекрасный терем. Каменщик А.Д. Соболев в безликий проект новой больницы внес богатый «ковровый» фриз на растительные цветочные мотивы. Второй секретарь райкома партии В.Л. Филиппов не только решительно поддержал наше предложении о двухсветном громадном стрельчатом окне в новом здании суда, и «продавил» его сквозь все здешние и областные согласующие инстанции, но и, преодолев смущение местных столяров, вдохновил их на исполнение небывало крупного изделия.

Начинали пониматься и поддерживаться и чисто местные подходы в строительстве и декоре. Учитель CA. Овсянников, реконструируя купленный им старый ветхий дом, не только капитально отремонтировал его, но и деликатно восстановил весь его барочный декор. А другой местный преподаватель, учитель труда Н.П. Савельев своим творчеством далеко вышел за пределы и своего домовладения, и своей улицы, украсив резным убором многие новые и реставрируемые дома.

А самой эффектной оказалась работа каменщика М.А. Саватеева, который по собственному желанию, не пожалев ни сил ни времени, решил совсем голый, вызывающе несодержательный фасад очередной трехэтажки украсить гигантским изображением нашего городского герба. И исполнил свой замысел с впечатляющей красотой. И не лишним будет заметить, что вначале всех наших «локальных войн» именно он был среди самых непримиримых наших противников!

И наша «армия» множилась, нас понимали и поддерживали уже довольно многие. А все ли у нас стопроцентно получалось? Конечно, нет. Было много случаев проигранных боев… Было немало творческих несообразностей и забавностей, когда внестильные самодеятельные решения, казалось бы, интересные сами по себе, никак «не строили» в общем облике улицы или квартала. Всего хватало, на войне – как на войне… Но на том этапе наш градостроительный совет, включивший в свой состав немало людей, разделявших идею защиты внешностной самости города, всё долгое противостояние не только выиграл, но и заставил всех новых застройщиков прислушаться к себе, учитывать нашу смелую охранительную силу.

… Откуда нам было знать, что через десять лет новый российский градостроительный кодекс нанесет нам тяжелейший удар, буквально обезоружит нас и вырвет почву из-под ног? Откуда нам было знать, что в новой России вопросам защиты исторических городов и самому их статусу не будет придаваться никакого значения? Могли ли мы предполагать, что в старинной, прославленной своими памятниками истории и культуры, создавшей еще в XVII веке свою архитектурную школу Ярославии, историческими будут признаны лишь всего-навсего… три города? Что даже древние и славнейшие Переславль и Углич будут лишены этого статуса? Этого знать мы не могли и самоотверженно вели свои едва не каждодневные «бои местного значения». Мы были честными солдатами Наследия и сражались за него. И даже при всех своих неудачах и неумениях много смогли сохранить. И гость, понимающий в «градоведении», мог с полным согласием повторить слова Уильяма Брумфилда: «Красота города даже при всей его немощи преследовала меня…»

На тот период нам казалось, что мы преодолели один из труднейших перекрестков любой городской судьбы – конфликт голой пользы с желанием красоты. Ведь нами двигало не что иное, как любовь, а она всегда умеет усматривать нечто более высокое, чем польза, а именно – Ценность. И коль она самой своей сутью предназначена для бессмертия, то ее самопожертвование не может остаться бесполезным! Так мы чувствовали и понимали.

А еще мы уже понимали, что цивилизация XX века, которую поднимали и несли на щите все наши оппоненты, понимается ими в первую очередь и главным образом как торжество техники. Торжество «метража» жилплощади, торжество однообразных тиражированных решений, и, в конкретном месте в конкретное время с отчаянной храбростью малограмотных новичков, старались противостоять этим откровенно убогим принципам. Нам хотелось крикнуть на всю Россию, что человеку кроме теплого санузла еще и красота его дома надобна… Что без этого он страшно скудеет душой. Что без этого он лучшее человеческое в себе обедняет…

Но не может никакая страна, тем более такая необъятная как Россия, услышать мышиный писк из какого-то своего крошечного уголка… Это естественный закон жизни. Однако в мышкинском случае он оказался нарушен, нас – услышали. Да, в уже начавшееся перестроечное время наши «бури в стакане воды», наша для всех читающих россиян забавная и трогательная борьба за городской статус и за имя города (против всего лишь буквы «О» в новопожалованном нам именовании!) были так интересны и примечательны, что мы собрали громадную прессу. О «баталиях» в крошечном городе писали все тогдашние газеты, от «Правды» до «Пионерской правды». О нас написали многие журналы, в том числе и престижные. Мы прорвались сквозь долгую информационную блокаду и стало ясно, что она уже побеждена не только на фронте защиты Наследия и движения в туризм, но и в обретении утраченных имени и статуса. А стало быть, в обретении известности и достоинства!

Наше упорное движение ко всем этим победам областные чиновники со снисходительной иронией (но уже вполне благожелательной!) называли «мышкинским безумием». Должно быть, исходя из своих жизненных оценок и чиновничьих обычностей, они были вполне правы. Но ведь они не читали Владислава Иноземцева, который неотразимо верно сказал, что «безумие перестает быть безумием, если оно коллективно». Так у нас и было.