Текст книги "Обязан побеждать"

– Немедленно несите его к Татьяне! – вскричал Константин.

– Поздно, он умер, – растерянно бесцветным голосом ответил Степан.

Лейтенант от неожиданности чуть не уронил Варвару. В темноте бойцы не заметили его слабости. Он быстро успел собраться и крепче прижал женщину к груди.

Белухин пока не терял безвозвратно боевых товарищей. Первая потеря – Феди Осинина на станции Локоть – не в счет. Он выжил и, возможно, вернётся в строй. Лёня – первый. Как вспышка молнии. Боль потери, как молния, ударила в него, остро напомнила о Люсе. Война оборвала горячую любовь. Война – всесильна. Но не сильнее его любви к Тане, и наоборот. Они будут любить друг друга бесконечно, их любовь вспыхнула с первого взгляда и никогда не потухнет. Лёне Люся тоже приглянулась с первой встречи. Парень спас девушку. Он, Костя, тоже спасал Таню. У них всё похоже, за исключением близости. Лёня и Люся моложе и никогда не оставались наедине. А если бы? Как же мешает жизни это «бы»!

Тяжелые мысли нахлынули на лейтенанта: «Лёня погиб из-за недостаточной боевой подготовки. Мало обучал парня, а задачу ставил как опытному диверсанту. Моя вина? Возможно. Скорее, войны и обстоятельств. Учил, но суток не хватало. Ценил способности парня, не взял на тяжелую операцию на станции Локоть, надеялся вырастить первоклассного диверсанта. Не успел в лихорадочном стремлении бить и бить врага! Выполнял тяжелую работу, которую не переделаешь до дня Победы. День этот, обагренный кровью его соотечественников и соратников, засверкает салютом. Яркая капля Лёниной крови вспыхнет рубином и будет драгоценна для потомков». Первая потеря по-особому горька, она показала Белухину, насколько крепко боевое братство. Раньше он просто в него верил, теперь увидел и понял: мало знать, надо глубоко понимать. И продолжать с утроенной энергией драться.

– Не раскисать! Мы на войне. Проверьте и пересчитайте, всех ли мы прикончили, чтобы не получить внезапную пулю? Солдат с обером должно быть тринадцать. Четыре шофера, – сказал командир и передал фонарик сержанту.

– В двух машинах четыре трупа, – сказал Ботагов, и, догадавшись, кто на руках у командира, с горечью спросил: – Варвару убили?

– Живая, но страшно избитая. Её надо спасать. Степан, отведите подводу в сторону, чтобы быстрее пройти в дом.

Степан бросился выполнять приказание, отвязал повод уздечки от впереди стоящей телеги и отвёл лошадь. Животное, перепуганное взрывами и стрельбой, храпело, грызло узду, но подчинялось.

Лейтенант вошёл во двор, окликнул Таню. Она уже спускалась с лестницы, за ней двигался полевод.

– Стучитесь, пусть открывают. Надо оказать помощь Варваре и Глебу.

Никита подскочил к окну, забарабанил, закричал:

– Матрена, открой! Свои мы, немцев побили, я – Никита Иванович, помощь нужна.

В избе слабо засветилась свеча, заскрипели двери комнаты и сеней. Показалась сгорбленная фигура.

– Никита, кто с тобой?

– Командир партизан с Варварой. Немцы её сильно побили, Глеба подстрелили, Апанасова – наповал.

– Пошто к нам-то?

– Ваш дом ближе всех. Оклемается Варвара – уйдёт. Глеба унесём к нему домой.

Больную уложили на лавку, что стояла возле окна, напротив русской печи. При свете свечи Варвару нельзя было узнать. Лицо вздулось от побоев, посинело. Окровавленные губы распухли, блузка на груди разорвана, видны следы ожогов.

Таня поднесла к носу Варвары ватку с нашатырём. Реакция последовала. Варвара открыла глаза.

– Где я? – с трудом произнесла она.

– В доме у Матрены, – сказала склонившаяся над ней Таня. – Немцы уничтожены. Я осмотрю вас, окажу посильную помощь.

У Варвары повлажнели глаза.

– Товарищ Таня, работайте, мне надо к бойцам, – сказал глухим голосом Константин, решив пока не говорить о гибели Шелестова. И торопливо вышел. Побежал, а не пошёл к Лёне.

– Ягодиночка ты наша, Варварушка! – взвился высокий голос Матрены, словно плачь по усопшей. – Что же с тобой сотворили эти злыдни?

– Матрена Павловна, вам нельзя волноваться, успокойтесь, идите в горницу к сестре. Медсестра тут над Варварой похлопочет, а мы тем временем Глеба домой унесём.

Никита подхватил сгорбленную старушку под руку и повёл в смежную комнату.

Закончив хлопоты с Варварой, Татьяна и бойцы перенесли раненого в его дом, и там с помощью жены, санинструктор стала готовиться к нелегкой операции – извлекать из раны пулю, которая раздробила, по всей вероятности, бедренную кость.

Дом Глеба был просторнее, с кухней-прихожкой, где стояла русская печь. От неё пахло напревшей кукурузой в початках, приготовленной на ужин хозяину, на длинном обеденном столе накрытый расшитым рушником хлеб, вдоль лавка и массивные табуреты. На этот стол и уложили раненого. Послужит операционным. Полый дверной проём вёл в широкую комнату с деревянными кроватями и этажеркой. На ней лежали несколько книг, стояли портреты в рамках, вверху графин со стаканами.

Хозяйка с бледным и встревоженным лицом, насколько позволял разглядеть тусклый свет керосиновой лампы, стоящей в полочке, только охала, видя как внесли и теперь укладывали на стол мужа, тихонько постанывающего. Она боялась задавать вопросы и получить неутешительные ответы Никиты и незнакомой медсестры в военном берете – военных, наполовину одетых в гражданское и немецкое. Что уж тут лезть с расспросами, само прояснится. Терпения не занимать.

Таня при свете лампы обработала йодом глубокие царапины на лице Ботагова, и командир отправил его на подводе прямо с кукурузой в дозор на северную оконечность деревни. Таня тут же попросила хозяйку затопить печь и вскипятить воду в чугуне. Та безоговорочно извлекла из-под печки настроганные лучины, сухие сосновые поленья и захлопотала с огнём.

– Где же Лёня, что-то я его не вижу? – спросила Татьяна, когда напряжение несколько схлынуло, а сержант отъехал. Она присела на табурет, возле лежащего на столе хозяина.

– Лёня погиб в схватке смертью храбрых, – ответил Константин, глядя в глаза подруге.

– Как, не может погибнуть такой парень! И ты молчишь! – Таня вскочила с табурета, пылая лицом от страшного известия.

– И теперь бы промолчал, не хотел расстраивать – тебе надо спасать человека.

– Спасибо, мой милый, за заботу. Расскажи, как это случилось? – Таня опустила на грудь Кости вдруг ставшие тяжелыми руки. Он прижал подругу к груди, успокаивая.

– Лёня на секунду замешкался. Его бросок кинжала и выстрел часового произошли одновременно. Оба убиты.

– Секунда, можно сказать, доля секунды и – нет жизни. Нет такого замечательного парня! Мне, казалось, что он удачливый диверсант.

– У него имелись исключительные способности – слух и обоняние. Не хватало мгновенной реакции. Я это видел, потому старался в операциях быть с ним рядом. Ладно, моя хорошая, оплакивать Лёню будем днём, занимайся Глебом. Мне надо осмотреть место боя да заняться Лёней. Я приду тебе помогать, как только освобожусь.

– Найди водки или первача самогона. Начну через час, не раньше.

Лейтенант, поцеловав Таню, ушёл. Принялся накрапывать мелкий холодный дождь. Пригодились брезентовые накидки. Костя обошёл со Степаном место схватки, заглянул во двор, где стояли две исправные машины, которые предстояло уничтожить. Перенесли труп Шелестова под навес Матрены, с тем чтобы днём предать тело земле на кладбище. А пока расположились здесь же передохнуть.

– С какой стороны в деревню пришли немцы? – спросил Белухин полевода.

– С северной, куда ушёл дозор. В той стороне шоссе и рабочий поселок.

– Будем встречать непрошеных. Устроим засаду, дадим бой. Есть ли удобное место?

– Есть. Перед ключом, что мы пересекли вчера, дорога идёт на подъём, а оттуда на спуск, стало быть. С одной стороны лес. Отменное место, – сказал Степан.

Никита подтвердил.

– Ладно, утром осмотрим. Дозор выставлен, отдыхайте, я иду в помощь Тане.

– Не лучше ли пройти ко мне в пустой дом. Он недалеко от Глеба. Там и чай приготовим.

– Согласен, – ответил командир, и они ушли с невеселыми думами о завтрашнем дне, с тяжелой ношей потери боевого товарища.

– Товарищ командир, – сказал полевод, шагая по улице к дому, – я вам открою один секрет. Мы лишились бойца, а пойдём, как я думаю, на серьёзную операцию, где каждый ствол на вес золота.

– Дороже, товарищ Никита, на кону – наши жизни.

– Так вот, в зерноскладе живёт выздоравливающий моими и Варвары заботами старший сержант. Он пехотинец. Мы с ним собирались уйти в леса и партизанить. Правда, у нас одна его винтовка без патронов, да моя двухстволка с двадцатью зарядами. Считаю, пришло время о нём сказать и взять с собой.

– Сержант-пехотинец это хорошо, – ответил Белухин, – дополнительный боец, тем более понюхавший пороху, очень кстати. Мы не знаем, какими силами пойдут каратели. Кто он, откуда и как попал к вам?

– Его зовут Денис Крушина, старший сержант срочной службы. Его полк стоял во втором эшелоне, оборонял Славгород. В одном из боев сержант был ранен в голову и правый бок. Чудом выжил и вышел к нам. Сохранил свои документы и документы двух погибших бойцов своего отделения.

– Попьём чаю, приведите его сюда. Посмотрим, проверим готовность.

– Есть, товарищ командир, – по-военному отчеканил Никита.

Пехотинец – невысокого роста, но широкий в плечах, выглядел бодрым и вполне здоровым человеком. Только светлые глаза его, затянутые паутиной грусти, казалось, еще не освободились от тягостных картин последнего боя его подразделения.

Старший сержант несколько смутился от долгого изучающего взгляда командира – своего ровесника, хотя предполагал подробный расспрос о себе и о той ситуации, в которой он оказался. Лейтенант ограничился изучением солдатской книжки и комсомольского билета, залитого кровью, спросил, откуда родом? Его больше всего интересовал вопрос: на сколько хорошо старший сержант владеет стрелковым оружием? Получив ответ, Белухин приказал в течение часа провести огневую подготовку. Отряд отправился за деревню, углубился в лес, и командир проверил на деле меткость и скорострельность у сержанта. Точность у него неплохая, а вот скорострельность что из винтовки, что из пулемёта одиночными – была невысокая, значительно ниже Ботагова, Степана и Татьяны. Примерно такая же, что и у товарища Никиты. Снайперской винтовкой Крушина не владел.

– Скорострельность, от которой зависит жизнь бойца и его товарищей, – дело наживное, – подвел черту командир.

– Больше месяца не держал в руках оружия, подтянусь, – попытался оправдаться старший сержант.

– У вас была винтовка, заставляйте себя вести сухой тренаж постоянно. Доводите стрельбу до автоматизма из любого положения. Это касается и товарища Никиты, и всех остальных.

– Подтянусь, – снова пообещал Крушина.

Замечания командира озадачили полевода.

– Вы нас на операцию возьмете? – забеспокоился Никита Иванович.

– Конечно, будете работать в паре с сержантом Ботаговым, старший сержант Крушина с товарищем Степаном.

Возвращаясь в деревню после стрельб, Константин сказал Тане:

– У нас полку прибыло. Старший сержант – комсомолец. Вернёмся на Широкое, создадим комсомольскую ячейку с тобой во главе. Как ты на это смотришь?

– Я об этом думала. Комсомольцев набирается пятеро.

– Решено. Теперь займёмся похоронами Шелестова.

Глава 32

Хоронили рядового Шелестова на кладбище Баранок, расположенном на невысоком лесистом взгорье позади бывшего церковного прихода, от которого теперь остался один фундамент. По просьбе лейтенанта могилу вырыли вчерашние мужики-возчики вместе со Степаном, они же наспех сработали гроб и крест. На этом участие колхозников закончилось. На отдельной доске Степан вырезал имя и фамилию бойца, годы жизни. Табличку приколотил к кресту. Гроб с телом Шелестова привезли на телеге и молчаливо предали земле. Обнажив головы, на свежую могилу возложили хвойный венок, дали троекратный салют, тут же выпили за упокой по сто граммов добытого Никитой Ивановичем самогона, поклялись отомстить за смерть боевого товарища. Первого убитого сельчанина Апанасова решили хоронить на третий день после смерти по православному обычаю.

Таня заметила, как изменилось лицо Кости, когда он отдавал последние почести бойцу, погибшего смертью храбрых. Раньше она видела на нём печать мужества и непреклонной воли в выполнении им же поставленной задачи, нередко благородной строгости, но и нежности чаще в их отношениях, тревожности за жизнь детей-сирот, теперь увидела страдания и злость. Об этом сказала Косте.

– Мы потеряли дорогого нам человека. Хорошего смелого парня, с которым мы почти с первых дней нашей войны. Он родился не для того, чтобы умереть в юности, а для любви и счастливой жизни. Как у нас с тобой. Они пришли и обрывают огнём даже жизни детей. За что? Мама Лёни будет ждать от него писем, будет ждать его самого и не дождётся, – сказал с горечью Константин. – Таких мам уже многие тысячи, и число их растёт.

– Ты, конечно, помнишь письмо того раненого солдата. Его расстреляли Федя и Лёня по твоему приказу. Но я не об этом. Мы читали это паническое письмо, видели его фото в кругу своей семьи с дочерьми. Он – отец, не робот, родил и воспитал двух дочерей, которых любил. Роботом он стал с тех пор, как его погнали на эту бойню. Ему вбили в голову лозунг: «Германия превыше всего». Теперь его оплакивают. Лёня – защитник своей земли – получил пулю от такого же робота. Как это страшно!

Таня своим профессиональным милосердием, женской натурой видела и чувствовала иначе суть страшной коричневой гидры, наползающей на её страну, чем он, лейтенант, специально подготовленный к уничтожению лютого врага, со своей грубой силой и выносливостью, своей задачей бить и бить эту гидру в любое время и в любом месте, где это возможно. Без жалости к себе и к своим бойцам, но с холодной расчетливостью, быстрым маневром, дающим шанс уцелеть и снова идти в атаку.

– Я тебя дополню. Не укладывается в голове, не поддаётся никакой логике: зачем понадобилось оберу избивать Варвару, стрелять стариков? Она действительно не знала, где мы находимся. Чем больше мы будем уничтожать это зверское отродье, тем меньше прольётся слёз русских мам.

– Только так, командир, – подчеркнул сержант Ботагов, идущий с кладбища чуть впереди, слегка прихрамывая. – Только так. У меня к тебе просьба, личная: оставь меня в отряде. Он мне стал родным.

– Я же обещал отправить тебя к капитану.

– Попроси его, он поймёт. У него Катерина неплохо шпрехает.

– Ладно, сделаю запрос.

– Спасибо тебе!

До жителей села долетали звуки утренней стрельбы из лесу, потом залпы с кладбища, усиливая тревожное ожидание событий. Они старались без надобности не появляться на улице, отсиживались в домах. Жизнь же брала своё. На южной стороне деревни, где временно пристроились беженцы, наблюдалось оживление: люди несли детям пищу, одежду. Белухин отправил к ним Таню и полевода с трофейной пищей, заодно предлагая прийти в школу и там разместиться. Анна Андреевна решила пока воздержаться. На окраине они заняли пустую избу, принадлежащую многодетной женщине, которая ушла в тыл с потоком беженцев. Жилье пригодное для зимовки, а в случае опасности, можно быстро с детьми скрыться в лесу. Аргументы воспитательницы звучали убедительно, и посыльные не стали возражать.

После полудня на объявленный лейтенантом сход колхозников пришли только старые люди. Через них Белухин передал свою просьбу – по возможности уходить из Баранок к родственникам в другие поселения, в леса к партизанам. Они же будут драться с карателями на подступах к селу.

Тут же его поймали на слове желающие влиться в отряд. Это были мужчины за пятьдесят, те, кто вчера был на кукурузном поле и рыл могилу. Выяснилось, что несколько семей ушли в лес в надежде пересидеть ожидаемую фашистскую расправу. Через час к мужикам присоединились несколько девушек и молодых женщин с детьми, мужья которых по призыву дрались на фронте почти с первых дней войны. Группу возглавила мужественная Варвара. Она была слаба, с жуткими кровоподтеками на лице, хромала, но нашла в себе силы прийти к командиру в дом полевода. С ней же была старшая воспитательница Анна Андреевна и просила взять под своё крыло несчастных детей, коль развернулись такие ужасные события. Фашисты, как показала практика, в холодной злобе не пощадят никого.

Это были не только просьбы, но и требования людей, нуждающихся в защите, а также движимых ненавистью к захватчикам и горячим желанием драться, не желая находиться в плену у обстоятельств.

– У нас нет пока постоянной базы, маневрируем по лесам. Будет очень тяжело, особенно детям, – поведал нелегкую правду Белухин.

– Товарищ командир, здесь нас уничтожат, в лесах есть шанс выжить, – сказала Варвара. – О тяжести жизни говорить не стоит. Мы всё понимаем. И ждём ваше решение.

– Моё решение – защитить вас и дать возможность драться тому, кто может носить оружие. Пока отряд будет отбивать атаку карателей, остальным надо быстро собраться и уйти в какое-то безопасное место.

– Несколько суток можно в безопасности находиться на Заячьем хуторе. Место глухое. Там будем ждать вас.

– Где он, есть ли туда дорога, чтобы увести обоз?

– День пешего перехода на юг, – пояснил полевод, – дорога лесная, трудная. Местами тянется вдоль болота.

– Хорошо, что трудная. Вечер и ночь на сборы. Подумайте, куда разгрузить початки про запас, чтобы ваш скарб и детей разместить на подводы. Утром выступаем. Вы – на хутор, отряд – на боевую операцию.

– Нас изрядно ограбили фашисты. Кукурузу разберут жители, спрячут в подполье. Постепенно истолкут на муку.

– Выполняйте, – по-военному отдал команду лейтенант.

После схода, отряд на лошадях ознакомился с будущей боевой позицией. Она очень понравилась Белухину. Взлобок был довольно крутой и тянулся от ручья почти на километр. Справа, как и говорил Степан, стоял довольно густой смешенный лес. Слева вставал разнообразный кустарник. Ближе к роднику дорога тянулась почти без кюветов. Зажатая между косогорами грунтовая лента была как на ладони. Лучшего места для огневой атаки не найти. Кроме огня пулемётов почти в упор, можно забросать противника гранатами. Благо, их запас пополнился в результате сбора оружия разгромленного взвода грабителей.

Диверсанты, спешившись, стояли в лесу, обозревая место будущей схватки.

– Нас шестеро. Определим каждой паре место для засады, и посвятим этот бой нашему товарищу по оружию рядовому Леониду Шелестову, – сказал лейтенант. – Немцы пойдут излюбленной колонной: впереди мотоциклы, за ними бронемашина, если таковая будет, затем грузовики с пехотой. Дистанция известна, на спуске они её выдержат…

Вернувшись в дом полевода и выставив караул, командир принялся колдовать над гранатами и толом. Бойцы чистили оружие и присматривались к командиру.

– Надо экономить тол, – сказал он, поймав любопытные взгляды бойцов. – Усилим мощь тола гранатами. Прямо сейчас изучим этот урок и закрепим на практике. Очень пригодится в будущем.

Командир показал всю процедуру сборки усиленного заряда. Каждый боец проделал операцию самостоятельно. Лейтенант остался доволен и приказал отдыхать до банного часа, с парком, березовыми и дубовыми вениками. Баню подготовил Никита Иванович, и все ему были благодарны.

Назавтра, ранним хмурым утром, Белухин вышел к собирающимся в поход колхозникам. В глаза бросились мрачные вековые ели в полисадах, казалось, с потемневшим за ночь изумрудом едва не до черноты. Поправляя неизменно висящий на ремне пулемёт, Константин ужаснулся: уходить решилось большинство жителей Баранок, за исключением старых и немощных старушек, вроде Матрены и её сестры, прикованной к постели, да одиноких пожилых женщин.

Баранки в августе захлестнул поток беженцев и также внезапно схлынул через день-два, ополовинив коренных жителей села, подавшихся с этой стихийной волной, поднятой бомбёжками, артиллерийской канонадой и слухами о жестокости супостата. Тем не менее повозок, телег с ворохом скарба было довольно много. В них были запряжены коровы. Видны козы, привязанные за телеги. На каждой подводе на мешках с утварью и продуктами сидели по несколько укутанных малолетних детей. Послушно жались возле матерей одетые в теплое школьники. На женщинах и мужчинах – стеганые телогрейки, козьи кожухи, на головах – шапки. Колонна вытянулась едва ли не на всю улицу. Стоял негромкий гомон. Только иногда раздавался сердитый материнский окрик или зов. Общая беда мобилизовала силы людей, не было суетливости, каждая семья стремилась быстрее собраться и влиться в общий поток.

«Что ж, – сказал себе Константин, – коль это воля людей, перечить не приходится. Чему быть, того не миновать. Злее будем драться, хитрее, маневреннее! Боевую группу из колхозников пополнят только самые выносливые меткие стрелки, которых придётся обучать».

Но это в будущем, а сейчас ему надо напутствовать людей и самому пора выступать на исходную, облюбованную позицию и ждать врага. В восемь утра обоз двинулся, прошёл мимо лейтенанта, стоящего на крыльце конторы, отдающего честь каждой семье. На лицах печать напряжения, но не страха перед неизвестностью. Не увидел Константин и вчерашних немых укоров в свой адрес. Колхозники пережили остроту случившегося и осознали неизбежность вооруженной борьбы с врагом здесь, на оккупированной родной земле. Проводив последнюю повозку, Белухин заторопился к своей лошади, вскочил в седло, пустил её рысью вслед ушедшим бойцам, которые в это время размещались в своих секретах, предварительно поставив на дорогу и замаскировав тол с гранатами.

Константин, чутко прислушиваяс, быстро покрыл плечо до засады, свернул в густой березняк, где стояли на привязи лошади, присоединил свою к остальным, обошёл секреты, которые к этому времени уже находились на своих местах. Он придирчиво пытался при помощи бинокля определить местонахождение своих бойцов и, если бы не знал заранее ориентиры, не обнаружил бы. Маскировка в кустарнике была отличная. Пошёл устраиваться в своей засаде, где с нетерпением его поджидала Таня.

– Как ты тут? – улыбаясь, спросил, укладывая под берёзу гранаты и маскируя ветками пулемёт.

– Нормально. Обзор прекрасный. Проводил колхозников?

– Проводил. Дружный наш народ, сердечный. Друг другу помогают.

Замолчали, вслушиваясь в лесные звуки. Они в эту пору скупые, в основном от ветра. Серебро паутин играло в лучах солнца, заглядывающего меж деревьев, да прибывала цветная постель с берёз, ольхи, осин, тополя и листопадных кустарников, особенно на той стороне балки. Тане не верилось, что в этой красоте и покое вот-вот ураганом пронесётся смерть. Она до боли в глазах всматривалась в ленту дороги, ожидая появления ненавистных карателей.

Прилетевший ожидаемый гул моторов не снял напряжения диверсантов, а усилил его: силы идут намного превосходящие. Константин взглянул на часы. Около десяти утра. И приник к окулярам бинокля. Первыми на макушке невысокого взлобка показались три мотоцикла. За ними с небольшим интервалом гудел легкий, с открытым кузовом, броневик, ощетинившись крупнокалиберным пулемётом. За бронированным кожухом стоял офицер, прощупывая открывшийся косогор и ленту дороги с помощью бинокля. Дорога там поворачивала на северо-запад, и его окуляры блеснули на солнце. Ничего опасного офицер не высмотрел, и колонна, не сбавляя обороты, устремилась в низину. За броневиком пылили два крытых трехтонных грузовика с солдатами. Враг быстро приближался. Бой должен произойти на отрезке не более чем в пятьдесят метров. Секреты ждали сигнал к атаке – подрыв броневика.

Командир находился в центре засады между старой берёзой и молодой ольхой. Рядом у высокого соснового пня, затянутого лишайником и мхом, устроилась Татьяна. У неё в руках рычаг адской машинки, рядом автомат, она, замерев, вела взглядом бронемашину, пропуская мотоциклы. Вот задние колеса наехали на обозначенную точку. Последовал резкий, надтреснутый взрыв. Командир не поскупился, заложили тол с гранатами с таким расчетом, чтобы взрыв перевернул броневик. Что и последовало. В уши ударила взрывная волна, сорвала с головы маскировочные ветки, изукрашенные осенью. И тут же заговорили пулемёты засад, полетели гранаты.

Внезапная и мощная огневая атака ошеломила врага. Командир для верности метнул в броневик гранату и, не дожидаясь взрыва, схватил свой верный «дегтярь» и ударил бронебойно-зажигательными по бензобаку первой машины, оказавшейся от него немного выше наискосок в нескольких метрах. Он отчетливо видел этот бензобак, прошитый пулями, и в ту же секунду перенёс огонь на бензобак второй машины и слышал, как ухнул бензин, обдавая жаром и его, а тенты грузовиков вспороли пулемёты Степана и Крушины. Ниже сначала ахнули две гранаты, затем загавкали немецкие пулемёты в руках Ботагова и Никиты – добивают уцелевших от гранат мотоциклистов. На секунду взглянул туда, увидел опрокинутые коляски. От таких стрелков не уйдешь, не спасёшься, причём огонь почти в упор. Через паузу услышал, как пули нижнего секрета впились в грузовики. Пулемёты рвали с обеих сторон тенты машин, охваченных пламенем от взрывов бензобаков. Чадный дым захлестнул грузовики, заклубился над дорогой грязными султанами. И все же командир почувствовал неладное. Таня била из своего автомата по броневику, лежащему на правом боку и днищем в их сторону.

– Костя, там остались живые! – крикнула она.

Белухин молниеносно отреагировал: схватив трофейную с длинной ручкой гранату, он бросил её через машину. Она, ударившись о землю, несколько секунд лежала куклой, затем взорвалась, окутав броневик пылью и землей.

Пулемёты продолжали работать с обоих сторон около минуты.

– А-а, не нравится! Это вам не безоружную женщину истязать, не безоружных стариков стрелять! – раздался над боем мощный неистовый бас Никиты Ивановича, вставшего во весь рост, всаживая пулю за пулей в грузовик. Он кричал что есть мочи, и голос его долетел до лейтенанта, и того удивило, что он и его бойцы дрались молча, с великим настырством и остервенением, а этот, можно сказать, в истерике изливал свою накопившуюся ненависть к врагам не только меткими пулями, но и голосом, всем своим существом. Такого не покорить! И хотя пулемёты соседей смолкли, он продолжал бить уже в мертвецов, не в силах остудить свой праведный гнев. И осекся, когда кончились патроны. Он повернулся к сержанту и виновато, извиняющимся тоном сказал:

– Прости, сержант, не сдержался.

Ботагов подошёл, похлопал по плечу Никиту Ивановича:

– Всё правильно, отец, патроны только надо беречь и себя. Пошли, осмотрим врагов: нет ли живых, соберём трофеи. Сухой паёк реквизируем. Что-то я чертовски проголодался. – На его разукрашенном йодом лице озорно горели молодые серые глаза.

– Отбой атаки, осмотреть место боя! – раздался зычный голос командира.

Бойцы вышли на дорогу с оружием навскидку. На месте осталась только Таня. Закрыв ладонями лицо, она некоторое время сидела зажмурившись, ещё раз переживая перипетии боя, вздрагивая от одиночных пистолетных выстрелов.

– Командир, – услышала она голос сержанта Ботагова, – водитель броневика жив, видимо, только контужен.

– Как офицер?

– Убит наповал.

– Вытаскивай водилу из броневика, допросим. Товарищ Таня, иди сюда, окажи помощь.

Татьяна энергично поднялась, подхватила свою сумку, автомат и заторопилась на зов. Водитель, извлеченный из броневика, лежал на обочине дороги и судорожно хватал ртом воздух, из правого уха тянулась струйка крови, в светлых глазах с рыжими ресницами Таня не увидела страха. Напротив, между вздохами она уловила ледяной холод с затаенной злобой. Может потому, что он молод, получил хорошую муштру оголтелых нацистов и не знал глубину жизни.

– Что скажешь, товарищ Таня?

– Контузия средней тяжести, но он в сознании и смотрит на нас с ненавистью.

– Так, – присел на корточки лейтенант, и на немецком: – Как мы вас чесанули?

– Локальный мизерный успех, – с трудом выговаривая слова, по-змеиному зашипел его голос. – Не вы нас, а мы вас! Гудериан стоит под Москвой, вас ждёт полный разгром!

– У нас есть пословица: каждый кулик хвалит своё болото. Ты хвалишь свою армию, я – свою. Это нормально. Мы вас били всегда. Разобьём и теперь.

– Руки коротки.

– Я сохраню тебе жизнь, чтобы ты увидел, как наши руки разнесут ваш батальон грабителей в поселке Рулиха. Правда, батальона там уже нет. Часть его вместе с гауптманом – уже мертвецы.

– Случайность. Наш батальон будет продолжать пополнять пищевые запасы фюрера русским хлебом и мясом. У меня в сухом пайке шпик, он не из Германии, а сделан здесь рабами Рулихи. Салом забит огромный склад и ждёт отправки доблестным войскам. Сунешься уничтожать – тебя отправят к праотцам.

Подошли Степан и старший сержант Крушина, под завязку нагруженные трофейным оружием. Остановились, прислушиваясь к разговору. Командир взглянул на них, и на нервном лице Крушины увидел встревоженные и вместе с тем настороженные беспокойные глаза. «Неужели понимает наш разговор?» – мелькнула мысль. У Степана же весь его вид говорил о неподдельном интересе к пленнику и его допросе. У Никиты на открытом и озлобленном лице написаны ненависть и любопытство, у Ботагова – спокойное, но колючее удовлетворение. Командир приказал:

– Пока я тут допрашиваю солдата, всем собирать трофеи и нести к – лошадям. Особенно важны патроны и гранаты.

– Есть, – козырнул Степан с довольной улыбкой, – больно много всего набирается!

Крушина, поймав на себе пристальный взгляд командира, встрепенулся и тоже заулыбался, смахивая с лица прежнюю тревогу и напряжение.

– Заложим в схрон. Таня, посмотри медикаменты, пополни свою аптечку.

Более часа ушло на сборы трофейного оружия, боеприпасов, сухих пайков. Схрон решили заложить у кладбища втайне от оставшихся жителей. С броневика слили уцелевший бензин в обнаруженную в нём же канистру. Про запас. У Тани сразу же возник вопрос:

– Костя, ты задумал новую операцию?

– Да, товарищ Таня. Прямо отсюда Степан и старший сержант Крушина отправляются на базу за пополнением боевой группы. Точнее, за Кривичем, Иваном и Валентиной. Старшим в хозгруппе пока останется дед Евграф. Возьмите, товарищ Степан, третью лошадь и выступайте. Завтра к обеду ждём вас в Баранках. Привезите новости с фронта вместе с радисткой.

– Есть! – козырнули бойцы.

Командир ответил тем же. Придержал лошадь Степана, тихо вслед отъезжающему Крушине сказал:

– Товарищ Степан, будь внимателен, наблюдай за сержантом. Оставь его у сгоревшего бригадного дома. Пусть Валентина срочно запросит сведения о старшем сержанте Крушине Денисе Васильевиче, командире отделения 325-го стрелкового полка, уроженца Тамбова.

Тот молча кивнул головой и тронул свою лошадь за Крушиной.

Едва всадники скрылись в частолесье, лейтенант критически осмотрел гору оружия, щелкнул языком: