Текст книги "Наследники империи"

Между тем Рисстаний вполголоса скомандовал:

– В путь.

Привстав на стременах, Аррелий гаркнул во все горло:

– Марш!

Многотысячное войско двинулось вперед. Следуя распоряжению Аррелия, во главе колонны отправились несколько конных разъездов. Всадники разведывали незнакомую дорогу. Даже Аммату был неизвестен путь, которым предстояло пройти арамейцам и их союзникам гипитам, его наметили, основываясь лишь на свитках, составленных некогда ногарскими торговцами и уцелевшими в руинах столичной храмовой библиотеки.

Рисстаний пришпорил гиппариона. В окружении свиты и телохранителей молодой император присоединился к своему войску. Бряцая оружием и доспехами, конные и пешие воины колонной потянулись на восход.

Провожая взглядом воинов, князь Литарий хмурился. Несмотря на то, что Аммат очень доходчиво разъяснил всем князьям необходимость похода, Литарий чувствовал, что привычная жизнь Арамейского государства, не успев даже толком наладиться, меняется, и это тревожило правителя Хорума. Почему-то от грядущих перемен он не ждал ничего хорошего.

Переведя взгляд на царицу, князь Литарий спросил:

– Ты покинешь нас, госпожа?

– Я злоупотребила твоим гостеприимством, князь? – вопросом отозвалась Лигия, наигранно строго нахмурив брови.

Литарий склонил голову:

– Мой дом твой, госпожа, и я твой преданный слуга.

– В таком случае я задержусь еще на некоторое время.

Иррея незаметно отступила. Сейчас она предпочла бы находиться в строю воинов, отправлявшихся в дальний поход, а не стоять на обочине. Со дня свадьбы прошло лишь несколько дней, а обязанности замужней женщины, возложенные на нее традиционными устоями, уже начинали тяготить. Душу давила тяжесть, то ли от утраты привычной свободы, то ли от чего-то еще.

Смешавшись с толпой простолюдинов, новоиспеченная княгиня неожиданно втсретила взглядом знакомое лицо.

– Далман? – удивилась девушка. – Не ожидала тебя здесь встретить. Думала, ты вступил в ополчение императора.

Крестьянин поклонился:

– Приветствую тебя, госпожа. Я простой крестьянин, моя война уже закончилась, мое место теперь в поле. А здесь я с младшим. Сынишка упросил, уж очень хотелось ему нашего императора увидеть. – Далман кивком указал на мальчишку, которого держал за руку. – У наших детей не так уж много развлечений.

– Ты скромен, – заметила Иррея. – Твой опыт наверняка пригодился бы в ополчении. Воинам императора неплохо платят, а ты не так уж богат, мог бы помочь семье.

Далман с усмешкой покачал головой:

– Ты говоришь как вербовщик, госпожа. Но я ведь не воин. Врага с нашей земли мы прогнали, пора заняться привычным делом. Кто умеет работать, тот себя прокормит. А с войны можно и не вернуться, мертвому никакие богатства уже не нужны.

Иррея рассеянно кивнула. Далман понял ее отстраненность по-своему и смущенно поправился:

– Прости, госпожа. Твой муж в этом войске, а я…

– Ничего, – перебила его Иррея, махнув рукой. – Сейчас я жалею, что не родилась мужчиной, иначе сама была бы среди этих воинов.

Она кивком указала на походную колонну, тянувшуюся к горизонту, и добавила:

– Увы, мужчины не одобряют, когда женщины бьются рядом с ними, даже если это их собственные жены, а нам приходится считаться с их мнением.

Далман растерянно хмыкнул, не зная, что ответить на такие слова.

– Хоть и с опозданием, все же поздраляю тебя со свадьбой – наконец, с поклоном произнес Далман. – Жаль, нечего преподнести тебе в дар.

Девушка коснулась его плеча:

– Ты спас мне жизнь в битве, это ли не самый ценный дар?

Крестьянин пожал плечами, снова хмыкнул и почесал в затылке.

– Пойдем мы, госпожа – сказал он. – Работа ждет. Поглазели, и хватит.

– Погоди, – задержала его Иррея. – Скажи, ты слышал что-нибудь о нем? О бродяге. Куда он отправился?

Далман развел руками:

– Да кто ж о том ведает? На то он и бродяга. Его нигде ничего не держит.

Иррея задумчиво кивнула.

– У тебя все в порядке, госпожа? – осторожно поинтересовался крестьянин. – Может, помощь какая нужна?

Необычная рассеянность девушки совсем сбила его с толку, не такой он видел молодую воительницу в битве за Хорум.

– Не обращай внимания, – отмахнулась Иррея. – Ступай домой, заботься о своей семье. А о себе я позабочусь сама.

* * *

Торроний остановил своего гиппариона у ближайшего дома, сложенного из внушительных камней. Два человека в одеждах из оленьих шкур, распиливавшие корявое бревно, оставили свое занятие и обернулись к незнакомцу.

– Мир вам, люди, – поприветствовал Торроний селян на межплеменном наречии подгорных степей.

Мужчина помоложе взглянул на своего более старшего товарища и что-то произнес. Похоже, он не понял ни одного слова, сказанного Торронием. Старший мужчина ответил гостю на том же наречии, причем сам он владел этим языком явно ничуть не лучше арамейца:

– Ты говоришь на языке степи, незнакомец, у нас мало кто его знает. Но сам ты не похож на кочевника.

– Я из более далеких краев, из Арамеи.

– Никогда не слышал о такой земле. Зачем ты здесь?

– Хочу поговорить с вашим вождем.

– Ты на земле Рубии, чужеземец. Мы не жалуем пришлых бродяг. У тебя должна быть серьезная причина, чтобы побеспокоить вождя.

– Причина серьезная, – заверил рубийца Торроний.

– Что ж, езжай за мной. Пусть наш вождь решает, что с тобой делать.

Рубиец пошел впереди по широкой тропе, протоптанной меж таких же домов, как и его собственный. Торроний направил гиппариона вслед за провожатым. Встречные поселяне взирали на незнакомца с интересом. Арамеец догадывался, что внимание рубийцев привлек не столько он сам, сколько его гиппарион – животное, практически незнакомое здешним жителям. Степные кочевники по другую сторону холмов использовали для верховой езды двуногих звероящеров, сами же рубийцы передвигались только пешком.

Дом вождя ничем не отличался от всех прочих, такое же каменное строение с пологом из шкуры на входе. На зов провожатого из дома вышел крупный бородатый мужчина. Торроний спешился. Перекинувшись несколькими словами с односельчанином, хозяин дома жестом отпустил его, сам же приблизился к гостю. Телосложением рубиец нисколько не уступал громадному арамейцу. Плечи рубийца покрывала медвежья шкура, на его обнаженной груди Торроний заметил шрам в форме восьмиконечной звезды.

– Мое имя Багар, я вождь этих людей, – произнес рубиец на языке куммров. – Тебе есть, что сказать мне, чужеземец?

– Есть, – кивнул Торроний. – И не только тебе.

* * *

Дуновения ветра доносили крики и гарь сожженых жилищ. Воины Тени грабили поселения равнины, лишившиеся своего грозного правителя.

Глаза ведущего Тень смотрели в темноту. Многие могли бы почувствовать присутствие во тьме могучей всесокрушающей силы, но вряд ли кто смог бы увидеть то, что видел он. Огромный паук, которого в землях далекого Юга прозвали Уммот-Чохт, вызволенный им из недр гор Аддата и ставший символом нового порядка, смотрел в ответ из темноты на верховного жреца.

Взгляд паука не мог выражать абсолютно ничего, но жрецу чудился в нем укор. Он окончательно погубил то дело, ради которого освободил узников Аддата, которому посвятил жизнь. Порядок обернулся хаосом, армия превратилась в орду грабителей, новые боги оставляли за собой лишь разруху. В землях, где прошла Тень, он раздал племенам и народам новых богов, однако вместо ожидаемого процветания и сурового порядка наступили полный упадок и одичание. Созидание нового мира ограничилось лишь полным разрушением старого. Силы растрачены, а битва за новый мир обречена на поражение. Вперед ведет одна лишь страсть, что разгорелась в душе безусого юного мальчика много десятилетий назад в стенах храмовой библиотеки. Теперь же остается либо полечь вместе со всем своим войском, либо найти надежное убежище, где и сохранить остатки былого могущества до поры до времени.

Взгляд жреца обратился на полночь, к далеким горным вершинам, срытым от глаз простых смертных за тьмой ночи и горизонтом.

* * *

Под копытом гиппариона хрустнуло кожистое крыло харбера. Гиппарион настороженно фыркнул. Аррелий натянул поводья и вскинул руку. Сигнал передали дальше, все многотысячное войско остановилось.

Рисстаний скользнул взглядом вокруг. Воздух наполняли стойкий металлический запах крови и жужжание мух, роившихся темными облачками над многочисленными трупами харберов и морагов. Кое-где с ветвей свешивались мертвые тела крылатых обитателей леса, стволы деревьев топорщились обломками веток и древками стрел и дротиков. На посеченной листве и траве темнели бурые пятна.

– Живые остались? – спросил молодой император.

– Сейчас узнаем, – отозвался Аррелий и взмахом руки подозвал воина из передового разъезда, обнаружившего место недавней битвы.

– Кое-кто уцелел, – сообщил воин. – Еле живые, но говорить могут. Их уже допросили.

– Что говорят? – спросил Аррелий.

– Харберы говорят, что мораги нарушили перемирие, а мораги говорят, что харберы напали на них. Эта битва была не единственная, стычки происходят повсюду, они снова начали делить охотничью угодья.

Император взглянул на Аммата:

– Бродяга?

Жрец молча кивнул.

– Обычный прием, перессорить двух заклятых противников, – ухмыльнулся Аррелий. – Бродяга освободил нам дорогу, как и обещал. После такого побоища харберы уже не смогут нам противостоять.

– Командуй, Аррелий, – распорядился Рисстаний.

– Продолжать движение! – гаркнул Аррелий. – Уцелевших добить! На всякий случай, – добавил он, перехватив взгляд императора.

Колонны всадников снова двинулись вперед, за передовыми разъездами, разведывавшими местность, и рубщиками, что прокладывали широкие просеки, разрубая переплетения лиан и расчищая дорогу для походных колонн от мелких кустарников и разлапистых папоротников. Следом за кавалерией шагали тысячи пеших воинов, некоторые вели в поводу вьючных животных. У всадников к седлам были приторочены сумы со всем походным скарбом и припасами, пехотинцы несли все на себе в заплечных котомках. Княжеские шатры и палатки сотников нагрузили на вьючных гиппарионов и разбивали только на длительных ночевках, простые воины ночевали под открытым небом. Не делали даже запасов провизии, чтобы не тащить дополнительный груз, отряды лучников добывали пропитание для всей многотысячной армии прямо по ходу движения.

Лес давил духотой и влажностью, одежды людей промокли насквозь от пота. Сотни мух и москитов кружили вокруг, впиваясь в кожу, бросаясь в глаза. Теперь же к прочим напастям прибавился тошнотворный трупный запах множества мертвых тел.

Чуть поотстав от воинов, замыкавших походную колонну, Коринта сошла с просеки. Ей впервые довелось увидеть диковинных лесных обитателей, о которых раньше слышала только в пересказах односельчан. Вид окровавленных тел морагов и харберов вызывал спазмы в желудке, но все же любопытство оказалось сильнее.

Неожиданно чуть ли не перед самым носом воздух со свистом рассекла палка. Коринта отпрянула назад, едва не взвизгнув.

– Ты хоть иногда-то по сторонам смотришь? – прозвучало знакомое ворчание. – Я не нянька, чтоб за тобой следить.

Концом своей палки Гишер показал на извивавшуюся в траве змею, которую он только что отшвырнул от самого уха девушки. Засмотревшись на мертвых лесных обитателей, она и в самом деле не заметила свесившуюся с ветки древесную гадюку.

И Гишер, и Коринта, не сговариваясь меж собой, присоединились к лекарям дромидам, сопровождавшим арамейское войско, и следовали в самом хвосте колонны.

– Чего тебя сюда занесло, дуреха? – продолжал ворчать хишимерец.

– Я не просила тебя за мной присматривать, – огрызнулась девушка.

Тем не менее, она позволила Гишеру взять себя за руку и увести обратно на просеку.

– Жутковато здесь, – заметила Коринта, поеживаясь и косясь на убитых морагов и харберов. – Они так и останутся тут лежать?

– Стервятники сожрут, – отмахнулся Гишер. – Или хочешь сама всех закопать? – поинтересовался он с ухмылкой.

– Ты жуткий тип, – пробурчала Коринта.

– Ну, конечно, – снова ухмыльнулся хишимерец. – Волосатые и голозадые лесные твари перебили друг друга, арамейцы и гипиты спокойно идут мимо, а я виноват. Мне расплакаться, что ли?

– Зачем ты вообще отправился с армией? – продолжала ворчать девушка.

– А ты зачем? – вопросом отозвался Гишер. – Самой-то чего в Хоруме не сиделось?

– Ну-у… – Девушка чуть смутилась и неопределенно махнула рукой. – Мне надо было…

– Я думал, опять начнешь рассказывать, что хочешь стать воительницей, – хохотнул бывший жрец. – Да понятно все, боишься дружка своего без присмотра оставить.

Коринта заметно покраснела. Она отвернулась и скрипнула зубами. Гишер рассмеялся, довольный ее смущением.

– Не говори глупостей, – еще больше рассердилась Коринта. – Я просто помогаю дромидам. Надо же кормить наших воинов, стирать, а после боя будут раненые, им тоже понадобится помощь.

– Я точно сейчас разрыдаюсь от умиления, – в очередной раз ухмыльнулся Гишер. – После боя еще и убитые будут, глядишь, и я себе одежку поцелее добуду. Да и чего другого полезного…

Он красноречиво потряс лохмотьями, в которые превратилось его одеяние. При этом сквозь большую прореху выставился его худой грязный локоть.

– Собираешься мародерничать?! – изумленно и негодующе воскликнула девушка.

– Мертвым добро ни к чему, а живым еще послужит. Жаль, что с этих тварей взять совсем нечего, сами полуголые в лесах живут.

– Ты редкостноя скотина.

– Точно, – беспечно согласился хишимерец.

Он наклонился, сорвал пучок травы, понюхал и засунул в свою заплечную котомку.

– Это тебе зачем? – поинтересовалась Коринта, с недоумением наблюдая за его действиями.

– Пригодится. Открытые раны хорошо затягивает.

– Ты еще и лекарем быть собрался? – еще больше удивилась девушка.

– У меня, вроде, получается, – ухмыльнулся Гишер. – Твоего же ногарского приятеля я залатал. Может, врачеванием чего-нибудь заработаю.

– Дромиды говорят, что большой грех – наживаться на страдающих, – осуждающе заметила Коринта.

– Ваших дромидов послушать, так все на свете грех, – отмахнулся хишимерец.

Ехавший в голове войска князь Аррелий натянул повод, сдерживая гиппариона, поотстал от императора и поравнялся с верховным жрецом, ехавшим позади.

– Что хмур, жрец? – спросил Аррелий.

Аммат поднял взгляд на старого товарища и с горечью произнес:

– Слишком много крови льется. Не напрасны ли все эти жертвы?

– Пожалел этих? – небрежным кивком Аррелий указал на мертвые тела лесных обитателей. – Брось, жрец.

– Любая прерванная жизнь достойна сожаления.

– Тогда прибереги свои вздохи для приспешников Тени, – посоветовал князь. – Их поляжет еще больше.

– И не только их, – кивнул Аммат. – Меня начинают терзать сомнения, правильно ли мы поступаем? Нельзя ли было обойтись без лишнего кровопролития?

– Можно было, – ответил Аррелий. – Отдать Хорум хишимерцам и подпустить их к Орамосу, а потом дождаться, когда следом нагрянет Тень. Тогда пролилась бы только арамейская кровь.

– Ты ведь понимаешь, о чем я. Мы, последователи Дромидиона, противостоим последователям Тени, но все больше и больше народов втягиваются в это противостояние.

– Ну и что тебя беспокоит? У Тени есть союзники, у нас они тоже появляются, ну а эти… – он небрежно кивнул на мертвые тела морагов и харберов, – просто оказались на пути. И поверь мне, жрец, если на том же пути окажутся люди, я не стану жалеть и их, сам прикажу всех перебить. Ты знаешь, Хорруг поступил бы именно так. Только благодаря его решительности арамейцы взяли побережье и ты возродил культ своих богов. И мы не будем мямлить, иначе потеряем все, чего достигли.

* * *

Сидя в одиночестве за широким длиннным столом спиной к выходу, Метаннос неспешно потягивал вино из глинянного кубка. Дрянное вино горчило на вкус, но бывший ногарский капитан, целиком погрузившись в собственные думы, не особо обращал на это внимание. Отыскать что-либо более достойное на пограничье Арамейской империи все равно было невозможно, даже в княжеских теремах.

Никто не тревожил ногарца. С уходом арамейской армии в Хоруме наступило полное затишье. Крестьяне-беженцы вернулись в свои селения, раненные в битве воины, что не смогли из-за увечий присоединиться к войску императора, в большинстве отправились по домам. Даже здесь, на постоялом дворе, было тихо и пустынно.

Несколько человек вошли с улицы, о чем-то перемолвились с хозяйкой трактира, кто-то поднялся наверх по скрипучей лестнице. Метаннос не обратил внимания на новых гостей, даже не обернулся. Неожиданно на его плечо легла крепкая ладонь, а над самым ухом прозвучал хрипловатый голос:

– С тобой хочет поговорить кое-кто, солдат.

– Кто хочет поговорить со мной? – спросил Метаннос, по-прежнему не отрывая взгляд от стены перед собой.

– Ты узнаешь, если пойдешь со мной. Тебя заинтересует этот разговор.

Незнакомец отступил назад. Метаннос поднял кубок до уровня глаз, прищурился, словно внимательно изучая трещинки на глиняных стенках сосуда, затем одним глотком опустошил кубок и, наконец, поднялся. Позвавший его человек был одет как селянин, но вряд ли являлся таковым. Он поманил ногарца за собой и поднялся по лестнице. Бывший капитан последовал за ним.

Провожатый остановился у двери одной из трех комнат для состоятельных постояльцев. Видимо, ее заняли только что, поскольку заведение пустовало, лишь заезжие крестьяне останавливались на ночлег под навесом во дворе.

Толкнув дверь, незнакомец доложил кому-то внутри:

– Он пришел.

Отступив в сторону, он кивком пригласил ногарца войти.

В комнате у окна вполоборота стояла женщина средних лет, по виду арамейка. Капитан учтиво склонил голову. Несмотря на простоту в ее одежде, ногарцу подумалось, что женщина не так уж и проста. Именно с ней он столкнулся не так давно в резиденции правителя Хорума.

– Капитан Метаннос, – ответила на поклон арамейка.

– Госпожа, – отозвался ногарец. – Прости, не знаю твоего имени.

Незнакомка чуть помедлила, затем назвалась:

– Мое имя Лигия.

Она отошла от окна, села на скамью у стола и жестом пригласила ногарца сесть напротив. Метаннос последовал ее приглашению и опустился на предложенную скамью.

– Как твоя рана, капитан Метаннос? – осведомилась Лигия.

– Не сильно беспокоит.

– Ты знаешь, кто я?

– Имя знакомо. Ты царица?

– Да, это я, – кивнула арамейка. – Мне есть, что предложить тебе, капитан Метаннос.

– В твоей власти было вызвать меня в княжеский дворец, – заметил Метаннос.

– Ты прав, я могла бы распорядиться, чтобы тебя приволокли силой даже в императорский дворец в Орамосе, – усмехнулась царица. – Но предпочитаю, чтобы наша встреча состоялась без лишних свидетелей. Сразу скажу, ты волен отказаться от моего предложения, я не осужу тебя за это.

– Я слушаю, госпожа.

– Война ослабила империю. Когда император вернется из похода, ему понадобится новая армия для защиты страны. Нужны наемники, а наемникам требуется командир. Я хочу, чтобы им стал ты. Ты сам наймешь армию и встанешь во главе наемного войска. Что скажешь?

Метаннос чуть склонил голову набок, внимательно посмотрел в глаза царице.

– Совсем недавно я сражался против арамейцев, – медленно произнес ногарец. – Отчего вдруг такое доверие?

– Мой муж считал тебя достойным воином. Не сомневаюсь, что ты будешь верен своему слову. Ты поклялся, что никогда более не повернешь оружие против Арамеи. Но ты воин, и вряд ли найдешь себе другое подходящее занятие. Думаю, что и состояние твое не настолько велико, чтобы просто уйти на покой. Я предлагаю тебе службу. Мне достаточно будет твоей клятвы верности арамейскому знамени, чтобы доверять тебе.

Метаннос провел ладонью по лицу, чуть задержался пальцами на старом шраме, белевшем на щеке, и произнес:

– Когда-то я был комендантом дворца при последнем императоре Ногары. Вся моя служба ограничивалась размещением караульных постов. Безнадежная битва за Орамос стала моим первым настоящим сражением. И вот уже почти четверть века вся жизнь проходит в походах и битвах. Нет, госпожа, я не воин, я стал им лишь в силу обстоятельств. Я устал от сражений. Ты права, у меня нет средств, чтобы обеспечить себе безбедное существование. Но воевать я больше не хочу. Присоединившись к хишимерскому войску, я надеялся с честью погибнуть в битве, которую проиграла Ногара, но одна девочка сохранила мне жизнь. Я не знаю, как мне жить дальше и чем заниматься, но воином быть не хочу. Я очень устал, госпожа. У меня нет родины, нет дома, нет семьи. У меня ничего не осталось, и сам я уже постарел.

Метаннос склонил голову, оперся рукой о край стола. Лигия легонько дотронулась до его ладони:

– Я понимаю тебя. Не знаю, что можно сказать, чтобы переубедить тебя. Минессис, покойная жена князя Аррелия, умела убеждать, я, к сожалению, не обладаю таким даром и могу полагаться лишь на верных людей. Скажи, у тебя есть причины ненавидеть Арамею?

Метаннос поднял взгляд:

– Ногарская империя развалилась на части и увязла в войнах, у нее уже не было будущего. Не выведи Хорруг арамейцев на равнину, побережье неизбежно захватили бы хишимерцы. Нет, у меня нет причин ненавидеть твой народ. Я лишь тоскую по своей Ногаре.

– Я услышала твой ответ, капитан Метаннос, но все же еще раз прошу твоей поддержки. Ты нужен мне, чтобы Арамея не развалилась на части так же, как Ногара. Сильная армия удержит Арамею, не позволит вспыхнуть распрям и защитит ее от врагов. Наши полководцы говорят, что Хишимерское царство ослаблено, а больше некому угрожать границам империи. Если встанешь во главе новой армии, пыл наших врагов поугаснет и вряд ли тебе придется сражаться, а солидное жалование обеспечит тебе спокойную жизнь до конца твоих дней.

– Ты сказала, что можешь полагаться только на верных людей, госпожа, – напомнил ногарец. – Разве их больше не осталось? Почему ты выбрала именно меня?

– Увы, те люди, которым я могла бы довериться, сейчас в походе с императором. Когда они вернутся, может быть уже слишком поздно. Помоги мне, капитан Метаннос, сохранить империю для моего сына, и я помогу тебе устроить твою жизнь.

Ногарец чуть откинулся назад, снова смерил царицу пристальным взглядом.

– Хватит ли в казне Арамеи средств на содержание наемной армии? – спросил он. – Одними обещаниями наемников не удержать. Царь Орангер попытался, но хишимерская армия потерпела поражение и не получила никакой прибыли, теперь его наемники наверняка требуют обещанное с оружием в руках. Если не хочешь, чтобы нанятые тобой воины захватили столицу, им придется исправно платить.

– Князья Арамеи пополнят казну, – заверила собеседника царица.

Метаннос недоверчиво усмехнулся и поинтересовался:

– Добровольно?

– Если у нас будет армия, никто нам не откажет, – многозначительно ответила Лигия.

Ногарец погрузился в размышления. Царица терпеливо ждала его ответа.

– Ты красивая женщина, госпожа, – произнес, наконец, Метаннос. – И убеждать ты, все-таки, умеешь. Я помогу тебе.

* * *

Гиппарион встревожено всхрапнул. Этот звук заставил царя Орангера прийти в себя. Он приподнял голову и отнял ладонь от рассеченного бока. Пальцы слипались от крови, просочившейся сквозь повязку.

Царь покинул Мархаб в спешке, получив рану в схватке со взбунтовавшимися наемниками. Война, развязанная им самим с подачи Тени, и сулившая быструю победу, закончилась полным разгромом. Уцелевшие в битве при Хоруме наемники вернулись в Мархаб озлобленными и потребовали от царя платы за свои услуги. Позволяя племенным вождям безнаказанно грабить арамейское пограничье, царь не позаботился о наполнении собственной казны, всю зиму он привлекал наемников на службу, надеясь лишь на будущую добычу. Теперь и хишимерские вожди отвернулись от своего повелителя, ставя только ему в вину поражение в войне. Как ни спешил Орангер вернуться в свою столицу, весть о сокрушительном разгроме в битве при Хоруме опередила его. Сплетни и пересуды тут же расползлись по всем племенам, будоража неблагонадежные умы. Даже в поражении самого Тота с его армией мертвецов подданные обвиняли своего царя. Попытки хоть как-то усмирить начавшиеся среди воинственных подданных волнения не увенчались успехом, а через некоторое время к Мархабу стянулись вернувшиеся из похода остатки разбитой армии, еще больше подогрев недовольство народа. Рядом не оказалось ни жрецов, помогавших держать племенных вождей и их воинов в страхе и повиновении, ни старца из Тени, обещавшего свою поддержку, ни даже собственных телохранителей.

Вспыхнувший мятеж вынудил Орангера покинуть столицу и направиться в поисках убежища в лес. Власть была безвозвратно утрачена, в трудный для себя час царь оказался в полном одиночестве, ни один слуга, ни один воин не встал на его защиту. Когда дошло до схватки Орангеру пришлось одному противостоять множеству противников. Один из клинков зацепил царя.

Потеряв много крови, Орангер впал в беспамятство. Гиппарион сам по себе полночи бродил по лесным тропам, пока, наконец, не вышел на открытое место.

Оглядевшись, Орангер понял, что встревожило гиппариона. Никто не преследовал сбежавшего царя, для своих бывших подданных он уже стал мертвым, никто более не поддержит Орангера, жену и двух малолетних наследников удавят, а племенные вожди изберут себе нового правителя. Тревогу гиппариона вызвало само место, куда он принес своего седока. Света звезд было вполне достаточно, чтобы Орангер узнал темный провал посреди каменистой пустоши, где сам Тот являл последователям культа свой храм.

Сразу подумалось, случайно ли гиппарион забрел именно сюда? Вспомнились и слова жреца Тени, сулившего хишимерскому царю неминуемую расправу от самого Тота. Ведь он не оправдал доверие своего бога. Орангер никогда не считал себя ярым приверженцем культа, редко принимал участие в религиозных церемониях, больше ценил меч, чем магическое слово. Тем не менее, его никогда не покидало чувство, что грозный бог-покровитель всегда следит за ним. Просыпаясь по ночам от ощущения, что кто-то держит за горло, Орангер порой размышлял, почему предки избрали в свои покровители именно это мстительное жестокое божество, пришедшее с Тенью из-за Круглого моря? В кровопролитной битве хишимерцы сокрушили Дромидию, арамейские же племена приняли мирный культ поверженного царства и под покровительством Дромидиона покорили все побережье. Хишимерцы, провозгласив Тота своим богом, словно навлекли на себя вечное проклятие и обрели вечного врага в образе Арамеи. Одни цари сменяли других в междоусобных распрях, а противостояние нисколько не ослабевало, и весь хишимерский народ оставался в вечном долгу перед своим божеством, обязанным отобрать у арамейцев побережье.

Орангер потер кадык и сглотнул, почувствовав знакомое незримое прикосновение. Доверившись Тени, он взял на себя обязательство уничтожить Дромидион и вернуть своему богу утраченное сердце. Теперь за нарушенный обет неизбежно ожидала жестокая кара. Надеяться на милость грозного божества не приходилось. Но вовсе не смерть страшила Орангера. Будучи истинным воином, он не боялся гибели. Гораздо страшнее было то, что ожидало любого последователя культа, не оправдавшего доверие Тота, в конце жизненного пути – вечные мучения в царстве Смерти.

Орангер тяжело сполз с седла. Ему некуда бежать. Тяжелая рана доконает его раньше, чем он сможет убраться подальше. Да Тот и не отпустит свою жертву. Орангер не запятнает свою честь позорным бегством от заслуженного наказания. Взяв в руки меч в пятилетнем возрасте, он стал воином, им и останется до конца.

Почувствовав свободу, гиппарион отступил назад, фыркнул, затем развернулся и зацокал копытами в темноте прочь от страшного для себя места. Орангер приблизился к краю пропасти. Хватка на горле ослабла, бог-покровитель понял, что человек сам идет к нему. Глубоко вздохнув, Орангер сделал последний шаг вперед.

* * *

Собравшиеся вокруг дома сборов рубийцы с удивлением взирали на диковинное животное. На нем приехал верхом чужеземец, такой же светлокожий и светловолосый, как местные жители, но с более тонкими чертами лица, хотя и огромный, словно снежный медведь. Он называл своего зверя гиппарионом. Кочевники подгорных степей по другую сторону холмов седлали гухауров[6]6
  гухаур – абсолютно выдуманное животное


[Закрыть] – свирепых и стремительных двуногих звероящеров, лошадь же чужеземца передвигалась на четырех лапах, цокая по камням металлом.

Чужеземца привел вождь Багар. Сюда же пришли все вожди рубийских племен, обитавших за холмами и в лесах. На встрече настоял чужеземец. Хоть вождю Багару слова незванного гостя и не показались убедительными, все же он выполнил его просьбу и оповестил всех предводителей племен.

В отличие от поселения Багара, где редкие деревья разделывали на дрова для очагов, а жилища складывали из крупных камней, в лесных селениях все постройки возводили из бревен и внешне они напоминали хаотичное нагромождение грубо отесанных древесных стволов. Таким был и дом сборов, где вожди рубийских племен собрались посмотреть на чужеземного гостя из далекой Арамеи.

Арамеец совсем не понимал по-рубийски и едва мог говорить на межплеменном наречии кочевников подгорных степей. Багар, как один из немногих, владеющих речью степняков, взялся переводить вождям слова арамейца, а ему ответы предводителей рубийских племен.

– Что говорит чужеземец? – поинтересовался вождь Садар, самый могучий из присутствующих.

Вообще огромный арамеец среди рубийцев практически не выделялся, здесь почти каждый нисколько не уступал ему телосложением.

– Говорит, что большой и сильный враг идет к Маграхиру, – сообщил Багар.

– И это все? – пренебрежительно скривился один из рубийцев. – Племена за Рубиданом постоянно что-то делят. Нам-то что до того?

– Чужеземец говорит, что сила эта настолько велика, что собирается покорить весь мир, – продолжал Багар.

– То есть, и нас тоже? – уточнил Агамар, вождь одного из самых дальних племен.

Лицо вождя было на редкость несимметричным, с левой стороны отчетливо сохранились отметины когтей снежного медведя, из-за чего глаз почти не открывался, рваное ухо сползло вниз, а нижняя челюсть чуть скашивалась вправо.

Багар кивнул, подтверждая его слова, и добавил:

– Он называет ее – Тень.

– Не понимаю, чего чужеземец хочет от нас, – недоуменно произнес Садар. – Если предупредить, то чего ради?

– Он хочет призвать наших воинов на битву.

– Скажи ему, что среди рубийцев он не найдет наемников, – отрезал Садар. – Мы не сражаемся за золото.

– Ему не нужны наемники, – ответил Багар. – Он призывает на битву всех рубийских воинов.

Вожди переглянулись. Агамар пренебрежительно махнул рукой:

– Ни к чему слушать чужеземца дальше. Гнать его в шею.

– Пусть за Рубиданом бьются сколько влезет, – поддержал его другой вождь. – Рубийским мечам там делать нечего.

Торроний и без перевода понял, о чем ведут речь рубийцы и снова заговорил.

– Что еще ему нужно? – поинтересовался один из вождей.