Текст книги "Любовь и голуби"

Нина. Благодетель чертов… Для меня? Вот тебе! Для меня… Не-ет… Ку-ку, хватит. Восоркова, принимай… гнездышко. Парь, жарь, стирай… Ты это дело любишь. Та-ак. (Огляделась, подошла к шкафу, достала чемодан. Чемодан тяжелый, собран загодя.) Будешь клиентов принимать… Поить, кормить… С разговорами к нему не лезь: не любит. У него для этого на сторонке заводится. Простите, гости… дорогие, катаклизмец у нас. (Увидев Домашеву, вздрогнула.) Старух подкинутых обихаживать… Может, кто еще чего из дружков подбросит, но упираться будешь ты, учти. Нет, он хороший, не подумай… за счет других. (Ушла в коридор и сразу вернулась с шубой, сапогами. Остановилась перед Собежниковым, одевается.) Георгий Николаевич, вы не надейтесь, что все вам останется. Квартиру я разменяю, ну и… все остальное, как положено. (Штапову). Георгий Николаевич, вы когда за его дом компенсацию?..

Собежников тут же схватил Нину за ногу. Нина, чтобы не упасть, вынуждена слегка подпрыгивать.

Собежников. Оп… Оп… Оп… На волюшку потянуло? Оп…

Нина. Вам все можно, а мне ничего… нельзя?

Собежников. Нинон, у тебя же семья.

Нина. У тебя тоже. Мне больно.

Собежников. А мне?

Нина. Но тебе-то плевать на меня… (Ей уже тяжело стоять на одной ноге, она запыхалась.) Отпусти.

К Нине подскочила Пасюкина.

Пасюкина. Нина, чё делать? Степана звать?

Стоков. Жора, отпусти. Возьми в руки…

Собежников. Взял, не видишь?

Стоков. Себя возьми… в эти… в руки… Ну не надо.

Штапов (втиснулся между Ниной и Собежниковым, пытается оторвать его руку от Нининой ноги). Хозяин, так дело не пойдет.

Собежников. Руки! Убери руки!

Штапов. Парень, у нас разный уровень… (справился с Собежниковым) неприятностей. Иначе плевал я на тебя.

Собежников. Беспокоишься?

Штапов. За тебя.

Собежников. Не суетись, жили до, проживем и после.

Ерготун. Жоха, остановись. Зхя…

Штапов. Не понял ты меня. Я ничего не оставляю на потом.

Собежников. Считай, что на мне споткнулся.

Штапов. И покруче орлов проходили.

Собежников. Не пу… (Увидев, что Нина уходит.) Вернись! (Взбешен.) Нинка, вернись!

Собежников кинулся было за женой, но его тут же перехватили Штапов и Стоков. Им помогает Ерготун.

(Пытаясь вырваться.) Пустите!

Стоков. Убьешь же, Жора. Ну не надо.

Собежников. Пустите меня!

Ерготун. Стахичок, потом… Завтха, Жоха…

Нина уже ушла, за ней проскочила и Пасюкина.

Штапов. Здор-ров… Силушку эту… да в дело…

Собежников (борясь). За державу…

Штапов. Валите на пол.

Собежников…Он печется…

Штапов. Если ты не хочешь… Генка, подними ему ноги…

Собежников (лягнул ногой Стокова). По-шел, поденщик… С персоналками, пайками… Хорошо… ус… устроились…

Штапов. Сядешь на мое место – посмот…

Собежников. Ты пустишь… Я честно… своим хребтом…

Штапов. Оторвите ноги от земли!

Ерготун вдруг оставил борьбу, оторопело смотрит на происходящее.

Стоков. Борька! Подсекай его!

Ерготун хватает Стокова и резко отшвыривает его в сторону. Собежников и Штапов какое-то время борются друг с другом. Ерготун бросается между ними, откинув Собежникова от Штапова.

Пауза.

Ерготун (Штапову). Уходите, Геохгий Николаевич.

Штапов. С тезкой не договорили…

Ерготун. Не надо договахивать.

Штапов (тяжело дыша, улыбаясь). Не в мою пользу?

Ерготун. Ни в чью.

Восоркова (Штапову). Я вижу, вам все это очень нравится, даже увлекает?

Штапов. Очень. Ничего неожиданного. Возможно, в начале и была у вас коммуна или что-то в этом духе, но люди есть люди… Появился лидер… Жор, я про тебя. Уклад, иерархия, у каждого свои лимиты… Ничего нового, даже грехи, а я сначала купился. Слышь, Георгий? (Сел рядом с Собежниковым.)

Собежников. Из интереса, значит, ко мне ходили?

Штапов. А ты думал? Я человек любознательный. Таких, как я, Жора, на дому лечат, бреют, обшивают… На кнопочку нажал: а подать мне!.. И тэ дэ. Лала Тарасовна, вас подвезти?

Восоркова. Подвозите.

Собежников встал, смотрит на Восоркову.

Да, Жора. Да. (Штапову.) Я сейчас… спущусь.

Штапов (кивнул). Жду. (Ушел.)

Восоркова (помолчав). Пусто… Ничего нет. (Поправила грудь.) Здесь есть. (Хлопнула себя по бедрам.) Здесь. (Постучав по лбу.) Не дура, кажется, а пусто. И стирать, и жарить, и парить… и детей… Все хочу, а… пусто. Крепко ты меня зажал.

Собежников. Я виноват?

Восоркова (отмахнулась). Что ты, что ты…

Задрав руки вверх, быстро входит Церёшко, падает перед Собежниковым на колени, бьет поклоны.

Церёшко. Барин, не вели казнить, вели помиловать! Раб твой, Церёшко Димитрий, великие муки претерпел, но не дал супостату погубить себя, не дал надругаться над достоинством своим, но приумножил его, поелику возможно, и славу новую, громкозвучную, в дом твой принес. От холопа твоего. (Достал из-за пазухи тоненькую книжицу.) На долгую память с любовью и верой, что не зря.

Молчание.

Восоркова (Собежникову). Я не виню тебя. Промахнули… Профукали жизнь, друг друга… Надо было жить хорошо, а мы богато… То ли мы что-то напутали, то ли научить было некому… Да и не было, и некому – сплошной обман.

Церёшко. Я куда влетел?

Собежников (спокойно). Заткнись.

Восоркова (взяв Собежникова за руку). Как быстро… мы постарели. Мы старые. Ох, слезки побежали. Жалко себя, старушку. (Обняла Собежникова.) Прости меня, пожалуйста. (Сдерживая плач.) Она вернется, я поговорю…

Собежников. Иди…

Восоркова. Все наладится.

Собежников. Уверена?

Восоркова. Не знаю. Нет, не знаю. (Поцеловала Собежникова, уходит.)

Церёшко (пройдя по комнате). Что случилось, хлопцы? Стекло битое… Нино-он! (Заглянув в кабинет.) Батюшки, что за погром?

Домашева (боком выходя из-за двери, как бы успокаивая). И-и, мужики ране тоже так. Живут, горбатятся, потом в празднество како большое напьются, и пошла душа в рай: все топорами поизрубают, повыкидывают… Бабы с ребятишками спрячутся (хихикнула), ожидают: когда хозяин натешится вволюшку. А потом опять жись идет. И уж такой сделается работящий, скромный – куда тебе с добром.

Стоков (взяв книжку у Церёшко, читает). «Дмитрий Церёшко. Настой из подорожника».

Домашева. Простудное, правильно. (Заглянула в книгу.) Хорошо помогает… Однако рецепты у тебя прописаны.

Церёшко (смеясь). В яблочко, бабка.

Стоков. «Молодая поэзия Сибири».

Церёшко (сел за стол). Лепота-а. Занимаюсь чревоугодием, слушаю внимательно. Какие тайфуны, цунами пронеслись под крышей сего дома? (Ест.)

Стоков. «Тираж – три тысячи».

Ерготун. Хохошо бы, Димыч, послушать… тебя.

Стоков. «Цена – тридцать копеек».

Церёшко. Плебс! На качество смотри, не на цену! (Налил из графина.) Кто со мной? Замерззз… (Пьет, продолжает с аппетитом есть.)

Собежников (взяв у Стокова книжку, сел напротив Церёшко). Вкусно?

Церёшко. У-у! Прихожу домой, телеграмма: срочно вылетай, книжка выходит. Сразу в аэропорт на посадку. Если везет, то везет до конца. Улетел. В Новосибирске ребята… Кутнули, разумеется, по этому поводу.

Собежников. Весь гонорар пропил?

Церёшко. Не в деньгах счастье. Жизнь почувствовал! Дух – вот основа.

Собежников. И ничего нам, небожителям, больше не надо: ни денег, ни комфорта, ни карьеры. И вот… собрание сочинений… В сорок лет. Следующая, стало быть, в восемьдесят? А что? Нормально. Друзья накормят, напоят, поддержат благородные забавы. Им, плебсам, это даже полезно…

Церёшко (не принимая всерьез). Если мы друзья, вполне закономерно. На кого мне еще надеяться?

Стоков. Поинтересовался бы хоть, как она, что, бабка твоя.

Церёшко. Интересуюсь. (Оглядывая бабку.) Жива вроде, здорова. Ну, каюсь. Ка-юсь! Увидел телеграмму: за окном ночь, а у меня, в хибаре моей, утро в грудь хлещет, жизнь начинается. Я сам не ожидал… Взял и рванул. Первая все-таки. Хотел позвонить, не успел.

Пауза.

Собежников. Почему игра, Димыч, всегда идет в мои ворота. Всегда. Почему?

Стоков (к Церёшко). Чё ты, Димыч, лыбишься? Чё ты лыбишься? Дом, можно сказать, рушится, а он… Блин, легкомыслие… фантастическое.

Собежников. Не усердствуй, Генаша. Платить все равно будешь.

Стоков (сникнув). Я не к тому.

Собежников. К тому. Все вы об одном. (К Церёшко.) Сколько ты мне должен, Дима? Не пора рассчитываться?

Церёшко медленно достает из разных карманов рубли, трешки, бросает их на стол.

Все? Я не записывал, но сотая часть, как я понимаю.

Церёшко. Прости, я верну.

Собежников. Не вернешь, никогда. Бабка, спаситель твой пришел. Собирайся.

Домашева (встала, дрожа от страха). Ой, куда же это, на ночь глядя?

Собежников. На кудыкину гору. Он из тех мест.

Церёшко. Жорик…

Собежников. Ну.

Церёшко. Жорик…

Собежников. Ну же, ну.

Церёшко. В Байкал много лет сливали помои, крупный омуль исчез, измельчал, а я надеялся.

Собежников. Мы из другого озера.

Церёшко. Не утешай себя.

Собежников ушел в прихожую, вернулся с одеждой Церёшко и Стокова. Кинул пальто одному, другому.

Собежников. Кончили. Я даю вам расчет, мальчики: вы мне ничего не должны. Но и ко мне чтоб ни ногой. (Подошел к столу, пьет.)

Церёшко и Стоков уходят.

(Ерготуну.) Ушли?

Ерготун. Ушли.

Собежников (составляет с полок бутылки, нервно смеясь). А бабку-то! (Кричит.) Бабку-то не забрали!

Из своей комнаты вышел Витька, идет в коридор.

(Подталкивая Витьку в коридор.) Догони их. Верни. Зачем ты с сумкой? Скажи, зову.

Витька. Чё толкаешь?

Собежников. Догони, говорю. Витька, ты что? Церёшко там… Ты куда? (Попытался открыть сумку.)

Витька (пряча сумку). Все, па, ухожу.

Собежников. Куда ты уходишь? Я тебе…

Витька (перебив довольно грубо). Ухожу, я же сказал.

Собежников. Да? Витька… Да?

Витька. Пусти.

Пауза.

Собежников. К теще?.. К бабке?.. Э-э, к бабушке?

Витька. Ага. К бабе. Вот такая девочка.

Ерготун. Тихо-тихо. Витя, не лезь в бутылку. Нехохошо.

Витька. А чё он не пускает?

Ерготун. Это отец, Витя. Нельзя так.

Витька (усмехнувшись). Отец… Ну и что? Я тоже сын…

Собежников попытался схватить Витьку, но тот довольно ловко и уверенно отскочил.

Ладно… Ладно…

Собежников (остановившись). Сядь, поговорим. Сядь.

Витька. Не хочу. Дай пройти.

Собежников. Витя… Милый… На колени встать? Хочешь? Сынок, родной мой… послушай. (Сдерживая крик.) Эх… эх…

Ерготун. Витек, пхошу тебя, сядь.

Собежников. Уйди, Боря.

Ерготун. Витя, ты подожди. (Собежникову.) Жоха, мне живется гохаздо тяжелее… Витя, послушай, не гохячись.

Собежников. Ты мужик хороший, но ты лучше уйди. Я с сыном поговорю.

Ерготун. Не поговохить, убить готов! Его, себя… Думай… Откхой глаза. Витек, ты отца любишь? Ну и пхекхасно. Он тебя…

Витька. Нет.

Ерготун. Что?

Витька. Нет.

Ерготун. Пехестань. Сейчас ты из чувства пхотеста…

Витька. Как хотите.

Собежников. Я тебя не люблю.

Витька. И я.

Пауза.

Ерготун. Витя, бывает, что люди и ссорятся. Даже самые близкие.

Витька. Они, что ли, близкие?

Пауза.

Ерготун. Стахик, у меня полгода умихает мать. И мне, сохокалетнему мужику, стхашно. Давно болеет, шесть лет. Два года пластом, даже не говохит… Два года. Бывали моменты, когда я… не ее, а все, что с ней связано в последние годы, ненавидел. Нехохошо так говохить, но, повехь, моя мама тхудный человек и… Говохю, чтоб ты понял. И бед она мне пхинесла больше, чем… Не женился, у меня нет детей. В сохок лет глотать пустоту… Знаешь, пхямо отчаяние охватывает. Сейчас закончу. Я к чему… Спхашиваю себя: люблю мать или нет? Люблю – вот там (постучал себя в грудь) не говохилось. Ну чего себе вхать? Пхавильно? А тепехь умихает, и мне стхашнее в сто хаз. Обидно до слез, но поздно. Ты молодой, Витя… Послушай, послушай. У него (показал на Собежникова) никогда никого не было из ходных. Это у меня, когда выхос, мать нашлась, а у него… Ни бхатьев, ни сестех, ни отца, ни матехи. Но мне кажется, вдумайся, стахичок, бхосать своих ходителей, отхекаться… гохаздо больший гхех, непхостительный.

Витька. А если они бросили тебя?

Ерготун. Даже если они бхосили тебя.

Витька. Ничего себе.

Собежников. Ерготун…

Ерготун. Ухожу, Жоха. Витя, ты знаешь что? Ты книжки читай. У отца на полках… (Махнул рукой.) А ты поставь книжки. Много-много книжек. Если их любить, они помогают. Жить будешь плохо, бедно…

Собежников. А я для кого все это?..

Ерготун. Ухожу. Жоха, а он пхав, Штапов. Мы немножко захолуелись. Кто больше, кто чуть меньше. Вообще, мы тхусы. Поколение тхусливенькое… Спхятаться ноховим… (Витьке.) Нас тхудно любить, но у него, кхоме тебя, никого! Я ушел. (Уходит.)

Пауза.

Собежников. Останься, Витька.

Витька молчит.

Денег дать?

Витька. У меня есть. Пока хватит.

Собежников. А потом?

Витька. Подработаю.

Собежников. Где?

Витька. На мясе. Меня зовут. Там клево.

Собежников. Мясником.

Витька. Плохо, что ли? (Пауза.) С матерью мириться будете?

Собежников молчит.

Я у бабки пока поживу.

Собежников. Витя, ты шприц брал… Для себя?

Витька. Один раз попробовали с парнями. Из любопытства. Не понравилось. И потом, топориком махать сила нужна. Я пойду?

Собежников закрыл лицо руками, молчит.

Отец, вообще-то, не знаю… Может, и люблю. (Помолчав.) Не запей только. (Заглянув за дверь.) Бабуля, пока.

Собежников. Здесь?

Витька. А куда ей деваться. Ну ладно. (Уходит.)

Собежников (вытаскивая бабку из-за двери). Бабка, сюда… Садись.

Домашева. Ага, ага. Вот тут сидю.

Собежников. Значит, так, бабка…

Домашева. Ага, ага…

Собежников. Хорошо сидишь?

Домашева. Хорошо сидю, сладкий мой. Хорошо, сына…

Собежников. Мы идем в райсовет, я тебя там посажу…

Домашева (заговорщицки). Ты, сына, меня в чреждение како-нить. У них стульчаков много.

Домашева быстро и почти делово соглашается с Собежниковым, а по лицу быстро-быстро текут слезы.

Собежников (все больше нервничая). Ты ведь кто такая?..

Домашева. Дура кака-то набитая. Все сидю, встрею, куда не просят.

Собежников. Бабка! Не реви… Я тебя отведу. Ты сядешь и будешь сидеть.

Домашева. Они мне скока еще говорили, а я ж ничё не понимаю, в свою дуду бухаю, никакой на меня управы.

Звонит телефон. Собежников схватил трубку.

Собежников. Да? Кто?!

Домашева (у нее тихой дрожью бьется рука.) Плетешь-плетешь, плетешь-плетешь – оно и заплетается. Ни в каку совесть не попадают.

Собежников (в телефон). Идите в клинику. Его нет. Помер. (Бросил трубку.)

Домашева (продолжает бормотать). Думаю: она почему мне такую сдачу дает? Тут два гривенника и пятачок… Маленько черный… Теперь его выкидывать?

Собежников подошел к кабинету, пнув ногой, раскрыл дверь. Смотрит. Подошел к Витькиной комнате, посмотрел и вошел.

Как закричит на его, ногами затопает, а сам в окошко стреляет – думает, я не вижу. Одно коварство на уме. Ростишь-ростишь, поишь, кормишь их, они все на чужу сторону заворачивают.

Из комнаты Витьки раздался звук баяна.

Собежников (запел).

 
За фабричной заставой,
Где закаты в дыму,
Жил парнишка кудрявый,
Лет семнадцать ему.
О весенних рассветах
Тот парнишка мечтал,
Мало видел он света,
Добрых слов…
 

Песня оборвалась. Собежников вышел. Остановился в дверях.

Домашева. А у него тетерева во рту.

Собежников. У кого?

Домашева. У медведя. Шел медведь по лесу, а в зубах тетерева. Тут лиса его и спрашивает: «Ты, Миша, откуда путь держишь?» Ему бы тут зубы сцепить да и сказать: мол, с севера. Вот эдак. Сс севера. А он заместо этого раззявил пасть-то: «С за-пада». С запада, говорит. Тетерева и улетели. (Замолчала. Сидит тихо, неподвижно.)

Собежников (бродит по комнате, еле сдерживая рыдания). Ох… Ох… Как же я?.. О-ох! Мать… Никого!.. Опять?! Я же хотел… Жизнь прошла, ма-ать! Ох, мать! (Сел на тахту, горько плачет.)

Молчание.

Домашева. Чё уж теперь… Убили Павлика… Рази воротишь? Не убили бы, все по-другому пошло бы. Чё уж теперь-то…

Собежников поднял голову, прислушался. Еще текут слезы, но напряжение уже оставило его. Встал, подошел к Домашевой.

Собежников. Пойдем… На улицу пойдем. Хочешь погулять? Погуляем. Ничего. А, мать?

Домашева сразу встала и, семеня, заспешила в коридор. Собежников пошел за ней. Вернулся, ведя Домашеву за руку. В другой руке у него бабкина одежда, валенки. Кинув одежду на тахту, начал одевать Домашеву. Сначала валенки, потом пальто. Одевает ее осторожно, как собирают детей на прогулку. И Домашева безропотно послушна перед Собежниковым, как малый ребенок.

Занавес

Москва, 1988

Саня, Ваня, с ними Римас[1]1
  Второе авторское название пьесы – «Веселая вода печали».


[Закрыть]
Пьеса в двух частях

Дедам моим – Петру Рудакову, Ивану Краснощекову, бабкам моим – Софье, Александре, Анне посвящаю.

Великим труженицам и матерям, воинам, защитившим Родину нашу от фашизма, – вечная светлая память!

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Петр Петрович Рудаков, муж Софьи.

Женя, дочь Рудаковых.

Витька, сын Рудаковых (младенец).

Иван Дементьевич Краснощеков, муж Александры.

Римас Альбертович Патис, холостяк.

Часть первая

Картина первая

1941 год. Июль. Вторая половина дня. За околицей села на косогоре сидит Женя. Появляется Александра.

Александра. Женя! Вот куда… забралась. Обыскались тебя! И на озеро, и на речку… Фу. (Села рядом.) Ревешь, что ли? Ох! А Витька-то где? Слышь? Где Витька?

Женя. Под кустом. Спит. Вон.

Александра. А чё ж ты его бросила там? Змеюка какая покусает…

Женя. Оборонку ему сделала.

Александра. Какую оборонку?

Женя (улыбнувшись). Пометила вокруг него.

Александра. Как это?

Женя. Ну как… Как звери помечают. Пописала вокруг куста. Хоть мышь, хоть змея… Почуют и уйдут.

Александра. Ойё-ё-о-о! (Смеется.) Ой-ё-ё! Тебя кто так надоумил делать-то?

Женя. Дядь Ваня твой. Он всегда так делает. Границу набрызгает вокруг корзины – с малиной, с грибами – и все. Даже медведь заопасается.

Александра. А я не знала.

Женя. Да ты чё, кока?[2]2
  Кока – крестная мать.


[Закрыть] И пацаны всегда так делают.

Александра (смеясь). А я не знала! Ну, люди… Смотри, до чего додумались. Да? Смекнули же… Зверь правда понюхает и уйдет, не захочет связываться-то. От немцев, от фашистов побрызгать бы чё-нить вокруг страны, чтоб не лезли… Дак поздно уже – залезли уже. (Помолчав.) Мать, говорю, тебя потеряла. Счас сюда с Нюркой прибежит. На озеро завернули, а ты вон где сидишь, рыдашь. Скажи, чего ревешь-то? Потеряла чего-нибудь? Обидел кто?

Женя. Теть Нюра опять брюхатая.

Александра. Ды ты чё?!

Женя. Да! Поди, к зиме кого-нибудь уже выродит.

Александра. A-а! Надо же, заметила. А я, слепорыло, ничё не вижу.

Женя. Она их куда рожает-то, кока? Еще война вон… началась.

Александра. Ты как заметила? Может, ошибаешься?

Женя. А чё ж тогда все время у нас огурцы соленые просит?

Александра. Господи, огурцы баба любит, вот и просит.

Женя. Знаешь, сколько она их за один раз съедает? Целую миску.

Александра. Засол хороший.

Женя. Да? Ей тазик навали – тазик съест. Еще известку колупает.

Александра. Зачем?

Женя. Колупает и сосет. Колькой беременна была, так делала, Сережкой – так делала, Капкой – тоже. Сколько раз мел у меня просила, я ей из школы таскала.

Александра. Мел ела?

Женя. Да! И мел!

Александра. Организм, видно, требует. Не хватает в нем, наверно, копонентов каких-то… Копанентов, да?

Женя. Компонентов.

Александра. О! Компонентов. Вот и жует. Ну и пусть себе жует, ты-то чё переживаешь? Мне вон Бог никак детей не дает… Сейчас бы сказали: «Александра, вот тебе целое ведро извески, садись и ешь. Ведро уговоришь – будет тебе ребятеночек. Я бы и бочку за такую-то радость ухнула, чесно слово.

Женя. И померла бы сразу.

Александра. С такой радостью впереди никакая смерть не страшна.

Помолчали. Женя положила голову тетке на плечо.

Женя. Крестная…

Александра. У?

Женя. Вот если бы ты родила, я бы с радостью и возилась бы, и нянчилась, и помогала бы тебе…

Александра. Ну нету, нету. Ну как я его тебе? По-щучьему веленью, что ли? Не знаю… То ли я пустая, то ли муж мой шалапутный.

Женя. В Краснослудку с дядей Ваней съездите или в область – в Молотов – в женскую больницу, узнайте. Там точно определят.

Александра. Ты что! Боюсь! Вдруг скажут… Александра Алексеевна, скажут, недоделанная вы для женского счастья, бракованная, не ждите никого… Не надейтесь, в общем. Мне тогда в петлю сразу.

Женя. Почему?

Александра. Ивану-то сказать придется. А он возьмет и подумает: это чё ж, мне теперь до последнего, до самой смерти без детей, без сына жить? Мужику в перву очередь всегда сына иметь хочется. Вон, твои Витьку народили, дак Петр-то целую неделю все село миловал, обцеловывал – не знал, куда деваться от счастья такого.

Женя. Ага, перепились и чуть не утонули со сплавщиками.

Александра. Дак от счастья же. Ну вот… Подумает Иван, затылок почешет, потом вот так за шкирку подымет меня, посадит перед собой и скажет: знаешь что, супруга моя пустобрюхая, люблю тебя, а все ж таки пойду сейчас к какой-нибудь лахудре сына себе клепать.

Женя. Вот ни в жизнь дядя Ваня ни к кому не пойдет!

Александра. Пойде-о-от. Он когда яростный сделается, его ничё не остановит.

Женя. А ты?

Александра. А чё я? Пусть попробует. Коса у нас, как бритва, острая. Как махану литовкой-то… Сначала кобеля моего курносого, потом себя. Такая трагедь закрутится – лучше не начинать. Лучше сразу в петлю.

Женя. А если врачи на дядю Ваню покажут, если из-за него у вас детей нет?

Александра. Маленько полегче, конечно. Я-то ему изменять не собираюсь. С другой стороны, ему, опять же, горе. Передо мной всю жизнь виноватиться ему потом? Зачем? Не хочу я так. А ну их к черту, Женечка, больницы эти. Может, судьба еще смилостивится, может, еще пошлет Бог кого. А мы у вас баню истопили, намоемся сегодня. Пойдем, а то накостыляет мать тебе. Видишь, минуты без тебя прожить не может. (Женя принесла из-под куста спеленутого ребенка.) Мамка-то сама к нам притопала. И Нюра с ней. Эй! Здесь!

Появились Софья и Анна.

Софья. Женька, ты почему удралa-то? Или дел нет – тебя по селу рыскать? (Забирает ребенка.) Спит?

Александра. Вы передохнуть девке дайте маленько.

Софья. Прям уработалась. (Рассматривая сына). Пауты нас не закусали? Нет вроде.

Женя. Мама, можно, я на озеро сбегаю?

Софья. Чего там потеряла?

Александра. Искупаться девка хочет, чего…

Софья. Дома дел невпроворот, она купаться… Вечер же скоро.

Женя. Я быстро, только окунусь.

Софья. И кур домой гони. Опять в овраг умотали. Разок искупаешься и гони их. Слышь?

Женя (убегая). Ладно!

Софья. Ее одну слушаются. От меня, от бати разбегаются и все, а за ней, как дрессированные, – бегут, аж с ног друг друга сшибают. Ну ты посмотри.

Александра. Золотая девка. Жалей ее. Ей ребячаться-то осталось – всего ничего.

Софья. А я жалею. Нюрке вон, старшей нашей, скажи. Замотала ребятней своей. «Женя, покорми, Женя, присмотри, Женя…» Батрачка она тебе, что ли?

Анна. Дак племянница.

Софья. Ну, и воду теперь на ней возить?

Александра. Нюр, а ты чё, опять беременна?

Софья. Нюрка!..

Анна (погладив себя по животу). Заметно, да?

Небольшая пауза.

Софья. Ты куда их рожаешь-то?

Александра. На засол. Война вовсю разыгрывается, они детей клепают.

Софья. Вы чё, с ума с Михаилом сошли?

Анна (махнув рукой). Говорят, через три недели кончится.

Софья. Дак прошли уже три недели-то. Считать умеешь?

Анна (ворчит). Три… четыре… Через полгода, самое большое, кончится! Увидите.

Александра. Ага, ага. Уже Минск, всю Беларусь захапали!

Софья. А если год? А если два? Чем кормиться с ордой вашей будете?

Александра. Что ты, Соня?! Какие два?! Полгода! Ей, поди, сам Сталин с Гитлером полгода нагарантировали. Да, Нюра?

Анна. Я что, нарочно, что ли? Как эти… набросились. Не переживаю, думаете?

Пауза.

Александра (вздохнув). Охохонюшки-хо-хо. Нет детей – плохо, есть – не знаешь, как от холода, от голода, от войн этих проклятых уберечь. Наладится, нет, жизнь когда-нибудь?

Софья (прошла в глубину, на край косогора). Чусовая какая сегодня красивая. Гляньте-ка, сверкает вся.

Анна. Саня, может, еще и не докатится до нас… война-то?

Александра. Вообще-то, раньше не докатывалась.

Софья (прикрыв глаза от солнца ладонью). Господи… Губарев! Председатель!

Анна. Где?

Софья. Вон! Внизу! Куда это он так? Аж пятки сверкают.

Александра. Девки, а ведь это бык за ним гонится…

Анна. Жора, по-моему. Жорка, ага.

Софья. Батюшки… Сюда не завернет? Забодает нас с Витькой.

Анна. Нет. К реке бегут.

Появились запыхавшиеся Петр и Иван.

Иван. Саня!

Александра. Ох!

Иван. Председателя не видели?

Александра. Напугал, зараза!

Анна. К Чусовой, вон, чешет.

Софья. Петь, бык его гонит!

Петр. Скорей, Иван. (Убегает.)

Иван. Ждите здесь. (Бежит за Петром.)

Появилась Женя.

Женя. Мама! Кока! Жорка с фермы сбежал! Папа с дядь Ваней его ловят!

Софья. Нá Витьку, домой бегите. На озеро не пошла?

Женя. Я папу встретила… (Взяла на руки Витьку.) Он про Жору сказал… А ты же с Витей… Мало ли что.

Софья. Ну молодец. Идите домой, сейчас придем. Отца дождемся. Идите.

Женя. Ага. (Ушла.)

Александра. Уже не видно их отсюда. О, с фермы скотники бегут…

Софья. Бык вроде смирный, никогда ни за кем не гонялся.

Анна. Председателя, видать, не любит.

Александра. Полюбишь такого придурка. (Смеется.) Уже и скотина в нем разобралась.

Анна. Но. В конюшню к Мише зайдет, они на него лягаются.

Александра. Зло, поди, на твоем Мишке срывает?

Анна. Но. Косится.

Софья. Фи-и, косится… Петр с ним каждый день цапается. На ножах живут.

Анна. А чё?

Софья. Делать ни черта не хочет. Водку жрать с уполномоченными, колхоз разворовывать – это да. Сам напортачит, на Петра все сваливает. Уйди, говорю ему, уйди ты на хрен с этого «завпроизводством». Ему колхоз жалко. Никому не жалко – все специалисты разбежались, – ему жалко.

Александра (идущим к ним Петру и Ивану). Управились?

Иван. Арестовали Жору. Сдали мы с Петькой товарища. Повели… Под конвоем. Идите посмотрите.

Софья. А кто?

Иван. Дзюба с Филиппычем. Скотники.

Анна. Председателя не вижу… А где он?

Иван. Жорка утопил. (Стаскивает с ног сапоги, вытряхивает воду.) Загнал в реку по самые брови, Губарь и захлебнулся. Петро, дай закурить. И спички – мои отсырели.

Александра. Ты чё такой мокрый?

Иван (закуривая). Труп из реки вытаскивал.

Анна. Захлебнулся? Губарев?

Иван. Но. Новую профессию теперь осваивает. Рыбий пастух!

Анна. Едит твою!

Иван. Такие дела, Нюрок. Магадан Жорке светит, может, и расстреляют.

Софья (Анне). Господи… Ты как дитя у нас малое. Верит всему. Ну ты чё, Нюр?

Все смеются.

Анна (улыбаясь). А я поверила.

Петр (оглядываясь). Сонь, Витьку куда девала? У тебя же был…

Софья. Женя домой унесла.

Петр. A-а. Прибегала?

Александра (подсев к Петру). Он почему на него бросился? Скажи, скажи. Никогда ж никого не трогал.

Петр. Лезть не надо, куда не просят. Фартук хотел снять.

Софья. Какой фартук? С кого снять?

Петр. С быка. С кого ж еще?

Софья. Он в фартуке, что ли, ходил?

Александра. В стадо кто его без фартука пустит?

Иван. Елдатер, Сонь, называется. Из брезента. А ты чё, никогда быка в фартуке не видела?

Софья. Нет.

Петр. В деревне выросла и не видела?!

Софья. Да зачем он ему?

Иван (Петру). Молчи! Петро, молчи! Я сам. Поясняю.

Александра. Только матом не крой.

Иван. Не буду.

Петр. Другим покроет.

Александра. Чем?

Иван. Чем бык корову. Тихо! Смотри, Сонь. Дай-ка фартук свой. Дай-дай. Смотри. (Повязывает на себе фартук.) Я – бык. (Показывает на Александру.) Это Пеструха моя. Подмогни, Саня.

Александра. Уйди!

Иван. Ну подмогни! На Нюрке, что ль, показывать?

Анна. Давай.

Александра (грозит кулаком Анне). Э, э! (Ивану). Ну и чё делать?

Иван. Здесь стань. Посмеемся хоть. Я – Жора! (Прошелся, изображая быка.)

Александра. Чё делать-то?

Иван. Э-эх! (Крепко обнял жену со спины, прижав к себе.)

Александра (посмеиваясь, включается в игру). Не завали меня тут у всех на глазах…

Иван. Саня, мы счас с тобой крупный рогатый, он по-нашему не умеет.

Александра. А ничё не чувствую!

Иван. Дак я ж в фартуке!

Александра. Дак он же не брезент!

Иван. Дак и я не Жора!

Софья (смеется, начиная догадываться). А-а-а-а!

Иван снова прошелся быком, скакнув на смеющихся, словно отгоняя, вновь обнял жену.

Иван. Пестру-у-у-у-ха!

Александра. Жо-о-о-ора!

Иван. Не могу-у-у-у-у! Мешает чё-то!

Софья (согнувшись от смеха). Фа-а… Фар…

Анна. Фартук!..

Софья. Елдотер…

Петр. Сонь! А я свободный! Я без ничего!

Софья. Уйди-и!

Александра. Сымай его!.. Жор… Жор… К черто… вой матери!

Иван. Не могу-у-у, Пеструха!

Александра. По… Почему?!

Иван. Как мне его… копытами-то?!

Анна. Копытами… Не развяжешь, правда!

Хохочут еще громче.

Александра. Жорушка-а!

Срывает с Ивана фартук и оба, обнявшись, валятся на траву. Петр, в свою очередь, обняв Софью и целуя, тоже валит ее на землю. Смеется, всплескивая руками, с радостным испугом поглядывая по сторонам, Анна.

Александра. Ванька, сука!.. Кобель!.. Иван! Хватит!

Иван. Все, ребята! Поворачиваем к людскому обличию…

Александра. Нюра, никого там нет? Черте чё подумают…

Петр. Саня! Мы ж шалим!

Софья. Ик… ик… Обхо… ик… хоталась. Ик. Ох, не к добру.

Александра. А что, Губарев развязывать начал?

Петр. Как раз в этот самый момент.

Иван. Жорка к корове сзади пристроился – заскочил на нее, хрипит, мучится из-за фартука, Губарь на Жору сзади прыгат, примеривается, фартук стягиват, узел рвет.

Софья. Добро дело хотел сделать, да?

Анна. Его порвешь… Там ремень кожаный.

Петр. Вообще снимать нельзя – корова-то неплановая, да еще беременная.

Александра. Дак зачем тогда он?

Петр. Спроси его.

Иван. Загляделся на процесс! Да еще подвыпимши. Городской, никогда не видел… Как оно там, в натуре?

Анна (кивнув). Без фартука.

Иван. Заинтересовался. А Жорка чё?.. За претендента его, наверно, принял.

Софья. Пьяный, а на ферму поперся… Придурок.

Петр. С гостями гулял. Из города, с Молотова приехали. За молоком пришел – отпаивать после пьянки.

Софья. А кто такие?

Петр. Какие-то военные.

Александра. Поди, вас на войну забирать? А, Иван?

Иван. Черт его знает. Тянут какую-то холеру. Вон, из Дивьи многих позабирали, а из нашего Ромахино, да еще Васильевских… Как забыли.

Анна. Глухомань, пока доберутся.

Петр. Лес весь сгоним по Чусовой – и заберут.

Иван. Там лесу-то… На один перегон осталось.

Софья. Ну и что? Кому-то ж надо его сплавлять.

Петр. Ну вот. Сплавим и пойдем. Неделей раньше, неделей позже… Весь транспорт на запад битком – не знают, где вагоны брать.

Александра. О господи!

Иван. Дак уже и товарняк, товарные вагоны задействуют. Точно-точно.

Софья. Чё буде-е-ет?.. Мамочка моя, чё бу– де-е-ет?..

Петр. Ладно, день, да наш. Вы баню сготовили?

Софья. Саня, как думаешь – протопилась баня?

Александра. Пойдем поглядим. Нюр, Мишку своего веди, с мужиками попарится.

Анна. Лучше я с ним. Чижело ему на одной ноге.

Александра. Мужики, что ль, не помогут? А время потеряем. Ждать, пока вы там наплескаетесь вдвоем…

Софья. Наплескались уж. Петь, Иван, Нюра-то опять у нас беременная.

Иван. Нюрок, дай пять.

Жмет Анне руку. Медленно пошли с косогора.

Александра. Сначала мужики помоются, потом мы.

Петр. А мы после вас еще разок! Да, Ваня?

Александра. Только давайте побыстрее, чтобы за полночь не ложиться.

Иван. Еще ж за столом посидеть. Нюр, самогонки притащишь?

Анна. А сколько?

Иван. Петь, сколько?

Петр. Пять человек? Ну литр.

Иван (Анне). Ну литр.

Анна. Литр принесу.