Текст книги "История с географией (сборник)"

Печень

 
Когда во французской столице
К власти пришел Саркози,
В унылой московской больнице
Делали мне УЗИ.
В загадочном аппарате
Что-то квакало тихо,
Была в белоснежном халате
Молодая врачиха.
Она мое бедное тело
Терзала какой-то штукой,
Лицо ее все мрачнело
И искажалось мукой.
Горбились девичьи плечи,
Сбирались у глаз морщины:
«Говно у вас, а не печень.
Допрыгались вы, мужчина».
Волной подкатились слезы
К подслеповатым глазам:
«Поздно, мужчина, поздно,
Поздно вам пить нарзан».
Есть ли на свете что-то,
Что может отсрочить конец?
Эссенциале форте,
Аллохол, гепамерц?
«Нет, мы таких не лечим, —
Сказала она сквозь слезы, —
Была бы больна ваша печень
Жировым гепатозом…
 
 
А тут, глянешь на мониторе,
Сразу по коже мороз,
Горе, какое горе!
У вас, мужчина, цирроз».
 
 
В кабинете вдруг стало тихо,
Словно что-то оборвалось,
А ты лучше спроси, врачиха,
Отчего у меня цирроз?
 
 
Откуда боли и опухоль,
Печень ведь не из стали,
По ней жернова эпохи,
Как танки, проскрежетали.
 
 
Вот лежу посреди весны
Ультразвуком просвечен,
История страны
Угробила мою печень.
 
 
Как говорят в народе,
Не все доживут до лета,
Трещина мира проходит
Через печень поэта.
 
 
Легкие и желудок
Поглощают еду и воздух,
А если кто очень умный,
Тот все понимает мозгом.
А если кто очень добрый,
Тот все пропускает сквозь сердце,
Оно птицей стучится в ребра,
Ищет, как в клетке, дверцу.
У каждого свои судьбы,
Своя выпадает карта,
Умный – умрет от инсульта,
Добрый – умрет от инфаркта.
А кто не добр, не умен,
Рифмует розы-морозы,
Тот, пожелтев, как лимон,
В муках помрет от цирроза.
Есть в организмах разных
Свои вертикали власти,
Мозг отдает приказы,
Он здесь, типа, начальство.
Ниже, подобно плаксивой,
Бесхребетной интеллигенции,
Мечется, рефлексирует,
Руки ломает сердце.
Но все, что они начудят,
Молча, с утра до вечера,
Словно пролетариат,
Знай разгребает печень.
Мозг все думает что-то,
В сердце горит любовь.
А печень на грязных работах,
Она очищает кровь.
Но стоит сменить точку зрения
На распределенье ролей,
То ясно всем без сомнения,
Что мозг конкретно еврей.
Прикидывает, экономит,
Вылитый Рабинович,
Алгеброю гармонию
Все проверяет, сволочь.
А сердце – оно капризное,
Вспыхнет, подобно газу,
Чем являет все признаки
Уроженца Кавказа.
То замирает мрачно,
То, как тротил, взорвется,
Сердце – оно горячее,
Как характер у горца.
А печень – трудяга кроткая,
Она держит ответ за базар,
Она от ножа и водки
Принимает первый удар.
Печень – она все терпит,
Она живет не по лжи,
Она не боится смерти,
Совсем как русский мужик.
Она никому не перечит,
Ей год за три идет,
Она встает бедам навстречу,
И в результате вот.
Как все русские люди,
Солдаты фронта и тыла,
Печень не позабудет.
Все, что с народом было.
Докторша, я люблю тебя,
Хоть ты мне годишься в дочки,
Читай на экране компьютера
Родной истории строчки.
Вот мертвых клеток слой
Пролег дорожкой багровою,
Его оставил Застой
Портвейнами двухрублевыми.
А вот жировая прослойка —
Жизни прямая опасность.
Спасибо тебе, Перестройка,
Ускоренье и Гласность.
Скрылись давно в тени
Горбачев, Лигачев ли,
Но до сих пор они
Сидят у меня в печенках.
Где тот народный гнев?
Демонстрации, митинги?
Остался в тканях БФ
Да стеклоочистители.
А с победой конечной
Демократии и свободы
Сколько пришлось тебе, печень,
Обезвредить паленых водок?
Черный вторник, дефолт,
Замиренье Чечни,
Все предъявили свой счет
Моей несчастной печени.
 
 
Скоро двуглавый кречет
Сорвется камнем с небес,
Изнуренную печень
Он до конца доест.
 
 
Ну что же, никто не вечен,
Каждого ждет могила.
Так спи же спокойно, печень,
Ты долгу не изменила.
 
 
Светлая память печени,
Гулливеру среди лилипутов,
Самому человечному
Из внутренних субпродуктов.
 

Космос как воспоминание

 
Книжечки беленькие, книжечки красненькие
В детстве стояли на полочке,
«Библиотека современной фантастики»…
Все угробили, сволочи.
Думал ночами бессонными,
Как буду сквозь волны эфира
Вести звездолет фотонный,
Облетая черные дыры.
Вырасту, думал, буду Мвен Масс
Или Дар Ветер.
Вырос. Вокруг одни пидарасы
Да эти…
Вырасту, ждал, отобью Низу Крит
У Эрга Ноoра.
Вырос. Вокруг наркомания, СПИД,
Да эти, которые…
Выучусь, в детстве мечтал, на прогрессора,
Служить буду доном Руматой.
Вырос. Вокруг сплошь бычье в «мерседесах»,
И все ругаются матом.
В Руматы меня не брали,
Иди, говорят, не треба.
В результате вовсю в Арканаре
Жирует орел наш дон Рэба.
В книжках один был мерзавец – Пур Хисс
(Еще бы – с такой-то фамилией).
А теперь оказалось – Пур Хиссов, как крыс,
И всех они зачморили.
 
 
Навеки улыбка сползла с лица,
Я стал обладателем бледного вида.
Вместо эры Великого Кольца
Настал нескончаемый День Трифидов.
 
 
Вот тебе и Роберт Шекли,
Вот тебе и Гарри Гаррисон,
В мире, где правят шекели,
Пойду утоплюсь в Солярисе.
 
 
Оказался чужой я на этом пиру
Пришельцев пиковой масти.
Тщетно шарит рука по бедру,
Ищет мой верный бластер.
 
 
Гляну сквозь стеклопакет
И, как всегда, офигею —
Вместо звезд и планет
Горит реклама «ИКЕИ».
 
 
Грустно сижу на жопе
На их табуретке фанерной.
Нынче не время утопий
О покорении Вселенной.
 
 
Я все понимаю: Сталин,
Репрессии, пятилетки…
Но зачем мы космос сменяли
На фанерные табуретки?
 

Смерть бригадира
^{(Из цикла «Смерти героев»)}

 
На дальнем московском объекте,
Где краны, забор да сортир,
Средь бела дня, верьте – не верьте,
Однажды пропал бригадир.
 
 
Случиться такому ведь надо —
Он был полон сил и здоров.
Угрюмо молчала бригада,
Мелькали фуражки ментов.
 
 
Вполголоса шли разговоры.
С утра еще был он живой.
Растерянный доктор со «скорой»
Седою качал головой.
 
 
Фундамент огромного зданья,
Железные бабки копров.
Сбирал лейтенант показанья,
На стройке искал фраеров.
 
 
Володька, с КамАЗа водитель,
Сказал: «Здесь концов не найдешь…»
И масляной ветошью вытер
Блестящий бульдозера нож.
 
 
Слезами глаза мои пухнут.
Он был как отец нам и брат,
Ходил в лакированных туфлях,
Под мышкой носил дипломат.
Отправил однажды бульдозер
Халтурить, подделав наряд,
Налил всей бригаде по дозе,
А деньги сложил в дипломат.
И вот получил он награду,
Не знаю, как вышло уж так —
Зачем не делился с бригадой?
Почто обижал работяг?
Солдаты для следственной группы
Лопатили тонны земли,
Искали останки от трупа,
Да так ничего не нашли.
Нашли они следственной группе,
Где сваи из грунта торчат,
Один лакированный туфель
Да черный портфель-дипломат.
А Леха, Володькин брательник,
Прошедший Сургут, Самотлор,
Он ватник накинул на тельник,
Сказал, закурив «Беломор»:
«Начальник, молчи об народе.
Тебе ль за народ говорить.
Народ, как в семнадцатом годе,
Сумеет себя защитить!»
…На дальнем московском объекте,
Где ямы, бетон да тоска,
В память безвременной смерти
Заделана в цоколь доска.
 

К предстоящему 9-го мая параду на Красной площади с участием военной техники

 
Вести пришли хорошие,
Что 9-го мая
Проедет по Красной площади
Техника боевая.
 
 
Помню, малая детка,
Вставал я на ранней заре
И шел с папой смотреть на технику
В мае и ноябре.
 
 
Ехали трубы длинные,
Отец объяснял – ракеты.
Десантники были в малиновых,
А еще не в синих беретах.
 
 
Динозавры из стали,
Помню, под марши бравурные
Как они скрежетали
У метро «Парк культуры».
 
 
Здравствуй, броня горячая,
Сладкий запах солярки!
Каждый нормальный мальчик
Должен смотреть на танки.
 
 
Чтобы сквозь серость буден
Он в сердце своем пронес
Фаллосы их орудий,
Тестикулы их колес.
Мы на броню присядем,
Мы отхлебнем из фляги,
Эх, прокати нас, дядя,
До Берлина и Праги.
Я вдыхал этот запах,
Я любовался ими,
Я ходил туда с папой,
Я ходил туда с сыном.
Но дальше каким-то сукам
Стало зачем-то надо,
Чтобы ходил я с внуком
Только на гей-парады.
Плакали люди русские,
Когда по воле Лужкова
Начались на Васильевском спуске
Вместо парадов шоу.
Козлами по сцене запрыгали
Геи и лесбиянки.
Но чем глазеть на пидоров,
Лучше смотреть на танки.
Чем куковать у параши,
Лучше быть офицером,
Лучше шагать под марши,
Чем плясать под фанеру.
И вот снова машины быстрые
В нерушимом порядке
Пойдут, высекая искры,
По гранитной брусчатке.
Пойдут могучие «Грады»,
«Смерчи» и «Тополя».
От грохота наших парадов
Содрогнется земля.
 
 
Иверские ворота
Раскроются, словно двери,
И выедет мотопехота
К людям на БТРе.
 
 
Люди мотопехоте
Поднесут хлеб-соль с полотенцем,
И настанет в России оттепель
На радость интеллигенции.
 
 
P.S.
И выбьют пусть на базальте,
Накрывшим мои останки:
«Русский стихослагатель,
Пел про русские танки».
 

Поэма трубы

Памяти Владимира Подкопаева, которого некому помнить

 
Бог не фраер, Бог не шлимазл,
В руках его пряник и плеть.
Кому пожелает, он дарит газ,
Кому пожелает – нефть.
 
 
Не зря на Россию углеводороды
Он просыпал из щедрой горсти,
А чтобы могли мы другие народы
Ими, как плетью, пасти.
 
 
Паситесь, добрые народы,
У вас хай-тек, Нью Эйдж и ВИЧ.
У нас лишь углеводороды,
Но мы лохов умеем стричь.
 
 
Гордитесь правами своих пидарасов,
Своей конституцией куцей,
А нам Бог послал море нефти и газа,
И по фигу нам конституции.
 
 
Но мы не дадим вам забыть Божий страх,
Уж вы поверьте,
Покуда держим в крепких руках
Вентиль.
 
 
Хватит кормить вас икрой,
Хватит поить водкой,
Время железной трубой
Всех вас схватить за глотку.
Вот так, на манер неизбежной судьбы,
Мы Запад гнилой покорим.
Но встал на пути нашей грозной трубы
Дурак младший брат – славянин.
Мечтают отнять наш природный ресурс
Те, в чьих его нет краях —
Высокорослый больной белорус,
Хохол и кичливый лях.
Но я бы хотел ответить
Всем этим жадным заразам:
«Подавитесь нашей нефтью,
Раздуетесь нашим газом».
Не так жалко нефти и газа,
Как по-человечески больно мне,
Думал я – сестра синеглазая,
Оказалась – фря пергидрольная.
В Новый год смотреть я не мог без слез:
Президент наш под камеры вышел,
В пиджачке стоял да под елкой мерз,
Ждал, когда вы что-то подпишите.
Знаешь, что бывает, красавица,
Коль хвостом вертеть да на стороне?
Скоро наш спецназ побратается
С бундесвером братским на Немане.
Избирайте Луку Мудищева,
Жарьте несъедобные драники,
Но не вздумайте вы отвинчивать
На трубе нашей краники.
Двести с лишним лет не зря через вас
Проходила черта кошерная.
Вы у нас за копеешный «Белтрансгаз»
Запросили цены безмерные.
Мы трубопроводов систему
Под балтийскими спрячем волнами.
Мало нам евреев с чеченами,
Так еще и вы нам на голову.
Там по самому дну
Мы проложим трубу,
А вы глотайте слюну
Да кусайте губу.
И нечего вам разевать свой рот
На наш углеводород.
У вас и самих до фига болот —
Бурите, глядишь, повезет.
Любишь газ голубой?
А не хочешь в полярный ад,
Где киргизский конвой
Да полосатый бушлат?
Не получить врагу
Нефть приобских низин,
Где зимой я тонул в снегу,
А летом тонул в грязи.
Где долгой ночью полярной
Ждал, что сыграю в ящик,
Вдыхая запах солярки
И слушая дизель стучащий.
Если движок заглушишь,
Утром не заведешь.
Если стакан не осушишь,
До завтра не доживешь.
Если одеколона
Сейчас пареньку не нальют,
Будет пища воронам —
Его разобьет инсульт.
Сижу и точу топор
Каким-то ржавым напильником
И слушаю грустный хор
Измученных собутыльников.
Лыжи у печки стоят
И инструментик шанцевый,
Мутный блуждает взгляд,
А рядом на койке панцирной
Лежит Володя Подкопаев
И издает чудные звуки,
А это он ведь умирает,
Попив паленой тормозухи.
Вот так, то горячка белая,
То отморозишь уши,
Да освоение Севера —
Это вам не лобио кушать.
А летом наступает зной,
Гнус превращает всех в японцев,
И день и ночь над головой
Висит безжалостное солнце.
В болоте тонет вездеход,
Портянки постоянно мокры,
В теодолите все плывет,
Орут на заключенных ВОХРы.
Так наполнялись закрома,
Рос золотой запас России,
Вместо балков росли дома —
Не зря мы эту грязь месили.
Трубопровод через чащи и кустики
Тянется, миля за милей,
А по бокам-то все косточки русские.
Сколько их – знаешь ли, Миллер?
И эта нефть никогда
Не была бы добыта,
Кабы не героизм труда
И не героизм быта.
Не зря облазал я ползком
Тюменский Север бесконечный,
Закусывая сахарком
Лосьон зеленый «Огуречный».
Не зря я грелся у огня,
Гнул лом об ледяные недра,
И «Катерпиллер» на меня
Валил реликтовые кедры.
От юности моей был прок,
От тех годов восьмидесятых,
А что Америке дал Бог?
Машинку доллары печатать?
Страна живет и богатеет
На радость мне, ему, тебе,
А также нескольким евреям
И офицерам ФСБ.
Сияют в Москве кабаки,
За тучи цепляются здания,
А я ухожу от тоски
В безбрежные воспоминания.
Пришла одинокая старость,
И скелет, обтянутый кожей.
Как нам труба досталась,
Хочу рассказать молодежи.
Обнищавший, больной,
Выпью стакан портвейна,
И снова передо мной
Встанет страна Тюмения.
В сугробах по грудь Надым
Сопки маячат Харпские,
Столбом поднимается дым,
Горит гараж в Нижневартовске.
Как я тебя люблю,
Север Тюменской области,
Где сгубил во хмелю.
Я свою буйну молодость.
Про нефтяное Приобье
Вижу страшные сны я,
Где я отдал здоровье
За богатство России.
Вот подходит к финалу,
Видно, моя борьба.
Жизнь меня доканала,
Дело мое – труба.
 
 
Сплю я кошмарным сном,
Зубы скрипят от боли.
Мне Роснефть и Газпром
Дали б премию, что ли?
 

Плач по поводу неприглашения меня, Вс. емелина, на Третий международный фестиваль «Биеннале поэтов» в Москве

 
Идешь утром за пивом,
Глаза вскинешь и – «Wow!»
До чего же красива
Ты, родная Москва!
 
 
Дожила до расцвета,
Взмыла до облаков.
Москва – город поэтов,
Ею правит Лужков.
 
 
Ночью в спальных районах
Окна ярко горят,
Над дисплеем склоненных
Вижу тыщи ребят.
 
 
Бьется жаркое сердце,
Мышка пляшет в руке,
И рождаются тексты
На родном языке.
 
 
Утро серого цвета,
Как тужурка мента.
Москва – город поэтов,
В ней царит красота.
 
 
Алкоголик сопьется,
Вор на деле сгорит,
Шизофреник рехнется,
Красота же – царит.
 
 
Ее славят народы,
Соловьи и цветы.
Как мне тяжко, уроду,
Жить среди красоты.
 
 
Меж резных минаретов,
Небоскребов под Гжель
Рыщут стаи поэтов,
Огибая бомжей.
 
 
Только б им не попасться.
Может, Бог не продаст.
Москва – город контрастов,
Я в ней тоже контраст.
 
 
В Берендеевом царстве,
В стране сказочной Оз
Член отверженной касты
Неприкаян, как пес.
 
 
Вот крадусь я, отпетый
Гомофоб и фашист,
Через город поэтов
Город нац-секс-меньшинств.
 
 
Город мой грановитый,
Переулки, мосты.
Меня грабят бандиты,
Забирают менты.
Что за сны тебе снятся,
Город мой дорогой?
Ой как больно по яйцам,
Ох как больно ногой.
 
 
А в Москве биеннале,
Пир на весь белый свет.
Там и мне наливали,
Значит, тоже – поэт.
 
 
Значит, Бог шельму метит,
Не отмыть этот след.
И зовут меня – Цветик,
От меня всем привет.
 

Открытое письмо мэру Москвы Ю.М. Лужкову по вопросу неприглашения меня, Вс. Емелина, на V международный фестиваль «Биеннале поэтов» в Москве

 
Юрий Михалыч! Я Вам докладываю
Не по службе, а по душе.
Юрий Михалыч! Злодейский заговор
Будет реализован и реализуется уже.
 
 
Юрий Михалыч! Вас, как это сказать…
обманули!
Отберите у них бюджетные средства назад.
Под маской «поэтического биеннале»
В Москве готовится очередной гей-парад.
 
 
Прочтите их книжки, одну или обе —
Куда там целующимся милицанерам!
Я понимаю, что у них мощное лобби,
Но Вы ж не мальчишка, а все-таки мэр нам.
 
 
Будут со сцены нестись матюки
И показывать неэрегированные пенисы,
А вокруг будут рыдать старинные особняки
И руки ломать тополя есенинские.
 
 
Будут курить фимиам фальшивым кумирам,
Будут изрыгать на все святое хулу,
А моя резная, узорчатая лира
Будет без дела пылиться в углу.
Против оргии этой зловещей,
Чтобы они тут все жрали и ржали,
Я как московский налогоплательщик
Категорически возражаю!
 
 
Хотелось бы все же понять процедуру,
А то нам мотивации не ясны,
Почему запретили чудесного Шнура,
А пидарам – деньги из горказны?
 
 
Ну скажите, разве не пидарасы
Народились на безответной России?
Биеннале проводят уж пятый раз,
А меня ни разу не пригласили.
 
 
Вы – защитник духовных ценностей нации,
К Вам обращаюсь я на интернет-страницах,
Нам, поэтам традиционной ориентации,
Уже фактически не к кому обратиться.
 
 
Пока вы созидаете для нас
Новые небоскребы и магистрали,
В поэзии к власти пришли пидарасы,
А она не менее важна, чем выплавка
чугуна и стали.
 
 
Поэзия – то же расщепление атома,
Она создает энергетические поля
высочайшего накала,
Ее нельзя отдавать в руки самозваных
кураторов
И недорезанных совписов из толстых
журналов.
Вот мне, например, невозможно
опубликоваться,
Везде окопались они, эти злые иуды,
Но так как есть мнение, что Ваша фамилия
Кац,
То национальный вопрос поднимать я не
буду.
 
 
Необходимо задействовать все инструменты,
Мы Вас об этом покорнейше просим.
Стоило бы обратиться и к президенту,
Но он слишком занят проблемой-2008.
 
 
Надо принять решительные меры
Против так называемой «Биеннале»,
Конечно – поэзия русская – не полимеры,
Но будет обидно, что мы ее тоже просрали.
 
 
Сегодня, когда в темноте ярко вспыхнула
искра
И надежда в душах, как Феникс,
воскреснула,
Нам наконец назначили русского
премьер-министра,
Человека простого, трудолюбивого
и честного.
 
 
Сейчас, когда весь народ окаменел
в ожидании выборов,
Мне кажется подозрительным этот
поэтический зуд.
Мало нам тут наших местных пидоров,
Так еще со всех сторон навезут.
И пускай это все прозвучало излишне
острo,
Но я понял, Юрий Михалыч, что вы не
в теме.
Я прошу, чтоб к крюку, к штыку
приравняли мое перо,
Потому что нынче такое время.
 
 
Я ведь русский поэт, этим и интересен,
А не какая-нибудь херня.
И если вам надо хороших песен,
Обращайтесь, их есть у меня.
 

Комаринская
^{(Из цикла «Времена года», лето)}

 
Не жужжи, комар проклятый
Над моею головой,
Руки, ноги как из ваты.
За окном июльский зной.
 
 
Не жужжи ты, не кружи ты
Над моею головой,
Пусть глаза мои закрыты,
Я пока еще живой.
 
 
Кровь мою не пей, не надо,
Ядовитая она,
Вся продуктами распада
Спирта едкого полна.
 
 
Вдруг она тебя отравит,
Рухнешь ты, как сбитый «Ан»,
Ляжем рядом мы, две твари,
Как Изольда и Тристан.
 
 
Густ, как борщ, горячий воздух,
Мы в нем сваримся, комар,
Сколько полушарий мозга
Разобьет сейчас удар.
 
 
Воздух булькает, клокочет,
Не надышится им рот,
Сколько лопнет этой ночью
Миокардов и аорт.
Задохнувшись в перегаре,
Заглянув за самый край,
Друг единственный, комарик,
Ты-то хоть не умирай.
Чуя крови вкус соленый,
Ты лети, комарик мой,
Над огромной, раскаленной,
Предынфарктною Москвой.
Долг последний заплати мой,
Я ж кормил тебя собой,
Расскажи моей любимой —
Я женился на другой.
Пусть не ждет меня, Иуду,
И не льет пусть слезных струй.
Передай, что помнить буду,
И покрепче поцелуй.
В ее горнице прохлада,
Скромен девичий альков,
Робко теплится лампада
У бумажных образков.
Как ребенок она дышит,
Разметавшись на шелках,
Чуть гудит ее кондишен,
Четки в сахарных руках.
Ее писк твой не разбудит,
Сядешь тихо ты, как тать,
На ее лебяжьи груди,
Те, что мне не увидать.
И на миг один короткий
Обвенчает твой живот
Мою кровь, что горше водки,
С ее, сладкою, как мед.
 

Бесконечная песня

 
Жми на тормоза
Сразу за Кольцевою.
Ах, эти глаза
Накануне запоя!..
Здесь ржавый бетон
Да замки на воротах.
Рабочий район,
Где нету работы.
Здесь вспученный пол,
И облезлые стены,
И сын не пришел
Из чеченского плена.
Ребят призывают
Здесь только в пехоту,
В рабочем квартале,
Где нету работы.
Про тундру и нары
Спой, друг мой нетрезвый,
Под звон стеклотары
В кустах у подъезда.
Воткнул брату Каин
Здесь нож под ребро,
Здесь ворон хозяин,
Здесь зона зеро.
Я сам в этой зоне
Рожден по залету
В рабочем районе,
Где нету работы.
 
 
Лишь в кителе Сталин
Желтеет на фото —
Хранитель окраин,
Где нету работы.
 
 
Грустит на балконе
Юнец желторотый,
Простерши ладони
К бездушным высотам.
 
 
От этих подростков
Печальных и тощих
Еще содрогнется
Манежная площадь.
 
 
От ихнего скотства
В эфире непозднем
Слюной захлебнется
Корректнейший Познер.
 
 
Мол, кто проворонил?
Да где пулеметы?
Загнать их в районы,
Где нету работы!
 
 
Нас всех здесь схоронят,
Напоят до рвоты
В рабочем районе,
Где нету работы.
Мы все здесь мечтаем,
Морлоки и орки,
Как встретим цветами
Т-тридцатьчетверки.
 
 
Вслед бегству Антанты
«Здорово, ребята!» —
Нам субкоманданте
Кивнет бородатый.
 
 
«Теперь здесь все ваше,
А ну, веселей-ка!
Не бойся, папаша,
Бери трехлинейку!»
 
 
Ревком приказал,
И занять срочно надо
Мосты, и вокзалы,
И винные склады.
 
 
У власти у красной
Надежная крыша,
Она пидорасам
Не сдаст Кибальчиша.
 

Ремейк-песня

И.С. Зубковскому

 
Спальные районы,
Замкнутый простор…
Я смотрю с балкона
На бескрайний двор.
 
 
Вдалеке промзона,
Трубы да бетон,
Пение Кобзона
Изо всех окон.
 
 
Ласковые ливни,
Парни во дворах.
Сколько их погибнет
Там, в чужих горах!..
 
 
Через двор к воротам
Мимо не пройдешь,
Вот они на фото
В модных брюках-клеш.
 
 
Выдался коротким
Век у большинства,
Нас косила водка,
А не вещества.
 
 
Сменятся сезоны,
Кореш отсидит,
Пение Кобзона
Все сопроводит.
Снег ноябрьский выпал,
Вновь запил отец.
Здесь играли в сику,
Трынку и деберц.
Престарелый кесарь
Снова речь сказал.
Вам «Ту»? «Стюардессу»?
У меня «Опал».
Не смеши, родимый,
Я курю «Пегас».
Тогда были зимы
Не то, что сейчас.
Через год по ходу
Снова юбилей.
Так текли те годы,
Как конторский клей.
Пыльные газоны,
Карканье ворон,
Пение Кобзона,
«Спартак»-чемпион.
Скоро в мрачной бездне,
Где бессилен взгляд,
Этот мир исчезнет,
Словно Китеж-град.
Скрылось это царство
В толще темных вод,
Лишь Кобзон остался
И поет, поет…
 

Портвейн «Иверия»
^{(Философская лирика)}

 
Когда великая империя
Клонилась к пышному распаду,
Когда чуть было не похерили
Московскую Олимпиаду,
 
 
Солдаты в Азии примерили
Из цинка первые бушлаты,
Когда подверглись недоверию
Незыблемые постулаты,
 
 
Поток еврейской эмиграции
Стал мельче и заметно жиже,
И академик, совесть нации,
Ментами в Горьком был отпизжен,
 
 
И тень Лаврентий-Палыч Берии
Зашевелилась на Лубянке,
Тогда-то вот портвейн «Иверия»
Был дан трудящимся для пьянки.
 
 
Между раскрученными брендами
Не затерялся тот проект,
И мрачными дохнул легендами
Его загадочный букет.
 
 
Напиток этот по сравнению
С тем, что пришлось нам прежде жрать,
Был следующего поколения,
Как самолет МиГ-25.
В нем не было ни капли сока
И никаких даров природы,
Лишь технологии высокие
Да мудрость гордого народа.
Носились с тем народом гордым
У нас в Советском-то Союзе
Как будто с писаною торбой
(И Ахмадулина все в Грузию,
И с ней фотограф Юрий Рост там,
И сам великий Окуджава,
Где несмолкающие тосты,
Шашлык, боржоми и кинжалы).
И джинсы ихние поддельные
Обтягивали наши жопы,
И вкус «Иверии» портвейна,
Как воплощенье Азиопы.
Бьет прямо в темя тяжким обухом
Нас водка русская, тупая,
Но путника роскошным отдыхом
Портвейн грузинский завлекает.
Вот слизистые оболочки
Всосали порцию напитка,
И снизу вверх по позвоночнику
Змеится колдовская пытка.
Ползет, как божия коровка
По стебельку пурпурной розы,
Туда, где в черепной коробке
Остатки головного мозга.
Вот жидкость теплая химическая
Достигла мозг вышеозначенный.
Согласно Гегелю, количество
Упорно переходит в качество.
И опускаются туманы
На холмы Грузии ночныя,
И наступает кайф, нирвана,
Короче – просто эйфория.
А дальше жуткое похмелие,
Живем-то все же не в дацане,
Не стоит забывать про Гегеля,
Про отрицанье отрицания.
И вот стою – сибирский валенок,
Глазами хлопая спросонья,
На циклопических развалинах
Не мной построенной часовни.
Из-за Осетии с Абхазией
Грузинская фекальна масса
Смягчить не сможет эвтаназией
Мне горечь рокового часа.
Мне седина покрыла бороду.
Прощай, прекрасная грузинка!
Я вспомнил, по какому поводу
Слегка увлажнена простынка.
Прощай, сырок, в кармане плавленый,
Охладевающие чувства,
И организм вконец отравленный,
И творчество, и рукоблудство.
И Вакх безумный, надругавшийся
Над аполлоновым порядком,
И образ мира, оказавшийся
В конечном счете симулякром.