Текст книги "Светлые аллеи (сборник)"

Свадьба

… Вот он волнующий день. Врачи сказали: «Вы бы ещё через месяц пришли» и пожалте в ЗАГС, регистрироваться и одаривать друг друга кольцами. Глупейший и циничный, нужно сказать, церемониал. Одно слово «брачующиеся» чего стоит. Но что делать? Наспех выпивается вместе с пузырьками, входящими в прейскурант, бутылка шампанского, фотограф – эта улыбчивая скотина, требует добавки, потому что у него какая-то особенная плёнка. Друг с радость платит, поскольку деньги не его. Невесту подташнивает, и она счастлива. У жениха же такое чувство, что ему снится кошмарный сон и он никак не может проснуться.

А в кафе «Солнышко» на столах цветут сирени и стоит культурная пища. Вокруг мягко, как барсы перед прыжком, прохаживаются разнопёрые гости и, попирая пыльными сандалиями свежевымытые полы, покашливают в кулачки: «Где же молодые? Пора бы и за стол». Они все еще такие скромные, как синий платочек, и приличные, как опыление цветов. И вся подлость, глухое и тёмное, что неминуемо присутствует в каждой отдельной человеческой единице, в них ещё спит и не выглядывает наружу, поскольку все пока трезвые. Впрочем это касается и хорошего.

А молодые тем временем едут, как исторически сложилось, с бубенцами по городу. У жениха чёрный костюм и такие же мысли. Он вдруг с каким-то грустным чувством отмечает, что подруга невесты, несмотря на прыщи, всё же гораздо симпатичнее его уже жены и завидует, не сказать по-хорошему, другу. А друг, бабник во всём, ласково и умело потихоньку подбивает под подружку клинья. И та похоже очень даже и не против.

Да и вообще жениху всегда трудно. Всех глупее на свадьбе будет выглядеть именно он. Жених измучен предсвадебными хлопотами и еле таскает ноги. Ко всему у него вот-вот лопнет голова. Вчера он безобразно и жадно напился с друзьями своего белобрысого детства – иначе бы просто не выдержали нервы пережить весь этот дурдом. И самое тяжёлое ещё впереди. Но всё должно получиться. Главное, чтобы отец на свадьбе не хватил лишку и не стал бы как обычно квасить морды окружающим. Кроме того, жених узнал нечто ужасное. Значит, кроме Артура, милиционера – кинолога и левого крайнего, был ещё какой-то Гога. А ему клялась, что это случилось с ней только однажды, и она сильно сопротивлялась. Жених вытирает платочком обильный похмельный пот и начинает, фантазируя, смотреть на открытые колени подружки. И ему становится совсем невмоготу.

Наконец приехали. Наконец сели. Вперёд выступает тамада.

Кривоносый, с зубами из нержавеющего феррума мужчина в соку и с гармошкой под мышкой. Он в белой с хрустом рубашке и брюках с вонючим, сделанным под кожу ремешком. Он волнуется. Сегодня его день. Тамада отводит жениха в сторону и объясняет, что когда он делает рукой так, то нужно вставать и кланяться теще. Вообще-то он давно знает эту стерву, и её убить мало, но жених это сделает потом, а сегодня нужно кланяться. Жених уныло кивает и протискивается на своё рабочее место. Проходя, он задевает грудь подруги и горько думает: «У неё и сиськи лучше!».

Стол впечатляет, особенно натощак. Огурцы, помидоры, восемь уток в зелени. Само собой колбасы, языки и прочий натюрморт из салатов. Всё это приятно оживляют, если можно так сказать, два молочных поросёнка с пучками петрушки во рту. Такую молочную кухню любят все. В закатном солнце играют весёлые блики от бутылок. Водка стоит открытая, чтобы избежать кражи. Но гости опытные и некоторые принесли пробки, так что воровство будет.

Вначале наливают мушкетёрскими дозами. Первые три тоста гости бодро и молча кушают и ухаживают друг за другом. Следуют тосты за родителей. Обе мамы согласованно вытирают слёзы. Отцы более сдержанны. Они помнят о своих несметных долгах. Да и кадровый состав гостей их печалит – много молодёжи, которая лишнего не подарит.

Тут перекур. Гости условно разделяются на три нестройные кучки: со стороны невесты, со стороны жениха и группа с огнеупорными лицами со стороны неизвестно кого. Потом обнаруживаются общие знакомые и кучки постепенно перемешиваются. Симпатия между другом и подругой нарастает, это видно невооружённым взглядом. Уже слышны шутливые намёки: вот, мол, ещё одна хорошая пара, вот и ещё будет свадьба. Друг делает вид, что у него угадали самое сокровенное желание, и принимает личину целомудренной стыдливости. Подруга краснеет чистосердечно. «А что, чем не жених» – весело думает она. Хотя в первый день ей пить нельзя, она при заботливом содействии друга хлопнула четыре рюмки, и эти мысли ей простительны. У друга планы иные, нехорошие планы: «Накачать её и к Пашке. Гадом буду, если не трахну».

Тут на крыльце опять блестят железные зубы, и тамада говорит бессмертную фразу: «Дорогие гости и сватья, просим к столу!». После шестого тоста начинаются первые пьяные и кончаются последние трезвые. Оживление нарастает. Мужчины чувствуют себя молодцами, женщины роковыми красавицами.

Наступает самый щекотливый и меркантильный на свадьбе момент. Тамада голосом Левитана, болеющего насморком, опять говорит: «Дорогие гости и сватья!» – и призывает присутствующих поддержать молодых деньгами. Он глубоко заинтересован – ему ещё не заплатили. Рядом с тамадой материализуется краснощёкая Матрёна с подносом и подбадривающее смотрит на гостей. Многие стыдливо дарят в конвертиках без обратного адреса, но тамада своё дело знает туго – конвертики он вскрывает и безжалостно называет сумму. Некоторым приходится краснеть. Процедура затягивается, потому что малое количество денег стараются компенсировать большим количеством слов.

Потом приходит черёд танцев и начинается борьба. Борьба между гармошкой тамады, к которой тяготеет старшее поколение, и магнитофон дискжокея Гарика. Гарик – очень сутулый и по-юношески румяный блондин в замшевом пиджачке с оторванными пуговицами, смотрит на тамаду исключительно исподлобья. В кармане у него вилка, и он чувствует себя, как Фани Каплан на заводе Михельсона. Но тамада не снимает гармошку с плеч, даже когда уходит в туалет, и проткнуть её вилкой нет никакой возможности.

В танцах наблюдается полное смещение стилей. Кто-то танцует лезгинку, кто-то пляшет балет, кто-то предпочитает раскачиваться на стуле. Пыль стоит столбом. Все шатаются и смеются от пьяного счастья. Самый трезвый тамада – он опытной рукой ведёт свадьбу к её безобразному апогею. И вообще ему не нравятся свадьбы без драк. Несолидно как-то.

Через два часа свадьба наконец начинает сбавлять обороты. Молодых в это время увозят, старых уводят, Гарика уносят. На некоторых тарелках вместо закуски лежат головы гостей. Остаются только ближайшие родственники. Они, обливаясь потом, поют «Эх мороз – мороз». Поют так, что в дверях дребезжит засов, а в коридоре начинает искрить выключатель. Всё мирно и без поножовщины. Слегка разочарованный тамада сидит в углу и налегает на водку, а то его уже мутит от минералки.

А друг, поддерживая ослабевшую подругу, ведёт её среди городских огней к Паше, чтобы разделить с ней свой холостяцкий ночной досуг. Бедняга, он не знает, что это ещё та штучка, и что с ней он проваландается до самого утра с нулевым результатом.

Синий чулок

Лица у всех разные. Особенно у меня. В общем кому как повезёт или как не повезёт. Лотерея на генно-хромосомном уровне, которая определяет всю жизнь. У мужчин это не так откровенно и выпукло. Пониженную внешность можно сбалансировать повышенным умом или энергичностью. Существуют ещё деньги, которыми можно компенсировать если не всё, то многое. Одним словом есть лазейки и обходные пути через огороды.

Но у женщин, у этих божьих созданий дьявола внешность действительно определяет судьбу. Если женщина не вышла лицом, то увы, не выйдет и замуж. Или она будет нарасхват, все перед ней будут плясать кобелём, от мужчин широко попрёт халява и она этим будет пылко пользоваться. Или придётся делать маскировочный вид, что ты – синий чулок, что тебе больно-то и не нужны все эти грязные мужские рацпредложения.

Познакомился я однажды с таким синеньким скромным чулочком. Что сказать, чулок как чулок. Страшненькая, кургузая, лицо, будто блохи покусали, ножки кривые, как сабельки и глаза с дурцой. Ну и конечно имидж недотроги. И ещё обидчивая до ужаса. В этой жизни она ничего не умела, только обижаться, что мол все её не так любят, все под неё интригуют и хотят унизит, вытерев об неё ноги. Хотя и среди красивых и востребованных женщин лентяек и неумех хватает. Я вообще заметил, что если ноги у женщины растут из ушей, то руки фигурально выражаясь, растут из жопы. Но это так, к слову. И ещё я заметил, что у уродин, да и у уродов, обычно повышенная самооценка своей тусклой внешности, что говорит о том, что человек продолжает надеяться. Вдруг объявится некий холостой Принц и вдруг полюбит и вдруг ее. Такой же переоценкой своих масштабов страдала и эта Надя, синий заштопанный чулок.

Но сами понимаете, сердце – не камень, когда член наоборот, вот я и привёл её вечерком к себе. «Ничего, – самонадеянно думал я – бог увидит, каких каракатиц я трахаю, смилостивится, может даже по – стариковски всплакнёт и даст мне красивую жену». В общем, я тоже надеялся. Конечно, ничего бог мне не дал, все это были сельские фантазии.

Ну а дальше всё шло по старой схеме, выкованной в веках. Непрерывно тостируя, я быстренько влил в неё бутыль болгарского вина, чтобы она не гримасничала и сильно не кобенилась своим целомудрием. И ровно в 22⁰⁰, поставив лёгонькую иностранную музыку (Кстати под идеологически выдержанную музыку советских композиторов, той же Пахмутовой, женщины соблазняются не так охотно, а под класичесскую отказываются соблазняться вообще. Не знаю, чем это объяснится пригласил Надюшу на танец и приступил к делу. Руки действовали автоматически и через минуту синий чулок затрещал по всем швам и из него попёрло такое! Надюша начала визгливо хохотать, как полоумная, и пускать счастливые пузыри. И выражение лица у неё стало мечтательно-идиотское. То есть идиотское выражение у Надюши было всегда, а тут ещё добавилась какая-то мечтательность. Такие лица обычно бывают у местных дурачков, которые ходят по улицам в обносках и показывают воробьям фигушки.

«Клиент созрел и просится на травку» – почувствовал я и, частично раздев, перетащил её на койку. Может я сильно задел её головой об косяк, не знаю… Но и на койке она крутилась, как волчок, а в движущуюся цель членом очень трудно попасть. Наконец, вспомнив свой охотничий опыт, я выбрал верное упреждение и пригвоздил её к кровати. Но лучше бы я этого не делал… Видимо ей сильно вставило и она проявила себя во всём объеме. И этот объём мне запомнился надолго. Мало того, что Надюша всего меня перекусала и перецарапала, она ещё вывихнула мне два пальца (один указательный, другой на ноге) а потом своими страстными руками чуть насмерть не придушила моего «гуся». Я всё про член. После членовредительства она с легкостью необыкновенной разорвала на тряпки мою последнюю майку, а также железный браслет часов. А его и плоскогубцами хрен разогнёшь! Смеяться она уже перестала и начала просто ржать, как хорошая лошадь. Иго-го да и-го-го. И всё это с лучезарной идиотской улыбкой. Дальше мой слог бессилен. Помню она обняла меня за горло так, что я начал как-то слабеть. И во мне наконец сработал инстинкт самосохранения своего инстинкта размножения – я оторвал от себя её судорожные пальцы и, решительно перевернув, пристроился сзади.

Стало полегче – достать она меня уже не могла и только щелкала зубами. О, если бы только щёлкала! Не прерывая щёлканья и конского ржания, она нешуточно билась головой о стену, прогрызла хозяйскую подушку и принялась за электрический провод, который вёл к ночнику – я еле успел выдернуть его из розетки. Как нас не поубивало током, просто не понимаю.

Когда всё закончилось, я закурил и огляделся. Вокруг, создавая новогоднее настроение, медленно летал куриный пух из подушки, проводок она своими крокодильими зубами отгрызла начисто, начинали кровоточить царапины и укусы, а рядом в корчах и слезах лежала она и требовала «продолжения банкета».

Такая вот состоялась встреча «синего чулка» с «дырявым носком». Дырявый носок – это я.

И ещё меня бесила её милая привычка в технических перерывах целовать моего «гуся» и приговаривать «ух ты мой маленький!». Против поцелуев я, пожалуй, ничего и всецело «за», но эти слова выглядели как-то двусмысленно. И даже оскорбительно. И хотя я понимал, что она так говорит в другом смысле и даже вовсе без смысла, мне это было неприятно.

Я ещё ночи четыре возделывал её бешенное лоно своим оралом, а потом испугался, как бы оно не начало плодоносить, и слинял. С тех пор я люблю женщин с тихими культурными оргазмами, без этого экстрима и разрушений.

И вообще мне в этой жизни удивительно везёт на уродин. Как-то так получается. Вернее, не получается. Красивые разобраны более продвинутыми и приятными самцами и мне остаются те, кем брезгуют другие. И они наверно так же думают про меня. И всё происходит на обочине большой сексуальной жизни.

Но я не жалуюсь. Ведь каждому, даже самому завалящему человеческому обмылку, невзирая на внешность, хочется какого-то подобия счастья, какой-то неземной или земной любви. А ассортимент жизни скуден и убог.

Так что, перефразируя одного хорошего поэта, можно сказать – трахать такие женские экземпляры пошло, а не трахать подло. Вот я и трахаю.

Ноги

Нет, дорогие взрослые и дети, неправильно мы как-то живём. Неправильно кайфуем от жизни. А в жизни надо радоваться малому. Даже отсутствию этого малого. Не говоря уже о большом. Ну вот, я уже и запутался в мыслях. Поясню свои запутавшиеся мысли примером.

Есть у меня один знакомый – Паша. Чрезвычайный и разнузданный алкоголик, прочно брошенный всеми жёнами и даже друзьями, ленивый по слабохарактерности человек. В принципе не плохой, но, конечно, не строитель коммунизма. Одним словом, не боец. Да и ко всему жить ему мешало отсутствие ниже колена одной из его ног. Оттяпали ему ногу кровожадные хирурги после одного ДТП. Переходил Паша пьяным шагом улицу и столкнулся с КАМАЗом. Увернуться он, конечно, не успел. Я КАМАЗ имею ввиду, и случилось это ДТП. Так что жил Паша позабытым на бренную и оскорбительно маленькую пенсию. Причём треть пенсии уходило на ВТЭК – любознательные врачи его каждый год осматривали, чтобы узнать, не выросла ли за отчётный период у Паши новая нога и естественно требовали за это денег. Но новая нога, как ни парадоксально, почему-то не вырастала и Паша ходил при помощи протезов и так приноровился в этой ходьбе, что инвалида в нём сразу и не углядишь. Так, человек слегка хромает со скрипом и больше ничего не заметно на фоне того, что Паша выпимши. Одним словом, последователь героя Маресьева в пьющем варианте.

Как я уже говорил, пенсия была эфемерна. Её хватало на один хороший запой, да и то не в полную силу. Так и просятся слова хроники:

«Недавно товарищ Паша, находящийся в рабочем запое, с визитом доброй воли посетил Маньку Косую. Осмотрел новый самогонный аппарат и другие Манькины достопримечательности. Состоялся праздничный четырёхдневный ужин. Возложены венки. И несмотря на злобный происки участкового Петухова и акции протеста манькиного сожителя Кирпича визит прошёл в тёплой дружественной (а один раз ночью и любовной) атмосфере».

Но это так, неуместные и малохудожественные шутки, а без этих шуток действительность пугала. Денег нет, воровать стесняешься, ко всему болеешь, особенно по утрам, алкоголизмом.

И вот однажды пропил с большим энтузиазмом Паша свою несуразную пенсию и просыпается с бодунища. Не с бодуна, а именно с бодунища. Когда жить нет сил. Что такое чувство похмелья объяснять не буду. Оставим описание ужасов Стивену Кингу. Кто знает, тому не надо. Кто не знает, тому лучше и не знать.

А за окошком беспощадная зима. Было бы лето, можно пропить что-нибудь с огородика, грибов, наконец, собрать и продать городским. А тут оказывается зима. Жил же Паша на самой окраине, в затоне, то есть у реки. И вот лежит он мёртвым, но всё же мыслящим бревном, о стопаре – другом грезит. И вдруг вспоминает, что нога у него одна – единственная.

А если она одна… И тут его озаряет, как Эйнштейна. И вот что Паша придумал. Залез он по лестнице на крышу летней кухни, куда он закидывал износившиеся протезы, нашёл в снегу получше и обул его. Или надел, не знаю как правильно. А тот, что носил, оставил дома.

Тепло и фундаментально оделся, на ноги валенки и пошёл. И скоро он с интересующимся видом кропотливо прогуливался по белому льду реки. А на льду, как грачи на оттаявшей помойке, сидели, нахохлившись, рыболовы, приехавшие из города порыбалить. И у каждого были свои рыболовные секреты, благодаря которым рыба ни у кого не клевала. Но Паша не интересовался клёвом, он, как зверь в засаде ждал, когда кто-нибудь начнет бить лунку. Не высверливать буром, а именно бить пешнёй. Есть такая острая хреновина наподобие лома. И рано или поздно такой субъект находился. Тут рядом с ним невзначай оказывался Паша. Если лёд долбил человек ещё приятных молодых лет, Паша чертыхался и говорил:

– Ну кто так, ёлки, долбит?! А кромку кто будет делать? Эх, молодежь! Давай покажу.

Если долболёдчик или если хотите лёдодолбщик был каким-нибудь старичком – ветераном, Паша предлагал ему тимуровскую помощь. Отдохни, мол, папаша. Дай-кось я поработаю, погреюсь.

Главное было добраться до пешни. И вот Паша брал в свои вибрирующие руки инструмент и, преодолевая инерцию похмелья, делал несколько молодецких ударов, а потом, как бы промахнувшись изо всех сил вонзал пешню в ногу. В ногу, которой уже не было. Основная сложность для него, как он признавался, состояла в том, чтобы с похмелья не перепутать здоровую конечность с отсутствующей и не лишиться последней ноги. Пешня своим жалом пронзала валенок, пробивала деревяшку протеза и уходила в лёд. В сосредоточенно-рыболовной тишине раздавался дикий рёв. А глотка у Паши была посильнее ослиной. Сбегались взволнованные люди и с ужасом смотрели на прикнопленную ко льду ногу. Находились добровольцы для оказания первой помощи. Но Паша, стеная, как роженица, запрещал выдёргивать пешню, аргументируя тем, что если выдернуть, то он изойдёт кровью.

Тут среди любопытных выныривал Вася, работавший в паре с Пашей, и авторитетно говорил:

– Водки надо! Стакана два. А то болевой шок. Умереть может, – и бросал кличь, – Мужики, у кого есть?

Серьёзный рыбак без бутылки – другой на лёд не выходит. У каждого с собой было «для сугрева». Главное в зимней, да и не только в зимней рыбалке не поймать рыбу, а ощущение «сугрева». Паше наливали. Он сразу прекращал кричание типа «ноженька, моя ноженька!», страстно выпивал и, отдышавшись, говорил «Ещё! А то сейчас сердце заглохнет». И ему наливали ещё. Когда Пашу наконец бережно, как хрустальную вазу укладывали на лёд, он уже порой начинал петь песни. Люди снимали с Паши валенок, приготавливаясь в отвратительному виду крови, но под валенком видели только какие-то непонятные щепочки и расколотый протез. И никакой крови.

– Чего же ты орал, падла? – спрашивали Пашу.

– Батюшки, а я – то и забыл – у меня же это нога деревянная. После Афгана деревянная – изображал Паша рассеянность – испугался сильно. Со страху забыл.

– Нуты жук! – восхищённо говорили рыбаки и начинали смеяться. После стресса всегда на смех тянет. Не тянуло только тех, чью водку Паша вылакал. Под этот смех ему частенько наливали ещё. А Паша был человек стеснительный, но негордый. Нахрюкивался естественно, но голова уже не болела.

Так что в любой, самый наиговенной ситуации есть свои плюсы и есть своя прелесть. Надо их просто изыскать и использовать. Короче, смотреть на всё с оптимизмом. Особенно на свой пессимизм. Даже с одной ногой. Даже как я с двумя. Ну вот, я и опять запутался, но надеюсь, вы поняли мою мысль.

Разговорчик

– Хороший человек Иван Петрович. Тактичный, образованный.

– Жмот каких поискать. Всю жизнь курить стрелял, а недавно «Мерседес» себе купил.

– И Виталий Кузмич очень приличный человек. Обходительный, вежливый, два языка знает. Всегда готов помочь ближнему.

– Алкоголик чистейшей воды. И бабник тот ещё. Вспомни хотя бы историю с Мордаковой. Сделал двойняшек и в кусты. И как таких только земля носит…

– Совершенно справедливо. Самое ценное в нём на мой взгляд – это совестливость и доброта. Это его роднит с Голубцовым. Вот уж кристальная душа!

– Голубцов? Ха-ха. Дебил и шизофреник. И слюни постоянно текут. А дети у него в спецшколе учатся для умственно отсталых. Но и там, говорят, не блещут.

– А Парасюк что за человище! Глыба, гигант. На всё пойдёт ради идеи.

– Пойдёт, не спорю. Но только идея одна у него. Чего бы где украсть.

Это же он с вашего «Запорожца» на той неделе зеркало свинтил. И брезенту строителей он срезал. А Егорова за это премии лишили. Очень проворный на руку товарищ.

– Но особо выделяется Петрунько. Когда я его вижу, меня душат спазмы умиления. Какой он стеснительный, скромный. Прямо красная девица.

– Точно подметили. Красная девица и есть. Гомосексуалист и извращенец. Вы знаете, что он Стрекопытову предлагал? А я знаю.

– Тамара Васильевна…

– Подстилка для начальства.

– Сергея Игоревича я просто боготворю за…

– Козёл тряпочный.

– И вас я очень уважаю как истинного…

– Плохо ты меня знаешь.

– Вот поговорил с вами и на душе полегче стало. Когда вокруг такие люди, начинаешь даже себя уважать. Спасибо вам за всё, дорогой вы мой человек. Всего вам хорошего и доброго.

– Да пошёл ты в задницу, ублюдок!

– До свидания. Кланяйтесь супруге.

– Этой проститутке? И не подумаю.

– Это вы точно подметили. Проститутка и есть.

– Что?!!