Текст книги "Светлые аллеи (сборник)"

Студентка

Участвовал я как-то раз в одной компашке. Лёгкая выпивка, тяжёлые с притопами танцы. Компания была как компания – два славных тракториста с надёжными тракторными понятиями о жизни, две пронзительно-пошлых продавщицы, жизнерадостных и необъятных, как СССР и студентка с либидопомрачительной фигурой. Студентка звалась Оксаной, говорила разные грубости и сама же от них краснела. Мне такие люди симпатичны.

Компания эта, к слову сказать, была чисто дружеской, без сексуальной составляющей. То есть не посидеть, а потом полежать, а просто посидеть. Неестественная какая-то. И только у меня имелись обильные и смелые до безнадёжности планы на этот счёт, а когда у меня такие планы (а они у меня всегда) я становлюсь мрачным и зажатым, как слесарные тиски, и планы, конечно, рушатся. После этого я ощущаю себя человеком с альтернативным пониманием действительности, а, попросту говоря, дураком. А моё самолюбие на некоторое время трансформируется в самоненависть.

И вообще среди людей, знающих как жить, я чувствую себя инородным телом и даже каким-то выродком. Хуже всего, что и эти люди это чувствуют и в их светлые ряды мне никогда не удается надолго влиться, как я не стараюсь.

Так и здесь. Они даже отдыхали, как будто работали. По графику. Две рюмки водки молчком, танцы, две рюмки водки, танцы. Потом как водится начались анекдоты. Анекдоты какие-то тупые и приземистые. Мужья – рогоносцы, тещи, алкоголики и, конечно, чукчи. Мой анекдот никто не понял. И я потух окончательно. И ещё мне было обидно, что студентка смеется больше всех. Краснеет и смеётся.

– А вы что такой мрачный? – вдруг обратилась она ко мне – С чувством юмора проблемы? Или в органах работаете? Весь серьёзный. Встретишь такого в переулке и не отмашешься, – и она мило покраснела.

Я понял, что меня в чём-то упрекают.

– Да нет, – сказал я виновато – я сейчас вообще не работаю.

А мрачный по привычке. Просто, Оксана, раньше я подрабатывал – писал юмористические рассказы. Конечно, ничего я на них не заработал, а привычка быть мрачным так и осталась. Это у меня профессиональное. Не обращайте внимание.

– Юмористические? Как Райкин? – удивилась она – А по тебе не скажешь, что ты весёлый. Ведь там чувство юмора надо.

Я её заверил, что для написания смешного никакого чувства юмора в принципе и не нужно. Просто пиши правду и будет смешно.

– А, что действительно Жванецкий еврей? – спросила Оксана.

– Ну да.

– Бедненький.

Я рассмеялся. Все удивились.

– А хотите я вам дам сюжет для юмора? Оборжешься – неожиданно предложила она. – У меня подруга есть, Любка. Дура такая. Однажды в прошлом году она пьяная шла, шла и в говно рукой наступила, – и, краснея, пояснила – У подъезда кто-то насрал. Любка потом ещё от глистов лечилась.

Все рассмеялись и с какой-то укоризной посмотрели на меня, как будто этот кто-то был я. А у меня и такой привычки нет – срать около подъездов. Я смешался и сказал:

– Это не я. Я всего два месяца как здесь живу. Так что у меня железное алиби.

– В говно наступишь – это к деньгам, – вдруг сказал один из трактористов с такой уверенностью, что чувствовалось, что он не раз испытал это на себе.

Тема оказалась неожиданно всем близка. Хотя что же здесь неожиданного? Все мы ежедневно с этим сталкиваемся. Если не с деньгами, то с дерьмом точно.

Пока все сыпали случаями и примерами, я смотрел на нежное от молодости лицо Оксаны, на её курносую грудь под чёрной футболкой, на милую родинку на ещё неоплывшем по-бабьи предплечье, и чувствовал что у меня поднимается что-то в груди. От других хорошеньких женщин у меня обычно поднимается ниже, а с Оксаной всё было как-то по-другому. И почему-то хотелось всплакнуть.

А потом я пошёл её провожать. Молодецки светила полнокровная луна в окружении звёздочек и звёзд, ненавязчиво дул лёгкий ветерок и всё выглядело нестерпимо красиво, а от аромата звёзд кружилось в голове. Именно в такие ночи поэты пишут артериальной кровью самые сокровенные мысли на тему дерзновенной любви и занимаются самообманом. Люди по– практичнее в такие ночи просто занимаются любовью. И я попытался быть практичным человеком.

– А пошли ко мне в гости – неожиданно для себя сказал я – Чаю взбаламутим, попьём. У меня коврижки есть. Я вот в этом доме живу.

Звёзды насторожились и, волнуясь, замигали чаще. Луне же было всё равно.

– Пошли – легко согласилась Оксана. И я вдруг понял, что ничего не получится. Если бы я был ей хоть немного симпатичен, она бы для соблюдения приличий слегка поломалась, чтобы составить о себе красивое впечатление. А я для неё, видимо, пустое место, без всяких половых признаков. Но на счёт признаков я ошибался.

– А ты меня там не изнасилуешь? – спохватившись, спросила она.

Увы, это был вопрос, а не просьба. И вопрос, кстати, глупый. В любом случае тебе ответят «нет».

– Даже не надейся, – заверил я её. – Я бы, конечно, может и с удовольствием, но из меня насильник, как из Муму собака Баскервилей. Энергетика слабая.

В подъезде горел свет. Я шёл сзади и перед глазами, рукой достать, перекатывалась и играла её обаятельная до слёз попка. Нежно просачивалась линия трусиков и можно было сойти с ума.

Потом мы пили на кухне купеческий чай. Она вела себя просто и без лживого кокетства. На праздношатающихся тараканов, Оксана не обращала никакого внимания. И наконец перестала притворяться и грубить.

Когда я передвинул свою табуретку поближе к ней и уже планировал с чего начать, она вдруг стала рассказывать о своей скорой свадьбе. Выходила замуж за шофёра – дальнобойщика.

– Такты беременная? – догадался я, почему она весь вечер не пила.

– Ну да. Ведь замуж же – как о само-собой разумеющемся сказала она – А у тебя есть невеста?

– Нету.

– Что вообще никого?

Я хотел скрыть перед ней свою моральную неуравновешенность, а, проще говоря, ебливость, а потом подумал, что терять мне в общем-то и нечего. В принципе жизнь у меня складывается так, что мне всегда нечего терять. А это очень тяжело, когда тебе всю жизнь нечего терять.

– Ну как никого… Есть ряд женщин… – неохотно сказал я – Хотя, знаешь, Оксана, когда у человека много женщин – это значит, что у него в сущности нет никого.

– Бедненький, – улыбнулась Оксана.

Мы разговаривали с ней, как две старые подружки. Делились своими секретами. И ситуация стремилась не туда. Лучше бы мы обменялись секретами половых желёз. Такими секретами я готов был обмениваться с Оксаной всю жизнь. Но когда глаза женщины светятся по другому человеку, нужно быть большим пошляком, чтобы предложить ей подобное. А так как пошляком я был небольшим, у меня хватило интуиции к ней не приставать. И я до сих пор об этом жалею.

Но чаепитие – вещь недолгая и мы снова вышли в ночь под августовский звездопад. Оксана взяла меня под руку и от неё пахло прибоем и пением птиц. Я не знаю, как называются эти духи. Наверное, молодость. А звезды пикировали так часто, что у меня не хватало желаний. Впрочем, ни одно из них так и не претворилось, потому что все они были про Оксану. Дорогой я ещё думал о том, что мне не везёт на хороших девушек. Что ж, будем довольствоваться теми, на кого везёт. Шлюхи так шлюхи. Хотя, если раздеть шлюху и хорошую девушку, то разницы никакой и нет. Все дело в иллюзиях.

У подъезда, не дав ей увернуться, я поцеловал Оксану в душистую щёку и, соблюдая гордость, мол не больно-то и хотелось, с мнимым равнодушием распрощался. А после пошёл к одной из своих женщин. На звёзды я не обращал внимания.

Сейчас у Оксаны все хорошо. Счастливый брак, дети, строится дом. Недавно я её встретил. Она была такой же красивой. Только чуть поправилась и чуть морщинки. Даже завязавшийся на её теле жирок был мне симпатичен и мил. Оксана что-то спросила у меня про личную жизнь.

– Ну так, есть ряд женщин… – туманно ответил я.

– Ты такой же не пришей – рукав – с печальным удивлением сказала она.

И она тоже осталась такая же. Так же говорила грубости, правда уже не краснела. Но я не стал Оксане этого говорить.

Мясорубка

Народная мудрость гласит – один весенний день год кормит. А с женщинами бывает знаете как? Один безрассудный весенний денёк и сам будешь после год её кормить. А то и все два-три. Пока не разведешься. Аккуратнее здесь надо. Соблазнять соблазняй, но только тело, а душу не трогай. А то она тяжело и хронически тебя полюбит, а тебе ей и ответить нечем и будут напряжённые минуты. Слёзы, упрёки, подозрения, а у тебя нет никакого, даже простенького алиби. Отвязаться не просто. Начнёшь отвязываться, а там уже гордиев узел внушительных размеров. Но наконец тебя выгнали и ты счастливый с узлом уже не гордиевым, а своим перебираешься на новою съёмную квартиру. А тут весна, можно сказать даже март и всё по новой…

А все женщины – это красиво ходячие мясорубки. Перекрутят любого. И их вероломство отточено веками. У каждой Принцессы навыки кардинала Ришелье. Это как в сказке про Красную Шапочку. Она вся наив и в кудряшках, бабушка, она же тёща вся болеет и всё не умрёт и они настолько беззащитны, что судьба Волка очевидна. И потом вашим же детям будут рассказывать про вас страшные сказки. А кто отсутствует, тот и не прав. Поэтому сдержаннее надо с доверием и эйфорией. Пришёл, отложил семя и ушёл в командировку. Доставил ей ночную радость, и пока она собирается с мыслями, вам лучше собираться к другой.

Мужчины играют по правилам, женщины без правил и не играют, а всерьёз. Для мужчины главное – кровать, для женщины мебельные гарнитуры. Мужчина великодушен и ведёт борьбу до первой крови. У соперницы появилась кровь, значит ты победил. Это он так думает самонадеянно и дальше своего члена ничего не видит. А для женщины потеря невинности – это только старт. И когда всё пойдёт по-взрослому, на уровне судьбы, то крови не будет вообще. И мужчину ткнут носом в этот занимательный факт и со слезой скажут: «Задержка! Уже второй месяц…» И чувствовавший себя победителем мужчина поймёт, что он проиграл. И он начнёт вести себя тоже, как баба. О дочери беззакония!

О сыны шакальства и трусости!

И запомните, чем выше ваша получка, тем вернее она забеременеет. Это физиологический закон природы. Это вам любой врач подтвердит.

– У тебя же там спиралька стояла! Как же так? – горестно изумляетесь вы, сдерживая истерику.

– А так бывает, что и со спиралькой, – радостно утверждает она.

Вы плохо представляете себе, что такое спиралька и как с ней бывает. У вас в голове крутится слово «аборт», а у неё уже ничего не крутится, а все по полочкам.

И вы задаёте бессмертный вопрос:

– А почему ты думаешь, что это от меня?

В лучшем случае она вам даст мелодраматическую пощёчину, в худшем заплачет. Так что не стоит его задавать. Правды вы всё равно, слава богу, не узнаете. Но этим вопросом вы начинаете культивировать в своей будущей жене свой будущий имидж козла. Вам это надо?

Но вот вы помирились и она, анестезируя слова лаской и поцелуями, спрашивает:

– А почему ты так боишься брака?

Вы вздрагиваете, как от укуса слепня. Рефлекс ещё срабатывает. Лицо у вас сосредоточенное, как у человека, справляющего одновременно малую и большую нужду, причём с большой нуждой такие же проблемы. И наконец вытаскиваете вялый аргумент.

– А жить-то где будем?

– А я уже договорилась – щебечет она и тащит вас показать вам будущую квартирку.

«Эта же хрень на всю жизнь». – прозорливо чувствуете вы. Да, на всю.

И умрёте вы с ней не в один день, как обещают, а вы – первый. И мясорубка набирает обороты.

Если вы ещё буксуете и ищете лазейки, к вам приходит её папа и имеет с вами так называемый мужской разговор. Папу понять можно – ему главное сплавить дочку. Правда, мне один раз попался приличный папа. Он пришёл ко мне с бутылкой и с порога сказал:

– Беги, сынок!

И я убежал на попутном поезде.

Брак, как сказал поэт, вещь негуманная. Спать вместе и нюхать по ночам продукты бздения друг друга? Нет уж, увольте. Но на другом конце одинокая старость. На другом конце – некому будет хоронить. И никто не подаст в последнюю минуту стакан воды, не говоря уж о стакане водки. И за этот будущий стакан приходится класть всю жизнь.

Одна одинокая пожилая женщина мне сказала такую вещь:

– Я живу, как королева, но хоронить меня будут, как собаку. А замужние живут, как собаки, но хоронить их будут, как королев. И что лучше?

И действительно, что? Или рука об руку, пиписька об пипиську и вместе по жизни. Или один и без никому.

Но, конечно, и в браке случаются упоительные минуты. Например, когда изменяешь. Ведь верность – это путь к неврозу и моральному изнурению. Но рано или поздно вас вычисляют и опять слёзы, упрёки и подозрения, что вы счастливы где-то на стороне. Ведь так нельзя, нужно быть несчастными вместе.

Мясорубка крутится.

Формула успеха сегодня

Жить надо просто. Деньги, еда, секс. Больше человеку ничего не нужно. Начинаешь всё усложнять – ни денег, ни еды, ни секса и всеобщее «тьфу» от окружающих. Тот, кто хочет большой любви, лишается даже маленького секса. А проблемы жилья? Диапазон широк, от навороченного коттеджа по нисходящей до неблагоустроенного колодца, хотя и в центре. Имеешь коттедж, начинаешь усложнять, как-то верить даже людям, запои всё концентрированней и оказываешься в колодце. И опять всеобщее «тьфу».

Прозрачнее надо. Это – плохо, это – хорошо… Убыток – плохо. Прибыль – хорошо. Что не прибыль и не убыток – это философия. На неё «тьфу»!

И не надо таких слов «добро», «зло». Есть понятие деньги. Что приносит деньги – «добро», что уносит «зло». Прозрачнее надо. Попроще как-то. Без этих замахов. Какие идеалы, если на свете существует колбаса? А ведь у вас семья. Кормить её надо. Той же колбасой надо. А вы тут со своими идеалами, но без колбасы. Но с идеалами. Но уже без семьи.

Попроще надо. И поуверенней. Ближе к природе. А в природе самые счастливые – амёбы. Но только не делиться, как они. Быть попроще и не делиться. И тогда успех просто неизбежен.

Вровень с эпохой

Идёт поголовная глобализация. Буквально ходят по дворам и глобализируют. И наша экономика уже выглядит козявкой. Особенно в евро.

На компьютерах все. Все в мониторы уставились. А мы в валенках и на счетах. Но перемены есть. Печать их освещает. Телевидение пропагандирует. Но всё равно мы пока на счетах. Вместо сотовых – нарочный с пакетом. Отстали мы как-то. Все цивилизации вон уже где. А мы пока здесь. И наше сырьё оскудевает. Оскудевают недра. И рыба уже даже на динамит не клюёт. Потому что, это уже не вода, а непрозрачная жидкость со сложной (Менделеев не осилит) химической формулой. И с папиросой не подходи.

У них всё цветёт. А пахнет у нас. Даже через насморк. И не только перегаром. Мы – дураки с оскудевающими недрами. И наши осторожные успехи типа – «а хуже не стало!» на их сияющем фоне уже не разглядеть. Микроскоп нужен. А из техники у нас только счёты. И «кто виноват?» уже не актуально. И «что делать?» уже проходили. Остаётся только работать и контактировать с ними.

Я понимаю, противно. Я понимаю, если начнём работать, то потеряем остатки национального самоуважения. Язык потеряем. Останутся разрозненные английские слова, скреплённые нашим матом. Внедрится группенсекс. Цены на проституток лягут тяжёлым бременем на семейный бюджет. Начнётся их культура и вытеснит наши традиции и рафинированное бескультурье. Кино их уже началось. Откуда вы думаете такое количество идиотов?

Но что делать? Нас прижали к канатам. Деваться нам некуда. Надо работать. Для себя работать. А иначе придётся работать на них. У них это называется сотрудничество. У нас татаро-монгольское иго.

Куда не посмотришь, везде грабли, на которые мы уже наступали. Мы только работать не пробовали. Надо попробовать.

Марья Захаровна

Сначала я хотел назвать этот рассказ «Как я построил тёщу», но это мне показалось слишком претензеционно и самонадеянно. Выспренно как-то. Да и вообще строить я никого не собирался, а просто так получилось.

Человек я издёрганный и нервный, но тихий. Да и характер сложно-шизофренического типа. Затурканная внешность. И ничего у меня в жизни не получается. Одним словом, профессиональный мудак. И, тем не менее с этим отрицательным букетом я однажды умудрился жениться. Идея с самого начала была фуфловая и неестественная, со скоропостижным концом, но всё же года три я носил почётное и глупое звание мужа. А потом был разжалован. О своей жене Лизе и о её сложной внешности я тут распространяться не буду. Какую бог дал жену, с такой и жил по мере сил и неприхотливости. Обычно женщины меня как-то сразу обманывали, а Лиза нет, она была не такая. Вот я на ней и женился по её вялой инициативе. Лиза оказалась умнее и обманула меня не сразу, а потом, когда я расслабился, меня обуяло доверие и она переписала на себя мою квартиру. После этого мне собрали чемодан, дали денег на автобус и тепло попрощались. Она меня до сих пор по-звериному ненавидит. Я не знаю за что, но видимо женское сердце не обманешь. Что-то во мне есть такое.

Так вот у этой Лизы была тёща, то есть её мама. Жила она, слава богу, далеко, но однажды приехала к нам погостить на всё лето. У Лизы имелись также 4 старших сестры и все были замужем. И все неудачно, так как жили с тёщей в одном городе.

Лиза старалась не рассказывать мне о своей маме. Так, отрывочные сведения. Но и эти сведения приводили меня в сладкий трепет ужаса. Судите сами – загнала в гроб трёх мужей, в перерывах между мужьями посадила двух сожителей, занималась на коммерческой основе оккультизмом и ведьмачеством, экстрасенс, ясновидящая и всё такое. Она всячески терроризировала окружающих, плела гнусные интриги, учила других жить ненавидя. А зятья для неё были самым лакомым кусочком. Она их просто сживала со свету, наводила на них порчу, а также обожала на досуге с ними драться. А там ребята были покрепче меня, двое даже работали рэкетирами. Приезжал один свояк и за бутылкой рассказал все эти неправдоподобные ужасы. Показывал шрамы на лбу. «Сковородкой меня упредила» – горько объяснил он и, расчувствовавшись, выпил сразу две рюмки.

Одним словом, женщина-монстр, дочурка Франкенштейна. Когда я узнал, что она к нам приезжает, я почувствовал лёгкую дурноту и липкость под мышками. Драться я не умел, тем более с женщинами, и тёща наверняка во мне будет разочарована. Скандалить и ругаться у меня тоже как-то не получалось. В экстрасенсов, подобных ей, я категорически не верил. Участь моя была очевидна. Но я надеялся, что всё это ненадолго. Приедет, осмотрится, увидит, что достойного противника нет, заскучает и уедет. Но предчувствия сжимали мою слабую грудь.

Несмотря на всё это, я старался держаться таким жизнерадостным идиотом, которому всё нипочём.

– Ничего, – бодро сказал я Лизе – встретим старушку. Всё ж таки божья тварь.

– Смотри у меня – сурово сказала Лиза и дала мне фотографию, чтобы я опознал тёщу на вокзале. Я посмотрел на снимок и понял, что ошибся насчёт старушки. С фото на меня смотрело полнокровное судя по диаметру лицо с некрасивыми и малоприятными чертами. Особенно выделялись глаза – маленькие и безусловно злые. Они обозревали мир с подозревающим прищуром. Такой прищур обыкновенно бывает у пожилых параноиков. Прибавьте к этому самодовольную посадку головы и чрезвычайно волевой подбородок.

«Боже мой..!» – подумал я и, стараясь не смотреть на пивные, направился на вокзал. Через час я уже неискренне обнимал тёщу и мужественно ей улыбался. После некоторого раздумья она поцеловала меня в щёку. Это была рослая и очень крепкая, моложавая тётка с выражением лица «вижу, что подлец, но пока живи». Весовые категории у нас не совпадали. И фотография сказала правду. Действительно не лицо, а действительно морда. Но несмотря на это, как я заметил, она ощущала себя редкой красавицей. Видимо, это у них семейное. Взять ту же Лизу… И я догадался почему тёща, невзирая на внешность, имеет такой неадекватный успех у мужчин. Главное не кто ты есть, а кем ты себя ощущаешь. Ощущаешь себя красивым – будешь казаться красивым. Ощущаешь себя бедным – будешь всю жизнь бедным. Ну и так далее.

И ещё. Во время обнимания и братания с тёщей я вдруг понял, что намертво забыл её имя. Мамой я её естественно называть не собирался. У меня уже была когда-то мама и другой быть не могло. Тем более, такой. Я истерично рылся в памяти, но в голове крутилось почему-то только Настасья Филипповна из Достоевского.

Это мне не понравилось. На вокзале я, извинившись, позвонил из таксофона жене.

– Марья Захаровна, придурок! – сказала Лиза. Чувствовалось, что она тоже здорово волнуется. Обычно она меня так не называла.

Мы погрузили багаж в одно из стоящих под парами такси и, объезжая курей и пионеров, поехали по пыльным, навеки уснувшим улицам.

Марья Захаровна дорогой молчала и брезгливо присматривалась ко мне – видимо размышляла с чего начать. Вид у неё был такой царственный и нездешний, что шофёр перестал шутить и в его глазах появилось что-то холуйское. Я же буйно фантазировал о том, как вдруг из переулка вылетает гружёный кирпичом самосвал и под руководством пьяного водителя врезается в наш правый бок, где сидит Марья Захаровна, а мы с таксистом отделываемся лёгкими ушибами. Марья Захаровна же отделывается лёгкой смертью. Когда я в своих мечтаниях дошёл до сцены похорон, мы подъехали к дому.

Потом началась кутерьма, радостные ахи-вздохи. Мы разбирали вещи, отделяя зёрна от плевел, то есть подарки нам от тёщиного барахла, пили чай и купались в лживой семейной идиллии. Мы общались уже три часа, но ничего умного за это время Мария Захаровна не сказала, а может и не могла. Несла како-то тяжёлый бабский бред, перемежая его главными обличениями окружающих. «Дура насмерть» – с облегчением понял я.

Отдохнув, Марья Захаровна решила узнать меня, как экстрасенс, поближе, то есть составить гороскоп и проверить мою ауру. Она верила этому безоговорочно, а гороскопы был её конёк. Марья Захаровна долго с сумеречным и таинственным видом водила в опасной близости от меня своими волшебными руками и часто сокрушенно цокала языком. Задевала также наводящие вопросы:

– Провалы в памяти бывают?

– Нет, – неуверенно ответил я, вспомнив, как забыл её имя на вокзале.

– А ночной энурез часто случается? – не успокаивалась она.

Я знал, что ночной энурез – это, когда ссышься ночью, и сказал:

– Нет.

– Значит не часто?

– Нет – это значит никогда.

– Никогда? Странно. Очень странно, – она пожевала губами – Такую ауру я видела только однажды. У моего второго мужа и знаете когда? Когда забирала его из морга. Такая аура бывает только у упырей и вурдалаков.

Час от часу не легче. Оказывается, я – вурдалак. Что-то очень сказочное и нехорошее. Я начинал понимать, почему зятья так любили с ней драться.

– Но самое страшное, – торжествующе развивала она – канал у тебя забит.

Мочеполовой? – испугался я.

– Нет, канал связи с космосом. И он даже не забит, а его нет совсем. А это считай, что инвалид. Человек отличается от животного именно этим каналом. Выводы делайте сами.

Лиза сделала и смотрела на меня расширенными от ужаса глазами. Злые глазки Марьи Захаровны тоже недоумевали. Я сидел в каком-то ступоре. Конечно я подозревал, что отличаюсь от других, но не до такой же степени!

Перешли к моему гороскопу. Марья Захаровна взяла мои исходные данные и порылась в своей пухлой тетради. И вдруг побледнела, как пельмень.

– Батюшки! – хрипло прошептала она – Один к одному. Как у Лаврентия Палыча. Даже час рождении совпадет.

– Какого Лаврентия Палыча? – спросила моя смышленая жена.

– Как у Лаврентия Палыча Берии, – тускло ответила Марья Захаровна и, нетвёрдо ступая, ушла работать в спальню. Не было её долго, лишь один раз она попросила принести валидол.

Вернулась Марья Захаровна совершенно потрясённая. Прочитала вслух мой до нелепости чудовищный гороскоп. И что-то в её отношении ко мне изменилось. Смотрела Марья Захаровна на меня уже как-то подобострастно и даже несколько по-собачьи – мол, что прикажите.

– А я-то всё гляжу, кого он мне напоминает. И характер-то точь – вточь. Такой же сексуальный маньяк. Постоянно на баб зыркает. Иногда мне кажется, любого зарежет и не задумается – убивалась Лиза. Марья Захаровна, хотя и делала скорбный вид, чувствовала себя как олимпийский чемпион после финиша.

Потом мы в связи с наступившей ночью легли спать. На Лизу, чтобы не выглядеть окончательным сексуальным маньяком, в этот день я не посягнул. Поэтому мне не спалось. В голову, пользуясь темнотой, отпихивая друг друга, лезли крупнокалиберные жуткие мысли. А какие ещё мысли могут лезть, когда узнаёшь, что ты вурдалак и животное, а Берия по сравнению с тобой просто монастырский одуванчик!

Но на утро все ночные прозрения позабылись (вот они провалы в памяти!). Марья Захаровна же проснулась не в духе, долго не вставала и звала Лизу. И Лиза мне сказала по секрету, что ей был вещий сон. Что я, мол, хочу её убить и гонялся для этого за ней всю ночь. Но к счастью не догнал. После вчерашнего мне это показалось пустячком.

Марья Захаровна между тем немного воспряла и пред завтраком медитировала на юго-восточные темы, а потом, тряся ляжками и другими своими полужидкими атрибутами, прыгала через скакалку. Но даже спортивный костюм не мог оспортивить её фигуру. Годы сделали своё чёрное дело.

Наконец мы сели завтракать. Я старался не чавкать.

И тут нужно сказать, что в то лето мы с Лизой ощущали дикую нехватку денег. Лиза по складу своей сложности души никогда в жизни не работала и была ленива до изнеможения.

– Помой полы, птичка, – иногда страстно просил я её.

– Да помою! Какие ещё мои годы, – беззаботно отвечала Лиза. Сначала я думал, что она это так шутит, но, прожив с ней, понял, что она говорит абсолютно серьёзно. Я же работал на одном вонючем заводике, но получку там платили с полугодовой задержкой. Поэтому питались мы в основном рыбой и грибами, благо жили недалеко от реки и леса и я там промышлял в поисках калорий. Кормить Марью Захаровну пустой вермишелью мне было стыдно, на что-либо иное не хватало средств и я решил угостить её грибами. Всё ж таки считаются деликатесом. Не у нас, конечно, а во Франции например. И ещё мне хотелось реабилитироваться за вчерашнее впечатление. Показать ей, что я способен не только насиловать, убивать и пить кровь, но и заниматься таким достойным делом, как сбор грибов.

И я сказал за завтраком:

– А давайте Марья Захаровна, я за грибами сегодня схожу. Это такая вкуснятина! – и ещё подмигнул, дурак.

Тут я, конечно, лукавил. Если есть грибы каждый день, как ели мы, ничего вкусного в них нет. Особенно, если их приготовит Лиза.

Услышав моё предложение, Марья Захаровна уронила чайную ложку и почему-то вся одеревенела. На неё напал небольшой столбняк и она ответила сухим промокашечьим голосом:

– Миша, я не ем грибов, – а потом неожиданно заплакала.

Я растерялся и пытался её как-то приголубить и успокоить.

– Ничего, ничего, Миша… Я всё понимаю. Но честно скажу, не ожидала. Вот так сразу… На второй день… Не ожидала – бормотала она в ответ.

«Вот и верь после этого людям, – чертыхался я – наговорили, бог знает что, а она безобиднейший человек. Затравили её зятья. А она услышала доброе слово и расплакалась. Отвыкла от хорошего обращения».

Но к вечеру меня как ударило – я вдруг понял причину её слез. Она решила, что я хочу отравить её грибами! Знаете эти незатейливые анекдоты?

– Отчего тёща умерла?

– Да грибами отравилась.

– А отчего вся в синяках?

– Да есть, сука, не хотела.

Вот видимо из-за этих анекдотов она и решила. «Боже мой, какая дура!» – восхитился я. Мне было смешно и отчего-то стыдно.

По утрам Марья Захаровна больше не медитировала и не прыгала через скакалку. Она достала из чемодана какую-то заплесневелую иконку с портретом худого мужчины и каждое утро горячо молилась. Стала она пуглива, часто вздрагивала и старалась не оставаться со мной наедине.

А тут ещё как назло вечером по телевизору крутили один американский фильм. Боевичок. И там участвовал один парень – культурный такой и скромный. По имени Кевин. И Лиза первой заметила, что он похож на меня.

– Смотрите, маманька, как он на Мишу похож – сказала она Марье Захаровне– Костюм Мишкин почистить и не отличишь.

Марья Захаровна по-рыбьи посмотрела на меня, сравнила с телевизором и нехотя тоже отметила большое сходство. Я несколько приосанился, мол, знай наших. Но в конце фильма выяснилось, что несмотря на скромность, культуру и трезвый образ жизни, этот Кевин оказался именно тем серийным душителем, которого искала вся полиция города.

Я сидел, как оплёванный. Сказать мне было нечего. Лиза ненатурально смеялась. Марья Захаровна опять впала в лёгкий столбняк и долго о чём-то размышляла, механически посасывая валидол. С этого дня она стала молиться и перед сном, а свою комнату закрывать изнутри ножкой стула.

Буквально через день, во вторник у нас во дворе изнасиловали какую-то пьяную тётку. Но как ни бегали с фонарями, ночного насильника из темноты вычленить не удалось. Он как будто растворился. Я в это время работал во вторую смену и вернулся только утром.

– Чего это, Миша, у тебя щека расцарапана? – с зябкими придыханиями спросила Марья Захаровна.

– Травматизм на работе, – объяснил я – Вагранка отлетела.

– Ты знаешь, Миша, Чикатило-то поймали, – вкрадчиво продолжала она.

– Ну и что? – я не понимал в какую сторону она клонит.

– И тебя поймают! – вдруг провозгласила она и попыталась сжаться, но меньше не стала.

Я хотел по своему обычаю рассмеяться, но тут меня лягнул мелкий бес, и вместо этого я сделал бессовестное лицо и с криминальной хрипотцой сказал:

– Но вы надеюсь, Марья Захаровна, будете молчать? Зачем травмировать Лизу сиротством?

И оставив Марью Захаровну с выпученными глазами, я, чтобы не расхохотаться, вышел.

Получилось, глупо, но Марья Захаровна вечером неожиданно объявила, что уезжает домой. Хватит, мол, погостила. Лиза скулила и просила остаться. Марья Захаровна была неприклонной. Домой! На меня она старалась не смотреть.

Провожал её я и чемоданы казались лёгкими. Паровоз я, конечно, не целовал, но эйфория присутствовала. На перроне мы уже не обнимались. Марья Захаровна сухо попрощалась, а когда оказалась в вагоне и почувствовала себя в безопасности, сказала в открытое окошко:

– Убийца!

В её голосе была страшная для меня убеждённость.

– Да, да, я в курсе, – вдруг неожиданно для себя грустно согласился я. Почему я так сказал и сам не знаю. Может, чтобы её не разочаровывать.

Словно испугавшись моих слов, паровоз заголосил, вагоны тронулись и убыстрились и вот поезд уехал, увозя Марью Захаровну в другие миры.

Я купил сигарет и пошёл домой, стараясь не наступать на асфальтные трещины. Было чего-то жаль и погрустнело как-то. Лучше бы она со мной дралась каждый день. – всё– таки здоровое проявление энергии, простые радости бытия, чем вот так. Я привык всю жизнь быть в роли жертвы, а тут неожиданно оказался в роли палача и эта роль мне не шибко понравилась.