Текст книги "Minni. Призвание – любить"

Глава XI
Гибель императора

Взрыв в Зимнем дворце, эта новая кровавая вылазка террористов, вызвала бурю негодования не только в Петербурге, но и по всей стране. Люди поняли, что даже жилище царя беззащитно перед горсточкой преступников, а полиция совершенно беспомощна в борьбе с ними. Все российское общество, снизу доверху, мучил один вопрос: неужели и правда невозможно покончить с этим злом?

Но у Александра появились свои соображения на этот счет. Он понял, что нужны совершенно иные методы и новые государственные силовые структуры для борьбы с расплодившимися по всей России террористическими организациями. Своими мыслями он поделился с отцом. В итоге было решено меры по противодействию терроризму обсудить на самом высоком уровне.

По указу императора во дворце великого князя Константина Николаевича состоялось совещание министров, посвященное этой проблеме. По просьбе отца и Александр принял в нем участие.

Чиновник по особым поручениям Николай Вячеславович Плеве делал доклад. Он привел факты, свидетельствующие о существовании в России целой сети террористических организаций.

– Мы располагаем информацией, что шайки нигилистов по всей России объединяют до тридцати тысяч человек. Столица наводнена смутьянами, анархистами и террористами. И все они действуют нагло и безнаказанно. Вот, к примеру, на Васильевском острове полицией была обнаружена подпольная типография. Нам было доложено, что она закрыта. Однако до сих пор продолжают выходить номера подстрекательской газетенки «Народная воля». Как прикажете это понимать?

Вопрос повис в воздухе.

– Черт знает что творится у нас под носом! – возмущенно подхватил великий князь Константин Николаевич. – Службы, призванные следить за порядком, нейтрализовывать смутьянов, предупреждать преступления, ведут себя словно зрители в театре. Лишь праздно наблюдают за развитием сюжета разворачивающейся на их глазах трагедии. А полиция вообще бездействует. Такое ощущение, что ее просто нет. Взрыва в Зимнем можно было бы избежать, если бы каждый добросовестно делал свое дело. Но более всего виноват, конечно, министр двора граф Адлерберг. Ведь, насколько мне известно, генерал-губернатор требовал в ходе ремонтных работ периодически осматривать дворцовые подвалы, но почему-то ему в этом было отказано. Вопиющая, преступная халатность! А ведь наш зарубежный агент заранее сообщил о готовящемся в Петербурге покушении нигилистов. Почему было оставлено без внимания это сообщение? Почему не было предпринято соответствующих мер?

Вопросы, вопросы…

– Что будем делать, господа, какие есть предложения? Ведь очевидно же, что так дальше продолжаться не может.

Однако никаких мало-мальски разумных предложений от министров не последовало. В их выступлениях не прозвучало ничего нового, лишь все те же полумеры и банальности, неспособные изменить ситуацию к лучшему.

И когда, казалось, исчерпаны были в головах государевых советников все меры, по их мнению способные улучшить беспомощное положение правительства и спецслужб, слово взял Александр, до сих пор молчаливо выслушивавший пустопорожние витийствования министров.

– Главное зло, мешающее нам быть действительно сильными в борьбе с крамолой и беспорядками, заключается не в отсутствии формальных, по сути никчемных и совершенно бесполезных мероприятий, которых очень много, а в разрозненности и бессистемности мер, предпринимаемых различными ведомствами, в отсутствии солидарности и внутреннем разладе между ними. Единственная мера, которая могла бы положить конец бесчинствам террористов, – это объединение усилий всех ответственных за это государственных служб и подчинение их единому органу и одному руководителю, который бы отвечал перед государем и государством. Поэтому я предлагаю создать Верховную распорядительную комиссию по охранению государственного порядка и общественного спокойствия с неограниченными – если хотите, диктаторскими – полномочиями. И если во главе ее поставить решительного генерала, лишенного губительных для России либеральных иллюзий, то только тогда можно будет надеяться, что мы наконец согнем крамольников в бараний рог!

– Но ведь это равносильно упразднению всех властей, ныне ведающих политическими делами! – смущенно пробормотал столичный генерал-губернатор Иосиф Владимирович Гурко.

– Конечно! А не кажется ли вам, господин Гурко, что политическими, как вы изволили выразиться, делами следует не ведать, а неустанно заниматься и, как на войне, сражаться с уголовной и политической преступностью и политическим терроризмом? – горячо возразил наследник. – Полагаю, что во главе этой комиссии мог бы встать Федор Федорович Трепов, человек с твердым характером и к тому же пострадавший от руки террористки Засулич. У него особые счеты с этим отребьем!..

Однако император решил, что возглавить новую комиссию должен харьковский губернатор Михаил Тариэлович Лорис-Меликов.

С началом работы новой комиссии, казалось, терроризм понемногу пошел на спад. Однако кардинально изменить ситуацию к лучшему все же не удалось. Даже на самого Лорис-Меликова было совершено покушение. Террористом оказался находившийся под надзором полиции революционер-народник Ипполит Млодецкий.

Полиции удалось задержать несколько опасных анархистов. Арестованный в Елисаветграде и прижатый дознавателями к стенке неопровержимыми уликами, убийца харьковского генерал-губернатора Григорий Гольденберг начал давать показания, выдал многих своих подельников и раскрыл намерения террористов в ближайшее время совершить новое нападение на императора.

– Руководит готовящимся покушением исключенный с третьего курса Новороссийского университета за участие в беспорядках анархист Андрей Желябов, – успел рассказать Гольденберг. – Это не человек, а чудовище! За дикий фанатизм и страсть к убийствам мы даже дали ему кличку Страшный Желябов, которой он, кстати, гордится. Благодаря этим качествам он фактически подмял под себя все руководство организации и возглавил исполнительный комитет «Народной воли». Знаю точно, что вместе со своей любовницей Софьей Перовской он уже разработал новый план покушения на императора.

После очередного допроса по недосмотру охраны, то ли устыдившись своей слабости, то ли из страха мести тех, кого он предал, Гольденберг повесился в камере Трубецкого равелина.

Полученная от Гольденберга информация была бесценна. Желябова арестовали. Допросив его, полицейские тут же доложили Лорис-Меликову о том, где, когда и как предполагается осуществить нападение на императора. Однако тот почему-то не принял никаких мер по нейтрализации заговорщиков. Оставшиеся на свободе террористы спокойно продолжили подготовку к покушению на императора. Только теперь руководство операцией перешло к Софье Перовской, и она очень основательно подошла к реализации этого коварного плана, решив отомстить за арест своего любовника.

1 марта 1881 года было воскресным днем. Заканчивалась первая седмица Великого поста. По традиции, заведенной еще со времен Павла I, в этот день император отправлялся в Михайловский манеж, чтобы принять участие в разводе караулов. Погода была прекрасная. Ярко светило солнце. В его лучах празднично искрился только что выпавший снежок. Быстро позавтракав, Александр вышел на улицу, сел в карету и, в сопровождении казаков, отправился в путь.

После развода, как обычно, император был в приподнятом настроении. За рюмкой водки недолго побеседовал с прибывшими вместе с ним великими князьями, а потом решил ехать не во дворец, а навестить свою кузину великую княгиню Екатерину Михайловну.

Попили чаю, поболтали немного, и он отправился во дворец, чтобы не опоздать на воскресный семейный обед.

Царскую карету сопровождали шесть казаков верхом на лошадях. За каретой в двух санях следовали офицеры полиции. Все как обычно. Настроение у императора было прекрасное, ничто не предвещало беды.

А в это время к покушению все уже было готово. Софья Перовская в последний раз обошла метальщиков бомб, условившись, что, как только она увидит карету императора, подаст им сигнал к действию, махнув платком.

И вот кортеж императора выехал к Екатерининскому каналу и двинулся вдоль решетки сада Михайловского дворца. Это место было малолюдным, только несколько одиноких фигур маячили где-то вдалеке.

Перовская стояла на развилке улиц и, издалека завидев кортеж, махнула платком. По ее сигналу один из боевиков бросился наперерез царской карете и, как только она оказалась перед ним, что было сил швырнул в нее бомбу. Через мгновение оглушительный взрыв потряс все вокруг. Обе лошади, впряженные в карету, словно споткнувшись, разом упали на брусчатку и, истекая кровью, забились в агонии. Рядом, как подкошенные, замертво рухнули два казака. Какой-то мальчик, на свою беду переходивший в этот момент дорогу, тихо вскрикнув, упал на мостовую. У кареты императора отвалилась дверца, вылетели стекла. Она с угрожающим треском и скрежетом накренилась, но все же устояла, выдержала удар. Оглушенный взрывом, Александр выбрался из нее и, покачиваясь, взирал на открывшуюся перед ним страшную картину.

Вокруг все было залито кровью. Нетвердой походкой он направился к лежащему на мостовой мальчику. Подбежавшие полицейские пытались удержать его, умоляя немедленно сесть в сопровождавшие карету сани и отправиться во дворец. Но император склонился над не подававшим признаков жизни ребенком.

– Мерзавцы!.. Убийцы!.. Ребенка не пожалели… – бормотал Александр, вглядываясь в мертвенно-бледное лицо мальчика.

Подоспевший офицер спросил его, не ранен ли он сам.

– Слава богу, кажется, нет… – рассеянно ответил император.

Никто не заметил молодого человека в длинном черном пальто, взволнованно переминающегося с ноги на ногу у решетки канала и то и дело поглядывающего куда-то в сторону. А тот, увидев, что первая бомба не дала желаемого результата, ждал своей очереди. Софья Перовская снова взмахнула платком, и он, сорвавшись с места, бросился к толпе, окружившей императора. Подбежав совсем близко, выхватил из-за пазухи сверток и бросил его прямо под ноги Александру.

Грянул второй взрыв. Бомба сработала. Сраженный ею император упал. Дело было сделано, и Перовская бросилась прочь. Когда дым рассеялся, оставшиеся в живых увидели, что император, весь в крови, лежит на земле. Его шинель и мундир разорваны в клочья, ступни размозжены, один глаз залит кровью, а все лицо иссечено осколками.

– Скорее во дворец! Там умереть… – прохрипел он и умолк.

В санях императора довезли до дворца. Лошади неслись во весь опор. Александр лежал, укрытый офицерскими шинелями. Он был без сознания.

«Только бы довезти, только бы довезти!» – склонившись над ним, с ужасом думал полицейский чин.

– Держитесь, государь, вот приедем, а там… Доктора знают свое дело…

Но император не слышал этих слов.

Окровавленного, с раздробленными ногами, его привезли во дворец. Под стенания челяди и родни подняли по лестнице на второй этаж, внесли в его комнату и положили на солдатскую кровать, на которой он обычно спал, покрытую солдатской шинелью, часто служившей ему вместо одеяла.

Прибежал придворный врач Сергей Петрович Боткин, запыхавшийся, бледный, и тут же начал хлопотать над ним. Вид Александра был ужасен. Правая ступня была оторвана, левая вся раздроблена, раны и кровоподтеки покрывали лицо и голову. Боткин тщетно пытался привести его в сознание. Император лишь стонал в забытьи. Его глаза были закрыты. Для поддержания срывающегося дыхания доктор стал впрыскивать ему кислород.

– Неужели он умрет… – прошептал кто-то.

На него тут же в гневе зацыкали со всех сторон, хотя все понимали, что жить императору остались считаные минуты.

Умирающего окружила родня. Причастить императора вызвали протопресвитера отца Иоанна Рождественского. От волнения его так трясло, что он с трудом читал молитвы. Глядя на окровавленное тело умирающего, никто не мог сдержать слез.

Неожиданно для всех Александр пришел в сознание, приподнялся на локтях, обведя присутствующих невидящим взором. Присутствующие замерли, с ужасом наблюдая за агонией императора и в надежде услышать его последние слова. Но напрасно, он лишь прохрипел что-то, силясь сказать, снова без сил рухнул на постель и замер.

– Вот и все… Государь император скончался, – уже не прощупав его пульса, сухо констатировал Боткин.

Все присутствующие в полном безмолвии один за другим стали опускаться на колени. Цесаревич, сам едва сдерживая слезы, прижал к себе всхлипывающую в рыданьях Минни, словно боялся, что сейчас может потерять и ее. Ему казалось, что с последним вздохом отца невероятно тяжелый груз навалился ему на плечи. Он осознал, что с этого мгновения вся его жизнь станет совершенно иной. Ведь с кончиной императора теперь он будет в ответе за все, что происходит в этой великой стране.

А Минни в этот момент, стоя на коленях перед одром убитого императора, думала о своем.

«Какая страшная страна!.. Как беззащитна и хрупка здесь даже жизнь сильных мира сего! А что же ждет теперь нас, наших детей? Как сложатся наши судьбы? Неужели когда-нибудь и с Сашей, с нами такое может случиться?..»

Исподволь она взглянула на своего супруга. И что-то новое, незнакомое прочла в его глазах. Непоколебимую решимость и твердость – вот что увидела она.

Он поднялся с колен. И она поднялась вслед за ним, встала рядом, незаметно для других взяв его за руку и сильно сжав ее.

«Что ж, чему быть, того не миновать! – подумала Минни. – Как бы тяжело ни было, я всегда буду рядом, буду твоей опорой».

Подошел градоначальник.

– Ваше величество, имеете какие-нибудь приказания? – спросил тихо и подобострастно.

– Приказания? – переспросил Александр III. – Конечно! Найти и покарать. Так дальше продолжаться не будет! Совет министров будет собран сейчас же в Аничковом дворце.

Он дал знак Минни, и они вышли из комнаты.

Стройная, миниатюрная фигурка новой императрицы подчеркивала могучее телосложение императора. Остальные пристально смотрели им вслед, словно пытаясь предугадать, что ждет их завтра, каким будет правление нового императора, какой будет Россия.

Выйдя из дворца, обходя лужи отцовской крови, уже посыпанные песком, Александр широким шагом направился к коляске так быстро, что Минни едва поспевала за ним. Толпа народа, уже собравшаяся за чугунной дворцовой оградой, приветствовала его. Александр взмахнул рукой, и коляска тронулась, окруженная сотней донских казаков. Их пики грозно сверкали в последних лучах багрового мартовского заката.

Краем глаза Александр приметил, как с флагштока Зимнего дворца пополз вниз черно-золотой императорский штандарт. Эпоха царствования царя-освободителя трагически закончилась. Началась эпоха царя-миротворца. Ни один из Романовых не подходил так близко к народным представлениям о русском царе-батюшке, как этот с легкостью гнущий подковы богатырь с окладистой бородой.

Вечером Александр получил послание от обер-прокурора Синода Константина Петровича Победоносцева.

«Вам достается Россия смятенная, расшатанная, сбитая с толку, жаждущая, чтобы ее повели твердою рукою, чтобы правящая власть видела ясно и знала твердо, чего она хочет и чего не хочет и не допустит никак, – писал его верный друг и наставник. – Все будут ждать в волнении, в чем обозначится ваша воля».

Глава XII
В трудах праведных

Бтотжедень, 1 марта 1881 года, Александр распорядился провести экстренное заседание Кабинета министров, на котором был составлен и уже глубокой ночью им подписан манифест о восшествии на престол.

Текст этого документа, опубликованный во всех газетах и разосланный по всем российским губерниям, гласил:

«Господу Богу угодно было в неисповедимых путях Своих поразить Россию роковым ударом и внезапно отозвать к Себе ея благодетеля Государя Императора Александра II. Он пал от святотатственной руки убийц, неоднократно покушавшихся на Его драгоценную жизнь. Они посягали на столь драгоценную жизнь, потому что в ней видели оплот и залог величия России и благоденствия русского народа. Смиряясь перед таинственными велениями Божественного Промысла и вознося ко Всевышнему мольбы об уповании чистой души усопшего Родителя Нашего, Мы вступаем на Прародительский Наш Престол Российской империи и на нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.

Подъемлем тяжкое бремя Богом на Нас возлагаемое с твердым упованием на Его всемогущую помощь. Да благословит Он труды Наши ко благу возлюбленного Нашего Отечества и да направит Он силы Наши к устроению счастия всех Наших верноподданных.

Повторяя данный Родителем Нашим Священный перед Господом Вседержителем обет посвятить по заветам Наших предков всю жизнь Нашу попечениям о благоденствии, могуществе и славе России, Мы призываем Наших верноподданных соединить их молитвы с Нашими мольбами пред Алтарем Всевышнего и повелеваем им учинить присягу в верность Нам и Наследнику Нашему, Его Императорскому Высочеству, Цесаревичу Великому Князю Николаю Александровичу.

Дан в Санкт-Петербурге в первый день марта в лето от Рождества Христова тысяча восемьсот восемьдесят первое, Царствования же Нашего в первое.

На подлинном Собственного Его Императорского Величества рукою подписано:

Александръ».

– Ты опять там? – вдруг снова услышала она за своей спиной голос Саши. – Ну что ты до сих пор бередишь себе душу! Ведь все это было так давно, совсем в другом времени, в другой жизни.

– Нет, не в другой, а в нашей с тобой жизни, – возразила Минни. – Ведь теперь, кроме тебя и этих воспоминаний, у меня больше ничего не осталось. Спасибо тебе за то, что ты и сегодня со мной. Это значит, что и тебе они так же дороги и ты там знаешь, видишь, как мне теперь холодно и одиноко.

– Знаю, вижу… Вот потому и прихожу. Может, мы немного прогуляемся, чтобы тебе лучше спалось? Помнишь, как когда-то?

Он склонился над ней, словно хотел помочь подняться с кресла, и ей показалось или на самом деле она явственно ощутила на своей щеке его дыхание.

– Только накинь что-нибудь на плечи. У моря свежо…

Через несколько минут они уже миновали залитую лунным светом аллею парка и спустились по круто сбегающей вниз, к морю, тропинке к пустынному пляжу.

Из звездной глубины неба полная луна проложила мерцающую живым серебряным светом дорожку от берега, от их ног, до самого горизонта.

Постояв немного у самого края отлогого берега, они расположились на одинокой скамейке у подножия отвесной скалы. Долго сидели молча, прижавшись друг к другу и прислушиваясь к себе, под тихий шорох набегающих волн у своих ног.

Александр наклонился, зачерпнул горсть песка, и они стали завороженно следить за тем, как песок тонкими струйками стекает сквозь его пальцы, возвращаясь в родную стихию и сливаясь с другими песчинками.

«Точно так же, – подумала она (или оба вместе?), – как неумолимо уйдет в прошлое эта волшебная ночь, этот час, этот миг, эта встреча…»

– О чем ты задумалась? – нарушил тишину Александр.

– Об этих песчинках, о минувшем, о нас с тобой – о чем же еще? О том, что предшествовало той великой трагедии, тому великому крушению всего и вся. Господи! – вздохнула она. – Как же тяжело нам было тогда! Какое жестокое было время. Но мы с тобой пересилили эту боль. И ты взял весь груз ответственности на себя, нашел в себе решимость победить зло, избавил Россию от этих нехристей, этих убийц. И дышать стало легче, казалось даже, что сам воздух в России стал здоровее и чище.

– Ну вот, любимая, не миновала меня участь сия! – обняв Минни, с тяжелым вздохом прошептал Александр, когда государственный секретарь во время торжественного ритуала воцарения зачитал текст манифеста. – Если бы ты знала, как мне сейчас тяжело… Гибель отца, эти чудовища-террористы, так неожиданно взвалившийся на мои плечи груз ответственности – как мне пережить, превозмочь все это!..

– Держись, Саша, ты не имеешь права показать, как тебе тяжело. Ты сильный, и мы вместе все одолеем. Теперь мы не принадлежим себе. Ведь отныне ты в ответе за судьбу России, за судьбу каждого человека, живущего в ней. Но ты знаешь, что в горе и в радости мы всегда будем вместе и нам вместе теперь предстоит нести этот крест.

На следующий день их ждало еще одно испытание – торжественный ритуал воцарения, на котором присутствовала вся российская знать. Александр по такому случаю облачился в генеральский мундир, Минни, теперь уже императрицу, фрейлины нарядили в роскошное белое платье, а на голову водрузили прекрасную диадему, украшенную множеством бриллиантов. Наследник престола, их старший сын Николай, был в мундире Преображенского полка. Он шел следом за родителями. В шествии принимали участие и все остальные члены семьи.

Государственный секретарь Егор Абрамович Перетц огласил манифест, и Александр срывающимся от волнения голосом произнес текст присяги. Лицо его было бледно после бессонной ночи, а глаза императрицы заплаканы. Затем, выйдя к выстроившимся в почетном карауле войскам, император произнес краткую речь.

– Доблестные русские воины, я обращаюсь к вам в столь трагический и торжественный день с верой в то, что наша армия сегодня и всегда готова сражаться за веру, царя и родное отечество и дать надежный отпор любому врагу. Да поможет нам Бог!

Громким «Ура!» откликнулись воины на эти слова молодого императора.

– Первое, что я обязан сделать, – говорил Александр, когда к глубокой ночи они с Минни наконец остались наедине, – это избавиться от кучки негодяев, убивших моего отца и сеющих смуту и террор, разогнать и упрятать за решетку всю эту нечисть. Я должен укрепить государственную власть и с корнем выкорчевать эти плевела, отравляющие российскую ниву. Я обязан защитить свой народ, преданных мне людей, тебя, Минни, и наших детей от этих обезумевших слуг сатаны! И обещаю тебе, что, чего бы мне ни стоило, я сделаю это.

– Я знаю, – прошептала Минни. – Но прежде чем что-то предпринимать, ты должен обдумать каждый свой шаг, должен обрести честных и умных единомышленников, толковых помощников. Только так ты сможешь достигнуть того, к чему стремишься. Тебе решать, тебе отлаживать этот одряхлевший государственный порядок, но позволь все же дать тебе один совет – не слушай льстивых либералов, пресмыкающихся перед Европой и не понимающих России. Они спят и видят, как бы насадить в России свои европейские порядки. Живя здесь, я давно уже поняла: Россия не Европа и в ее монастырь соваться с лживым либеральным уставом смерти подобно. Советую прислушаться к тому, что говорит тебе твой давний друг и наставник Победоносцев – только сильная централизованная власть, только самодержавие может уберечь Россию от того, о чем мечтают ее недруги – от смуты и распада. Только бережное сохранение национальных ценностей и традиций способно объединить ее народы для созидательного труда и развития наперекор завистливому Западу. Отныне, посвятив свою жизнь служению России, ты должен призвать всех верных подданных своих служить государству верой и правдой, содействовать искоренению всякой крамолы и измены, способствуя всесильно утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию младых поколений, истреблению лжи и воровства, водворению порядка и правды по всей русской земле.

– Какая же ты у меня умница! Какая же ты… русская! – счастливо рассмеялся Александр. – Отныне и навсегда я назначаю тебя моим главным советником! – то ли шутя, то ли всерьез, обняв ее, заключил он.

– Что ж, не стану возражать. Ведь муж и жена – одна сторона. Так, кажется, гласит русская пословица?

– Так, так. Дел теперь предстоит немало, и без твоего понимания, сочувствия и помощи мне не обойтись. А начинать надо с того, чтобы никто из убийц моего отца не ушел от ответа. Все главари этой шайки должны получить по заслугам, а их последователи – попрятаться по щелям. Иначе нам с этой заразой не покончить.

Александр сдержал свое слово. Убийцы его отца были найдены и арестованы. Пятеро главарей террористов – Желябов, Перовская, Кибальчич, Рысаков и Михайлов – были повешены. Лишь находившаяся на четвертом месяце беременности Геси Гельфман смертная казнь была заменена на пожизненную каторгу.

Он знал, что террористы будут стараться отомстить за своих казненных товарищей, поэтому в целях безопасности вся царская семья переселилась в Гатчину. И Гатчинский дворец стал надежным укрытием для царской семьи в это тревожное, кровавое время.

Центральный трехэтажный корпус дворца обрамляли дугообразные крылья со служебными флигелями. По обеим сторонам возвышались две симметрично расположенные башни. Из окон дворца, расположенного на возвышенности, окруженной озерами и речками, открывался вид на далекие поля и леса. Еще Павел I превратил Гатчинский дворец в неприступную крепость с мощными стенами, глубокими рвами и сторожевыми башнями, потайными переходами и помещениями, глубокими подвалами и даже подземным ходом, ведущим к заросшему озеру у самого леса.

Давний наставник и добрый друг Александра Константин Петрович Победоносцев, заботясь о безопасности императора, даже составил для него инструкцию по безопасности, в которой писал:

«Ради Бога, примите во внимание нижеследующее:

1. Когда собираетесь ко сну, извольте запирать за собою дверь – не только в спальне, но и во всех следующих комнатах, вплоть до входной. Доверенный человек должен внимательно смотреть за замками и наблюдать, чтобы внутренние задвижки у створчатых дверей были задвинуты.

2. Непременно наблюдать каждый вечер, перед сном, целы ли проводники звонков. Их легко можно подрезать.

3. Наблюдать каждый вечер, осматривая под мебелью, все ли в порядке.

4. Один из Ваших адъютантов должен ночевать вблизи от Вас, в этих же комнатах.

5. Выяснить, все ли надежны люди, состоящие при Вашем Величестве? Если кто-нибудь хоть немного сомнителен, можно найти предлог удалить его…»

И так далее и тому подобное.

Но даже при всех этих мерах предосторожности, даже здесь, в этом больше похожем на крепость дворце, Минни долго не могла обрести покой. Она боялась больше не за себя, а за своего супруга и детей. Покоя не было ни днем, ни ночью. По ночам ее мучили кошмары, и она часто просыпалась в холодном поту.

«Отчего спокойно не живется этим нерадивым студентам и похожим своими повадками на мужиков девицам? – думала она. – Что понимают в политике, в народной жизни, в нуждах простого русского человека эти самовлюбленные бездельники, вчерашние лакеи, семинаристы, мелкие чиновники, нижние офицерские чины? Все эти злобные, безжалостные фанатики способны лишь к убийствам и разрушению того, что создано не ими. Это всего лишь завистливые неудачники, неспособные к созиданию. Для этого у них нет ни таланта, ни усердия».

Осторожно, чтобы не разбудить мужа, она поднималась с постели, опускалась на колени перед иконами и молилась со слезами на глазах, прося у Господа милости и спасения для России и для своей семьи.

Жизнь в Гатчине стала для Александра предлогом резко сократить число так ненавистных ему пышных балов и помпезных приемов, а также количество визитов многочисленной родни, неизменно сопровождаемых бесконечными пустопорожними разговорами, обедами и чаепитиями. Ему вполне хватало общения со своей супругой и детьми, которым он уделял много времени.

Константин Петрович Победоносцев часто навещал императорскую семью в Гатчине. Их задушевные, доверительные беседы с Александром порою заканчивались лишь за полночь. Эти беседы придавали уверенности молодому императору на первых порах его правления.

– Не упускайте случая заявлять свою решительную волю, – наставлял Александра умудренный опытом политик. – Если будут вам петь прежние песни сирены о том, что надо успокоиться, что надо продолжить в либеральном направлении, надо уступить так называемому общественному мнению, о, ради Бога, не верьте, ваше величество, не слушайте. Это будет гибель, гибель России и ваша! Нам говорят, что нужно справляться с мнением страны через посредство ее представителей. Но разве те люди, которые являются сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверен, что нет. Они будут выражать только личное свое мнение и взгляды!

– Вот и я тоже так полагаю, – говорил потом Александр своей супруге. – Помню, еще при жизни моего отца, когда мы с тобой гостили в Дании у твоих родителей, я не раз слышал мнение далеко не глупых людей о том, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями действительных народных потребностей.

С первых дней правления Александра в верноподданническом рвении приближенные засыпали его всевозможными, чаще всего весьма сомнительными, проектами «спасения России» от смуты. Либералы-западники, как водится, призывали к «европеизации» и демократизации российского бытия, монархисты, напротив, к усилению и централизации власти, славянофилы проповедовали возвращение к исконным национальным традициям и порядкам с опорой на крестьянство, а прогрессисты ратовали за развитие городов, промышленного производства и уничтожение всего, по их мнению, устаревшего, отжившего и тормозящего индустриализацию страны.

Тщательно изучая все эти документы, беседуя с представителями самых разных политических и экономических предпочтений, молодой император по-своему сформулировал перечень задач, которые предстояло ему решать, и перспективы развития России.

– Я благодарю вас, господа, за ваши труды, за ваши заботы о судьбе России. Внимательно изучив и обобщив все ваши предложения, я попытался кратко сформулировать основные цели, к которым мы должны стремиться, и задачи, которые нам предстоит решать, – говорил он на экстренно собранном им заседании Совета министров. – Внешняя политика нашей страны будет миролюбивою по существу. Россия останется верна державам, с которыми связывают ее издавна установившаяся дружба и сочувствие, и будет отвечать взаимностью на добрые отношения к ней всех государств… Россия полагает, что ее цели тесно связаны с всеобщим миром, основанном на уважении к праву и договорам. Но прежде всего она должна заботиться о себе самой и не оставлять своей внутренней работы иначе как для защиты своей чести и безопасности. Мы ставим себе целью сделать Россию мощной и преуспевающей, ей во благо и не во зло другим… Глава государства должен посвятить себя прежде всего делу внутреннего государственного развития, тесно связанному с успехами гражданственности и вопросами экономическими и социальными, составляющими ныне предмет особых забот всех правительств.

Поначалу Минни в Гатчине очень скучала – по балам, по ежедневным посиделкам с близкими подругами, прогулкам по ее любимому Невскому проспекту… Но со временем, обжившись, не только привыкла к размеренному образу жизни, но и наслаждалась тишиной и покоем, царившими здесь по сравнению с суетной столичной жизнью. А люди, близкие ей, стали частыми гостями здесь, в гатчинской обители. Княгиня Елена Павловна Кочубей, ее фрейлины – графини Софья Александровна Апраксина, Александра Сергеевна Озерова и Мария Васильевна Голенищева-Кутузова – теперь постоянно были рядом со своей императрицей.