Текст книги "Звезда Горна"

Глава 17
Черный ворон

На следующий день мы приняли участие в большой облавной охоте, которая тоже являлась частью торжественных мероприятий, посвященных нашему прибытию.

Мне и моим людям отвели место на самом краю правого крыла, в отличие от герцога и его свиты, находившихся в самом центре, рядом с дормоном. Нам предстояло поднимать всю попавшуюся дичь до реки Каласа, а затем повернуть налево и гнать ее вдоль берега. Каласа, небольшая речка с несклоняемым названием и ударением на последнем слоге, имела очень бурное течение и обрывистые берега, так что все животные, прижатые к ней, будут спасаться от нас, убегая вдоль берега.

Еще нам придали сына дормона, Тотайшана, с десятком верных ему нукеров – или как их тут называют? Тотайшан, совсем молодой парень, почти мальчишка с едва пробившимся темным пушком на верхней губе, гордо сидел на своем скакуне, всем видом показывая, что только строгий наказ отца держит его здесь, на правом фланге. У загонщиков самая незавидная роль: их задача – гнать зверя туда, где ее ждут настоящие охотники.

Мы ехали по степи, развернувшись широкой дугой, и наш фланг двигался с опережением, чтобы не дать возможности уйти загоняемой дичи. День был в самом разгаре, яркое солнце светило с безоблачного неба, только с горных вершин, покрытых снегом, иногда налетал прохладный ветерок.

Наконец Тотайшан, покрутившись с нами, умчался в центр, где происходили самые интересные события. Мы же ехали неспешно, никакой живности не попадалось, разве что изредка вспархивала притаившаяся в высокой траве птица да длинноухие зайцы стремглав спасались от нас бегством.

Когда Коллайн поинтересовался разговором, состоявшимся у меня с Тотонхорном, я коротко передал ему подробности, утаив лишь свое предложение.

– Еще он попросил у меня совета, – говорил я внимательно слушавшему Анри. – Суть вот в чем. Дормону нужен достойный человек, чтобы назначить его верховным главнокомандующим своими войсками. По его мнению, таким может стать только тот, кто безумно влюблен в рыжеволосую леди. Он поинтересовался, нет ли среди моих знакомых подходящей кандидатуры, – закончил я свою речь и приготовился к отражению ответных выпадов Коллайна.

Действительно, отношения Коллайна с рыжеволосой графиней не походили на его обычные увлечения. Я бы не удивился, узнав, что он решил оформить их законным браком. Графиня Лиола Бекнер была вдовой, владелицей пары поместий и уступала в возрасте Коллайну несколько лет. Женщина красивая, очень милая в общении и, по-моему, питавшая к барону ответные чувства. Совет да любовь, как говорится, но Анри все откладывал этот ответственный шаг на потом…

Но Коллайн в ответ на мой выпад лишь сказал: «Да ну вас, барон» – и отвернулся, делая вид, что внимательно разглядывает кустарник справа от нас.

Мы честно доехали до берега реки, не встретив никакой серьезной добычи, и повернули налево.

Суматоху, царившую на берегу в том месте, где должны были быть дормон с герцогом, мы увидели еще издали. По берегу бегали люди, мечась из стороны в сторону и указывая руками на реку. Я плетью ожег круп Ворона, посылая его в галоп.

– Что случилось? – Мой вопрос был адресован к одному из офицеров, состоящих в герцогской свите.

– Сын дормона, Тотайшан. – Офицер указал рукой на бешено бьющийся водный поток. – Под ним обвалился берег, и он вместе с конем упал в воду.

Действительно, на одной из небольших отмелей виднелось тело человека, застрявшего между камнями. Буйный поток шевелил его конечности, так что казалось, будто Тотайшан пытается выплыть, но голова его оставалась все время под водой. По берегу метались люди, пытаясь пробраться к телу, но поток сбивал с ног, едва они заходили в воду.

«Только не с ним и только не сейчас», – мелькнуло в голове, а то все наши переговоры пойдут к черту. Буквально вчера я слышал от дормона о его отношении к своему старшему сыну, который напоминал ему покойную жену, любовь всей жизни.

Но больше всего мне было жалко Тотайшана, славного парня, за гордыней которого проглядывала юношеская неуверенность в себе.

Я застыл на миг, лихорадочно соображая, что делать. Решение пришло неожиданно. Подал команду: «Прошка, Шлон, за мной!» – и кинулся на берег, сорвав по пути пару волосяных арканов с седел кочевников.

Соединив пару арканов петлями, я пропустил под мышками конец веревки и завязал его на груди калмыцким узлом, который применяется, когда петлей пользоваться нельзя: может затянуться до такой степени, что вздохнуть будет невозможно. Сунув свободный конец в руку Прошке, бросился в воду. Перепрыгивая с камня на камень, мне удалось добраться почти до середины реки. Балансируя на скользком камне, торчащем из воды, я огляделся.

Вон оно, тело, ниже по течению и чуть правее – теперь главное не промахнуться. Крикнув, чтобы не держали веревку натянутой, рухнул в воду спиной вниз. Река встретила тысячью ледяных иголок, вонзившихся в тело, и не слабым ударом подводного камня, чуть не развернувшим меня. Сплавляться по таким рекам нужно на спине и ногами вниз, это аксиома, которую мне еще ни разу не приходилось проверять.

«Только бы не промахнуться, второго шанса может и не быть – вода как лед, я окоченею», – сверлила мозг одна и та же мысль. Но нет, я влетел ногами на отмель, где застрял Тотайшан, взвыв от боли в бедре, которым напоролся на острый камень.

Ухватив тело за одежду, заорал: «Тяните!», чувствуя, как хлынула вода в открытый рот.

Пару раз меня прижимало ко дну, накрывая с головой, было очень больно от ударов камней и от натянутой, как струна, веревки, но нас вытянули на берег, и я умудрился не выпустить Тотайшана из рук.

К нам кинулись еще в воде, вытаскивая на берег. Стоя на подгибающихся ногах, я почувствовал, что с меня срывают одежду.

Рядом страшно взвыл Тотонхорн, опустившись на колени перед неподвижным телом сына и вонзив ногти в бритую голову так, что из-под них выступила кровь.

Да что же это такое? Сейчас, когда дорога каждая секунда, совсем не время выть, сейчас надо бороться за его жизнь.

Грубо отодвинув, почти отбросив дормона в сторону, я перевернул тело Тотайшана, животом укладывая на колено и надавливая сверху, чтобы освободить легкие от воды. Так, теперь такие же действия, что и с Кройтом, но парень, в отличие от того, должен ожить, просто обязан сделать это. Жестом показав Коллайну на ноги утопленника, я начал делать искусственное дыхание.

Живи, парень, живи, молил я его, и через несколько томительных минут он меня послушался. Тотайшан открыл глаза, еще подернутые мутной пленкой, его вырвало. Теперь срочно нужно растереть тело, и у меня есть чем это сделать. Уложив Тотайшана на подстеленный потник и оторвав кусок меха с оторочки его халата, я начал растирать тело, щедро поливая бренди из протянутой Шлоном фляжки. Наконец сын дормона зашевелился и даже попытался оттолкнуть меня. Ну и слава богу, наконец-то все позади. Приподняв его, я насильно влил ему в горло бренди и с удовольствием похлопал по спине, когда он закашлялся.

– Заверните его, ему нужно тепло, – обратился я к столпившимся вокруг нас вардам.

Вот теперь точно все, можно позаботиться и о себе. С этой мыслью я отправил в свое нутро остатки бренди.

С меня сдернули мокрую одежду, накинули на плечи чей-то халат и повели к лошади, которую держал в поводу Кот. Сидеть голой мокрой задницей на обшитом кожей седле не очень комфортно, но ноги приятно грели бока Ворона, плечи стеганый халат, а на голову мне напялили чью-то лохматую меховую шапку.

Не хватало еще воспаление легких схватить – при воспоминании о ледяной воде меня передернуло от озноба. Я еще раз хорошенько приложился к фляжке Нектора. Стало значительно теплее, и весь остаток пути я пел вполголоса.

Пел я про черного ворона, который вьется над моей головой, но почему-то не мог вспомнить дальше первых двух строчек и потому затягивал вновь.

Уже в шатре я вспомнил, что лучшее средство, чтобы согреть человека в такой ситуации, – положить его между двумя обнаженными девушками, и все порывался пойти и сказать об этом лекарям дормона. Коллайн успокоил меня, сказав, что Тотайшана уже согревают таким способом, а мне лучше успокоиться и прилечь поспать, накрывшись парой одеял, поскольку мне такое средство не подойдет. Вспомнив о Янианне, согласился с ним, укутался одеялом с головой и крепко, без сновидений уснул.

Проснувшись следующим утром, я первым делом потянул носом воздух. Нет, все отлично, никакой заложенности. Хорошо, тогда начинаем тестирование бортовых систем. Голова побаливает – это понятно, болит распухший локоть, тоже понятно, горит нога, и это допустимо. Вот, кажется, и все, если вдуматься – легко отделался, могло быть и хуже.

Полог откинулся, пропуская яркий солнечный свет и Прошку.

– Ваша милость, может быть, ухи желаете?

О! Ухи, конечно, желаю – я сразу почувствовал прямо-таки зверский аппетит.

Да, хорошо быть барином: дома после подобных приключений меня наутро ждала куча влажной, грязной одежды. Сейчас же все приготовлено, аккуратно сложено и только и ждет, чтобы я все это напялил…

Рядом с палаткой мои парни, чинно усевшись на травке, хлебали из котелков ту самую уху, ради которой я покинул уютную постель. Здесь были все, кроме Коллайна и двух дежурных, ждавших, когда их подменят.

Нет, я не стану уединяться в шатре, чтобы принять пищу так, как подобает человеку моего положения, – в гордом одиночестве и из серебреного обеденного сервиза. Лучше на свежем воздухе, вприкуску с набегающим от реки ветерком и с прибаутками нашего повара Шлона… Пускай морщат лица господа из окружения герцога, мне мнение того же Шлона дороже, чем мнения всех их вместе взятых, чего бы это ни касалось. Я уселся на траву рядом с Нектором, и передо мной как по волшебству появился такой же точно, как и у остальных, котелок, наполненный янтарной жидкостью с капельками жира, плавающего на поверхности. Все замолчали и перестали брякать ложками, увидев, что я собираюсь что-то произнести.

– В той далекой стране, откуда родом замечательный напиток, называемый бренди, есть один закон, нарушение которого грозит самыми страшными карами, – строго начал я, назидательно воздев ложку к небу. – Согласно этому закону уху категорически запрещается употреблять без того самого напитка… – И затем, понизив голос, добавил: – Хорошо, что мы сейчас не в той стране.

Парни озадаченно замолчали, а Шлон сообразил сразу, метнувшись в палатку, служившую у нас складом.

Тут дошло и до остальных, и они одобрительно зашумели. Солдаты – они солдаты всегда и везде, как их ни назови и где бы они ни были. Сейчас нам предстоит не распивать спиртные напитки, а принять профилактическое средство против кишечных инфекций, а также употребить полста грамм для поднятия боевого духа.

Шлон же остался верен себе, невинно поинтересовавшись – мол, что думает его милость по поводу ухи на обед и на ужин и вообще насчет того, чтобы питаться ею все время нашего пребывания здесь, чем заслужил одобрительный смех со стороны всех присутствующих.

Ближе к полудню меня пригласили к старшему сыну дормона. Когда я вошел в шатер, из него тенью выскользнула девушка – наверно, это и была та самая Алиша, про которую рассказывал дормон. Тотайшан лежал с бледным лицом и с затянутым в лубки левым предплечьем. Ничего, месяца через полтора ты забудешь, что руку ломал, по себе знаю, а кость в месте перелома еще крепче становится. Главное – жив остался.

– Спасибо вам, – произнес он вместо приветствия. – Спасибо, что спасли мне жизнь, и еще за то, что отец разрешил взять мне в жены Алишу. Даже не знаю, за что я больше вам благодарен.

Тотайшан говорил на общеимперском языке плохо, да еще и волновался, но я его отлично понял. Да, дормону, для того чтобы понять, что нет в жизни ничего важнее, чем счастье детей, потребовалось пережить смерть сына, когда он уже совсем решил, что потерял его.

Я посидел у него немного, мы поговорили о том о сем, я рассказал ему веселую историю, стараясь поднять настроение, и уже совсем собрался уходить, но Тотайшан остановил меня:

– Теперь я ваш должник на всю жизнь, мне рассказали, что вы и сами чуть не…

– Не надо об этом, Тотайшан. Это сделал бы и любой другой, если бы знал, как это сделать. Просто я оказался единственным, только и всего. Знаешь, я и сам рад, что спас жизнь хорошему человеку. Не так давно я пытался сделать то же самое одному негодяю, но у меня ничего не получилось. Наверное, так было угодно богам.

Я шел к своему шатру и размышлял о том, что, вероятно, выражение «вдохнуть жизнь» появилось после такого вот случая. Затем вспомнил, что это не так, кто-то вдохнул жизнь в какую-то статую, и я решил, что это неправильно. Вернуть человека из мертвых своим дыханием – вот так должно быть правильно, а не когда оживляют мертвую вещь. Я окончательно запутался с этим вопросом, когда снова получил приглашение.

На этот раз меня пригласил на конную прогулку верховный дормон вардов Тотонхорн.

Мы долго ехали молча. Тотонхорн не спешил начинать разговор, а я не стал опережать события – ведь это он позвал меня на прогулку.

Наконец он заговорил:

– Я долго думал, но никак не мог придумать, как мне отблагодарить тебя за то, что ты сделал. Может быть, ты скажешь мне сам?

Я отрицательно покачал головой: ничего мне не надо. Все, что я хочу, – как можно скорее увидеть ее глаза, ее улыбку, услышать ее голос… А как ты можешь помочь мне в этом? Да никак. Наверно, в этот момент у меня был очень мечтательный вид, потому что Тотонхорн улыбнулся, и я впервые увидел такую улыбку на его лице.

– Все-таки ты подсказал, что я могу для тебя сделать. Говорят, что это очень ценят у вас, как ценят у нас мужество и верность. Наверное, мне никогда не понять этого, но, может быть, это и к лучшему.

Тотонхорн протянул мне небольшой кожаный кошель размером с крупное яблоко, туго чем-то набитый. Я взял его, приложил ко лбу, затем к сердцу и спрятал в карман.

Еще какое-то время мы ехали молча.

– Я хочу отправить Тотайшана в столицу – пусть поживет там, посмотрит, как живут люди в чужих краях, наберется чужой мудрости… – продолжил он.

– И долго он сможет жить без всего этого? – Я обвел рукой степное разноцветье трав, недалекие горы, блестевшую в низине ленту злополучной реки. – Город – это камни, много камней, дома из них, дороги из них, все из них. И еще это много соблазнов.

Совсем я неправ, говоря так. Живущий в столице Тотайшан будет отличным залогом того, что варды не нападут на Империю, пока он там. Дормон тоже отлично понимал это, но тем не менее сказал:

– Я знаю это. Когда-то и мне пришлось прожить пару лет среди этих камней. Но мне было сложнее, чем будет моему сыну. Ты ведь сможешь присмотреть за ним, чтобы ему было легче освоиться?

– Да, я сделаю все, что смогу. Но будет ли этого достаточно?

Тотонхорн не стал отвечать на мой вопрос, вместо этого он сказал совсем другое:

– Что происходит с моими глазами? Я ведь не стар еще, а вижу уже совсем не так, как раньше.

Я протянул ему бинокль, висевший у меня на груди. Он взял его, повертел, приблизил к глазам и вернул обратно:

– Неправильная у тебя труба. И маленькая, и не видно ничего.

– Нужно покрутить вот это колесико. Глаза у всех разные, и каждый должен настраивать ее под себя.

Тотонхорн приложил бинокль, долго крутил колесико, настраивая, и наконец замер.

Когда он оторвал его от глаз, вид у него был очень довольный.

– Я и в молодости не мог видеть так далеко. Ты, де Койн, умеешь удивить. Может быть, останешься у нас погостить, пока Тотайшан будет гостить в столице? – и засмеялся, довольный своей шуткой. Затем снова посерьезнел: – Сегодня я говорил с герцогом, и мы оба получили то, что хотели. Завтра будет пир, и послезавтра тоже, а возможно, и еще пару дней, чтобы никто не мог сказать, что варды плохо относятся к гостям. А потом ты полетишь туда, где свое сердце оставил. – Он тяжело вздохнул. – Я свое вместе с Айшан похоронил. И если бы вчера… – Дормон не договорил. – И вот еще что, будешь в наших степях – неважно где, в любых местах, где живут варды, – покажешь это кольцо. – С этими словами он стянул со своей руки один из перстней. – И в любом нашем селении к тебе будут относиться как к дорогому и желанному гостю.

Я взял кольцо, поблагодарил дормона, сказал ему, что это действительно драгоценный подарок, и надел на палец. Поднеся руку поближе к лицу, начал его рассматривать. Кольцо не имело ни одного камня и все было покрыто непонятными письменами, не похожими ни на что, виденное мною раньше.

– Это очень древнее кольцо, – сказал дормон, заметив мой интерес, – и я не знаю, что на нем написано. Быть может, твои ученые смогут прочитать это?

Если бы! В Империи еще нет таких ученых, а другие невероятно далеко отсюда.

Мы поехали дальше, и Тотонхорн время от времени подносил бинокль к глазам, что-то рассматривая и каждый раз восхищенно цокая языком. Мне было приятно, что я угодил ему подарком – хороший абыс человек, что бы о нем ни говорили.

– Скажи мне, де Койн, возможно ли оживить любого умершего человека, вдыхая ему свою жизнь, разводя руки и надавливая на сердце? – задал он наконец вопрос, который, видимо, долго его мучил.

– Нет, – с сожалением ответил я. – Это зависит от многого, и больше всего – от времени, которое прошло с момента остановки сердца. Вчера, если бы мы опоздали хоть немного, уже невозможно было бы помочь Тотайшану.

Дормон явственно вздрогнул при этих словах, вспоминая, что пришлось ему пережить.

Следующий его вопрос касался оружия – вернее, штуцера, о котором ему рассказали очевидцы. Я подробно рассказал ему о ружье, объяснив все его преимущества и все его недостатки. У меня их всего два – если хочешь, подарю тебе оба. Но лучше немного подождать, не больше года, и тогда я смогу подарить такое оружие, что абыс даже представить не может, каким оно будет хорошим.

Почему так долго? – поинтересовался Тотонхорн. А у меня его пока нет, легко сознался я, но к тому времени, надеюсь, уже будет.

Эти ружья будут и меньше, и легче тех, которые сейчас есть, с ними будет очень удобно обращаться, а стрелять они смогут несколько раз подряд. И перезаряжать их станет не дольше и не сложнее, чем наполнить чашку согоном. Стрелять они будут так далеко, как только видит глаз. Конечно, пуля не долетит до той горы, – указал я рукой, – но мы все равно не видим отсюда горных баранов, пасущихся на ее склонах. Если же подъедем ближе и нам удастся их рассмотреть, то тогда и пуля из нового ружья их достанет. Но только пусть мудрый дормон не думает, что я смогу дать их очень много, пусть даже за деньги. Сотню-другую стволов абыс получит в подарок, чтобы вооружить ими своих ближайших людей, и я сделаю это немедленно, как только смогу.

– Хочу вооружить такими ружьями всю имперскую армию, – поделился я.

Дормон посмотрел на меня из-под полуприкрытых век:

– Армия с таким оружием станет непобедимой и сможет покорить весь мир, – сказал он.

– Мне нужно совсем не это. Я лишь хочу, чтобы девушка, которую люблю, думала только о том, идет ли ей новое платье и какие украшения будут лучше всего с ним смотреться, или о других вещах, о которых положено думать девушке. Ей никогда не надо будет думать о чем-то плохом, потому что на страну, имеющую такую армию, вряд ли кто-то посмеет напасть.

Тотонхорн задумчиво посмотрел на меня и спросил:

– Говорят, ты появился в Империи не так давно, и никто не знает, откуда ты появился.

– Да, это так, нет еще и четырех лет, как я здесь.

– Так откуда же ты, де Койн?

– Я скажу тебе, абыс, но вряд ли ты захочешь мне поверить. Моя родина так далеко, что я даже сам не знаю, где она. Может быть, в той стороне, может быть, в противоположной, а может быть, и там.

Я поднял руку и указал на темнеющее небо, где уже начали появляться первые звезды.

Глава 18
Могучий орел

В Тромере меня ждало письмо Янианны, прибывшее за неделю до моего приезда. В нем она писала, что любит, ждет, очень скучает и просит возвратиться как можно скорее. Я обратился к герцогу с просьбой разрешить мне отправиться сразу, не дожидаясь, пока в столицу поедет его сиятельство. Но он попросил сопроводить его до Монтенера, именно попросил, и у меня не нашлось сил ему отказать.

Говоря откровенно, я не понимал, что значат мои тридцать человек, если в его эскорте двести кирасир, к которым присоединится еще и полусотня егерей. Кроме того, я считал, что без меня ему будет значительно спокойней. Янианна, вероятно, права, и я действительно, как магнит, притягиваю всякие проблемы и неприятности. Больше чем уверен, что и берег под лошадью Тотайшана не обвалился бы, не отправься я к вардам.

И вот теперь предстоял долгий путь назад, не очень спешный: расстояние до Монтенера, которое я мог бы преодолеть дней за десять, потребует чуть ли не три недели. А это значит, что Янианну я увижу на целую неделю позже, чем мог бы увидеть, пустись мы в путь в одиночку.

Герцог уже отправил в столицу гонцов с вестью о переговорах, завершившихся полным успехом, и теперь в столице его ожидала торжественная встреча.

Все его окружение было довольно: как же, теперь дикие кочевники варды не нанесут подлый удар в спину Империи, если той придется скрестить мечи с королевством Трабон, и в этом, несомненно, есть часть их заслуги. В свите герцога, конечно, имелись хорошие люди, с которыми у меня появились нормальные отношения, но большую ее часть составляли личности, которых я не мог назвать иначе как лизоблюдами, подбирающими крошки с чужого стола.

В сущности, герцог был неплохим человеком, но имелась у него одна слабость, которой все успешно пользовались: герцог любил лесть. Вот его свита и состояла в основном из льстецов, которые непрерывно оттачивали на нем свое умение.

Отношения с ними я испортил уже в самом начале нашего путешествия из Тромера к стоянке вардов и не собирался ничего менять в этом смысле. Общался я с ними, при необходимости, через Коллайна, которому, кстати, их общество удовольствия тоже не доставляло.

Мы следовали в конце колонны, оставив между нею и собой достаточное расстояние, чтобы не глотать поднимаемую копытами пыль. Ехали медленно, останавливаясь на ночлег задолго до заката, разбивали шатры, готовили ужин. Утром лагерь неспешно снимался, и опять тянулась скучная дорога. Все воспринимали это совершенно нормально – а куда торопиться? Каждый день пути стоил мне немалых нервов, и я тысячу раз проклял себя за то, что не смог отказать герцогу. Что с ним может случиться – с таким количеством защитников?

Проехали Счастливки, и, к своему удивлению, я обнаружил уже почти отстроившуюся деревню. Дома белели свежими бревнами, по узким улочкам бегала детвора, из дворов слышался лай собак. Если бы не моя память да не большой погост на пригорке, ничто бы не напоминало о трагедии, случившейся здесь совсем недавно.

Я перестал удивляться, когда Коллайн выяснил, что деревню заново отстроили переселенцы, пришедшие с юго-востока Империи. Место уж очень хорошее, сообщил он: широкие пойменные луга, близкий лес. Вообще-то они направлялись в другое место, в неделе пути к северу отсюда, но им предложили остаться здесь, и они согласились. Понять их можно: земля разработана, а чужое горе – оно и есть чужое, ведь что-то плохое может случиться с кем угодно, только не с нами. Да еще и добра осталось достаточно после прежних хозяев.

Очень удобно: только я заинтересовался здешними метаморфозами – тут же готов полный расклад, подготовленный Коллайном. Пока я сидел у костра, наслаждаясь своими любовными муками, он успел собрать столько информации, что не хватит времени все рассказать до самого перевала.

Кстати, мне стоит обратить внимание на свое поведение – что-то я совсем раскис, надеюсь, хоть со стороны это незаметно. Ничто не делает мужчину таким сильным и в то же время таким уязвимым, как любовь к женщине. Только что-то я у себя прибавления сил не замечаю – напротив, самому начинает казаться, что от моего взгляда даже вино может скиснуть. Подумаешь, увижу Янианну на неделю позже, пусть даже на две – и что теперь, вешаться?

На следующий день мы преодолели перевал, и темп нашего движения несколько увеличился. Не знаю, что так повлияло на герцога, хотя встречались мы с ним каждый вечер: перед ужином герцог имел обыкновение принимать всех у себя в шатре и выслушивать рапорты.

Сначала докладывали кирасиры, потом егеря, а затем следовала моя очередь. Люди здоровы, отставших нет, заболевших и захромавших лошадей тоже, докладывал я. Герцог выслушивал всех, задавал интересующие его вопросы, отдавал необходимые, по его мнению, распоряжения, и мы расходились на ужин. Блин, тоже мне рейд в глубоком тылу противника! Хотя может, я зря ерничаю – по крайней мере, все были в курсе того, что происходило каждый день.

Я часто отсылал несколько человек вперед – не для того, чтобы разведать обстановку, смысла в этом не было никакого. Обычно им хватало времени, чтобы выследить какую-нибудь дичь или поджидать нас на обочине с полной корзиной рыбы, выловленной сетями.

Вечерами от нашего лагеря доносился аромат готовящейся на вертеле свеженины или не менее аппетитный запах жареной рыбы, и солдаты герцога с завистью посматривали в нашу сторону, поедая жидкую кашу с солониной. Герцогу с окружением конечно же готовили отдельно, но столовался я со своими парнями, лишь изредка принимая приглашение на ужин в его шатре.

Но именно из нашего лагеря каждый вечер доносился звон стали: а чего время терять? Вон молодежи сколько – им тренировка нужна, да и остальным не помешает.

«Тяжело в учении – сдохнешь без мучения», – любил говаривать один мой старый знакомый.

Монтенер становился все ближе, уже и Майронские леса стали отступать от дороги все дальше, селений становилось все больше, а Коллайн все задумчивей.

Я решил сам вызвать его на разговор:

– Что случилось, дорогой Анри?

– Понимаешь, де Койн, скоро будет Монтенер… – Он еще помялся некоторое время, затем продолжил: – Говоря коротко, перед самым Монтенером будет поворот на дорогу, ведущую к селу на берегу Арны. Если переправиться через реку, то до моего имения останется всего три дня пути. И вот я думаю… – Он посмотрел на меня.

– И чего же здесь раздумывать? Вечером я договорюсь с герцогом, возьмешь с собой половину людей – и в добрый путь.

Желание Коллайна понятно: так долго мечтать о том, чтобы появиться в родовом имении снова хозяином, и проехать мимо, когда оно совсем рядом, всего в нескольких днях пути.

– Артуа, мне не нужно так много людей… – заговорил явно обрадованный Коллайн.

– Вот тут я с тобой не соглашусь, и не уговаривай. Ты мне нужен живым и здоровым, Анри, так что или берешь половину, или… или тебе придется забрать всех. Кроме Прошки, конечно, без него ты перебьешься.

– Ровно половину не получится, – засмеялся Коллайн, – наши люди пополам не делятся.

– Отлично делятся, поскольку Прошка не в счет.

Договориться с герцогом удалось на удивление легко, и на следующий день мы с Коллайном расстались, поделив людей пополам. Анри обещал вернуться в столицу через пару недель, что устраивало нас обоих.

Монтенер являлся центром одноименной провинции и третьим городом Империи по величине и численности населения после самой столицы и Гроугента.

Город вольно раскинулся на берегу Арны и был крупным промышленным центром, разделяя это почетное звание со столицей, чему, несомненно, способствовало наличие крупных залежей каменного угля и железной руды, а также близость судоходной Арны. Ко всему этому можно добавить, что город располагался в географическом центре Империи и выделялся архитектурой зданий, чем-то похожей на готическую: острые устремленные в небо шпили, ажурные стрельчатые окна с многоцветными витражами…

Мы прибыли в Монтенер ближе к вечеру, но мои надежды отправиться в столицу на следующее же утро растаяли: нас пригласили на бал.

Он должен был состояться завтра во дворце наместника, герцога Монтейского, и, проигнорировав такое приглашение, можно было испортить с ним отношения. Я прибыл с визитом в составе свиты герцога Иллойского, и мне недвусмысленно дали понять, что будут рады видеть в доме завтра вечером. Исчезнуть без объяснений было бы невежливо, а пускаться в объяснения, что на завтра у меня другие планы… В любом случае будет похоже на оскорбление. Ничего, до столицы еще около двух недель пути – придется пожертвовать одним из дней отдыха, только и всего.

Дворец наместника не поражал размерами по сравнению с императорским дворцом, но роскошью мог с ним потягаться. И люди, собравшиеся в нем, отнюдь не выглядели провинциалами, в отличие от того же Тромера. Здесь тоже танцевали вальс, и даже был известен белый танец – новшество, которое привнес тоже я.

После пары бокалов знаменитого местного вина, имевшего яркий изумрудный цвет и здорово дурманящего голову, я нашел, что окружение герцога Иллойского состоит вовсе не из негодяев и льстецов. Мы весело общались, обсуждая перипетии нашего путешествия, когда я получил приглашение на тур вальса.

Это верх хамства – отказать даме, когда объявляют белый танец, и я принял приглашение, хотя меньше всего мне хотелось танцевать. Приглашение было от графини Ленойз, леди Виктории, которой я был представлен еще при первом визите в дом Вандереров. Однажды у нас даже чуть не случился роман, но тогда нам помешала дочь Вандерера, Элоиза. Потом все женщины мне стали неинтересны, потому что у меня появилась Янианна.

Несомненно, Виктория являлась королевой этого бала – и она знала это, но воспринимала все как само собой разумеющееся. Мы станцевали тур вальса, но отвязаться от Виктории оказалось не так просто. Выглядела она сногсшибательно – великолепная фигурка, затянутая в облегающее платье, огромные выразительные темно-карие глаза и копна темных волос в затейливой, очень идущей ей прическе. Своей улыбкой она, наверное, могла бы растопить сердце самого стойкого женоненавистника. Буквально несколько месяцев назад я был бы безумно рад, что такая дама ко мне неравнодушна. Но все это было тогда, а сейчас меня больше мучил вопрос, как бы тактично от нее избавиться.

Кроме всего прочего, однажды Янианна сделала мне замечание, что я уделяю графине слишком много внимания. На самом деле все было не так, в тот вечер у меня была похожая проблема. Мне и тогда, и сейчас льстило внимание столь эффектной дамы, но… Несмотря на то что я был лишен женской ласки столь продолжительное время, Виктория не вызывала у меня никаких чувств. Я в тактичных выражениях попытался объяснить ей, что у нас ничего не получится в ближайшие пару сотен лет, надеясь, что таким образом мне удастся избежать ее назойливого внимания. Не получилось. Вместо этого ей удалось добиться от меня приглашения на следующий тур. Причем обставила она все так, как будто это приглашение было целиком моей инициативой.