Текст книги "ВИТЧ"

XVIII

Зонц сидел на втором этаже своей подмосковной дачи. В тех кругах, где он работал и вращался, это называлось «загородной резиденцией». Вокруг был идеальный порядок – все так, как он любил. Раз в неделю сюда приходила убираться женщина, которая уже давно знала все его привычки и капризы – знала, что можно трогать, а что нельзя, что можно переставлять, а к чему лучше вообще не прикасаться. Она иногда подворовывала, но по мелочи. То ручку сопрет, то зажигалку. Но поскольку выше этих скромных клептоманских притязаний она не шла, Зонцу было все равно – он и так слишком многих уборщиц перепробовал. Воровали все. Но только последняя делала это элегантно, можно даже сказать, ненавязчиво. Как бы намекая Зонцу, что воровство для нее не первостепенная задача и даже не приработок, а просто дань традиции, так сказать, естественная часть процесса. Зонц сидел на диване, разложив на низеньком стеклянном столике желтые листки со списком имен, который получил от своего помощника. Он курил и думал.

История с Привольском ему жутко не нравилась. А главное, до Привольска все шло как по маслу – и на тебе! Но больше всего его смущало и раздражало ощущение нелепицы и абсурда, которое незримо витало над каждым новым фактом о Привольске. Поражения Зонц переносил стоически, но непонимание выбивало его из седла. В администрации президента его ценили именно за проницательность. Здесь же он чувствовал себя школьником-недоучкой.

Зонц задавил сигарету в пепельнице, потер усталые глаза и взял пожелтевшие листки со списком привольчан в руки. В сотый раз побежал взглядом по фамилиям: Авдеев, Александрович, Амелин, Аполлонова, Аюшев, Балашова, Балкин, Бердан, Блюменцвейг, Бондарь, Буревич, Вешенцев… Все эти фамилии не говорили ему ровным счетом ничего. И сплошь поэты да писатели… Что они написали? Что вообще сделали? Хоть бы одно имя было знакомым…

А впрочем, бог с ними. Пусть историки в этой каше копаются. Главное – результат. А результат есть. Куперман после недельного раздумья позвонил Максиму, дал добро, и, значит, можно ехать в Привольск и приступать к работе. Да, с Максимом Зонцу определенно повезло. К Куперману ведь на кривой козе не подъедешь. Жаль, что Блюменцвейг, своенравный и замкнутый, оказался тупиковой фигурой. С ним Зонц жестоко прокололся. Но хорошо то, что хорошо кончается.

Зонц набрал номер своего помощника.

– Я вас слушаю, Изя Аркадьевич, – покорно ответил тот. Он знал, что для босса не существует рабочих и нерабочих часов.

– Слушай внимательно, Панкратов. Мне нужен Гусев. Который занимался Новомысском. Просто до зарезу. Выкопай его из-под земли, достань с Марса, с того света, мне все равно. Понял?

– Понял, – хмуро ответил Панкратов, представив себя почему-то летящим на Марс с лопатой, чтобы выкопать Гусева.

– Есть что новое? – вклинился в его фантазии голос Зонца.

– По Привольску? Ну в общем, да.

– А хули ты молчишь? – разозлился Зонц.

– Так я только собирался позвонить, а вы сами позвонили, – обиженным голосом возразил Панкратов.

– Короче, Борменталь, – отрезал Зонц.

– В общем, я по своим каналам пробил. Там действительно имеется склад химических отходов. Там когда-то был химзавод. К сожалению, архивов никаких не осталось…

– Это «к счастью» называется, а не «к сожалению». А почва?

– Почва более или менее в норме. Но, конечно, если они взорвут склад, мало не покажется.

– А у них есть чем?

– Вот это вам никто наверняка не скажет. Тут сперва надо попасть на территорию.

Зонц задумчиво потеребил нижнюю губу.

– Ладно… сейчас это уже не актуально… А может, и актуально. Они там и вправду чокнутые какие-то… а?

Панкратов на том конце трубки молчал.

– Ты заснул там, что ли? – раздраженно спросил Зонц.

– Нет, Изя Аркадьевич.

– Так реагируй. Найдешь Гусева, скажешь ему, чтоб он со мной срочно связался. Мы поедем в понедельник.

– И я?

– Я же сказал «мы», значит, «мы». Будем надеяться, что у них там еще не все мозги от химотходов разложились.

Панкратов, не зная, как реагировать, искусственно хохотнул.

– Отбой, – сухо сказал Зонц и отключил трубку.

Он встал, подошел к столу и с тоской посмотрел на гору распечатанных документов. Столько же, если не больше, еще было в нераспечатанном виде в компьютере. Как назло, в этом месяце была уйма всяких культурных мероприятий, и ему нужно было все их изучить и разобраться, какие из них достойны президентского посещения, а какие нет. Плюс всякие юбилеи, награждения, встречи… Коллега Зонца по нелегкому культурному труду Гордеев вторую неделю плескался вместе с семьей в волнах Тихого океана, и вся работа свалилась на плечи Зонца и его команды, или, как их в шутку называли в кремлевских кулуарах, «зонцеркоманды» или «зонцевской группировки».

«Ладно, – подумал Зонц, – будем решать проблемы по мере их наступления».

И, закурив, включил компьютер.

XIX

То ли ввиду отсутствия всякой реакции со стороны майора Кручинина, то ли ввиду появления других забот, но жалобы от привольчан поступали все реже и реже. Майор же просто перестал их читать, посчитав, что склоки вызваны так называемым эффектом коммунальной квартиры. В конце концов, психологическую совместимость никто не отменял, а когда собираешь такое количество незнакомых людей в одном месте, жди недовольства и нервотрепки. Тем более что подавляющую часть привольчан составляли по-прежнему мужчины, а мужчины без женщин начинают вести себя агрессивно и неадекватно. Не бром же им всем в еду добавлять! Неудивительно, что уже через полгода все немногочисленное женское население Привольска начало получать усиленную порцию мужского внимания. Даже Буревич, на которую в обычной жизни вряд ли кто-либо вообще позарился бы, на новом месте жительства стала пользоваться бешеной популярностью. Все это очень радовало малочисленное женское население Привольска, но очень огорчало майора Кручинина, ибо он помнил еще по своей службе в морфлоте, что «баба на корабле – жди беды». Меньше всего майору хотелось заполучить конфликты еще и на сексуальной почве. Он даже стал подумывать, не привезти ли ему для разнообразия эмоциональной и физиологической жизни привольчан каких-нибудь зэчек. Но начальство замахало руками. Там уже и сами были не рады, что заварили всю эту кашу с Привольском: не хватало еще головной боли с бабами-заключенными, они, чай, тоже не лыком шиты – не дай бог, побеги начнутся, дети появятся. Бардак, короче. Более того, майору прямым текстом сказали, что вообще никого в Привольск больше посылать не будут. А что касается химкомбината, то оставшихся химиков очень скоро переведут на другой секретный объект, потому что началась гонка вооружений с США и нужно заниматься не утилизацией отходов, а созданием химического оружия против потенциальных врагов в потенциальной третьей мировой войне. Так что судьба Привольска вообще под большим вопросом. И завозом баб никто заниматься не будет. Кручинин вздохнул, но на рожон лезть не стал. Впрочем, надо заметить, что конфликты из-за женщин если и случались, то скорее курьезные. Например, новосибирский поэт Еремеев и краснодарский писатель Костюшко не поделили диссидентку без определенных занятий Балашову и устроили что-то вроде дуэли. Кстати, Балашова понятия не имела, что ее собираются делить, потому что ни к первому, ни ко второму ухажеру не испытывала никакой душевной симпатии. Так или иначе, но Костюшко незадолго до наметившейся дуэли успел крепко «залить за воротник» и потому шел на встречу с соперником навеселе. Ничего удивительного, что, увидев в темноте журналиста Зуева, он с пьяных глаз принял того за поэта Еремеева и, как говорится, не отходя от кассы набил бедолаге морду. Когда понял, что ошибся, долго извинялся перед невинной жертвой, умоляя его простить. При этом он угрожал, что в случае непрощения он повторно изобьет Зуева. Перепуганный Зуев извинения, конечно, тут же принял. И оба продолжили свой путь в разных направлениях. Костюшко дошел до цели без эксцессов, а вот Зуев на свою беду встретил направлявшегося к месту дуэли поэта Еремеева, который, как и его противник, был не совсем трезв. Черт дернул Зуева рассказать Еремееву, что он только что подрался с Костюшко. Еремеев спьяну решил, что Зуев тоже претендует на Балашову, и отметелил Зуева. Самое интересное, что, встретившись получасом позже, Еремеев и Костюшко неожиданно решили не драться из-за «какой-то бабы», а просто еще немного «накатить». Таким образом, результатом их несостоявшейся дуэли стал дважды избитый, но ни в чем не повинный Зуев. Всю эту историю еще довольно долго пересказывали в лицах жители Привольска, прибавляя к ней, как водится, все новые и новые фантастические подробности. Майор тоже неоднократно слышал ее, но с каждой новой интерпретацией уже и сам не знал, где правда, а где выдумка. Его гораздо больше радовало, что никого не убили, а Костюшко и Еремеев помирились. Однако радость его была недолгой. Нет, к женщинам это уже не имело никакого отношения, просто к концу 81-го года он стал замечать какие-то странности в поведении привольчан.

Во-первых, налицо было падение творческой активности. Если раньше «громадье планов» носилось в воздухе, то теперь всё как-то успокоилось, улеглось, перешло в режим вялотекущей рутины. А во-вторых… было что-то, что майор и сам толком не мог объяснить. То ли какое-то напряжение, разлитое в атмосфере, то ли какая-то недосказанность. В какой-то момент он даже решил списать это на собственное переутомившееся воображение – шутка ли, без отпуска торчать в одном и том же месте. Может, просто мерещится всякая чепуха. Но в январе 1982-го, пару недель спустя после Нового года, произошло странное событие, которое заставило Кручинина отбросить мысли о переутомлении.

В конце января к нему в кабинет пришел Ледяхин. Приходил он и до этого, и даже довольно часто. Он явно взял на себя функцию защитника прав привольчан – то есть выражал некое «общее народное мнение». Чаще всего это были какие-то претензии. Майора все это не сильно беспокоило, тем более что, как правило, все просьбы Ледяхина он игнорировал, однако ему нравилось, что есть возможность быть в курсе настроений привольчан таким вот прямым и недвусмысленным образом – стукачества он не переваривал. Но на сей раз дело оказалось серьезнее, чем он предполагал, хотя правозащитник довольно долго ходил вокруг да около, явно подготавливая майора к чему-то серьезному.

– Я, собственно, пришел поблагодарить вас за то, что вы позволяете мне время от времени доносить до вас умонастроения местного населения, – начал издалека Ледяхин и тут же поправился: – Доносить в смысле приносить, а не в смысле доносить в смысле стучать.

– Я понял, – кивнул Кручинин. – И рад, что вы рады.

– Я также признателен за то, что привольчане больше не работают на химзаводе.

– Закрытие комбината – не моя инициатива. Так что не за что.

– Правда, вот лечебницу закрыли.

– Лечебница была психиатрической и изначально планировалась для усмирения наиболее буйных. У нас там и работали-то два врача да два санитара. Но процесс адаптации, кажется, уже давно прошел, нет?

– Конечно, – кивнул Ледяхин и замолчал.

– А врача из соседнего города, к которому вас возят на осмотр, насколько я понимаю, пока хватает.

– Безусловно.

Ледяхин явно не знал, как приступить к следующему этапу беседы. Майор не знал, как ему помочь. Наконец тот откашлялся и выдавил следующее:

– Понимаете, на этот раз у меня есть просьба, которую иначе как деликатной не назовешь.

– К сожалению, мне запретили привозить сюда женщин, – перебил его Кручинин.

– О нет, дело совсем не в этом. Это, может, даже и хорошо. Ну, в смысле, не очень, конечно, хорошо, но, в общем, дело не в этом.

– Давайте покороче, Ледяхин, – устало сказал майор. – Мне еще отчет писать.

– Да-да. Конечно. В общем, суть в том, что мы считаем, что надо слегка ужесточить условия содержания.

– Не понял? – переспросил майор, решив, что ослышался.

– Ну что тут непонятного? Мы кто? Мы – диссиденты. То есть в той или иной степени враги государства, так сказать, не оправдавшая доверия партии интеллигенция. Вы же сами так говорили.

– Да, – насторожился майор, который сам хоть и любил заходить издалека, но очень не любил, когда сложные логические конструкции предлагались в его адрес. Этот страх у него был еще со школы, где главный заводила и буян в классе по фамилии Хомяков, прежде чем сделать что-то больное и неприятное, задавал жертве какой-нибудь каверзный вопрос типа: «Ты ведь любишь мороженое?» – «Ну да», – отвечала жертва. «А что такое мороженое?» – спрашивал Хомяков. «Ну, это типа сладкого льда… то есть молока», – путалась жертва, понимая, что загоняет себя в угол. «Типа холодного сладкого молока?» – переспрашивал Хомяков. «Да», – завороженно шептала жертва. После чего мучитель кричал: «Ну, раз тебе нравится, получай!» – жертву хватали двое помощников, расстегивали той штаны, а Хомяков лил прямо в трусы холодное молоко и высыпал туда же громадную порцию сахара. Потом все со смехом разбегались. Причем ответить «правильно» на вопрос гнусного Хомякова не представлялось никакой возможности – у него всегда про запас был «сюрприз». Вот и сейчас майор внутренне съежился, чувствуя, что Ледяхин своими наводящими вопросами гнет в какую-то нехорошую сторону, но в какую именно – непонятно.

– Я это к тому говорю, что мы же здесь не на курорте, правильно?

– Говорите короче, – раздраженно сказал майор.

– В общем, мы считаем, что надо ужесточить условия содержания. Вот список наших просьб.

Ледяхин достал сложенный вдвое листок и положил его майору на стол.

– Заметьте, не требований, – добавил он.

– Еще не хватало, чтобы вы мне требования предъявляли, – хмыкнул Кручинин. – А кто это «мы»?

– Мы – это привольчане, – гордо ответил Ледяхин.

– У вас там что, тайные собрания происходят?

– Ну зачем? Нас здесь не так много. Можно каждого индивидуально опросить. Но… если вам любопытно, то это не секрет… Инициатива шла от Купермана.

– Вот как? – переспросил майор, который давно заметил, что именно Куперман почему-то все время оказывается в центре всеобщего внимания.

– Впрочем, – поспешно добавил Ледяхин, – если вы его изолируете, на его место придет другой.

– Придет, придет, – отмахнулся майор. – Ладно, я ознакомлюсь с вашим списком. Это ведь не срочно?

– Нет, – выдавил Ледяхин.

– Хотя, если там речь действительно идет о каком-то ужесточении, я не понимаю, с чего вдруг такой мазохизм.

– Ну, это вы грубовато выразились.

– Хорошо. С чего вдруг такая сознательность?

Ледяхин набрал воздуха для ответа, но затем развел руками и выпустил воздух вхолостую.

– Понятно, идите, – мотнул головой Кручинин.

Едва Ледяхин покинул кабинет, майор развернул листок. Надо сказать, что поначалу он решил, что все это либо неудачная шутка, либо продукт воспаленного мозга Ледяхина, либо и то и то одновременно, но чем старательнее он пытался вникнуть в смысл написанного, тем с большим ужасом понимал, что и шуткой здесь не пахло, и сумасшествие было ни при чем. Ибо с ума, как известно, сходят поодиночке. А Ледяхин был явно не один.

В письме был текст, состоящий из десяти пунктов, и какие-то рисунки. На рисунках майор решил пока не заострять внимание, а вот текст прочитал. И этот текст поверг его в растерянный ужас.

Уважаемое руководство!

Мы, жители ЗАТО Привольск-218 в количестве 134 человек, просим (предлагаем) нижеследующее:

1) Усилить охрану нашего города. В связи с чем предлагаем установить наблюдательные посты (вышки) по периметру всей территории города. Вышки могут быть оборудованы соответствующими прожекторами и укомплектованы вооруженным персоналом в количестве одной человеко-единицы на вышку.

2) Во избежание осуществления побега увеличить количество колючей проволоки на бетонном ограждении Привольска-218. Также просим провести по ней электрическое напряжение. Допустим, в 220 вольт.

3) В связи с упразднением института принудительного психиатрического лечения (видимо, государству это оказалось накладным) ввести наказание за различные правонарушения в виде помещения в холодный карцер с питанием в виде воды и хлеба (макс. срок – 10 дней). План карцера (автор – заслуженный художник республики КОМИ АССР Владимир Раж) прилагается.

4) Отменить доставку в Привольск-218 дефицитных товаров.

5) Ввести ежедневную обязательную побудку, отбой, а также утреннее и вечернее построения. Предполагаемое время подъема – 7 утра. Предполагаемое время отбоя – 10 вечера. Предполагаемый предмет побудки – рельса. Рисунок рельсы (автор – заслуженный художник республики КОМИ АССР Владимир Раж) прилагается. На утренней и вечерней проверках выбранные бригадиры должны докладывать соответствующему руководству о присутствии всех подотчетных привольчан. В случае отсутствия кого-либо ввиду болезни сообщать незамедлительно. В случае несоблюдения правил построения (опоздание, отсутствие без уважительной причины) наказывать помещением в карцер сроком на 10 суток (см. пункт 3). Утреннее и вечернее построения должны сопровождаться обязательным исполнением гимна СССР, а также гимна Привольска-218. Текст гимна (автор музыки и слов К. Клюев) прилагается.

6) Ввести обыск квартир и досмотр личных вещей привольчан (шмон) на предмет конфискации запрещенных в СССР или на территории Привольска-218 предметов. Обыск может проводиться произвольно и без соответствующего ордера. 7) С целью искоренения неравенства в Привольске-218 предлагаем отделить мужчин от женщин и поселить в разных местах. Территорию можно также разграничить бетонным забором с колючей проволокой и наблюдательной вышкой. 8) Предлагаем ввести на территории Привольска-218 обязательную униформу: мужчины – серые рубашки и штаны, женщины – серые рубашки и длинные юбки. Рисунок униформы (автор – заслуженный художник республики КОМИ АССР Владимир Раж) прилагается. 9) В целях предотвращения возможных побегов предлагаем считать любые компании свыше трех человек подозрительными, социально опасными и подлежащими разгону, при необходимости – с применением силы. В случае сопротивления подвергать нарушителей наказанию (см. пункт 3).

10) Предлагаем переселить привольчан из домов в бараки. План бараков (автор – заслуженный художник республики КОМИ АССР Владимир Раж) прилагается.

Также в связи с ограниченностью пространства Привольска-218, а стало быть, в целях элементарной гигиены предлагаем построить на территории города небольшой крематорий. Сжигание трупов умерших привольчан будет более целесообразным и экономичным. План крематория (автор – заслуженный художник республики КОМИ АССР Владимир Раж) прилагается.

Ниже располагались рисунки: барак, карцер, крематорий, рельса, одетые в робу мужчина и женщина, а также текст гимна Привольска-218.

Кручинин смотрел на все это, не понимая, как он должен к этому относиться. После слов Ледяхина он, конечно, предполагал, что в тексте будут какие-то требования (возможно, даже странные), но то, что он прочитал, заставило его крепко задуматься насчет душевной нормальности Ледяхина, а также всех остальных, кто это письмо составлял. Отпечатанное на машинке, оно своим четким канцелярским шрифтом производило леденящее душу впечатление – словно с листа на майора смотрел хладнокровный безумец. Именно хладнокровный и именно безумец. Комбинация убойная.

Ни о каких бараках, крематории, побудке, карцере и произвольном шмоне речи, конечно, и быть не могло. Государство создало Привольск-218, а не колонию строгого режима. Иначе зачем было самим себе голову морочить? Но Кручинина волновало другое. Откуда взялись эти требования? С чего вдруг такая перемена в настроении и жажда самоистязания? Тем более странно, что озвучить все это решил Ледяхин – ярый борец за права человека. Может быть, в этом был вызов? Мол, давайте, гнобите нас по полной. Но зачем? Разве им плохо живется без карцеров и крематориев? Разве их не радуют дефицитные товары? Да и что за блажь с этими вышками и пулеметчиками? Боятся сами себя? Боятся, что убегут?

Чувствуя, что от вопросов у него начала кружиться голова, Кручинин решительно встал. Закурил, взял в руки пепельницу и подошел к окну. Из окна открывался вид на площадь перед зданием НИИ. У небольшого ветвистого дуба суетились двое мужчин: то ли что строили, то ли что крепили.

– Лейтенант! – зычно крикнул Кручинин через стену.

Через секунду в дверях возник Чуев.

– Товарищ майор! – отрапортовал он. – Лейтенант Чуев по вашему приказанию…

– Отставить «по вашему приказанию». Скажи мне, лейтенант, что вон те два мазурика делают возле дерева.

Чуев даже не стал подходить к окну.

– Известно что, товарищ майор. Рельсу вешают.

– Какую еще в жопу…

Кручинин задавил сигарету в пепельнице и закашлялся.

– Блядь! Немедленно отставить «рельсу»! Обоих в карц… Тьфу! В смысле… какие у нас тут есть наказания?

– Никаких, товарищ майор. Психбольницу закрыли же. Разве что на зону отправить можем.

Кручинин застонал.

– Короче, немедленно прекратить самоуправство!

– Есть прекратить самоуправство, – рявкнул лейтенант и выбежал вон.

«Маразм, – подумал майор. – Может, и правда карцер ввести?»