Текст книги "Шербурские зонтики для «Адмирала Сенявина»"

Сима потягал штангу на небольшом импровизированном помосте под стволами главного калибра носовой артиллерийской установки, крутнулся на турнике, розоватая кожица на заживших плечах покраснела, но не полопалась: жизнь прекрасна и всегда удивительна, когда здоров. Подошедший земляк Паша Шматко из Сумской области, матрос БЧ-2 пошутил:

– Сашок, ты сейчас наверное и эти стволы руками перешибить бы смог, як Чапай лягушку.

Сима, легонько в такт Пашке сделал подсечку на ногу, которой тот начал делать очередной шаг, подхватил земляка на руки и аккуратно уложил на палубу, пошутив:

– Не как Чапай лягушку, а как Сима Шматушку, – и шутливо занес руку для рубящего удара. Стоящие рядом матросы рассмеялись.

– Ну все, Шматко, тебя щас порубают, как кура во щи, чи як шмат сала.

Но Сима уже поднял земляка и поставил на ноги.

– Ну че, как там в Ахтырке, зема?

Перед проходом Гибралтара крейсер «Адмирал Сенявин» догнал транспортный корабль снабжения 5-й Средиземноморской эскадры и передал письма и посылки, переадресованные экипажу корабля аж с Дальнего востока.

– Та все о'кей, мне вот посылку прислали, сестра конфет положила шоколадных, она ж на фабрике работает, пишет, мол, передай привет Саньку.

– Да ладно, так уж и привет?

– Дак чо ж, це ж цикаво, больного взяли в поход, хаваешь в кают-компании, тебя точно як шпиона чи диверсанта куда-нибудь выбросят, как пить дать.

– Ну и что ты ей про все это написал?

– Та ни, я написал просто, что, мол, земляк в походе лечится, она и прислала.

– Небось и карточку свою прислала с конфетами?

Шматко кивнул.

– Если сестренка мне понравится, то и конфеты съем, а если нет, то как вредный хохол, уси понадкусываю, – пошутил Сима. – Покаж карточку… Слухай, а сестренка твоя симпатичная, – заметил он, всматриваясь в фото.

– Перша дивчина в классе была, щас сватаются, отбоя от женихов нет.

– Ладно, можешь написать: если будут приставать, приеду в отпуск, ноги повыдергиваю всем, кто твоей сестренки домогается, – заявил Сима, пряча карточку. – Потом конфеты попробую.

Мичман Первелов, восседая за столиком в компании Жаннет, наблюдал как в медленном танце кружатся под мелодию «Грин грин грэс» подопечные ему матросы с барышнями, все теснее прижимающимися к матросским телам, которые не могли не ответить им тем же. Тут еще матрос Паньшин уговорил его выпить аперитив, заявив, что кавалеры обязаны угостить дам и выпить с ними на брудершафт. День был в высшей температурной точке, расплавленным солнечным золотом обволакивая танцующих. Все четыре пары были по-своему хороши: маленькая белокурая Луиза с элегантным Паньшиным, могучие фигуры Васина и Розетты, напоминающие в танце некую парочку слонов, притоптывающих в преддверии водопоя, и две почти одинаковые пары смугловатых девушек – одна с матросом Зинченко чуть посмуглее, и с желтоватой кожей очень красивая девушка со старшиной Федоровым. Музыка в автомате закончилась и пары уселись за столиками, начиная весело переговариваться через общего толмача матроса Паньшина.

– Надо заказать хотя бы мороженое, – сказал Паньшин мичману Первелову. – Иначе какие мы кавалеры.

Мичман Первелов прикинул остаток – 300 франков – и сказал:

– Ладно, складываемся: кавалеры за своих дам.

Принесли мороженое. В это время Луиза закинула пятифранковую монетку в автомат и потащила за собой Паньшина. Кафешку под открытым небом заполнили громогласные звуки рок-н-рола. Луиза сделала первые па и нерастерявшийся Паньшин их тут же подхватил. Энергичная пара столь изящно отплясывала танец, что когда матрос Паньшин пропустил в танцевальном па Луизу под собой, а затем перевернул ее на руках вверх ногами так, что сверкнули в воздухе ее трусики, раздались аплодисменты немногочисленных французов, сидевших в кафе. Не выдержавшая смуглокожая Эмма просто выдернула матроса Зинченко за собой и пошла к танцполу, выбрасывая бедра к его телу. Парень с Котовска, работавший перед службой в Одессе, может и не умел танцевать как москаль Паньшин, однако обладал великолепным чувством ритма и удачно копировал движения Эммы, одновременно присматриваясь к телодвижениям первой танцпары. Жаннет очень хотела танцевать, она любила быстрые танцы, однако отлично понимала, что ее «коммандера» такие танцы недостойны, поэтому лишь постукивала в такт костяшками пальцев и весело улыбалась, стараясь превратить все в шутку. «Брависсимо, брависсимо!» – Мичман Первелов с ужасом представлял себе, что было бы, если бы это зрелище с танцующими рок-н-рол советскими моряками хоть краем глаза подсмотрел кап-II Стеблов. «Да его, наверное, сразу кондрашка бы хватила. Но с другой стороны, мне кто запрещал, что именно рок-н-рол танцевать нельзя? Да пошли они все – эти особисты-кгбисты», – думал Первелов, машинально поглощая ложечкой холодные шарики из серебристой вазочки. «Да и что я сам сижу?» Он встал и элегантно протянул Жаннет руку, приглашая к танцу. Рок-н-рол уже закончился и запыхавшиеся пары рухнули за столик, накинувшись на мороженое.

– Сан-Франциско, – сказал мичман Первелов гарсону и подал десятифранковую купюру. С первыми же звуками любимой мелодии про трамвайчики, поднимающиеся к звездам, мичман, может быть чуть захмелевший от выпитого некрепкого, но незнакомого напитка, или от близкого, приятно пахнущего молодого тела, а скорее всего, от того и другого, словно потерял ощущение времени и пространства. Он машинально вел Жаннет, которая притиснулась к нему, ощущая под руками ткань блузки и какую-то еще мягкую податливую хрустящую ткань нижнего белья, а может просто кожи девушки. Остальные пары танцевать рядом с командиром не решились, предоставив им наслаждаться танцем в одиночестве.

В это время владелец «зонтичного» магазинчика предпринимал можно сказать героические усилия для удовлетворения потребностей советских моряков и одновременно для поднятия на новую небывалую доселе высоту понятия «шербурские зонтики». Он сумел договориться с мадам Женевьен – владелицей галантерейного магазина на Плас де Рояль, чтобы она продала ему все двадцать восемь портмоне с фирменной табличкой «Шербур», и чтобы она такие таблички больше на кошельки не ставила. Он сумел договориться с местной типографией о печатании фирменной печатки, удостоверяющей, что это не просто зонтики, а фирменные шербурские зонтики. Он сумел снять красивые шелковые перевязи с каких-то сувениров в другом сувенирном магазине для этих печаток. Осталось подобрать зонтики и наклеить на них фирменные лейблы, что в общем-то уже не составляло большого труда. Через один час двадцать минут после заказа мичмана Первелова, собственно, началась операция по сборке настоящих шербурских зонтиков. С 28 голландских складных зонтов – прочных, разноцветных, без расписных садовых цветов и потому элегантных одновременно – аккуратно сняли старые лейблы, приклеили красивые наклейки «Шербур» и привязали маленькие шелковые перевязи с печатками, изображающими сцену из одноименного фильма с девушками с зонтиками и подтверждающими, что покупателю вручены настоящие фирменные «шербурские зонтики».

– Ну вот, – сказал мичман Первелов матросу Паньшину, – теперь ты понял, что такое фирма «шербурские зонтики». Самое главное, что ни у кого в мире, кроме нас с тобой, таких зонтиков нет. Вот где кайф. Теперь переведи этому зонтичному королю, что мы покупаем два комплекта зонтов – два, понимаешь, а два он оставляет специально для команды с крейсера «Сенявин»; если он хочет продать 100 или даже двести комплектов, то он должен до завтра, до 14.00 их изготовить, я гарантирую ему, что все эти зонтики выкупят, но мне за идею он должен заплатить 10% от выручки.

Владелец магазина, мсье Лефаль, выслушав матроса Паньшина, сказал, что понимает энтузиазм мсье Первелова, но где гарантия, что все эти зонты купят.

– Это элементарно, мсье, вы эти бумажки и лейблы ставьте только тогда, когда предыдущие кончатся. Вы начали с четырех комплектов, а далее – спрос рождает предложение. Ну что, по рукам!

Мсье Лефаль, немного подумав и прикинув затраты по фирменным табличкам, за которые он уже практически заплатил и по пластиковым лейблам, которые мадам Женевьен заказывала в граверной мастерской на Плас де Шантре, кивнул головой в знак согласия. 14 разноцветных зонтиков перекочевали в фирменные пакеты магазинчика дядюшки Лефаля и договаривающиеся стороны пожали друг другу руки.

В это время в кафешку прибежал Ив и принес прекрасные лакированные белые ботинки, видимо, для бальных танцев либо высокопоставленных приемов. Однако при первом же взгляде на них мичман Первелов понял, что они явно малы, не более 44 размера и на ноги доктора Крайнего ни при каких усилиях не будут надеты. Дамы и кавалеры, с восхищением осматривающие обувь, были весьма удивлены мрачным видом мичмана Первелова. Такая прекрасная танцевальная пара для какого-нибудь степиста в белом фраке и вдруг не подходит.

– Переведи ему: можно попроще, парусиновые, флотские, но чтобы размер был – во! – мичман прибавил к носку ботинка сантиметров семь большим и указательным пальцами. Ив прикинул выданный мичманом размер и побежал опять к «малиновому берету». У мичмана Первелова было двойственное настроение – с одной стороны, операция «шербурские зонтики» вроде бы успешно завершена, но, с другой, главная задача по добыванию туфель для его шефа Крайнего топталась на месте.

Минут через 15 пришел сам «малиновый берет» и заявил, что туфель и ботинок такого размера в городе нет. Он принес парусиновые туфли 46 размера, но брать их мичман Первелов категорически отказался.

– Слушайте, парни, надо идти в доки, – сказала Эмма. – Там же флотские склады, только там можно найти такие туфли.

Компания девчонок весело загалдела. Жаннет сообщила, что ее одноклассник по католическому колледжу работает на каких-то складах и заключил контракт на службу, чтобы поступить в военно-морское училище.

Мичман Первелов решил двинуться поближе к месту швартовки крейсера, с учетом того, что время увольнения подходило к концу.

Пока компания спускалась к военной гавани, небо потемнело, солнце скрылось за внезапно возникшим грозовым облаком. По улице пронесся шквалистый ветерок, по булыжной мостовой узенькой улочки, по которой они спускались к морю, застучали первые капли дождя.

– Расчехлить зонты! – скомандовал мичман Первелов, раздав матросам по зонтику и когда команда была выполнена, раскрыл зонтик над Жаннет и все пять разноцветных зонтов взлетели вверх навстречу обрушившемуся сильному ливню, прикрывая дам, которые тут же притянули к себе поближе моряков, взвизгивая от восторга. Дождевая завеса неслась брызгами по мостовой, почти скрыв из виду редких прохожих и группу американских моряков, спрятавшихся под навесом какого-то барчика, вход в который прямо в стене дома вел куда-то вниз.

– Да это же «Морской дракон», – воскликнула Луиза и потянула всю компанию в этот чуть ли не подвал, который оказался небольшим уютным кабачком под старину, с медузами на потолке и тяжелой морской дубовой мебелью вдоль стен, однако с современной барной стойкой с высокими вертящимися стульями и песенным автоматом. Бар был почти пуст за исключением сидевших вокруг дубового стола в углу нескольких американских моряков.

От проданного «Зенита» оставалось немного денег, и вездесущая Луиза тут же включили «Да Лайлу». Паньшин прикинул, осталось 40 франков, они даже смогли заказать по пиву для себя и дам.

– Кавалеры приглашают дам, – воскликнула Луиза и Паньшин еле успев отхлебнуть из высокого стакана с пивом, подхватил неугомонную девушку.

Сидевшие в углу американцы зацокали языками и весело рассмеялись, обсуждая пару, однако вели себя спокойно, может побаиваясь сурового вида «коммандера».У «коммандера» же, то бишь мичмана Первелова, настроение действительно испортилось. Самая главная задача – белые парусиновые туфли 49 размера (не надо никаких лакированных полуботинок) – в руки так и не шли, не давались. А мичман Первелов страшно не любил не выполнять поставленных задач. Хмуро всматриваясь в танцующие пары своей команды, мичман их словно не замечал, думая о флотских складах военно-морской базы Шербур. Он понимал, что достать такие туфли при подобной ситуации и со своих флотских складов, или даже из складов полуэкипажа на «второй речке», где одевали «партизан» со всего Дальневосточного побережья, задача практически невыполнимая, а тут – чужой флот. Жаннетт коснулась его руки и сказала матросу Паншину, что если «коммандер» Александр проведет ее до КПП французских складов, то она вызовет своего сокурсника по имени Пьер Божар и через него попробует найти такие туфли. Мичман Первелов думал недолго.

– Старшина Федоров, остаетесь за старшего, никуда не выходить и ни во что не встревать, пить пиво, танцевать. – Строго взглянув на сидевших пока смирно американских моряков и подхватив с элегантной непринужденностью Жаннет под локоток, мичман Первелов вывел ее из кабачка «Морской дракон» на свет божий, то бишь на улочку, спускающуюся к гавани.

Когда они вышли, дождь уже прекратился, в небе сияла радуга, упираясь одним концом в доки слева от гавани. Жаннетт засмеялась, показывая на небо своему кавалеру: Даже небо мол, как шербурские зонтики! Уже через двадцать минут они подошли к заветному КПП, отделявшему зону пирсов от складской высоким сетчатым забором на металлических стойках. Невдалеке справа громоздились краны сухих доков, через КПП то и дело сновали электропогрузчики с коробками провианта, тяжелые реновские грузовики, торопились озабоченные военные люди – шла обычная работа по снабжению всем необходимым главной базы французского флота.

Вид молодой дамы с мичманом Первеловым несколько удивил дежурного. Он долго расспрашивал Жаннет, на каком складе работает Пьер, ткнул в кнопку вызова и произнес в микрофон: «Пятый склад КПП вызывает помощника командира Пьера Божара, срочно пройти на КПП». Минут через пять прибежал шустрый французский хлопчик в серой пилотке, весь отутюженный, в щегольском парусиновом костюмчике и с галстуком. Жаннет познакомила его с мичманом Первеловым и изложила суть дела. Пьер немного призадумался, затем прямо с КПП позвонил на 8-й склад. Он объяснил Жаннет, что форма, обувь и головные уборы – это не его епархия, но у него есть знакомый паренек с этого склада.

– Какой размер? – спросил он Жаннет.

– 49-й, в общем-то, наверное, больше.

Парень присвистнул и ухмыльнулся, затем долго выслушивал ответ и затараторил, размахивая руками. Во всем французском флоте обувь выдается до 46 размера, если больше, то шьют на заказ.

– Твою мать, – с трудом понимая и листая русско-французский разговорник сказал мичман Первелов. – Неужели пролетели? – Вопросительно глядя на Жаннет, он спросил: – «КУС Е»? пытаясь выразиться по-французски. «Караут кус е, и капаут неф нот», – ответила Жаннетт и беспомощно развела руками. «Тоже мне французы, слабаки, вроде бы здоровые мужики, а ноги маленькие – аристократы хреновы», – в сердцах подумал мичман, правда говорить об этом Жаннетт он не стал – вдруг поймет и еще расстроится за своих мужиков. Он просто не понимал, что их бюрократическая машина просчитала, что экономически невыгодно заказывать размеры больше 46-го. Дешевле их шить индивидуально. Жаннет набросилась на Пьера: неужели на складе нет таких туфель, пошитых на заказ.

Пьер решил сам сходить к своему другу и на месте прояснить ситуацию. Минут через двадцать он пришел обратно и беспомощно развел руками. На складе есть парадные белые туфли 49 размера, но они пошиты для командующего северной группировкой контр-адмирала Дюруа, и ждут его. И это самые крупные туфли французского флота, больше такой обуви за последние два года не заказывали. Жаннет опять попыталась рассказать это мичману Первелову, однако он понял из ее взволнованной речи только то, что туфли такого размера вроде бы и есть, только недоступны.

Мичман Первелов, посматривая на часы, показал на них Жаннет – время увольнения его группы заканчивалось, и он должен был спешить за своими матросиками. Жаннет вдруг поцеловала его и подтолкнула: беги, мол, побыстрей, забирай своих матросов.

События в «Морском драконе» в это время приобретали все больше вид советско-американского соперничества – с одной стороны, а, с другой – все более приближались к апогею срабатывания «основного инстинкта». Под мелодию «Ди Лайлы», прокручиваемую наверное уже в 10-й или 11-й раз голова матроса Васина все ниже склонялась к могучей груди Розетты. Девушка своей рыжекудрой прической, крупной, но статной фигурой, была ну просто копией символической «мадам Франции» на знаменитой картине Эжена Делакруа «Свобода на баррикадах». Хотя, если быть точнее, она все же по комплекции больше походила на нее в картине Жан-Луи Мессонье «Осада Парижа». Гибкая Эмма вжималась в танце в матроса Зинченко, горячая южная кровь уже затуманила его голову. У него уже болело все внизу. Матрос Паньшин всасывался в губы Луизы без особого противодействия, подталкивая «мадам де Лавальер» к туалетной комнате. Лишь старшина Федоров еле сдерживался со своей Зульфией, не тиская ее, словно чувствуя, что девушка еще не готова: лишь время от времени перебирая ее талию вспотевшими руками. Минут за 20 до этого произошел инцидент, грозивший перерасти с банальное столкновение советско-американских интересов в стиле знаменитой песни про побоище в Неапольском порту; правда, с той лишь разницей, что французских матросов в качестве противника заменили американские. Пригласивший белокурую Луизу на танец американский матрос был остановлен Паньшиным, пропевшим: «Is my women» из «Лайлы». В ответ на это худощавый, но видно крепенький матрос, грубо схватил Луизу, пытаясь вывести из-за столика. Луиза вскрикнула, вспыливший Паньшин сбил его под стол короткой подсечкой. Спасла положение «мать Франция», которая подняла американца обеими руками и зашвырнула в угол на вскочивших товарищей. Американцы рассмеялись и, похлопывая незадачливого танцора по плечам, с восхищением смотрели на спокойно сидящую Розетту и нависшего над ней Васина.

Американцы немного посовещались между собой, затем к Паньшину подошел один из них и предложил «чейндж» через армрестлинг, показывая рукой на столе свои сцепленные как бы в противоборстве руки. Кто побеждает, мол, тот и танцует девушек, а кто проигрывает, тот проставляет победителям. «Кто проигрывает, тот ко всему и отваливает», – перевел Паньшин, глядя на могучего Васина.

Расчистили столик, за него уселись матрос Васин и здоровенный американец-негр, по комплекции не меньше Васина.

– Ты «Старик и море» читал? – спросил Васина Паньшин.

– Чего? Какого старика?

– Ну Хемингуэя. Как там кубинец один на руках боролся. – Однако матрос Васин не читал ни Хемингуэя, ни, тем более, про какого-то старика. Матрос Васин просто не мог уронить себя в глазах Розы.

Наш сибирский богатырь не стал давить сразу, он выставил под столом правую ногу подальше и чуть развернул поближе к точке фиксации локтя правое плечо, противодействуя в случае возможного резкого рывка руки противника. И рывок последовал, американец хотел резко, шутя, положить руку Васина, на чем и просчитался. Васин чуть спружинил, принимая рывок, затем, вцепившись левой рукой за стол, начал постепенно наращивать давление. Руки, взбугренные набухшими мышцами, напряглись посередине стола. Американец попытался отодвинуть локоть, увеличивая рычаг, но его рука просто съехала по столу и естественно, была уложена противником. Девчата захлопали, но американцы сказали, что, дескать, техническая ошибка: стол скользкий. Пришлось ставить руки снова. Но теперь матрос Васин, прочувствовав силу соперника, подержав его руку чуть больше минуты, аккуратно положил на столик под восторженные крики девушек. Американцы молча проставили пиво нашим морякам, засмеялись и покинули кабачок.

– Вот так бывает иногда: «Янки гоу хоум» в никуда, – засмеялся Паньшин, – и мы одни, и наши дамы с нами.

Эйфория победы настолько воодушевила компанию, что выпитое пиво уже почти не пьянило, пьянили тела французских девушек, льнувших к ним все призывнее. Почти свершившуюся вакханалию прервал приход мрачного и злого, как черт, мичмана Первелова. Когда он вошел, то увидел только одну танцующую пару в кабачке старшины Федорова и Зульфии, остальные рассредоточились по углам и в туалетной комнате. Рассвирепевший мичман чуть ли не пинками разогнал своих подчиненных, даже матрос Васин и тот успел расстегнуть блузку Розетты и, как медведь, лакомящийся сотами, посасывал соски ее грудей. Эмма уже расстегнула брюки у матроса Зинченко и лишь перегоревшее естество горячего парня помешало совокуплению. Но больше всех преуспели матрос Паньшин и Луиза в туалетной комнате. Они уже были голые и готовились предаться любви в любимой позе Мопассана, как раздался свирепый стук в дверь:

– Паньшин, ты что, с ума сошел? А ну выходи! Оправиться, застегнуть ремни, дебилы, вы что, хотите, чтобы вас в дисбат загнали, придем на корабль, всех в карцер отправлю. Марш наверх!

Девушки, похоже не слишком напуганные «коммандером», быстро привели себя в порядок и окружив мичмана, начали гладить его по спине, груди, обнимать и просить попрощаться со своими кавалерами.

– Он, наверное, поругался с Жаннет, – сказала Луиза.

– Паньшин, переведи им, с Жаннет я расстался на время, мы еще встретимся. Она занимается моей проблемой, – заявил мичман.

– А!! самыми большими туфлями в русском флоте! – засмеялись девушки.

– Нет, во французском. В нашем флоте есть и больше.

– А что, чем больше размер ноги, тем больше и член? – наивно спросила Луиза. – А говорят, можно определить по носу.

– Ну по носам вы, французы, самая клёвая нация в мире, – перевел Паньшин и девушки громко захохотали.

Компания вышла на улицу.

– Команда, прощаться! – произнес мичман.

Прощание было хоть и кратким, но бурным. Через минуту девушки двинулись наверх в город. Зульфия вынула из сумочки платок и повязала его на голову, укрыв волосы.

– Да ты смотри, мусульманка, – подумал Первелов, который был родом из Бугульмы. – Бойцы, до конца увольнения – пять минут. Мы уже опоздали, вперед, живо! И предупреждаю: кто бы и что вас не спрашивал – полный молчок. Гуляли, знакомились с достопримечательностями города.

Сима вошел в свою каюту, док валялся на койке, задрав ноги кверху. Он был мрачен:

– Гребаные французы, вроде бы здоровее нас, а ноги маленькие. Представляешь, во всем французском флоте нет ног моего размера.

– Слушай, док, а ты скажи: во сколько лет ты 45-й размер носил?

– В 14, по моему. А что?

– Да я помню, у нас тоже в деревне у одного пацана в седьмом классе, у Лаптя, так мы его называли, так у него был 44-й размер и больше почти не вырос, так 45-й и остался. Что-то у тебя от снежного человека.

Лейтенант Крайний вспомнил свою бурную молодость, как раз в 14 лет он выполнил КМ в брассе на 200 метров, его в шутку звали «человек-лягушка» и он гордился своими ногами. Но вскоре его результаты в плавании расти перестали, росли только ноги. В 17 лет с плаванием пришлось завязать: перетренировка, натаскивание на слишком быстрые результаты привели к гипоксии миокарда, тренер просто загнал его молодое сердце. Поэтому сразу после школы Крайний и поступил в Одесский мединститут. Интересно, каких бы результатов он достиг, если бы его не загнал тренер. Ну уж чемпионом страны, конечно бы стал, с его результата на полтиннике надо было сбросить тогда всего-то полсекунды.

Обувь себе еще в Медине он начал шить у знакомого сапожника Моисея Израилевича Либерзона, державшего свою сапожную мастерскую недалеко от Одесского порта. Он вспоминал, как Мойша перебирал деревянные колодки «исторических» гигантских размеров, любовно поглаживая их. «Вот это, – показывал он, – командир БЧ-1 с линкора «Марат», рост 2 м 13 см, нога 52 размера». В это время как раз подошел капитан-лейтенант Рябоконь с БПЛК «Баку» с гигантским матросом, и эти колодки аж с довоенного линкора оказались впору этому матросу. – А вот это твои колодочки, Паша. В общем, ты хоть и не чемпион, но мужик достойный. На третьем призовом месте, – засмеялся Мойша Израилевич, – во всем военно-морском и в торговом флоте ты по ногам третий».

И вот теперь это третье место в Черноморском флоте и привело его к гигантскому фиаско с точки зрения завтрашнего посещения Шербура. Мичман Первелов, получивший нагоняй от кап-II Стеблова за опоздание из увольнения и поимевший весьма неприятный разговор с лейтенантом Крайним, поставившим перед ним просто невыполнимую задачу по изысканию нестандартной парадной обуви, спал крепким сном, когда его разбудил вахтенный. Ему снилась Жаннет, которая подавала ему огромные белые туфли с разлапистыми клоунскими носами. Он весь вечер выглядывал на пирс, высматривая Жаннет, но та так и не появилась. Сон нашего героя смешался с явью, пока он через своих подопечных рекламировал настоящие фирменные шербурские зонтики, опустился вечер. Ломаные тени фонарных стоек перекрестили довольно узкую причальную площадку вдоль пирсов и рассмотреть на ней Жаннет было невозможно.

Мичман Первелов хватает эти злополучные туфли и выбрасывает их с пирса прямо в лунную дорожку, протянувшуюся в гавани. Он обнимает Жаннет и начинает страстно целовать, и в это время его с трудом будит рука вахтенного:

– Товарищ мичман, там вас девушка какая-то на причале ждет – француженка со свертком, говорит, что ей что-то вам надо обязательно передать.

Первелов торопливо натянул брюки, набросил китель на голое тело и рванулся к трапу. Хрупкая фигура девушки в темном костюме с большим перевязанным тесьмой белым пакетом, прижалась к стене пакгауза, недалеко от пирса. Мичман сбежал по трапу, а дальше… дальше произошло то, что, в общем-то, до того несгибаемое «облико морале» советского моряка пало к ногам французской красавицы. Описывать торжество «основного инстинкта» мы, конечно, не будем. От грубого де камероновского Боккаччо «он взял кол, которым растил людей» до Джона Брейновского «и мы очутились в плену разбушевавшихся инстинктов», или «слились река и море» Жоржа Амаду – эти самые прекрасные на земле вещи сугубо индивидуальны и интимны. Но только если они действительно интимны, а тут как назло, неугомонному капитану II ранга Стеблову приспичило проверить несение ночной вахты, и ведь не «собаки» же с 4.00 до 8.00, а всего-то с нуля часов, и чего ему не спалось на свою беду.

Доклад вахтенного офицера мичмана Черевичко капитану II ранга Стеблову, не посмевшего доложить, что весь экипаж на корабле, повергла его в состояние то ли шока, то ли ступора. Он сначала не понял, подумал, что кто-то не вернулся из увольнения на берег, но услышав фамилию мичмана Первелова, взвился.

– Кто выпускал, куда он вышел?

– Ему должны передать подарок, и он его должен сам взять, – дипломатично ответил Черевичко.

– Вы что, мичман, с дуба рухнули, какой подарок. Вы в своем уме, – свистящим шепотом сказал Стеблов. – Он что, в «кроты» хочет записаться, какой подарок!?

Мичман Первелов накинул китель на разгоряченное тело, обнял одной рукой Жаннет, и, подхватив сверток со злополучными туфлями, вышел из тени пакгауза на освещенное пространство пирса. Еще целуя на прощание девушку, он услышал какой-то шум у трапа корабля. Он хотел проводить Жаннет, но она не разрешила, сказав, что сейчас подойдет такси. Встретимся завтра! «Такси, такси», – услышал он знакомые слова и Жаннет побежала к машине, сверкнувшей подфарниками.

Еще начиная подниматься по трапу, Первелов заметил нависшую над поручнями высокую фигуру замкомандира корабля по политической части. «Ну все, конец!»

– Что в свертке?

– Белые парадные туфли для лейтенанта Крайнего, – четко отрапортовал мичман.

– Вскройте пакет.

Мичман Первелов дрожащими руками нарочно медленно, стараясь успокоить гулко стучавшее, чуть ли не готовое выпрыгнуть из груди сердце, начал развязывать тесемки. Показались красивые белые туфли контр-адмирала Дюруа. Как же она уговорила этих маркитантов?

– Пройдеме со мной, заберите это, – брезгливо ткнул Стеблов в туфли.

Они поднялись в штурманскую рубку. Капитан II ранга Стеблов решил обязательно доложить о ЧП командиру корабля.

– Павел Александрович, у нас небольшое ЧП.

Вольский только что закончил просмотр завтрашнего регламента и готовился заснуть.

– Считаю необходимым доложить вам историю с виновником инцидента мичманом Первеловым.

– Какого инцидента? Что, этот зубодер золотые коронки, что ли, французам загнал?

– Боюсь, что хуже.

– Так, ко мне его! – скомандовал командир. – Что случилось? Доложите, мичман.

– Товарищ командир корабля! – решил включить дурака Первелов. – Это поручение моего непосредственного начальника лейтенанта Крайнего. Я изыскал белые туфли для него, вдруг будет какой инцидент со здоровьем у высокопоставленных гостей, не может же он оказывать первую помощь в белой парадной форме и в черной обуви.

– Это какому Крайнему, партизану, что ли? – Он вспомнил утреннее построение и комичную фигуру дока в белой парадной форме при громадных черных ботинках, выступающих из ровного ряда белых туфель. – Ну вообще-то за это надо даже поощрить вас, мичман, – шутливо сказал Вольский, у которого отлегло от сердца. – Вечно этот помпа сгущает краски, совсем свихнулся на почве шпиономании. А это что у вас за вид? – заметил он следы губной помады на щеках мичмана.

– Ну вот, товарищ капитан первого ранга, туфли ему принесла девушка-француженка, причем ночью в 0.10. Вы представляете, если он расплатился с ней, так сказать, своим телом, а она заявит в полицию? Представляете, какой международный скандал поднимется? Советский моряк изнасиловал французскую девушку!

– Во-первых, я ее не насиловал, а, во-вторых, Жаннет хорошая и никогда такого не скажет, – взвился мичман.

– Так, значит не насиловал, она тебе сама отдалась, – с вкрадчивостью иезуита утвердительно спросил Стеблов. Он вздрогнул, представив себе кричащие заголовки французских газет, какой-нибудь «Либерасьон» или «Пари матч».

– Ты меня кончишь, мичман сейчас своим ответом.

– Успокойтесь, ради бога, если это и будет, то только в случае, если мичман Первелов кончил, – пошутил Вольский.

– Так ты ее …? Признайся, только честно, – пошел вразнос помпа, – отвечай.

– Не … – тупо глядя в темный провал иллюминатора с синеватым подсветом на палубе – крейсер на ночь был в полной светомаскировке, – ответил мичман Первелов.

– Признайся, что … мичман.

– Не … товарищ капитан второго ранга.

– Алексей Петрович, – тихо, но властно закончил эту весьма неприятную «полемику», больше напоминающую картину «Допрос коммунистов» Вольский. – Нам всем спать надо. Мягко говоря, любил он или не любил, заявит она об этом факте только утром, если заявит. Мичмана Первелова на всякий случай под домашний арест, а туфли надо в самом деле отдать лейтенанту Крайнему. И закончим на этом. Завтра слишком ответственный день