Текст книги "Горькое молоко. Золотой брегет. Тюремный шлейф"

Иванов день

Планы в этот августовский субботний день у Ивана были большие. Открылась охота на уток. Надо обязательно было эту дату хотя бы одним выстрелом, но отметить, и сегодня проводился вечером важный матч с командой «Красная Этна». Этот матч был прощальный для ветеранов футбола Славы Чуни и Димы Пана. Им в своё время рукоплескали трибуны, как сегодня аплодируют Беде. Для команды эта игра уже никакого значения не имела. Водник досрочно стал чемпионом области. После матча во дворце культуры в торжественной обстановке будут чествовать победителей и прощаться с ветеранами.

Утром, встав в четыре часа, Иван собрался и пошёл в заливные луга, оставив дома беременную жену с маленьким Аликом. Около подъезда его уже ждал с заспанными глазами племянник Серёжка, который днём раньше напросился с ним на охоту. Идти было туда сорок минут ходу. Раннее утро было холодным, перейдя небольшой мост реки Славки, они очутились во владении и обитании утиных и журавлиных стай. Утки здесь селились почти на каждом озере, которых было в лугах несчётное количество. У каждого озера было своё название: Корзинка, Огурец, Колдун и так далее. Далеко вглубь они не стали заходить. Подстрелив на озере Бездонном четырёх серых уток, они заспешили домой. Около подъезда своей сестры Иван достал из рюкзака пару уток и отдал Сергею, а пару оставил себе:

– Пускай тебя мать всю неделю откармливает мясом. Не забывай в следующий выходной у тебя финал Кожаного мяча. На тебя тренера возлагают большие надежды.

– Ты Ваня, сам сегодня поднатужься на матче, – засмеялся Серёжка, – убил четырёх уток, значит влепить Этне должен столько же голов.

– Твои бы слова, да богу в уши, – мрачно сказал Иван.

– Ты так говоришь, будто за тебя на поле бог будет бегать, – не переставая смеяться, сказал племянник, перед уходом домой.

…Дома ещё все спали. Он быстро ощипал и распотрошил дичь, засунув её в холодильник. Затем вымыв руки, прилёг на диван и уснул. Проснулся Ива от лёгкого прикосновения руки на его лице. Это была Манана, она стояла перед ним в просторном платье и улыбалась:

– Иван подымайся? – сказала она, – к тебе из милиции пожаловали, без цветов, но с хорошими новостями.

Иван нехотя встал, протёр глаза и прошёл на кухню, где увидал стоящего в проходе лейтенанта Ситнова.

– Вы меня извините, что я спозаранку вас тревожу, – оправдывался он, – но я к вам с хорошей вестью.

– Хорошая весть в любое время суток приятна, – поздоровавшись с Ситновым, произнёс Иван. – Я, между прочим, сегодня открыл охотничий сезон, – смотря, на Манану сказал он, – утки в холодильнике ждут своего блюда!

– Будем готовить жаркое, – обрадовавшись, сказала Манана, заглядывая в холодильник. – Вы проходите, не стойте в проходе? – подвинула она стул Ситнову.

Он снял фуражку, сел на стул и открыл полевую сумку. Достал бумагу и авторучку.

– Вот здесь распишитесь в получении ваших часов?

– Нашли? – встрепенулся от радости Иван, – я, по правде сказать, и потерял всякую надежду, что они вернутся ко мне. И думать про них забыл.

Он расписался в получении часов. Ситнов убрал листок в сумку и вытащил оттуда свёрток:

– Вот в целости и сохранности, – довольным голосом сказал он, – проверьте.

На его лице отразилась добрая улыбка. Было видно, что этому молодому лейтенанту самому жутко приятно стало, оттого, что он принёс в этот дом радость:

– Я бы посоветовал вам убрать эту дорогую вещь поглубже, чтобы чертей не дразнить или отдать на прокат в исторический музей. Там они и глаз посетителей будут радовать, и под неприступной охраной будут находиться. Слишком много человек пострадало за эти часики. Обнаружили их случайно в Батуми таможенники. И переправлялись они в Турцию, с неким Нугзаром Махарадзе, сыном известного и теперь уже покойного скупщика антиквариата Габо. За этими часами стоит также смерть Листова и Алимова. Вот такие они оказались роковые часы, – тяжело вздохнул Ситнов.

– Я знаю, куда их надо убрать, – сказала беременная супруга и, взяв брегет со стола, она удалилась из кухни.

Вернулась она на руках с маленьким Аликом.

Когда муж закончил разговор с милиционером и прощался с ним у дверей, Иван рассерженно сказал жене:

– Ты зачем в руки его взяла? Давай мне его немедленно? Он же тяжёлый.

Иван закрыл дверь за Ситновым и бережно принял Алика из рук Мананы. После чего она неожиданно взялась руками за живот и присела к полу:

– Схватило, Ваня, – побледнев, сказала она, – звони, я чувствую, время пришло.

Он вместе с ребёнком побежал к Часовщику. У него единственного в подъезде был телефон. Скорая приехала незамедлительно. Нинка села с Мананой в машину и поехала с ней в роддом. Иван остался на руках с маленьким ребёнком один.

«Что делать? – думал он. Как я теперь выкручусь из такого положения. К родителям отвезти Альберта – не успею. А играть я сегодня обязательно должен. Прощальный матч близких ему друзей он не должен пропустить. Можно было с Нинкой оставить, но она будет сидеть в роддоме до тех пор, пока не узнает исхода дела».

Помощь пришла к нему неожиданно. В дверь квартиры позвонили. Он повернул ключ в замке. На пороге стояли племянник, а позади его Лёня Савельев и Ирка Крынка. Находясь в одной больнице, они тесно сблизились. После чего Лёня привёз её с собой, и они закрепили свои чувства во дворце бракосочетаний. В руках у Лёни была авоська, набитая дынями. Ирка как всегда сверкала своей внешностью. Она готовилась стать крёстной матерью ребёнка Ивана, которого ему должна подарить жена.

– Держи витамины для твоей жены и будущего малыша! – сказал Лёня, протягивая авоську с дынями.

– Опоздали вы с ними, – волнуясь, сказал Иван. Увезли её час назад рожать. Я вот один с ребёнком остался, а у меня сегодня футбол, не знаю, куда его пристроить.

– Давай я его на футбол с собой возьму? – вызвался Серёжка.

– За тобой за самим надо присматривать, – отвергла его идею Ирина, – нянька тоже мне нашлась. Это не мяч, а ребёнок. И никуда Алика пристраивать не надо, возьмём его на стадион с собой. Пускай смотрит, как папка играть будет. А Серёжка сказал, не подумавши, он только что нам говорил, что на торжественном построении их команда мальчиков будет дарить цветы ветеранам.

– А это идея, – воскликнул Иван, – вы посидите с ним там, а я хотя бы один тайм, но должен отыграть. А торжественную часть во дворце культуры пускай без меня проводят.

Он собрал сына, посадил его в коляску и они пошли на стадион. Там играла музыка, и хорошие места на трибунах были уже заняты. Иван пошёл в раздевалку, а Ирка и Лёня нашли себе место на городошной площадке, где не было солнцепёка и сели там под навесы.

Когда команды вышли на поле, и раздался свисток судьи, а Слава Чуня ввёл мяч в игру, Иван увидал за своими воротами Нинку. Она по сторонам, разбрасывала свои бёдра, при этом, вытянув руки вверх, показывая по два пальца на каждой кисти, и кричала:

– Сынок с тебя два гола! Не подкачай!

«Неужели напилась уже…?», – подумал Иван. Он выбрал свободный момент и подбежал ближе к воротам. – Ты чего краковяк здесь выплясываешь? – крикнул он ей. Иди отсюда на трибуны.

– Два гола забей! За одну девочку и за вторую! – орала она, так, что на трибунах было слышно, при этом выставляя два пальца. – Двойняшки у тебя родились! Понял?

На трибунах поднялся невообразимый шум и аплодисменты. Футболисты, захваченные игрой, не поняв, кому предназначены овации, на время утратили остроту схватки, и недоумённо смотрели на трибуны.

– Играть, не расслабляться это не вам хлопают, – кричали тренера футболистам.

…Иван, услышав такую новость, подбежал к Нинке. Сгрёб её и подкинул в воздух, затем стремглав бросился в поле. Это был его самый лучший матч в жизни, приятное известие добавило ему неведомую силу. Он не реагировал на выкрики с трибун. Он просто виртуозно играл, и не скупился на пасы. Забив в этом матче, как заказывала Нинка два гола в ворота команды «Красной Этны», он был счастлив, что подарил каждой дочке по одному победному голу. Со стадиона Иван шёл с Лёней и Ириной и племянником. Серёжа вёз коляску впереди себя, в которой кроме Альберта ехали два хрустальных лебедя на хрустальном подносе, вручённые Беде после окончания матча, как самому лучшему игроку.

«Цифра два для меня сегодня стала символичной», – приятно подумал он.

Не думал тогда Иван, как через много лет сильно изменится не только жизнь его семьи, но и всего рода. Страна расколется на части, а когда то самый великолепный двор в городе превратится в индикатор социального указателя жизни простого народа.

Тюремный шлейф

Племянник

Племянник Сергей Беда, которого во дворе все звали Серый, считая родного дядьку Ивана за старшего брата, тоже рос вначале футболистом, но после разрыва сухожилия на ноге по рекомендации медиков оставил футбол, и переключился на греко – римскую борьбу. Он быстро освоился в борьбе и за короткий срок начал занимать высшие ступени пьедестала почёта. Но как назло медики обнаружили у него после ангины осложнение на сердце и запретили заниматься и борьбой. Расти обыкновенным фикусом, он не хотел. Душа просила движений и он, пренебрегая всеми запретами медиков, продолжал заниматься борьбой и иногда в своё удовольствие приходил на стадион, чтобы побаловаться с футбольным мячом. Зато поведение его оставляло желать лучшего. Живя около школы, после каждой его проказы учителя постоянно приходили к нему домой жаловаться. Нередко вместо матери в школу по вызову ходил Иван.

…За прошедший учебный год Серый особо не докучал своим поведением школе и походы жалобщиков заметно сократились. Всё – таки забота о племяннике сыграла положительную роль.

Наступили летние каникулы. По планам матери они должны были быть весёлыми и интересными. Это туристическая поездка по Волге на теплоходе и отдых в спортивном лагере. В первый день каникул Серёжка проснулся рано утром. От ярко бьющих лучей солнца, которые раскинулись на его постели, ему прятаться не хотелось. Настроение было хорошее, он резво поднялся с кровати и пошёл в ванную. После водных процедур, съев на столе приготовленный матерью завтрак, вышел из дома на улицу. Возле дома пацанов не было. Он перемахнул через забор садика и пошёл вглубь, где стояли скамейки, место сборища дворовой ребятни. На скамейках сидели его друзья и одноклассники, Вовка Туман и Витька Перо.

С ними Беда водил тесную дружбу, а Витька Перо являлся ещё его прямым родственником. Да что там говорить, – человек двадцать мальчишек находились в родстве с Бедой.

Ребята сидели и чинили большую двуручную корзину.

– На рыбалку что ли собрались? – спросил их Сергей.

– Да, – пойдёшь с нами? – предложил ему Туман, – мы вчера этой корзинкой набрели семь стерлядок и двадцаток щурят, и мелочь прочую, которую не считали.

– А где бродили? – поинтересовался Сергей.

– На Юме, там после половодья много рыбы с Волги зашло, – подтвердил слова Тумана Перо.

…Юм, – это было болото, стоявшее около города, окружённое рекой Везломой, и речкой – Качкой, так местные жители называли небольшой водоём, который к исходу лета постоянно высыхал. Весной, когда остроносые ледоколы вскрывали лёд, и он вместе со снегом таял, происходил большой разлив Волги. Все речки и бакалды наполнялись волжской водой. С ней вместе заходила различная рыбёшка, и мальчишки вылавливали её по несколько килограммов сачками для бабочек, корзинками или завязанными на узел майками.

– Я с удовольствием поброжу с вами. Рыбы жареной хочу, особенно стерлядки, – без лишних разговоров согласился Беда.

…Подремонтировав корзинку, они втроём двинулись к Юму. Раздевшись до трусов, Туман и Перо первые полезли бродить с корзиной, Беда стоял на берегу с самодельным садком для рыбы.

Первый проход, принёс четыре небольших стерлядки. Воодушевлённые таким началом, они бросились вновь в болото. Каждый заход они вытаскивали не меньше двух приличных рыбин, мелочь они выкидывали назад в болото. Садок в руках Беды заметно тяжелел. Он захваченный азартом удачного улова, тоже разделся и подменил своего родственника, которому вылезать из воды никак не хотелось. Перо шёл по берегу вслед за ребятами, держа в одной руке увесистый садок с рыбой. Когда они дошли до конца болота, то увидали за бугорком стоявший передними колёсами в воде москвич Вальки Куркуля, – дворового ассенизатора. Сам Куркуль с засученными до колен штанами, тряпкой мыл свою машину. Всех ребят он знал, жил с ними в одном дворе и относился к ним, как к шпане. Они частенько измывались над ним, своими проделками, то помойку припрут доской, или быстро вколотят большой гвоздь, пока Валька на корячках выгребал от стенок объёмного ящика – помойки мусор. Мало того ещё дымовую завесу сделают из расчёски. Зажгут и кинут внутрь, а один раз подбросили самопальную взрывчатку. Взрыв получился сильный. Контузии Куркуль конечно тогда не получил, но с вилами отсиживался в помойке до прихода управдома.

Управдом, – бывший инженер по технике безопасности, тщательно обследовал рабочее место. Не найдя ничего опасного, что могло бы нанести вред Валькиному здоровью, давал ему команду для возобновления его экологических обязанностей.

Валька, считался самым противным мужиком во дворе к ребятам относился без симпатии, а если быть точнее, – с враждебной ненавистью. Он постоянно ждал от них подвоха и всяких пакостей, на которые на его взгляд, у них имелся сатанинский дар.

Сейчас он, молча, мыл машину и не спускал со знакомых мальчишек глаз.

– Как – бы чего не вытворили эти шакалы с машиной, нужно внимательней с ними быть? – бормотал он себе под нос.

…Ребятам было не до Куркуля, они увлеклись ловлей рыбы, после каждого гребка, из корзинки на берег летела рыба, которую Перо перекладывал в садок. Функция кладовщика ему изрядно надоела, а из воды выходить никто не хотел. Тогда он поставил садок на травку, завязал узел на майке и полез в воду попытать счастья в болотной путине.

Валька Куркуль в то время, не домыв, до блеска машину, неожиданно собрался, завёл свой автомобиль и уехал.

Ребята прошли вперёд метров пятьсот и стали возвращаться берегом назад, подбирая выброшенную рыбу. Там где Витька Перо оставил садок, его не оказалось. На траве валялись только его штаны и рубашка.

– Это Куркуль, говносёр задрипаный стырил, – сделал заключение Беда, – кроме него некому. Надо домой к нему идти, а то он сожрёт всю рыбу.

– Он может и продать её, и ничего мы ему не докажем – с досадой вставил Туман. – Может, давай дядьке твоему пожалуемся, – предложил он Беде.

– Никогда и нигде не произноси такого слова «пожалуемся», меня так дядька учил, – изрёк Серый. – Правильно нормальные мужчины говорят, обратиться за подмогой, или вытащить крысу на разбор. А сегодня хоть, как говори, всё равно дядьки нет. Он уже неделю, как в больнице лежит. Поясница болит. За собаками Манана ухаживает, а я как всегда за голубями.

Мальчишки стояли в оцепенении и не знали что делать.

Один Беда не унывал и, в его взгляде чувствовалась, какая – то оптимистическая решительность:

– Ладно, парни, пошли ближе к дому, а там видно будет. Он от нас никуда не денется. Устроим ему мусорный круговорот.

…С этими словами Беда переложил рыбу последнего улова из корзинки в майку Витьки, и они тронулись в город. Выйдя с луговых просторов на улицу они шли и громко вслух разрабатывали коварные планы мести для Куркуля, а они были разнообразные и изощрённые.

Вовка Туман надумал ему проколоть колёса и насыпать пшена на крышу салона машины, чтобы вороны полакомились и превратили в решето крышу.

Беда выслушал все эти затеи, почесав затылок, произнёс:

– Я согласен на что угодно. Таких гадов надо карать, как врагов народа. Поэтому всё нужно подготовить тщательно, чтобы не получилось, как с бутылкой карбида. А про свою месть, я вам после расскажу, когда ваши планы реализуем.

…Проходя мимо городского военкомата, ребята увидали дядю Гришу Часовщика, – вора в законе с их двора.

Никто не знал, сколько ему лет, так как выглядел он сочно, особенно когда не пил водку. Хотя дед Сергея, Роман Николаевич, говорил, что Часовщику перевалило за шестьдесят лет, и они в детстве учились вместе и дружили.

Часовщику, как инвалиду выдали автомобиль с ручным управлением, и он раскатывал на нём по городу не редко, находясь под хмельком. Но при острой необходимости блатной комитет выделял ему персональный транспорт с водителем. В этот раз он был на своей тарахтелке.

– Давай к дяде Грише подойдём, он нас подвезёт на своей инвалидке, всё не пешком идти, – предложил Беда.

Они обошли вокруг машины, и встали перед лобовым стеклом, чтобы дядя Гриша их заметил. Его даже упрашивать не пришлось, он первым заговорил с ребятами.

– Домой идёте? – спросил он. – Садитесь, сейчас поедем, майора вот дождусь, часы ему надо посмотреть.

Дядя Гриша открыл дверку автомобиля, давая понять, чтобы они усаживались. Ребята протиснулись в его тесную коробочку, и довольные уселись.

Майор появился через пару минут. Он протянул дяде Грише карманные часы с тусклой цепочкой, и они тронулись с места.

– С речки идёте? – спросил Часовщик у ребят.

– На Юме рыбу ловили корзиной, а корзину забыли, – вдруг вспомнил Беда.

– Если она на месте, никуда не ушла, вернёмся и заберём, – успокоил их дядя Гриша.

– А рыбы много поймали? – вопрошал он.

– Прилично, почти целый садок щурят и стерляди, а домой несём несколько штук, – Валька Куркуль украл. Он там машину мыл и увёл садок, пока мы в болоте бродили с корзиной, – сказал Беда.

– Такой грешок за ним водится. На руку он не чист, но мы его за жабры сегодня у дома возьмём, за ваших щурят. Не открутится, – пообещал дядя Гриша.

…Спустившись быстренько с косогора на берег Юма, к своему удивлению они увидали машину Куркуля стоявшую на первоначальном месте. Громко тарахтя, инвалидка подъехал к москвичу.

Валька, как и прежде с тряпкой и засученными штанинами, наводил косметику своему авто, будто и не уезжал никуда.

– Эй, ароматный мой, а ну чеши сюда, – подозвал его дядя Гриша.

Куркуль положил тряпку, на капот и с подобострастной улыбкой подошёл к Часовщику. Глаза его заискивающе бегали и выдавали вину ассенизатора.

– В чём дело, Григорий, поломался что ли? Движок рычит, словно трактор, – знающе поставил он диагноз двигателю.

– Ты, вот что, когда мне понадобится, по этому вопросу к кому – то обратиться. Я найду специалиста, а ты крыса позорная верни пацанам рыбу, иначе я тебя беременным сделаю, – и дядя Гриша показал ему опору, одетую на кулак как кастет.

Эту опору он постоянно использовал, находясь не за рулём, а на своей передвигающей тележке. Опора являлась неотъемлемой частью его передвижения.

Куркуль догадывался, что дядя Гриша готов применить свой вспомогательный инвентарь не по назначению. А бил он, ей беспощадно, оставляя болезненные следы на долгую память. Но скупость и алчность брала верх над сознанием Вальки.

– Гриша, ты что, ей богу, ничего не знаю, да зачем она мне. Я поеду сейчас в посёлок Нобель и куплю любой рыбы у рыбаков. И стерляди, и щуки, чего душа пожелает. Зачем мне болотная зараза? – оправдывался Валька.

То, что он врёт, – у ребят не вызывало никакого сомнения.

– Откуда ты знаешь, что в садке была щука и стерлядь? – пронзительно закричал на него Беда, – и щука на Нобеле не ловиться, гони рыбу назад паскуда.

– Перестань оскорблять меня, я постарше тебя буду, и не кричи, как иерихонская труба, а то ремень сниму и выпорю, если мать тобой не занимается, – осмелевшим голосом накатывал он на Беду. – Какая в садке была рыба у вас, я видал. Вы же подошли с корзинкой вплотную ко мне. Кстати корзиночку свою забыли, а я подобрал, чтобы возвратить. Спасибо бы сказали, а не накидываться с обвинениями незаслуженно на честного человека, – на обиженный тон перешёл Куркуль.

Он открыл багажник, достал корзину, и бросил её на траву.

Наступила очередь атаковать Вальку, Беде и Перу.

– А ну давай покажи нам багажник и салон? – осмелел Беда.

– Может там и садок наш, где заныкан, – буром шёл Перо.

– Ещё чего, у меня милиция не проверяет, а вы будете вынюхивать по моей машине. Не позволю, – отрезал Куркуль.

– Милиция не подходит к тебе и твоей машине по одной причине. От тебя за версту тащит говнецом. Чтобы с тобой общаться, нужно противогаз надевать, – не вылезая из машины, крикнул Вальке дядя Гриша. – Дай мальчишкам убедиться, что их пропажи у тебя нет, а если найдут, забирать назад всё равно не будут. После тебя кошки есть не станут, – нагнетал своё влияние дядя Гриша.

– Я сказал, не позволю, – категорически заявил Куркуль. И с этими словами он быстро юркнул в свою машину.

Выехав задом из болота, он резко развернулся. На его пути стоял Беда, в руке Сергей сжимал засохшую половинку чёрного хлеба, которую подобрал с травы:

– Отдай гад, рыбу? – угрожающе, размахивая горбушкой, весомо произнёс он.

…Москвич медленно двигался, упираясь передком на Серёжку, а тот пятился задом. Куркуль обратил внимание, что у Беды в руках хлеб. Но какой свежести он был, Валька не подозревал. Он зловеще ухмылялся, напористо направляя автомобиль на возмущённого юношу, но недолго. Беда автоматом запустил горбушку в стекло и молниеносно отпрыгнул в сторону. Хрустальным дождём осыпалось стекло из сталинита. Мелкие осколки попали в лицо Куркулю. Из ранок текла кровь, заливая глаза и рубашку.

Беда с пацанами, не раздумывая, бросились наутёк вдоль берега.

– Угробили, сволочи, и машину и меня, я остался без глаз. Очи, мои очи, – причитал Валька, где я куплю теперь такое стекло, оно дорогое. Десять лет машине, не одной царапины не имела, а эта шантрапа за минуту уделали её.

Дядя Гриша подъехал поближе к Куркулю, поставив свою машину параллельно носу москвича. Приоткрыв дверку машины, Часовщик внушительно его предупредил:

– Попробуй только капни на ребят, усугубишь себе жизнь. Сам натворил дел, теперь сиди и не вякай, барбос беспородный. И не верещи, как резанный. Сходи на водоём, умойся, ничего с твоими глазами не случилось.

Он надавил на рычаг газа и, громыхая, его инвалидка устремилась вверх по косогору в город.

Беда в то время с ребятами, огородами и проулками пробрались к сараям.

– Пошли в голубятню, чуточку пересидим там. Ключи у меня есть, – он показал связку ключей, привязанных на резинку к спортивным штанам.

– А с рыбой, что делать будем? – испортится ведь, – спросил Туман у Беды.

– Делить между собой нам нет никакого смысла. Достанутся крохи, отдадим её Портных, они на всю семью ухи наварят.

– Как думаешь, задел, я ему глаза или нет? – переживая, спросил Беда у Тумана.

– Думаю, что нет, если бы в глаза попало стекло, он самостоятельно едва – ли пошёл к болоту обмываться. Сам – же видал, как он выходил из машины и шёл к болоту, – успокоил его Туман.

– Вон дядя Гриша проехал, – увидал в щель между досок инвалидку Витька Перо. Вот бы у кого узнать?

– Я пойду, сбегаю быстренько к нему, и опять сюда приду, закрой за мной дверь, – сказал Беда Туману.

Он спустился с полки и побежал к инвалидке. Дядя Гриша в машине, протирал тряпочкой приборы на панели. Вовка, запыхавшись, влетел в салон, и сел на переднее сидение.

– Что там дядя Гриша? – Как Куркуль, глаза я ему не попортил?

– А это ты хулиган, ну ты дал, я по правде не ожидал, что ты решишься на такое, – взглянув на Беду, сказал Часовщик. – Страшного с ним ничего не произошло. Лицо немного поцарапало осколками, но крови много пролил, как с хорошей свиньи. Я его предупредил, чтобы он возню с милицией не затевал, но он такая скотина, от которой всякого ожидать можно. Меня прицепом с вами могут прихватить. Поэтому на всякий случай давай мы с тобой договоримся, как тебе говорить нужно. Слушай и запоминай, что я тебе скажу:

– Первое, – сейчас идёт нерест. Рыбу ловить запрещено. Будете говорить, что ловили её, чтобы выпустить в Волгу, так как она в болоте погибнет при его осушении.

Второе, – будете говорить, что он ехал на тебя, упираясь в грудь своим москвичом, и выхода, чтобы остановить наезд, ты никакого не видал, поэтому остановил его таким способом.

И третье, – вы приехали на берег за корзиной, и что я ни о какой украденной рыбе не знал, и с Куркулем ни о чём не говорил. Ну, а из машины вы знаете, что я не выходил. С участковым если что, я переговорю. Он меня уважает, и часто ко мне обращается со своими проблемами, несмотря на моё героическое – штрафное прошлое. Короче, ты понял, как вам стряпчему нужно будет говорить. Не сбейтесь с курса только, и всё будет путём.

– Понял дядя Гриша, всё понял, побегу мальчишкам расскажу, они в сарае сидят, ждут меня с новостями.

Беда закрыл за собой дверку машины, посмотрел в сторону своего подъезда. Пока обстановка не предвещала для ребят ни каких скандальных огорчений, и это успокаивало.

…Вечером, в мягкой форме у Беды состоялась беседа, с матерью. На следующий день Серёжка в присутствии матери и Ивана давал показания следователю в отделении милиции. Случай этот во дворе Сергею прибавил негативной славы у бабок. А вскоре состоялся суд, по факту хулиганских действий и порче частного имущества. На процессе не было ни адвоката, ни обвинителя. Всё решал судья и два заседателя. Судья говорил младшему Беде о кощунственном отношении к хлебу, в то время, когда идёт битва за урожай. Матери и Ивану была прочитана лекция о переходном возрасте и правильном воспитании подрастающего поколения, не забыв при этом упомянуть работы известного педагога Антона Семёновича Макаренко.

Суд установил факт похищения Куркулём рыбы.

Он признался в этом сам, опираясь на запретное время нереста. Говорил, что рыбу выпустил всю в воду, так как множество рыбы было с икрой.

На вопрос судьи, куда он дел садок и почему не вернул ребятам его, ничего вразумительного он ответить не смог.

Затем на своей карликовой коляске, шумно стуча опорами, в зал заседаний въехал дядя Гриша, от которого досталось и Куркулю и судье:

– Я требую вызвать в суд плотника ЖКО, Коробова Ивана, он прояснит ситуацию о дальнейшей судьбе рыбы, – возмущался он. – Вечером, того дня Иван пришёл ко мне под мухой за часами своей жены, которые я чинил, и мне он похвалился, что был у Вальки Куркуля в гостях, и пил у него Померанцевую водку, закусывая жареной стерлядью и щучкой.

Валька Куркуль, от свидетельской речи инвалида окаменел. Руки его нервно затряслись. Он пытался на языке пантомимы оправдаться, но дар речи у него неожиданно исчез, а трясущаяся жестикуляция рассмешила судью и заседателей.

– Иван у меня в машине сидит, – продолжал дядя Гриша после непродолжительного смеха, – я предвидел это. – Правдивость моих слов он может засвидетельствовать. Судить Куркуля надо за намеренную попытку наезда на ребёнка, а вы детям трибунал уготовили. Стыдно, уважаемый суд.

Высказаться дяде Грише свою пылкую речь до конца не дали. Его милиционер по просьбе судьи удалил из зала. Приговор зачитали для Клавдии Романовны Беды щадящий:

«За причинение материального ущерба Косько Валентину Захаровичу, взыскать с Клавдии Романовны Беда штраф в размере двадцати пяти рублей».

Все остались, удовлетворены, кроме Вальки. Он вышел из зала пристыженный судьёй и публикой.

А перед входом в здание суда стояла, инвалидка дяди Гриши с открытыми настежь дверями. Завидев выходившего Куркуля, он яростно на всю улицу заорал:

– Гнида болотная, тварь помоечная. Рыбки халявной захотел испробовать. Подавился петух кашкарский.

Прохожие оглядывались, подходили к дяде Грише и делали замечания ему за бранные слова, но он не обращал внимания, ни на что. Слишком сильно его распалил истец Косько.

А Куркуль набычившись летел на всех скоростях, сшибая прохожих на своём пути, лишь бы не слышать площадной брани о себе.

…Через три дня Сергей Беда на теплоходе отправился отдыхать по Волге.

«Лучший отдых на воде», – висела панорамная реклама на набережной речного порта.

Две недели Сергей Беда наслаждался таким отдыхом, на комфортабельном теплоходе Тарас Шевченко, – это был плавучий лагерь для пионеров и комсомольцев.

Затем наступили обычные будничные дни в провинциальном городе. С утра до вечера на речке, а с наступлением сумерек, с друзьями шли спать в сарай. Иногда ходили в парк посмотреть через ограду на танцы, а когда повезёт и драку увидать можно. Обычно дрались за пределами танцевальной площадки, где густые кусты прикрывали нарушителей спокойствия.

Интереснее было смотреть, когда после танцев бились стенка на стенку. Там со стороны мальчишкам можно было оценить, кто чего стоит. Выделить лучшего бойца и труса. Здесь дрались серьёзней, зачастую пускали при необходимости и ноги в ход. Побеждённые считались те, кто обращался в бегство. В основном все драки происходили за девушек. Урки на танцы не ходили. Появлялись только тогда, когда их просили знакомые, помочь одолеть или приструнить более сильного зарвавшегося танцора. В городе их не так много было, в основном это люди бывалые, которые испробовали вкус тюремной пайки, и небольшое население города практически знало их в лицо, или были наслышаны. Для обывателей эта категория людей считалась, запретной, неприкасаемой. Их остерегались, избегали. Считали, что такие люди на всё способны. Одним словом бандиты, – хотя в те времена слово бандит, банда исчезли из обихода русской речи, больше применяли шпана, шайка. Преимущественно эти люди происходили из простого народа, где нужда и другие житейские проблемы ложились тяжёлым бременем на психику человека.

…Вечером в садике Беда, Челноков Колька и Валерка Рубин играли в карточную игру «бура.» Колька с Валеркой были между собой неразлучные друзья. У Кольки, отец был кадровым военным, а мать заведующей столовой. Кольку худого и долговязого, Валерка называл Костыль. Говорил ему часто, если – бы он имел мать с такой профессией, то мясом высшего сорта он наверняка бы оброс. Валерка единственный в семье ребёнок, был упитан не в меру. За лишний жирок, Колька называл его Салёпа. Эта кличка за Валеркой утвердилась, как и за Колькой – Челнок.

Играли они в карты по копейке. Кольке Челноку везло в этот день. Ни Беда, ни Салёпа, выиграть не смогли у него ни одного кона. За игрой они не заметили, как из густых зарослей к ним подошли Беляк, Гарик и Фрол, – это были взрослые урки двора. В руках у них было три бутылки вина и банка воронежской закуски.

– О, пацаны, привет, в стиры режетесь, – поприветствовал Фрол всех. – Вы играйте, мы вам не помешаем, присядем рядышком, по пузырьку раздавим.

– Привет, садитесь, места всем хватит, – ответил Колька Челнок, двигаясь на середину лавки, чтобы уступить им место.

Гарик достал перочинный ножик, оббил сургуч с бутылки, и вогнал в пробку штопор. Вино они пили из одного стакана и вели разговор в основном о женщинах.