Текст книги "Шербурские зонтики для «Адмирала Сенявина»"

– А потому, Валерий Петрович, что французская внешняя политическая военная доктрина предусматривает так называемую «оборону по всем азимутам». Для них, что мы, что американцы – все равно.

– Ну все же, наверное, не совсем так, – вмешался командир корабля. – Мы для них поближе и поопаснее, поэтому с нами надо быть подружелюбнее.

– Вообще-то предыстория этого дружелюбия очень занятна, – продолжил Вольский, – несколько лет тому назад наш генеральный секретарь пригласил французского президента посмотреть запуск стратегической ракеты, которую на Западе называют «Сатана» – они привыкли себя накручивать даже в названиях чужого оружия. И когда потрясенный зрелищем старта французский президент спросил: «И эта ракета полетит на Париж?» – Брежнев ему дипломатично ответил: «Не эта, но такая же».

– То-то они в своих фильмах теперь только с инопланетянами воюют, – вспомнил командир БЧ-2 каптри Куницын. – Помните фильм, где «Клемансо» и «Фош» защищаются от какого-то инопланетного корабля». «Очень познавательный фильм для морского офицера», – ответил Вольский, вставая из-за стола. За ним потянулись остальные офицеры.

Вторая половина суток на корабле обещала стать как никогда напряженной и «адмиральский час» не предвиделся даже командующему походом контр-адмиралу Михайлову, который только что вызвал старших офицеров к себе.

– Так, бойцы, – командовал мичман Первелов своим матросам-первогодкам, за которыми был закреплен. – Вы, главное, достопримечательностями города наслаждайтесь, а не дамскими прелестями, они для вас все равно недоступны.

Однако его матросы, засмотревшиеся на противоположную сторону узкой улочки, по которой к порту спускалась стайка юных шербуржанок, вдруг резко строем перешли на печатный парадный шаг с поворотом голов на противоположную сторону, и в этот момент матрос Паньшин выкрикнул: «Вив ля Франс gool».

– Цыц, салаги, прикрикнул на ребят Первелов, но было поздно. С громким смехом француженки бросились через улицу к морякам и стали с ними знакомиться, причем матрос Паньшин проявил чудеса галантности и представлял своих товарищей прямо с мушкетерскими церемониями.

– А это наш главный – «коммандер» Первелов, – представил он мичмана. Ошеломленный вновь испеченный кап-лей хоть и понимал, что его вроде бы повысили в звании, но не представлял насколько. Лесть была хоть и грубая, но приятная, к тому же ему весьма приглянулась высокая черноглазая Жаннет.

– Дак ты че, шпрехаешь по-французски?

– Уи, – ответил Паньшин: два курса факультета романских языков МГИМО.

– А чего здесь-то, за «любовь к жене французского посла»?

– Да нет, – с долей грустной иронии ответил Паньшин, – «за банальную кабацкую драку».

И только тут наш новоиспеченный «коммандер» Первелов понял, что на этот раз всевышний, в которого он пока не очень верил, или может судьба, в которую он верил почти свято, в лице этого самого матроса Паньшина со знанием французского, подарила ему неплохой шанс достать эти знаменитые шербурские зонтики и через них, как сувенирное прикрытие выйти на белые парусиновые французские туфли 49 размера, чтобы спокойно пронести их через вахтенного. Однако матрос Паньшин его энтузиазма не разделил:

– Да что вы, товарищ мичман, какие шербурские зонтики? Фильм есть фильм, а зонтики есть зонтики. Есть японские зонтики – нормальные, есть китайские, совсем дерьмо, есть вьетнамские, говорят, ничего, но чтобы шербурские? Я, например, о них ничего не слышал, разрази меня гром.

– Ты мне вола не запрягай, – вскипел мичман, – мне человек культурный говорил, знающий, из Одессы-мамы. Давай, поспрашивай девчонок, они тебя быстро культурно подкуют, чтобы ты знал, что такое шербурские зонтики. Это самый клевый сувенир.

Напор мичмана, тем более старшего по званию, был такой неистовый, что Паньшин засомневался. Может это в самом деле не розыгрыш, не подначка какая-нибудь, может и в самом деле есть какие-нибудь особые шербурские сувенирные зонтики. Он отозвал в сторону понравившуюся больше других француженок – маленькую беленькую Луизу – и с шутливым почтением назвав ее «мадемуазель де Лавальер», начал расспрашивать ее о магазинчике, где снимался фильм о знаменитых шербурских зонтиках. Но блондинки, они и есть блондинки, даже если и фаворитки французских королей. Луиза сначала вежливо кивала, затем задумалась, начала советоваться с подружками.

После двух минут галдежа, прерываемого взрывами веселого смеха, девушки, посоветовавшись, заявили, что магазин, где снимался фильм, наверное на Пляса дель Кант, а вот самый знаменитый магазин, где продаются зонтики в переулке «медников» на Пляса дель Монтре, там можно подобрать зонтики любых цветов.

«Тут что-то не то, – подумал Первелов, – эти зонтики должны продаваться именно в том магазинчике, где снимался фильм, может они просто не знают?» Девчонки еще немного посовещались, затем Жаннет, схватив мичмана под руку, шустро потянула его наверх к вожделенным зонтикам. И «коммандер» Первелов подчинился, махнув рукой подчиненным: «Следуйте за мной!».

– Поспрашивай аккуратно, как можно здесь «чейндж» провернуть, – сказал он Паньшину. – Да аккуратно, смотри!

– Чего менять-то будем?

– Чего, чего, часы, не бескозырки же ваши, – мичман, подняв рукав кителя, показывая на руку с двумя часами.

– Да мы тоже кой-чего взяли, ну там значки, гвардейские ленточки.

Они вышли к небольшой площади с фонтанами и стоящей в центре фонтана скульптуре какой-то полуобнаженной девушки.

– Товарищ мичман, давайте фотографироваться на память.

– А чем фотографироваться-то?

– Как чем, у Васина «Зенит» есть.

– Да в рот пароход, вы че, совсем очумели, как он его пронес? С нас особист шкуру снимет.

– Ну, товарищ мичман, быть во Франции и не оставить себе на память хоть пару фотографий – это просто нонсенс какой-то.

– Ты, нонсенс, точно подведешь меня под монастырь. Ладно, давайте только быстро.

Однако быстро не получилось. Они стали у фонтана, девчонки взяли матросов под руки, потом, передумав, интимно обняли их за талии, те положили руки на плечи. Молодые тела, естественно, тут же начали делать посылы друг другу.

– Товарищ мичман, давайте подходите, вы посередине с мадемуазель Жаннет, а мы чуть повыше, – забираясь на стенку фонтана сказал матрос Паньшин, – снимок будет супер о'кей.

Васин вынул «из широких штанин» словно «свою краснокожую паспортину» компактный «Зенит» и начал прицеливаться, вертя аппаратом; он старался, чтобы в кадр попали не только матросы с француженками, но и фонтан с обнаженной статуей, а также старинные здания на противоположной стороне площади. Он поднял вверх сначала большой палец в знак восхищения, затем растопырил ладонь, призывая композицию замереть. Шеренга из матросов с обнявшими их девушками и стоящим чуть ниже в центре мичманом, правда, с деревянным лицом, под руку с Жаннет, выглядела весьма живописно. Щелчок, и Васин подал аппарат Паньшину.

– Теперь ты нас.

Девчонки засмеялись, потом, решив разнообразить снимок, начали снимать с матросов бескозырки и надевать их.

– Ну, товарищ мичман, что вы стоите как на похоронах, когда дела идут к свадьбе, отдайте вашу мицу девушке, не нарушайте композицию.

Пока моряки фотографировались, у фонтана остановилось несколько прохожих. Паньшин обратился к молодому парню, подавая ему аппарат:

– Сфотографируйте нас.

Но того, перехватив аппарат, опередил молодой пацанчик лет 15-ти с десятком значков на рубашке.

– Можно я?

Он, сделав снимок, начал тыкать в «кораблик» на кителе мичмана и на свои значки. Прозвучало международное, понятное, наверное, на всех языках мира, словечко «чейндж».

– Чего он привязался? – спросил мичман матроса Паньшина.

Переговорив с пацаном, тот радостно заулыбался:

– Товарищ мичман, это же то, что надо.

Матросы вытащили значки и ленточки: «чейндж» вступил в свое аборигентное таинство, когда за нитку стеклянных бус продавались целые туземные государства, и хотя здесь меновые единицы были вроде бы примерно равны – значки на значки, юный француз явно хотел выступить в роли европейского мореплавателя, открывшего свою Ост– и Вест-Индию одновременно. Он быстренько собрал у матросов разные знаки и жетоны, гвардейскую ленточку, отстегнул с рубашки пару маленьких французских значков и подал их матросу Паньшину, переводившему их названия.

– Да это же грабеж, юноша, – запричитал Паньшин, – маленький Гаврош недолго думая, рванул от моряков, но был перехвачен мощной рукой Розины, успевшей оторвать ее от талии нежно обнимавшего ее за плечи матроса Васина. Назревающий международный инцидент прекратил мичман Первелов, решительно вмешавшись в явно неравноправную торговую сделку.

– А ну отдайте все, что он выбрал и его значки тоже. Вы что, совсем офигели, из-за каких-то значков позоритесь перед девушками, – заорал мичман. – Вы что, забыли что ли: «матрос ребенка не обидит никогда».

Он отстегнул от кителя единственную свою награду – бело-голубой эмалевый знак «За дальний поход», которым очень гордился и хотел свинтить офицерский «кораблик», который, вообще-то носить не имел права. Мичман Первелов был не промах, он отлично понимал главное правило торговых сделок: для того, чтобы взять, сначала надо кое-что дать. Да и перед девушками было неудобно.

– Узнай-ка у него, на что можно поменять командирские часы? – тихо сказал он Паньшину.

Но тут решительно вмешалась Жаннет, строго указав пацану, что одно дело, когда значки достают из карманов для обмена, и совсем другое, когда их снимают с формы. Она явно не хотела, чтобы ее кавалер лишился своих регалий. Струхнувший было Гаврош, поняв наконец, что значки у него не отберут, заулыбался. Он явно довольный тем, что у него не только отбирать ничего не будут, но даже и не дадут по шее, подбежал к мичману, поприветствовав его жестом «маки» – французских партизан. Первелов, сняв с руки свои командирские часы с изображением корабля и взлетающей с него ракеты на циферблате, показал их юному коммерсанту. Глазенки Ива загорелись, и началась сложнейшая коммерческая многоходовая комбинация, в конце концов приведшая к тому, что лейтенант медицинской службы Крайний все же получит свои вожделенные белые французские туфли. Мало кто мог предположить, что в связи со счастливым истечением этой операции «облико морале» мичмана Первелова этой же глубокой ночью будет решительно поколеблено, что доставит ему, Первелову, и особенно «помпе» кап II Стеблову массу внутренних терзаний и, естественно, не таких уж малых, можно сказать, серьезных неприятностей по службе, хотя и не имевших последствий.

Однако вернемся на флагманский корабль Тихоокеанского флота крейсер «Адмирал Сенявин», на котором развернулись титаническая работа по подготовке встречи культурной делегации Французской республики. Контр-адмирал Михайлов окинул собравшихся в его каюте старших офицеров строго-задумчивым взглядом:

– Алексей Петрович, чем кормить-то наших французов будем? У нас кроме флотского борща с их кольраби кок хоть что-нибудь знает из французской кухни? Пусть не лягушачьи лапки, но хоть обычное мясо в винном соусе приготовит?

– Он сейчас штудирует французскую поваренную книгу, товарищ контр-адмирал, свежее мясо закупили, – ответил капитан II ранга Стеблов.

– А пить что гости будут? Не «Плиску» же или «Слынчев бряг».

– У нас есть армянский коньяк, за винами я уже начпрода отправил.

– Знаете что, надо бы французских поваров пригласить для консультации. Вот рядом «Клемансо», давайте что-нибудь устроим по обмену опытом с точки зрения поварского искусства. Мы их обучим как макароны по-флотски, а они нас – как «Консоме аля Рус» на стол подать.

– Да, товарищ контр-адмирал, переводчик уже там.

– Да водку не забудьте, чего там еще – «Боржоми», его по всему миру знают. Водки наверняка кто-нибудь из французов захочет выпить. Ну и культурная программа от нас, чтобы инструменты были в кают-компании на всякий случай. Ансамбль песни и пляски мы не взяли, но пару номеров, может быть, подготовить надо. Может кто-нибудь из нашего экипажа романс споет, сыграет что-нибудь, неужели у нас нет талантов? Надеюсь Алексей Петрович, – обратился контр-адмирал к замполиту несколько даже интимно, но явно с намеком на его певческий талант как исполнителя русских романсов, о чем было известно в узком кругу флотской общественности, – мы не осрамимся перед французами, вдруг они соизволят что-нибудь исполнить, а нам и ответить нечем. – Не дожидаясь ответа, он сменил тему: – Так, товарищи офицеры, перейдем к делу.

Михайлов начал обсуждать с собравшимися регламнт завтрашнего весьма ответственного мероприятия по проведению совместного смотра кораблей. Многие, свободные от вахты матросы, как обычно после обеда собрались в «Римском клубе» – так с легкой руки какого-то корабельного острослова называлось пространство на баке перед башнями главного калибра, где был установлен деревянный помост, находились гири, гантели, небольшая штанга. В нос от помоста был установлен турник, на котором почти постоянно крутился кто-нибудь из первогодков-салаг, накачивая мускулатуру. Вообще-то «Римский клуб» до модернизации крейсера был на корме, однако теперь там находилась взлетно-посадочная площадка для корабельного вертолета. Надо сказать, от этого перемещения «клуб» не прогадал – с его нынешнего местопребывания вид на Шербурскую гавань открывался просто грандиозный. Как раз в этот момент в гавань заходил американский крейсер УРО «Тикандерога», вообще-то, если точнее, корабль заводили 4 буксира – два с носовой оконечности, два с кормы. Сложность постановки заключалась в том, что крейсер швартовался со стороны левой боковой стенки гавани в нос от стоящего у внутренней причальной линии «Клемансо». Носовые буксиры начали прижимать «Тикандерогу» к пирсу метрах в 80 от французского авианосца, однако пока с крейсера подали концы на берег, его корма отошла. Буксиры бросились прижимать левый борт к стенке, однако не вовремя включенные в противоположных направлениях вращения винты американского корабля, вместо того, чтобы помочь буксирам, двинули его вперед, угрожая навалить на «Клемансо».

–Твою мать, сейчас американцы «Клемансо» протаранят, – закричал один из матросов «Сенявина», наблюдавших за происходящим, и весь «Римский клуб» бросился к борту. Забегали американские матросы, подавая буксирные концы, буксиры развернулись вдоль борта, дали «полный задний», концы натянулись, задрожали, угрожая лопнуть, но все же удержали крейсер, его удалось остановить метрах в 10 от носовой оконечности «Клемансо».

– Да, наш «вероятный противник» чуть французского флагмана не протаранил, – заметил командир штурманской группы капитан-лейтенант Инкин, наблюдавший за швартовкой из штурманской рубки «Сенявина».

– Сначала надо было носовые набить, а потом винты враздрай врубать, – оценил ситуацию вахтенный, – теперь им надо метров на 70 свой дредноут от авианосца оттаскивать. Вот так и бывает, когда от желания форсануть до форс-мажора остаются считанные метры, от-то был бы завтра торжественный смотр с разбитыми у французов и американцев носами.

Старший кок, старшина II статьи Зинченко задумчиво теребил глянцевые листы с цветными фото французской поваренной книги. Стоящий рядом капитан-лейтенант Богомолец, глядя в карманный словарик, пытался перевести рецептуру первого блюда – супа с шампиньонами.

– Вы мне, главное, ингредиенты, товарищ капитан-лейтенант, ингредиенты, а как сготовить, я и сам соображу.

– Сам ты «ингредиент хренов, – раздраженно заметил Богомольцев, – что я тебе, во французском ресторане работал шеф-поваром, сам должен знать, если Дюма читал, там в «Трех мушкетерах» Портос соревнуется с Людовиком, кто больше супа съест, а где мы эти шампиньоны для него найдем.

Помощник кока старший матрос Белов дернул его за рукав.

– Слушайте, а давайте мы им грибной суп из наших белых грибов законопатим. Мне их целый мешок прислали. В этом году этих белых, спасу нет, прямо как к войне.

– Типун тебе на язык, давай, тащи, – скомандовал Богомольцев. Он внимательно осмотрел белый полотняный мешочек с грибами, достал несколько штук, разломил.

– А что, вроде чистые, без червей.

– Да у меня дед – главный грибник в Бело-бережском санатории, там сосновый бор реликтовый недалеко от Партизанской поляны. Так он грибы берет только маленькие, разрезает пополам от ножки до шляпки и так и сушит. Тут все чистые, отборные.

Богомольцев недоверчиво хмыкнул:

– Да ну тебя, отравит еще твой «брянский партизан» высоких гостей и международный скандал получится.

– А что, мы же их недавно готовили для контр-адмирала, вроде бы даже похвалил тогда, – вмешался старший кок, – а то все говорил, что закормили его флотским борщом и компотом из сухофруктов.

– Ладно, давай попробуем, доставай свои грибы, но чтобы каждый грибок проверил, а то накормим мадам Матье, – он даже поперхнулся от страшной мысли. – Каждый гриб, – дважды подчеркнул наш «смотрящий». – Напишешь своему деду потом, мол, кормили твоими грибами великую французскую певицу. Как деда-то звать?

– Демьян Федорович Давыдов.

– Ух ты, прямо в самом деле партизана.

– Так он и в самом деле партизаном был, всю войну в бригадной разведке, а до войны НКВДэшник.

– Ну ладно, товарищ «проверенный» не подведет, – усмехнулся Богомольцев.

Сима закончил изучать ТТД палубного истребителя «Крусейдер» и сбросил справочник на палубу каюты. Читать в судовой библиотеке было уже нечего, и он со скуки перелопачивал справочник флотов стран НАТО по разделу палубной авиации.

«О блады, о блады, о блада, о-о-о!» – неслось из судовой трансляции. Сима выскочил с койки, потанцевал сам с собой, кружась по палубе и щелкая деревянными подошвами вьетнамок в такт музыке, его тонус, настроение, да и просто молодое тело требовали выхода энергии, накопившейся во время лечения. Он оделся и пошел на бак взглянуть на Шербурскую гавань повнимательнее. Это вообще-то могло ему и пригодиться, хотя он об этом не думал, главное «потягать» штангу да погутарить со свободными от вахты матросами-земляками.

Примерно в то время, когда Сима покидал свою порядком надоевшую каюту, по кормовому трапу «Сенявина» поднимался главный корабельный кок с авианосца «Клемансо», удивительно похожий на генерала Де Голля. Выглядел он, правда, еще внушительнее ввиду незначительной, но заметной полноты. Кок важно прошествовал по палубе, ловко нырнул в предупредительно открытую дверь в камбузный коридор, придирчиво осмотрел камбузные плиты, оборудование, заглянул в холодильники, которые, конечно, были староваты, аммиачные, а не фреоновые, затем неопределенно хмыкнул, осмотрев разложенные на разделочных столах мясо и зелень. В течение 15 минут шла лекция-нотация в виде саморекламы: кого он поил и кормил, при этом француз похвастался, что его клиентами неоднократно были командующий французским флотом, министр обороны, а однажды он готовил президенту Де Голлю, и тот его похвалил. Перешли к меню праздничного обеда: как ни странно, но француз не забраковал сушеные грибы из брянских лесов, когда ему показали в справочнике их внешний вид и перевели название.

– Во Франции такие грибы большая редкость и очень ценятся, так что их вполне можно использовать в грибном супе вместо шампиньонов.

Подошедший начпрод капитан-лейтенант Стрекалов спросил как и когда подавать черную и красную икру: на бутербродах или разложить ее в розетки, либо поставить вазочки, чтобы гости могли ее просто черпать. «О, кэвиа, кэвиа», – мечтательно закинув глаза к небу, то бишь к подволоку камбуза, пропел француз.

– Так, ну-ка пусть снимет пробу, принесите ему икры, – приказал Стрекалов и через переводчика капитан-лейтенанта Богомольца попросил французского кулинарного Де Голля отведать русской икры, наивно полагая прорваться таким образом к его расположению через желудок. – Так, быстро сделайте бутерброды: черную икру с черным хлебом, красную с белым, – прикрикнул он на камбузных матросов.

Первый бутерброд с черной икрой плавно поплыл ко рту гиганта, он одобрительно кивнул, прожевав его и отправив далее в свое внушительное чрево. Богомольцев шустро подал красиво смотрящийся со светло-гранатовыми камешками, чуть трепыхающимися на белой булке, бутерброд с красной икрой. Кок величественно прожевал: этот вкус ему был ранее не очень знаком. (Норвежцы еще не научились, как сейчас, выращивать лососей в садках и продавать по всей Европе красную икру.) Богомольцев быстренько подал второй красно-белый. На этот раз кок удовлетворенно хмыкнул, чуть прищурив глаза от удовольствия.

– Сделайте розетки, – сказал он Богомольцеву. – Чтобы у каждого клиента был бутерброд с черной, и бутерброд с красной икрой, – перевел капитан-лейтенант Богомолец.

– Да почему по одному бутерброду-то, у нас красной икры целый бочонок, чего ради бутерброды сушить? Короче, сделаем по бутерброду тот и тот в розетке и наложим в вазочки, если кому-нибудь не хватит, – резюмировал старший кок «Сенявина».

– Так, – подвел черту под икряным фуршетом начпрод Стрекалов. – Дайте ему пару банок черной и насыпьте трехлитровую банку красной, да аккуратнее так, крышечку запечатайте, чтобы было видно, что у нас ее море. И смотрите, чтобы чисто, без плевы, чтоб все было чин-чинарем.

После вручения презента советско-французское боевое сотрудничество в кулинарии достигло апогея. Француз расписал регламент обеда, рецептуру блюд, что и как называется, и даже техпроцесс изготовления, дал перечень недостающих ингредиентов – от оливкового масла до спаржи и пообещал помочь хорошим французским вином из запасов «Клемансо», поменяв его на водку.

Подошедшему на камбуз капитану II ранга Стеблову было доложено, что торжественный обед с помощью французской стороны будет обеспечен в самом, что ни на есть надлежащем виде. Генерал Де Голь от французской кулинарии важно прошествовал на корму «Сенявина», чуть кивнул провожавшему его переводчику, капитан-лейтенанту Богомольцу, и перенеся запечатанную стеклянную банку с красной икрой в левую руку довольно легко для своей комплекции спустился, отдав честь флагу корабля.

Тем временем события в команде мичмана Первелова развивались с одной стороны может не очень последовательно, но с другой как довольно целеустремленно ведомая нашим «коммандером» акция, направленная на добывание знаменитых сувенирных шербурских зонтиков, о которых местные аборигены вообще-то и не подозревали, до белых парадных туфель 49 размера дело еще не дошло. С другой стороны, эти события все более подтачивали незыблемые как скалы скульптурные «облико морале» советских моряков.

Маленький шербуржанец потянул мичмана Первелова за рукав и что-то пролепетав, указал направо в маленький переулок. Паньшин перевел, что тот знает, где загнать часы. Однако тут вмешались французские барышни, у них возникло желание получить фотографии сразу, о чем они поведали нашему толмачу с жаром размахивая руками: дескать, вы уплывете завтра, а что на память нам оставите. Матрос Васин сказал, что фото он сможет сделать только после отхода корабля, да и то не сразу. Наступила довольно грустная пауза, но тут «мадам де Лавальер» толкнула в затылок чуть запоздалая мысль про ее дядю Мориса, который содержал небольшое фотоателье на ля Круазет. Наша блондинка радостно воздела руки и воскликнула:

– Я знаю, что делать.

И компания кавалеров с дамами двинулись к фотоателье, благо оно находилось всего в полутора километрах от маленькой площади с фонтаном Де Вилья.

Дядюшка Морис с интересом осмотрел компактный никелированный «Зенит» и сказал, что проявит пленку и сделает фотографии для своей племянницы часа за полтора, пусть пока господа матросы и офицер погуляют. Затем, явно заинтересовавшись аппаратом, сказал, что мог бы поменять аппарат, либо просто купить его, а пока в честь советских моряков предлагает сфотографироваться на память с девушками, указав на «полароид», сказав при этом племяннице, что денег за снимки не возьмет, так как впервые видит советских моряков. Пока мичман Первелов думал, можно ли участвовать в таких съемках с точки зрения «особого мнения» первого отдела, живописная группа матросов и с ленточками бескозырок на груди, и обнимающих их дам уже сформировалась и ему ничего не оставалось делать, как подчиниться Жаннет, которая усадила его на стульчик рядом с собой в первом ряду. Дядюшка Морис навел «полароид», поправил прическу у матроса Васина, поднял подбородок мичману Первелову и щелкнул фотоаппаратом, которым тут же выдал цветной снимок. Посмотрев на него, явно удовлетворенный старый фотограф сделал еще пару снимков, потом сказал Луизе, что готов сделать снимки кавалеров с дамами отдельно и отдельно господ советских моряков и плюс заплатит 150 франков за аппарат «Зенит». Когда Паньшин перевел предложение француза матросу Васину, тот немного подумал, хмыкнул и махнул рукой: «Валяй».

И импровизированная фотосессия как результат обоюдовыгодной советско-французской коммерческой сделки началась. Самой колоритной парой, по всеобщему признанию, оказалась могучая фигура матроса Васина, нежно обнимавшего не менее могучую фигуру Розетты. «Колоссаль», – произнес дядюшка Морис. – Это будет мой фирменный снимок», – и показал рукой на стенд с фото, где красовались парадные фото моряков чуть не всех флотов мира, многие из которых обнимали красивых девушек-шербуржанок.

Пока шла наша фотосессия, шустрый французский «Ванятка» времени не терял, притащив какую-то личность постарше себя в малиновом беретике с хитроватым прищуром маленьких глазок. Деловито осмотрев часы Первелова, он показал дважды растопыренные пятерни. Конечно «беретик» и не подозревал, что Ив, к тому времени перевербованный мичманом Первеловым и имеющий от сделки 15%, на его стороне не будет. Первелов, наученный загодя Ивом, растопырил пятерни четыре раза. Сошлись на 350 франках.

– Так, переведи ему, это мои часы, – сказал Первелов матросу Паньшину. – Скажи ему, что моему другу, помощнику командира крейсера, нужны белые парадные туфли для завтрашнего смотра, но очень большого размера, и что за них он готов отдать еще лучшие часы с подводной лодкой на циферблате. Переведи ему, что его вестовой накремил его туфли бесцветным кремом, а он оказался для темной обуви и туфли испортились и теперь бедный помощник корабля завтра не сможет открывать торжественное построение и докладывать командиру корабля, – врал Первелов. – У него нет больше туфель такого размера, только черные.

Малиновый «беретик» взял часы, повертел в руках, задумался, потом сказал, что ради таких часиков он перероет весь Шербур, но туфли найдет. Порешили, что связь будут держать через Ива, договорились встретиться через час на Пляс де Монтре, возле магазина с зонтиками.

Получив снимки с «полароида», проявленную пленку с «Зенита» и 150 франков, наша повеселевшая компания двинулась на Пляс де Монтре за знаменитыми шербурскими зонтиками. Командующий парадом, мичман-коммандер Первелов шел чуть впереди, галантно поддерживая стройную Жаннет и придерживая кортик, за ним чуть поодаль в импровизированном шеренговом построении двигались советские моряки с французскими дамами под ручку. Процессия была настолько живописная, особенно матрос Васин с Розеттой во главе, что скоро их стали сопровождать сначала маленькие шербуржанцы, затем люди постарше. Первелова это, конечно, серьезно взволновало, но вида он не подавал, не желая выглядеть слабаком перед дамами. Он, наоборот, решил сделать «кеер small» – держи улыбку, и весело беседовал через матроса Паньшина с Жаннет, расспрашивая о достопримечательностях мест, по которым они проходили.

Наконец они подошли к магазину, где были, как заявила Жаннет, самые лучшие в Шербуре зонтики на Пляс де Монтре.

Небольшой магазин был забит самыми различными разноцветными зонтами со всего мира: тут были и обычные складные прозрачные, черные, белые, разноцветные, разрисованные цветами и футуристическими изображениями зонтики, были японские и китайские с кнопочными устройствами для мгновенного раскрытия, были зонтики в виде колокольчиков с прозрачными окошечками, зонтики в виде тростей, наверное, там были даже зонтики с встроенными в рукоять шпагами и стилетами для дуэлянтов и убийц. Однако самых главных зонтиков, ради которых пришла наша делегация – шербурских зонтиков – с цветами радуги, а, главное, лейблами, удостоверяющими что это настоящие шербурские зонтики – им так и не показали. Пока матрос Паньшин объяснял продавцам и вызванному директору магазина ситуацию, с жаром поддерживаемый девушками, мичман Первелов понемногу начинал понимать, что задуманная им коммерческая операция терпит фиаско еще не начавшись. Но как ни странно, положение спасла Розетта: она показала свое маленькое дамское портмоне с красивой гравированной пластиночкой с надписью «Шербур» – черными буковками на золотом фоне.

– Скажи ему, что если он приделает такое к своим зонтикам, то завтра его магазин сметут и унесут на наш крейсер, – заявил мичман Первелов.

Директор магазина, наконец-то врубившись в ситуацию, быстренько кинулся к телефону, набирая номер галантерейного магазина, где Розетта покупала свой портмоне. Он предложил нашей компании посидеть где-нибудь рядом с полчаса, пока он не оформит персонально для советских моряков самые настоящие, самые истинные, самые клёвые шербурские зонтики. Луиза потащила матроса Паньшина наружу, щебеча про открытое кафе с музыкальным автоматом недалеко от «зонтичного» магазина.

«Тикандерога» наконец-то пришвартовался к пирсу, буксиры отвалили, французский оркестр отыграл «Янки дудл», и на причал посыпалась черно-белая толпа американских матросов в пилотках, весело гомонящих от предвкушения встречи с берегом.

Сима смотрел на американцев без излишнего почтения – америкосы, они и есть америкосы – но все же оценивающе как на солдат «вероятного противника», можно было бы сказать на наиболее вероятного противника, но таких терминов в военном лексиконе нет. Группы матросов, проходящих мимо «Сенявина», представлялись довольно рослыми и упитанными, можно сказать, иногда слишком упитанными молодыми людьми, с интересом посматривающими на «Сенявин» и рассматривающими стоящих у трапа вахтенных матросов с автоматами Калашникова. Некоторые из них щелкали фотоаппаратами, фотографируя крейсер и вахтенных, другие весело переговаривались между собой, обсуждая достоинства, а может, недостатки военного корабля. Корабельный пёс Орион, названный в честь одноимённого натовского самолёта дальней радиолокационной разведки, так досаждавших «Сенявину» во время его похода, вертелся около проходящих американских матросов, однако несмотря на попытки их познакомиться с ним и погладить, в контакт с «вероятным противником» не вступал. Наконец волна уволенных на берег схлынула и причал почти опустел.