Текст книги "Первое чудо"

– Какой же ты несообразительный! – Джулия сокрушенно покачала головой. – Это и была Багира! Я же сказала ей, как Маугли: «Мы с тобой одной крови, ты и я». Если бы это была не она, разве бы она меня поняла?

Переодевание заняло немного времени. Сев в машину, Питер почувствовал, что волнение потихоньку улеглось. И все-таки, что же сработало в данном случае – спросил он себя – Закон Острова или что-то другое?

– Я обязательно расскажу папе-Сэму и маме-Синтии, какой ты храбрый, – сказала Джулия. – Ты даже хотел меня от нее защитить! И совсем не испугался.

– Я? – растерянно переспросил Питер. – А ты?

– А я испугалась, – призналась Джулия. – Я даже и забыла, что она ведь не должна на нас напасть.

Питер снова подумал о том, могла ли их встреча с пантерой кончиться по-другому. Впервые за время своего пребывания на Острове он усомнился в действенности его Закона.

– Нет, пожалуй, я не буду рассказывать маме про пантеру, – продолжала Джулия. – Только папе расскажу. А то мама испугается и не пустит нас больше в индейцы. Мы ведь еще будем индейцами, правда, Маунт?

С тех пор в хижине частенько появлялись гости. Она пришлась очень по душе Команде, и для каждого время от времени находилось в ней место, чтобы отдохнуть с компанией по интересам: кто-то любил наловить рыбы, кто ставил капканы на мелкую дичь, кому просто нравилось побыть на природе. И раз в год на два-три дня, а однажды даже на неделю, хижина непременно становилась пристанищем «индейцев» – Питера и Джулии.

4

– Синтия, как это тебе удается таким поразительным образом предсказывать события? Ты как будто заранее знала, что «паром» здорово упрочит мое материальное положение! – Питер зашел навестить Сэма и Синтию, возвращаясь из Перта, где он только что получил кругленькую сумму от продажи лицензии. Сэм еще не вернулся из гаража, Джулию увела куда-то играть Дженни. Синтия угощала Питера чаем.

– Знаки будущего окружают нас повсюду. Просто одним людям дано лучше видеть их, другим – хуже…

– Третьим совсем не дано, как, например, мне, – засмеялся Питер. – А ты этому научилась, или это – природный дар?

– Мне передалось это от мамы. Моя мама была таким необычным человеком, умела так много. Она руками могла вылечить многие болезни, от простой головной боли до серьезных заболеваний. Она умела делать целебные мази, воду… К ней приезжали многие люди, и издалека, и она помогала. Мамин вклад во все, что я умею, больше всего. Мама лет, наверное, с пяти, а то и раньше, обучала меня своему восприятию окружающего. Можно сказать, разучивала со мной буквы своего магического алфавита… Папе это не нравилось. Мы жили в Маниле, и он имел достаточно средств, чтобы дать мне неплохое традиционное образование. Но с маминой «наукой» это не очень сочеталось. На этой почве у них с мамой и были в основном ссоры; когда папа оставил нас, мне было одиннадцать. К тому времени я уже многое умела чувствовать, даже книги читала больше не глазами, а каким-то другим, внутренним зрением, воспринимая заложенную в них энергию, что ли. В обычной школе ко мне относились с предубеждением и оценку выше «хорошо» ставили редко. Мама скоро умерла, и тогда меня забрала к себе на Палаван ее сестра. В общем, в результате из меня получилось ни то, ни се. Мои способности по сравнению с мамиными – сущие пустяки. А Джулия и вовсе совершенно обыкновенный человечек безо всяких особенных способностей…

– Неправда, – возразил Питер. – Она как раз совершенно необыкновенный человечек, – он задумчиво улыбнулся, вспомнив недавний поход «в индейцы». – Но вот ты говоришь: знаки будущего повсюду. Какие же знаки? Где они?

– В самых обычных вещах. Вот, например… У человека, собирающегося на важную встречу, забарахлила машина, потом он на своем пути натыкается на ремонт дороги, потом дождь, он опаздывает, нервничает. А в конце концов оказывается, что эта встреча совершенно ему не была нужна, его надежды на нее были пустыми, ошибочными, хотя сразу это трудно было разглядеть. Просто какой-то червячок сомнения шевелился внутри, как будто отговаривал. Но на все это человек внимания не обращает, а живет и думает, что все встретившиеся ему препятствия – случайности. Но случайно даже кошка дорогу не перебежит. Или, наоборот, бывает так, что человек, долгое время решающий какую-то трудную задачу, вдруг замечает, что решение приходит само собой, что все необходимые компоненты находятся неожиданно, будто сами в руки идут… В таких случаях говорят: ему Бог помогает…

– Да, у меня и такое тоже было, – подтвердил Питер. – Как раз когда строился «ковер».

– И это самое лучше свидетельство тому, что вы были на верном пути, – закончила Синтия.

– Действительно, путь был верный… Ты так складно все объясняешь, Синтия. Я, кажется, начинаю верить в то, что знаки будущего существуют.

– Если вы, – воодушевилась Синтия, – просто выходите из дома, например, навестить друга и, задумавшись, поворачиваете от калитки не в ту сторону, то можете быть уверены – вашего друга не будет дома. И если вы знаки будущего понимаете, вы сразу повернете обратно. Если же нет, то дойдете до его двери и только тогда убедитесь, что она заперта. Это как в джунглях. Человеку, понимающему жизнь растений, заблудиться невозможно. Он видит по деревьям, где северная сторона, где южная, даже если солнца нет; он вовремя заметит, что местность становится болотистой, и многое другое. Например, реакцию растений на приближающуюся непогоду… – Синтия вдруг остановилась, заметив, с каким задумчивым видом Питер смотрит на нее. – Я вас утомила, масса Питер?

– Что ты? Наоборот, Синтия, мне страшно интересно тебя слушать. Ты так просто ориентируешься в жизни, что рядом с тобой все мои трудности уходят на второй план.

– Спасибо.

– Но скажи, если ты знаешь, откуда эти знаки будущего берутся? И если кошка перебегает дорогу не случайно, не перед любым человеком из толпы, кто-то ведь должен ей дать сигнал, перед кем это сделать? Кто дирижер этого огромного оркестра под названием жизнь? И… и что вообще такое наша жизнь, если все случайности в ней оказываются закономерными?

– Наша жизнь, мне кажется, – задумчиво проговорила Синтия, – подобна путешествию по реке на лодке. У каждого эта река своя. Наверное, у людей великих, у полководцев, правителей реки широкие, полноводные, у простых смертных – больше похожи на ручьи. Я вот что подумала сейчас: были ведь люди, которые могли предсказывать на века вперед… Они, похоже, будущее Земли могли видеть, словно на карте, только не географической, а на Карте Времени Земли. Чем крупнее река, тем дольше она остается на Карте почти в неизменном виде. А ручьи могут пересыхать, менять русло… Только вот что для этой карты главное: река каждого человека уже есть, когда он еще только рождается, и после его смерти сохраняет свое течение. И вот человек, родившись, начинает плавание от истока к устью своей реки. Знать он может только то, что уже прожил, от истока до того места, где его лодка сейчас. Судить о том, что ждет его впереди, он может по скорости течения реки, растительности по берегам, по виду открывающейся впереди водной глади. Но река его уже давно существует на Карте Времени! Его будущее давно состоялось…

– Ты хочешь сказать, что человек – раб своей Судьбы и никак не может влиять на свою жизнь? Просто как бревно плывет к своему устью…

– Кто-то – как бревно. А кто-то отчаянно работает веслами, пристает то к одному берегу, то к другому. Пытается лучше узнать свою реку, где-то плыть медленнее, где-то быстрее. Его возможности заключены в пределах ширины реки…

Синтия замолчала. Питер повторил ее слова:

– «Его будущее давно состоялось…» Так ты знаешь будущее, Синтия? Ты видишь его? Для окружающих тебя людей ты его видишь?

Синтия покачала головой:

– Я не вижу его так, как видят глазами. Возможно, я бы могла, постаравшись, по знакам, которые есть вокруг нас сегодня, прояснить картинку будущего. Но… я не хочу. Я не маг, не прорицатель. Я просто слабая женщина. Знать будущее – это очень тяжелая ноша. – Синтия виновато улыбнулась.

– Я согласен с тобой. Давай жить сегодняшним днем и надеждой на то, что жизнь кончится не завтра. – Питер посмотрел на часы. – Ой, я так засиделся у тебя! И тебя отвлекаю от домашних дел. Мне было очень приятно с тобой поговорить.

– Мне тоже, масса Питер, – улыбнулась Синтия.

5

– Послушай, Маунт! А ты видел эти Чудеса? – Джулия сидела на толстой боковой ветке акации, отходящей от ствола почти горизонтально в трех футах от земли, и болтала ногами взад-вперед. В руках у нее была большая книжка «Мир вокруг тебя» с красивыми иллюстрациями, которую Питер привез из Перта на прошлой неделе. Полчаса назад Джулия «выловила» Питера прямо в ручье; уже два года, как он облюбовал это место в миле от Дома Игрек для купания на закате солнца. Как всегда, нимало не смущаясь, Джулия разделась, залезла в воду и принялась гоняться за ним, поднимая тучи брызг и звонко смеясь – и в Доме Игрек, наверное, было слышно. Она уже так быстро плавала, что Питеру непросто было от нее «убегать». В конце концов, слегка надувшись из-за того, что догнать Маунта не удалось, Джулия поплыла к середине ручья, а Питер воспользовался моментом, чтобы выскочить из воды и одеться. Попробовав следовать примеру Синтии и Джулии плавать без одежды, он, конечно, нашел в этом удовольствие, однако на людях не мог себе этого позволить.

– Какие чудеса? А, это ты имеешь в виду семь чудес света? Ну, во-первых, ты же читала, что до наших дней дожили только пирамиды.

– Ну ты их видел?

– Нет. Это в Египте, очень далеко отсюда, там я еще не был.

– А скажи, Маунт, почему только эти пирамиды уцелели? Потому что это чудо – самое первое и самое главное, да?

– Нет, наверное… Я даже и не знаю. Просто так получилось, что они уцелели, а остальные чудеса – нет.

– Но это самое главное чудо? – не унималась Джулия.

– Самое главное… Мне кажется, что самое первое чудо и самое главное – совсем не пирамиды.

– А что же тогда?

– Человек, – задумчиво ответил Питер.

– Какой человек? А кто его построил?

– О том, кто его построил, есть несколько мнений, – на полном серьезе отвечал Питер. – Кто-то считает, что человека построил Бог. Кто-то считает, что в человека превратилась постепенно самая умная из живущих на Земле обезьян. А кто-то считает, что человеку помогли стать человеком разумные существа, прилетавшие на Землю из космоса…

– А как было на самом деле? – спросила Джулия, слушавшая Питера с открытым ртом.

– А как было на самом деле, никто из людей не знает.

– Даже ты?

– Даже я.

– Жалко. Но погоди, это чудо, оно уцелело?

– Конечно, – улыбнулся Питер. – Еще как уцелело.

– Да?! И где же оно?

– А вот сидит рядом со мной, ножками болтает.

В ответ на эти слова Джулия обиженно надула губы:

– Я же тебя серьезно спрашиваю, а ты надо мной смеешься.

– И вовсе не смеюсь. Я и вправду считаю, что человек – самое первое чудо на Земле. Это мужчина и женщина. Это твои папа и мама, ты сама…

– А ты?

– Ну и я… Понимаешь… – Он собирался поделиться с нею восхищением по поводу того, как мудро устроен человеческий организм, какие огромные возможности в нем заключены, но Джулия его перебила:

– А все-таки мне так хочется посмотреть на эти пирамиды. Давай туда съездим, а, Маунт? Ну, пожалуйста, Маунт!

– Мне придется вас огорчить, Синие Глазки. Эта поездка – слишком дорогое удовольствие.

– Но погоди, Маунт! Ведь у тебя же есть яхта, есть гелик. Ведь на них же не надо покупать билеты…

– Но на них надо покупать горючее, провиант.

Джулия вздохнула:

– Да, вот живешь так и никаких чудес не видишь…

Питер, убедившись, что ветка выдержит и его вес, присел рядом с Джулией и обнял ее за плечи:

– Не грусти, Синие Глаза. И на нашу долю хватит чудес.

– Конечно, «хватит», – передразнила Джулия. – Мне вот знаешь что обидно? Что пирамиды построили в каком-то Египте, остальные чудеса тоже где-то там в Маленькой Азии, потом еще на островах каких-то. А наш остров чем хуже?

– Ну, что же, – сказал Питер, – видимо, чтобы ты не очень огорчалась, придется мне и на нашем острове построить какое-нибудь чудо.

– Правда?! – Синие глаза Джулии снова заблестели. – А когда?

1

Странное дело: иногда Питеру казалось, что некоторые, самые важные замыслы приходили к нему из головы какого-то другого человека. Бывают, конечно, у каждого из нас такие моменты, когда кажется, что решение какой-нибудь сложной проблемы долго не созревает, а потом неожиданно приходит откуда-то извне. Но здесь было совсем иное: у Питера в таких случаях присутствовало ощущение, что вот эту мысль только что подумал другой человек, а он ее прочитал. И Питер – мысленно – находился в данный момент рядом с этим другим человеком… Поразительно, причем, похожим на него. Поэтому Питеру раньше казалось, что это на себя он смотрит со стороны и читает собственные мысли. Но не так давно в нем поселилось сомнение: может, это не он сам, а просто очень похожий на него человек? Может, его двойник? Теперь это сомнение переросло в уверенность. Именно этот двойник, между прочим, подсказал Питу слово «Диана» в качестве названия яхты, он же надоумил его сделать «летающий мост» над руслом Сухого ручья, из которого получился «паром-ковер-самолет». Теперь вот появилась новая идея, и ее появление было оформлено совсем уже необычным образом.

В один из тех дней, когда Питер в последний раз находился в болезненно-апатичном состоянии, ему привиделся сон. Он видел своего двойника сначала пятнадцатилетним мальчишкой, который придумывал, как построить на острове некий монумент, имеющий вид двух человеческих фигур, мужчины и женщины, ростом примерно с девятиэтажное здание. Именно на ЭТОМ острове, на Сенте. Фигуры были каменные, выполнены были они в авангардистском стиле, и это, в представлении Питера, упрощало дело – не надо, мол, быть Микеланджело или Роденом, чтобы их сваять. Фигуры были обнаженные; они стояли обнявшись и прижавшись друг к другу, и застал их ваятель в тот момент, когда они занимались любовью. Для нормальных людей это не совсем удобно – заниматься любовью стоя в виде монумента. Но авангардизм вполне позволял изменить пропорции тел, анатомию некоторых участвующих в процессе органов… Но самое интересное заключалось в том, что внутри каждой фигуры была устроена лестница, как в башне средневекового замка, начинающаяся в одной ноге и доходящая до смотровой площадки, размещенной в голове фигуры. А по внутренним сторонам этой лестничной шахты были вылеплены на нужных местах внутренние органы тел. На каждой смотровой площадке имелись два окна – глаза, через которые можно было полюбоваться на лицо партнера. И еще примерно на середине высоты можно было перейти из одной фигуры в другую и наоборот по коридору, устроенному внутри того места, которым мужчина передает возлюбленной всю полноту своего чувства.

Сон развивался во времени, как роман. В следующей главе Питер застал своего двойника уже вполне взрослым и всерьез обдумывающим, как практически воплотить в жизнь столь захватывающий проект. Собственно, основной целью идеи являлось создание фигур такого размера, чтобы было возможным путешествовать внутри них и наблюдать, как устроены внутренности человека – мужчины и женщины. Питер, читая мысли двойника, заразился этой идеей настолько, что и не замечал, как сам начал обдумывать уже наяву возникающие при этом проблемы. Прежде всего – как сделать это все из камня? Как сказал бы по этому поводу Константин – это сколько же «долбяжу»! Но Питер никому про сон не рассказывал: он не желал признаваться, что у идеи есть соавтор. Когда же он придумал, как сделать все по-другому, воплощение идеи настолько видоизменилось, что можно было вполне выдавать ее за свою.

2

Питер решил сделать фигуры из пластика; ему показалось, что это будет гораздо проще. Потом он захотел придать им нормальные человеческие пропорции – это будет красивее. Потом подумал, что пластику легко придать цвет тела, поверхность его сделать мягкой и упругой, подобно коже, воспроизвести волосяной покров. Скелет, кровеносные сосуды… Теперь автоматически отпадала мысль о том, что они будут стоять. И заниматься любовью тоже – к чему такой натурализм? Лучше пусть лежат рядом и любуются друг другом.

Теперь мысль о том, что внутри фигур непременно надо устраивать специальные лестницы или проходы, чтобы по ним путешествовать, уже не казалась Питеру бесспорной. Имеются же между органами человеческого тела свои ходы сообщения, не говоря уже о целом проспекте под названием Пищеварительный тракт. Или о женской авеню имени Любви и Продолжения Рода. Оставалось только определить, какими же размерами должны обладать фигуры, чтобы по упомянутым естественным улицам можно было перемещаться любопытному исследователю ростом в два ярда? После долгих подсчетов и рассуждений Питер остановился на масштабе 43:1, во-первых, помня о том, что ткани человеческого организма обладают прекрасной растяжимостью, и, во-вторых, решив, что ничего страшного не произойдет, если сечение этих проходов чуть-чуть утрировать в сторону увеличения. При этом фигура мужчины должна иметь рост восемьдесят пять ярдов, женщины – около восьмидесяти, и тогда внутри пищевода, имеющего у нормального человека внутренний диаметр немногим более дюйма, свободно может пройти исследователь девяностопроцентного уровня репрезентативности[13]13
  То есть только десять процентов всех людей имеют антропометрические размеры большие, чем у него.


[Закрыть].

Мысль о том, что фигуры должны иметь скелет, открывала новые возможности. Шарниры суставов можно снабдить редукторами, спрятав под заглушками хвостовики валов – в обычном состоянии. А когда захотелось изменить позу фигуры, положение конечности – вынул заглушку, подсоединил к хвостовику что-нибудь вроде большого гайковерта, и, глядь, ожил человечек, заворочался! При таком-то росте – представляете себе зрелище?! Можно их вообще периодически переворачивать с боку на бок. По крайней мере, пролежней не будет.

Расположить фигуры Питер решил на мягкой подстилке, вроде покрывала, на берегу Ата, в одиннадцати милях к северу от Дома Игрек. Это было очень живописное место – вершина пологого холма, окруженная с трех сторон голоствольными и остролистыми эвкалиптами высотой футов под пятьдесят.

Питер утратил и сон, и аппетит. Он уже две недели назад «раскололся» – рассказал Команде о том, что одержим идеей создания «музея резиновых фигур мистера Нортриджа», которому сможет позавидовать со временем сама мадам Тюссо. Одержимость эта была давно уже всем видна – ее выдавали горящий взгляд Питера в обрамлении воспаленных глаз, ввалившиеся щеки и слегка взлохмаченные волосы. Когда Команда услышала его первый сбивчивый рассказ, все молча переглядывались и никто не решался первым высказать свое мнение. На примере уже двух воплощенных в реальность проектов они убедились, что идеи шефа заслуживают уважения, какими бы нелепыми они ни казались на первый взгляд. Перед поездкой в Канберру, в банк Дженкинса – единственный, в который смог посоветовать обратиться Питеру Франсуа, – Серж все-таки предложил шефу немного отоспаться, чтобы произвести на банкира более-менее достойное впечатление.

На обратном пути Питер зашел к дяде Арнольду за поручительством для Дженкинса.

3

– А-а, племянник пожаловал! Рады, рады тебя видеть. Входи, ты как раз очень кстати, поможешь мне шкафчик перевесить. А то от твоей тетки никакого проку: лежит вон с больной поясницей.

– Здравствуйте, дядя Арнольд! А ваши усы по-прежнему лучшие в штате?!

– Э, нет, Пит. Мои усы уже пробивает седина, как железяку – ржавчина. Шутка ли, им столько лет!.. Ну, зайди к ней, поздоровайся.

Поговорив несколько минут с тетей Беллой, в результате чего страдальческое выражение на ее лице немного смягчилось, Пит помог дяде Арнольду перевесить шкафчик.

– Уже два месяца, – говорил дядя про жену, – она меня за него пилит, мол, не на месте повесил, плешь проела всю…

Потом они расположились на кухне за бутылочкой кукурузной водки.

– Ну, рассказывай, как ты поживаешь. Какое дело тебя к нам привело? Ведь просто так, без повода, ты бы не зашел, ты совсем стал занятым человеком, как переехал на свой остров, правда? – спрашивал дядя Арнольд.

– Правда, – отвечал Питер. – Мне нужно поручительство в том, что если я не смогу вернуть в срок сумму в четыре миллиона долларов с процентами, то ее уплатите вы, дядя… Но вы же знаете, что я сам справлюсь со своими проблемами?

К манере дяди Арнольда не отвечать сразу на затруднительный для него вопрос или не разговаривать на неудобную тему, делая вид, что он не слышит собеседника, Пит привык раньше, чем мог оценить, хорошо это или плохо. Он и сейчас не пытался возобновлять свой вопрос, зная, что Матчинсон сам ответит на него, когда сочтет нужным. Они допили водку, поговорили еще о неурожае пшеницы в Канаде, о повышении цен на нефть на мировом рынке, о затруднениях дяди Арнольда, связанных с повышением таможенных пошлин на иностранные автомобили. Питер встал, собираясь уходить; зашел сказать «до свидания» тете Белле и уже зашнуровал туфли, когда неожиданно услышал:

– Знаешь, Пит, я дам тебе нужную бумагу. Ты уже самостоятельный, деловой человек… Думаю, ты не станешь подводить меня?

4

А неотложных дел было хоть отбавляй.

Теперь уже в полный рост поднимался вопрос, до сих пор не решенный, о том, где изготавливать шарниры суставов фигур. Их набиралось более пятидесяти только наименований, и это при том, что Питер, как мог, старался унифицировать типоразмеры сочленений в суставах рук, ног, позвонков. А общее количество шарниров переваливало за две сотни. Не все, конечно, были настолько же сложны, как червячный редуктор. Но требование стопроцентной надежности предъявлялось ко всем – ведь они заливались в резиновое тело, и замена или ремонт были бы возможны только при помощи хирургического вмешательства. Точно как у живого человека. И потом, многие детали имели такие размеры, что оборудование для их изготовления было чрезвычайной редкостью.

Как ни странно, в конце концов оказалось, что проще и дешевле изготовить шарниры не в Австралии, а в Европе, даже с учетом транспортных расходов. И не где-нибудь, а на механообрабатывающем заводе одного из крупнейших в мире автомобилестроительных монстров, каковым являлся концерн «Даймлер-Бенц». Название городка, в котором находились завод и правление концерна, в буквальном переводе Питера больше напоминало название придорожной харчевни: «У турецкого очага»…[14]14
  Так Питер перевел название города Unterturkheim.


[Закрыть] Но без перевода Питер никак не мог ни запомнить его, ни правильно выговорить. Не так уж и сильно, получается, привирал Питер, когда говорил Дженкинсу, что собирается ехать в Германию. Впрочем, куда только за последние несколько месяцев не пришлось ему съездить, не считая этой поездки в Европу: в Сидней, в Генеральное представительство компании «US Plastics» в Австралии, сотрудничество с которой было самым значимым в изготовлении пластмассовых «кукол»; в Аделаиду, где «выращивались» волосы из углепластика; на индонезийский остров Калимантан за каучуком. Чаще всего, конечно, он бывал в Канберре. Здесь он примелькался уже и в «Chemical Productions of Australia», которая обеспечила ему поставки необходимого количества пористого пенополиуретана, красителей и клеев к нему, и в «Сrown Electronics», специалисты которой сделали освещение внутренностей фигур и систему вентиляции. Да и столичная Академия наук внесла в разработку проекта свою немалую лепт у.

Эти несколько месяцев Питер больше был в разъездах, чем дома, на Острове. Такая жизнь ему вполне нравилась; путешествовать, оказывается, он любил всегда, только раньше не имел такой возможности. Морские путешествия на «Диане», ставшие уже давно привычными, давали ему отдых от суеты и хлопот, которые постоянно окружали его на суше. На преодоление расстояния от Сента до Перта яхта тратила, в зависимости от погоды, от двух до трех, а то и более, суток. Вода не надоедала Питеру; он любил разглядывать поверхность волн и вообще относился к воде с уважением. Сознание, что под твоими ногами не твердая земля, а сотни ярдов соленой океанской воды, а до ближайшего берега – сотни миль, настраивает на философское отношение к жизни; и это выделяет мореплавателей в особую когорту людей. Чувствуя себя приобщенным к ней, Питер с удовольствием пользовался в повседневной жизни морской терминологией. По крайней мере, для обозначения расстояний.

От Перта путешествия, связанные с изготовлением «кукол», продолжались обычно к другим городам Австралии. И если путешествия наполнены таким творческим содержанием – что может быть замечательнее? Все перемещения между городами совершались, конечно, по воздуху; через стекло самолетного иллюминатора Питер не уставал разглядывать с воздуха землю, на которой вырос. Вблизи городов – очерченные идеально прямыми границами геометрически правильные участки возделываемых земель, переходящие в редколесье, а потом, постепенно – в красно-бурые бескрайние пустыни. Протянувшиеся на сотни миль параллельные красные дюны, пересекаемые изредка пересохшими руслами ручьев, вдоль которых чудом сохранилась сизо-зеленая растительность, были, казалось, частью инопланетного пейзажа. Скорее всего, марсианского. Ближе к побережью океана – трехъярусные леса: не создающие тени эвкалипты, достигающие подчас чуть не кабельтова высотой, пониже – пальмы, похожие сверху на траву, связанную в пучки, словно для продажи на рынке, и под ними, у земли, узорчатые и сочно-зеленые папоротники… Если самолет поднимался выше облаков, это Питера тоже не разочаровывало. Наоборот, их вид настраивал на спокойный, рассудительный лад; в этом же направлении действовал и негромкий гул двигателей. Глядишь, извилины в голове начинали понемногу шевелиться; порассуждать же Питеру всегда было о чем. Например, о том, каким способом лучше обжечь стенки вырытых в глине матриц для конечностей фигур; или как выполнить разделительный контур при заливке пенополиуретаном разного цвета узоров на покрывале; или еще о какой-нибудь из сотен мелочей, которые обязательно надо было учесть в проекте. И если за время полета придумывалась хотя бы одна полезная мысль, что случалось практически всегда, это приносило Питеру ощущение полноты чувств и наслаждения жизнью.

5

В один из приездов в столицу Питер по дороге в Академию наук вынужден был остановиться на набережной искусственного озера на виду у «Капитана Кука» и присесть на скамеечку, вспомнив, что забыл сделать несколько исправлений во втором экземпляре пояснительной записки. Погода была совсем безветренная; он перекладывал из папки, которую держал на коленях, на скамейку рядом с собой листы, на которых были вычерчены при помощи компьютерного графопостроителя изображения конечностей фигур в виде сеточек из прямых и кривых линий. Точно как «бок», «полуширота» и «корпус» на теоретическом чертеже судна. Он не обращал внимания, сосредоточившись, на мальчика лет восьми с белокурыми кудрявыми волосами, появившегося несколько минут назад на свободном конце скамейки и теперь старавшегося пододвинуться как можно ближе к заинтересовавшим его картинкам. Мужчина лет пятидесяти приятно-интеллигентной наружности, с которым они, видимо, прогуливались у озера, окликнул его:

– Томми! Дальше тоже есть свободная скамейка, пойдем. Ты отвлекаешь человека от его работы.

– Вовсе нет! – Питер, обратив внимание на происходящее вокруг него, оторвался от своих бумаг. – Он мне совершенно не мешает. Присядьте и вы здесь, если хотите.

Он повернулся к Тому:

– Интересно?

Том кивнул и тут же спросил:

– Это рука?

– Совершенно верно. Локтевой сустав.

– А зачем вам эти клеточки?

– По этим клеточкам удобно изготовить шаблоны, чтобы правильно воспроизвести форму.

Том уважительно покачал головой:

– Вы делаете куклы?

– Что-то вроде того.

– Никогда не видел кукол, у которых руки были бы как настоящие.

– Ну, это не совсем обычные куклы…

Пока Питер рассказывал Тому о своих фигурах, периодически прерываемый его вопросами и восклицаниями типа «Ух ты!» или «Вот это да!», сидящий рядом с ними Мак-Грэйв размышлял о том, что мир, оказывается, тесен и что наполняющие его события отнюдь не случайны. Зная уже со слов Дженкинса о существовании Нортриджа и его фигур, Джеймс представлял его несерьезным до непроходимости чудаком. Теперь же, слыша его разговор с внуком, он убедился, что видит перед собой вполне нормального человека. Насколько вообще может быть нормальным тридцатипятилетний романтик, не имеющий семьи и одержимый творческой идеей.

Когда Питер, посмотрев на часы и спохватившись, что уже опаздывает, поспешил закончить свою беседу с Томом, Мак-Грэйв вручил ему свою визитную карточку со словами:

– Ваш замысел – вы извините меня за то, что я поневоле слышал вашу беседу с Томми? – обещает воплотиться в очень интересную достопримечательность нашего континента. Удаленность ее от материка можно считать и препятствием, и стимулом для туристов… Вы позволите мне сделать посильную рекламу вашему проекту в моей газете?

6

За последние три года Питер общался с Джулией считаное количество раз; нельзя ведь назвать общением обмен приветствиями типа: «Доброе утро, Синие Глазки!» – «Привет, Маунт!» – при мимолетных встречах, которые тоже, ввиду занятости Питера, случались нечасто. Теперь Синим Глазкам шел уже восемнадцатый год. Как только ухитряются эти девчонки столь незаметно перейти границу, до которой каждая из них – ребенок, а после которой – представительница того самого пола, существование которого является первопричиной всех сколько-нибудь значимых событий в жизни человечества, включая войны и стихийные бедствия? Джулия превратилась в очаровательную девушку, и теперь уже этот факт ни для кого не мог остаться незамеченным.

В том числе и для Андреаса. Сейчас ему исполнился двадцать один год, а на Острове этот юноша поселился почти два года назад. Приехав в числе сезонных рабочих для уборки фруктов, он решил остаться здесь и с удовольствием исполнял с того времени кроме прочих обязанностей функции коменданта в построенном несколько лет назад деревянном доме барачного типа в полутора милях от домов филиппинцев. Сезонные рабочие, живя в комнатах этого дома-общежития, не испытывали неудобств. Надо ли говорить, что с первого дня пребывания Андреаса на Сенте Джулия стала объектом его пристального внимания? Несть числа его попыткам наладить с ней хотя бы какое-нибудь общение. Совершенно, впрочем, безуспешным; самое большее, чем иногда удостаивала его Джулия – это мимоходом брошенное слово «привет» в сочетании с жестом, каким отмахиваются от назойливой мухи. Несмотря на то, что Андреас был внешне вполне привлекательным молодым человеком, что-то в нем отталкивало Джулию. Наверное, сквозившая все-таки через его желание казаться утонченным и обходительным нахальность, или нагловатость; высокомерие по отношению к тем, кого он считал ниже себя, и заискивание перед теми, от кого зависел… Так или иначе, ему оставалось довольствоваться обществом Дженифер, которую это вполне устраивало.