Текст книги "Первые боги"

Мал передал пергамент Сейт-Акху. Тот внимательно прочитал письмо и подозвал писца. Жрец отдал ему послание аль-Азиза, взял у него же другой пергамент и протянул его Малу. Там был написано следующее:

«Светлейший султан аль-Азиз, обратись к Аллаху и спроси у него совета. Пусть он избавит твою голову от глупости и прояснит твой разум. Услышь голос Бога своего и действуй так, как он тебе велит».

На пергаменте не доставало только подписи. Мал посмотрел в сторону писца, и тот немедленно поднес ему письменный прибор. Обмакнув калам в чернила, принц начертал под текстом, заранее составленным Сейт-Акхом, свое имя: «амир аль-Хидр».

– Запечатай, – велел Мал писцу.

Тот исполнил приказание и вручил пергамент арабскому посланнику.

– Передай султану аль-Азизу, что я не питаю к нему ненависти и не желаю зла.

Гонец совершил ритуальный поклон и стремительно удалился.

Сейт-Акх объявил Малу, что пришло время оставить Иуну и предложил ему напоследок прогуляться по тем местам, где прежде жили городские философы и астрономы. Принц согласился и, в сопровождении четырех слуг, несущих на шестах покрывало, защищающее от палящего солнца, они покинули стены дворца.

На шпилях городских зданий уже развевались флаги змеиных богов. На покрытые свежим слоем глины стены домов мастера старательно наносили красные контуры священных изображений, а на стеле, установленной на центральной площади, высекались слова гимнов, прославляющих могущество змей. Рядом закладывали основание для колонны, которую, как пояснил Сейт-Акх, будет венчать камень Бен-Бен, тот самый, что хранился в храме бога Атума, когда-то стоявшего на холме, где Малу пришлось сойтись в поединке с аль-Захидом. Бен-Бен упал с небес перед тем, как боги впервые спустились на холм, что первым поднялся над водами великого Нуна в начале времен. Тогда великий Атум сошел на землю из цветка лотоса, и вместе с ним многие из змеиных богов явили миру свой истинный облик. В память об этом великом событии люди построили первый из девяти величественных храмов змеиных богов. Если бы мусульмане знали об этом, они срыли бы священный холм до основания, а Бен-Бен стерли в порошок. Чтобы уберечь реликвию, ознаменовавшую приход богов на землю, по повелению жрецов, обладающих даром предвидения, еще до того, как Иуну захватили греки, священный камень все это время прятали в Айе в доме Амунет.

– Именно на этом холме когда-то стоял великий Храм Атума змеиного, первый из девяти храмов, что был уничтожен арабами. Именно оттуда, с холма, поднявшегося из Нуна, из цветка лотоса появился Атум, и многие змеиные боги предстали перед людьми в своем истинном обличье. Если бы мусульмане знали о том, как для нас значимо это святое место, они бы срыли его до основания.

– Куда теперь лежит наш путь? – спросил Мал, как только Сейт-Акх закончил свой рассказ, – Быть может, нам пришло время отправиться в Вавилон?

– Мы идем в Нибур, – ответил Сейт-Акх.

– Вавилон всего в десяти днях пути! Зачем напрасно терять время? Этот город – столица, и если мы возьмем его, то владычеству мусульман в Сабии разом придет конец.

– Ты рассуждаешь, как воин, я же исполняю волю богов. Они не хотят, чтобы мы покорили весь Египет и обратили мусульман в нашу веру.

– Что я слышу? Ты призываешь к миру? – Мал недоумевал. – Знай, если мы не захватим Вавилон как можно скорее, аль-Азиз пойдет на Иуну и Айю, и когда он вернется сюда, то не пощадит никого.

– Ты ошибаешься. Аль-Азиз не посмеет напасть на Айю и Иуну.

– Почему ты так уверен в этом?

– Потому что султан всего лишь человек и тоже думает, что теперь наша цель – Вавилон. Он боится нас, и особенно тебя, Змеиный князь. Аль-Азиз не посмеет напасть первым. Но нам не нужны ни смерть мусульман, ни их унижение. Мы не будем разрушать Вавилон. Скоро Нил выйдет из берегов и разольется по всей Сабии. Все города, что подобно Вавилону стоят в низине, будут затоплены.

– Боги известили тебя об этом?

– Об этом знают все, кто видел птицу Бенну, прилетевшую с небес на первозданный холм, потому как в священных книгах сказано: «В тот год, когда Бенну снизойдет на землю, вода Нуна поднимется и разольется по всей стране между двумя пустынными утесами, как было в начале начал». Страна, о которой идет речь, Египет. Скоро он окажется во власти воды.

– Стало быть, грядет великое наводнение, – сделал вывод Мал. – Но даже если и так, мне непонятно, почему змеиные боги не торопятся выкорчевать корень чуждой веры, дабы ствол ее больше никогда не пускал ветви и не разбрасывал семена.

– Змеиные боги знают, что не следует искоренять чужую веру. Если в Египте воцарится единоверие, разум людей, живущих в нем, утратит силу. Чтобы народ любой страны жил и развивался, ему нужна еще одна вера, которая бы соперничала с изначальной. Если все будут служить одним и тем же богам, государство придет в упадок. К власти рано или поздно придет тиран, который установит единообразие жизни, и обезличит своих подданных. Так уж повелось в Египте: чужеземцы приходят сюда и приносят свою веру, а вместе с ней и свои обычаи. Но никто прежде не дерзал уничтожать ту веру, что установилась до них. Так было до тех пор, пока арабы не возомнили, что Аллах превосходит всех остальных богов. Они принялись превозносить себя и отвергать все, что им казалось чуждым. Тогда первые боги вернулись в Египет. Но не для того, чтобы заставить всех поклоняться им. Они хотят спасти тех, кто верит в них и тех, кто их отвергает. Мы не собираемся уничтожать мусульман! Мы хотим показать силу наших богов и вернуть уважение к нашей вере. Мы отправились в священный поход не для того, чтобы покорить и завоевать, а для того, чтобы защитить. Мы возвращаем змеиным богам принадлежащие им дома не ради их победы, а для того, чтобы увеличить силу противостояния, потому как чужая вера вызывает не только страх, но и божественный трепет.

– Но как же пророчество мусульман о пришествии аль-Хидра, о покорении Египта, и о возвращении на его земли веры в древних богов. Разве оно не означает, что мусульманская вера должна быть повержена?

– Не забывай, Змеиный князь, что это пророчество истолковали те, кто считает нас врагами. Они лишены способности видеть наши действия в истинном свете. Мы кажемся им идолопоклонниками, которые общаются со злыми духами и приносят человеческие жертвы. Зато мы видим, как вера мусульман пропитана хитростью и потворству страстям. И ни один человек не рассудит нас по справедливости. Мы хорошо знаем об этом, и потому только богам позволяем повелевать своей судьбой.

– Выходит, что поход голландской армии на Рим – город змеепоклонников, мог нанести только урон христианам, – подумал Мал. – И без того, именно там я уничтожил свою армию, а сам попал в ловушку, расставленную змеиными богами. Но сколько раз бывало, что один народ одерживал вверх над другим, а боги тех, кто потерпел поражение, молчали. Или все дело в том, что победитель не слышит ничего, кроме восхвалений своего имени. Он убежден в том, что слабым богам всего лишь пришлось уступить тем, кто сильнее их. По словам Сейт-Акха выходит, что боги думают иначе. Они понимают, что в противостоянии с достойным соперником их мощь только возрастает так же, как и сила тех, кто им поклоняется. Они видят, что победа может обернуться поражением и потому не стремятся к ней. Кто знает, возможно, что боги поделили между собой Египет. Лучше всего им удалось это сделать в Нибуре. Там идущие к истине разными путями не только уживаются друг с другом, но лучше других познают самих себя, потому как нет лучшего способа самопознания, нежели чем взгляд на свое отражение в глазах чужого.

Глава VII. Монту – воитель сияющих

Дни, когда мысли о пропавшей Маргарите доводили Мала до безумия, давно миновали. Но и сейчас, если бы ему предложили выбирать между смертью Маргариты и смертью Елены, пусть гречанке даже пришлось бы пережить ее десятикратно, он не стал бы сомневаться. Тоска по утраченной возлюбленной превратилась в горстку пепла, но под тонким слоем серой пыли таилось нечто такое, что не позволяло Малу поставить Маргариту в один ряд со всеми остальными женщинами. Боль потери оставила в его душе слишком глубокий отпечаток – змеиная природа так и не смогла вытравить его без остатка. Смерть Елены не огорчила его, но она пробудила в нем воспоминания о Маргарите. Между ними существовала таинственная связь, которая и заставила Мала похитить Елену из дворца Салаха. Могла ли она знать, отправляясь вслед за Малом, что гонится за призрачной надеждой, что конец ее земного пути близок и ее хрупкое тело вскоре обретет последний приют в могиле под стенами Амир-аль-Мадины?

Малу меньше всего хотелось оказаться рядом со смертью, причиной которой послужил он сам. И только пересилив себя, сопровождаемый Лией, Мал отправился к могиле гречанки. По пути амазонка рассказала ему о том, как Сейт-акх распорядился похоронить Елену по христианскому обряду и как нашлись люди, которые сколотили гроб и крест. Лия говорила так, словно бы речь шла о чужом человеке, а не о той, которую она выхаживала несколько недель подряд, лишая себя сна и покоя. Словно бы амазонка так же, как и Мал, была лишена способности чувствовать боль:

– Кто знает, возможно, воспитание женщин-воительниц сделало ее столь бесстрастной по отношению к смерти… Но почему тогда ее соплеменницы так легко теряют самообладание во время сражений? – Мал на мгновение представил Лию с искаженным от гнева лицом, – Что ж, такова ее судьба.

Речи амазонки пробудили в нем желание вернуть Маргариту. До сих пор оно таилось на самой глубине души. Его появления он ждал меньше всего на свете. В Краке он даже не стал расспрашивать о том, как обошлись его люди с прахом оборотня: закопали в землю вместе со всеми остальными трупами или сожгли, а пепел развеяли по ветру: потому что он не хотел ни видеть ее мертвой, ни даже вообразить себе хоть на мгновение, что она умерла, и в тот самый момент навсегда утратить надежду вернуть ее, хотя и понимал, что это невозможно:

– Человек не может возвращать к жизни себе подобных, а всемогущие боги глухи к обращениям людей, возжелавших избегнуть великого таинства смерти.

Но жажда возвращения возлюбленной уже охватила его ум, и Мал сделал последнюю попытку обуздать ее:

– Даже если боги согласятся вернуть ее к жизни, я не знаю, где находится ее тело. Я и без того их данник, и час расплаты еще не пришел. Обитель Христа – вот истинная цель моих скитаний. Я достигну ее и тогда, если Господу будет угодно, воссоединюсь с Маргаритой на небесах.

Стоя у свеженасыпанного могильного холма, Мал не испытывал жалости к умершей, но он осознавал степень своей вины перед ней и утешал себя, вспоминая о словах Елены, брошенных в лицо Салаху еще в Айе:

– Лучше принять смерть, чем вернуться в гарем!

Лия стояла напротив и выжидающе смотрела на Мала. Он наконец выдавил из себя:

– Прости, Елена, за то, что не смог тебя уберечь. Покойся с миром!

Мал перекрестился и зашагал по направлению к пристани.

Там его уже ждал готовый к отплытию корабль. Стоило ему подняться на борт, как Аузахет приказал поднять паруса. Малу бросилось в глаза, что людей на корабле заметно поубавилось: кроме трех десятков матросов, Гора и Сехмена, вслед за жрецом из прежней свиты в полном составе отправились только амазонки. Из трех неизменных спутников Сейт-Акха в белых одеяниях на корабль взошел только один. Жрец, угадав недоумение Мала, пояснил ему, что первый из его братьев по вере остался в Айе вместе с Нофер-Амуном, второй задержался здесь, в Иуну так же, как и все остальные приверженцы веры в первых богов, последовавшие за аль-Хидром, третьему же предстоит обосноваться в Пер-Меджете, где ныне властвуют арабы.

– Как же мы возьмем Пер-Меджет? Или мы идем в Нибур для того, чтобы нанять там воинов? – удивился Мал.

– Ты ошибаешься, Нибур никогда и никому не давал наемников. Нибурские воины не участвуют в походах против других городов, зато они могут охотно отправиться в экспедицию за пределы Египта, а уже там, при случае, встанут под наши знамена. И в этом нам поможет бог Монту – искусный полководец и дипломат так же, как он всегда помогал египетским царям собрать воинов для сражений с захватчиками. Иноверцам могло показаться, что если у Египта нет большой армии, значит, он немощен и слаб, но на самом деле, фараоны всего лишь верно служили богам и во всем полагались на их волю. Когда Египту угрожала война, на его границах собирались пустынные племена и преграждали врагам дорогу, и в этом фараоны видели проявление Монту. Скоро, Змеиный князь, ты своими глазами увидишь, как сначала вместе с нами по доброй воле отправятся нибурцы, а затем, как арабы, что укрываются за стенами Пер-Меджета, будут рады нашему появлению.

Мал понял, что возражать Сейт-Акху бессмысленно, хотя он сам не мог ни на мгновение вообразить арабов радостно встречающих аль-Хидра. Жрец отправился в свою каюту, чтобы предаться дневному сну после ночных молитв, и Мал последовал его примеру. Он решил обосноваться в каюте Елены до тех пор, пока они не приедут в Нибур.

В каюте он застал Лию. На постели, разделенной на две половины, лежали ее и его доспехи вместе с мечом Рамзеса и зеленым плащом. Мал предположил, что это Сейт-Акх позаботился о нем. Только он мог предвидеть его появление в этой каюте и желание остаться в ней. Мал взглянул на Лию. Сейчас, как и всегда, амазонка внушала ему покой, и он был совсем не против, чтобы Лия в этом путешествии была рядом с ним. В ее присутствии воспоминания о Маргарите удивительным образом не терзали его душу. И это было как раз то, в чем он нуждался, чтобы исполнить обещание, данное рыцарю Филиппу. Не говоря ни слова, Мал лег на свою половину и укрылся накидкой. Лия нисколько не была этим смущена. Вместо того, чтобы вернуться к сестрам и оставить Мала в одиночестве, она также молча легла на постель и уснула.

Так они провели несколько дней. Время от времени, Мал снова возвращался к мысли о том, что ему не хватает Маргариты, но теперь он не пытался вытравить ее из своего сознания, понимая, что чувственная часть его души противится исполнению долга, но разум легко пересиливает ее и расставляет все по своим местам. Сейт-Акх, осведомленный о прошлой жизни Мала от богов, сказал ему однажды:

– Я знаю, что тебе не хватает той, которую ты любил, я также знаю, что часть ее души попала в плен к Анубису и томится в обители расколотых душ.

Про обитель расколотых душ Мал впервые услышал от Оцеано. Он предупреждал его, что именно туда направится душа Маргариты, если умертвить оборотня.

– Можно ли вызволить ее оттуда? – спросил Мал.

– Великий Орфей однажды попытался вернуть свою возлюбленную, но дух его оказался слишком слаб. В Царство расколотых душ невозможно войти дважды. Таков закон. И ты отправишься туда, когда будешь обладать достаточной силой. Только тогда ты сможешь найти потерянную часть своей души, которая тоскует ничуть не меньше тебя самого.

Жрец говорил не столько о возвращении Маргариты, сколько о восстановлении целостности его души, но пока Мал не достиг Священной обители, ему не хотелось искать скрытый смысл в словах Сейт-Акха из опасения отвлечься от истинной цели своего путешествия. По этой же причине он почти не разговаривал с Лией, и она также молчала в его присутствии, несмотря на то, что вместе со смертью Елены амазонка лишилась единственной собеседницы. Лара, Нилла и Силла даже не подходили к ней. Лия отвечала им тем же. Когда Мал спросил ее, почему они сторонятся друг друга, Лия объяснила, что в глазах старших сестер она еще не стала амазонкой.

– Потому что тебе слишком мало лет? – предположил Мал.

– Совсем нет, – возразила Лия. – Все дело в том, что я еще не убила в бою ни одного мужа.

– Разве ты не умеешь стрелять из лука?

– Не так хорошо, чтобы всегда попадать в цель.

– Но почему тебя никто не научил этому искусству?

– В обучении воинскому искусству мне не хватает усердия – я предпочитаю лечить раны, а не причинять их.

Отчужденность со стороны старших амазонок Лие, как мог, восполнял капитан Аузахет. За общей трапезой он выбирал кусочки мяса повкуснее и передавал их юной амазонке. Иногда он спрашивал Лию, почему у нее такой печальный вид, не обижает ли ее кто-нибудь? И всякий раз амазонка пожимала плечами и грустно улыбалась, и тогда Аузахет делался мрачен и в этот день более не желал никого видеть.

Вечером прибыли в Хнасу. Здесь когда-то стоял древний город Нен-Несут. Якорь бросили в двух десятках шагов от высокого песчаного берега. Он был усыпан пожелтевшими человеческими костями. По словам Сейт-Акха, много лет назад город омывали воды озера Ми-Ур. Когда оно стало высыхать, фараон Аменемхет приказал соединить его с водами священного Нила. Канал только на время позволил возместить недостаток воды, а вскоре пересох вместе с неумолимо убывающим озером Ми-Ур. После того, как арабы взяли город штурмом, разграбили его и разрушили до основания, они в первую очередь восстановили канал, потому как считали его строителем великого пророка Юсуфа – толкователя снов. В захваченном ценой неимоверных жертв городе арабы никого не оставили в живых. Они знали, что мужчины Нен-Несут известны не только, как трудолюбивые земледельцы, но и как меткие охотники и бесстрашные воины, которые едва ли не от рождения обладают гордым нравом и безумной храбростью. Самодовольные нибурцы, и те, настолько уважали уроженцев Нен-Несут, что безоговорочно принимали их в ряды своих воинов. Греки, завоевывая Египет, в отличии от арабов, обошли Нен-Несут стороной, дав ему название Гераклиополь по имени одного из самых прославленных героев Греции. Они внимательно изучали обычаи жителей Нен-Несут и учились у них мужеству и бесстрашию.

– Не здесь ли греки искали мужей для своих дочерей? – поинтересовалась у Сейт-Акха Лара.

– Да именно здесь, – подтвердил жрец. – Жители Нен-несута были, как никто преданы первым богам. Главный жрец этого города по божественному предопределению носил титул царя Верхнего Египта. Здесь боги Осирис и Гор были венчаны на земное царство. Здесь же Гор сошелся в битве с Сетхом и одержал над ним победу, а Ра задумал уничтожить человечество. Он прибег к помощи своей дочери Хатхор, и та подчинилась приказу. В облике Сехмет она принялась так жестоко убивать людей, что Ра только с помощью хитрости смог ее утихомирить. А после того, как первые боги покинули землю, Акер и Херишеф пришли именно в этот город и жили здесь подобно обычным людям. Тем самым они заслужили особый почет со стороны местных жрецов. Жители Нен-несута во всем полагались на богов, но, видя, как их все за это прославляют, слишком легко поддались искушению возомнить самих себя лучшими среди египтян. Когда пришли арабы, самолюбивые жители Нен-несута уверовали, что те будут почитать их подобно грекам. Но арабы решили сломить гордецов, и султан приказал убивать всякого, кто не отречется от веры в египетских богов, не щадя ни женщин, ни детей. Они истребили всех, а трупы закопали в общей могиле, вырытой недалеко от берега. Вода постепенно подмывает песок, и тот ежегодно обнажает новые скопления человеческих костей.

Сейт-Акх помолчал и продолжил уже повелительным тоном:

– Я и Менафт сойдем на берег, чтобы помолиться, но никто не последует за нами ни под каким видом, потому что это опасно для всех вас. Даже ты, Змеиный князь, не можешь покинуть это судно, – Сейт-Акх еще никогда не был так требователен, как сейчас. – Ты должен послушаться меня, Змеиный князь! Что бы ни случилось, – на этих словах голос Сейт-Акха смягчился – не покидайте корабль, пока мы не вернемся! Не беспокойте нас во время молитвы, – жрец вернул себе прежнюю строгость, – это может всем навредить.

– Я прослежу, чтобы твой приказ был исполнен, – отозвался Мал. – Шкипер Аузахет, вы слышали, что сказал первый жрец бога Амуна? Никто из ваших матросов не должен коснуться ногами этой земли!

Аузахет подтвердил приказ «всем оставаться на судне» и распорядился снарядить лодку с четырьмя гребцами. Жрецы облачились в леопардовые шкуры и еще засветло достигли песчаного берега Нен-Несута. Сейт-Акх и Менафт взобрались на вершину прибрежного уступа, и, преклонив колени, стали молиться.

Как только стемнело, со стороны берега донесся шум. Мал разглядел отряд арабских всадников. Они скакали прямиком к Сейт-Акху и Менафту. Те не трогались с места и продолжали молиться. Мал приказал немедленно вступить в переговоры. Он понимал, что арабы вряд ли прислушаются к их словам, но ничего другого ему не оставалось делать. Матрос взобрался на верхушку мачты и оттуда, стоя в смотровой корзине, закричал:

– Амир аль-Хидр не желает вам зла и просит вас выбрать другое место для ночлега.

Арабы не удостоили Мала ответом. Он видел, что тех можно легко обстрелять из луков, но арабы слишком дерзко окружили безоружных жрецов, явно рассчитывая на то, что в лице священников заполучили в руки залог своей безопасности. Еще немного, и их скроет стремительно наступающая темнота.

– Что ты видишь? Что там происходит? – спросил Аузахет матроса в смотровой корзине.

– Пока ничего. Арабы что-то говорят, но я не слышу их, – ответил матрос.

– Нечистые отродья Сетха, – выругался Аузахет.

Арабы громко расхохотались и, перебрасываясь шутками, принялись разжигать костры и расставлять палатки.

– Как они смеют? – возмутилась Лара. – Что если жрецов сейчас убьют? Мы так и будем просто смотреть?

– Помолчи, Лара, – оборвал ее Мал.

Он был уверен, что Сейт-Акх знает, что делает. Боги не допустят гибели жрецов.

– Если вы хотите мирного сна, то оставьте это место! – крикнул Мал арабам.

– Если ты хоть раз попытаешься прервать наш сон, то вместе с ним прервутся жизни этих язычников, – ответил ему с берега неизвестный, лицо которого Мал не мог разглядеть из-за темноты.

Стоило тому произнести эти слова, как из земли, в том самом месте, где стоял собеседник Мала, вырвался огромный сноп ярчайшего света и растекся по берегу гигантским сияющим облаком. Арабы мгновенно смолкли и замерли как завороженные. У самой земли сияние было ярко-красным, а вверху – бледно-голубым. Когда арабы пришли в себя и стали протягивать вперед руки, их лица озарили улыбки. Было видно, что они наслаждались состоянием во много раз превосходящим самое сладостное опьянение. Жрецы, ни на что, не обращая внимания, продолжали молиться.

– Убейте их, немедленно! – раздался приказ предводителя арабов.

Но никто даже не двинулся с места. В воздухе просвистела стрела. Это Лара выстрелила в того, кто отдавал приказ. Она не промахнулась, но стрела отскочила от араба, как от заговоренного. В это же мгновение в светящемся облаке вспыхнули языки голубого пламени и на смену безмолвному блаженству пришли крики людей, обезумевших от страха и боли. На глазах у всех пламя обволакивало арабов одного за другим, доводило их до исступления и таинственным образом вырывало из человеческих тел кости, превращая живую плоть в кучу мяса, залитого кровью.

Жрецы молились. Все, кто был на корабле, безмолвствовали. Теперь они могли своими глазами увидеть, что скрывалось за требованиями жреца ни в коем случае не покидать корабль. Никто не знал, что за могущественная и жестокая сила вырвалась из глубин побережья Нен-несута, чтобы уничтожить арабов, но так или иначе воины, которые могли воспрепятствовать им, были повержены. Малочисленный отряд египтян мог продвигаться дальше.

В один из дней Мал застал на корабле амазонок, упражняющихся в стрельбе из лука. Они прикрепили на мачте деревянный щит и на глазах у всех состязались в меткости выстрелов. Они делали это столь азартно, что матросы побросали свои дела и принялись следить за тем, как женщины управляются с луком и стрелами. Гор, занятый уроком геометрии, который давал ему капитан Аузахет, также то и дело бросал любопытствующие взгляды в сторону Лары, Ниллы и Силлы, чем вызвал неудовольствие своего наставника. Прервать упражнения амазонок Аузахет не мог: по неписанному кодексу они как гости на корабле могли во время плавания выбирать себе занятие по вкусу – лишать их этой возможности означало усугубить и без того стесненные обстоятельства, в которых они находились во время плавания, и тогда капитан набросился на матросов:

– Ты, почему встал здесь, бездельник! А ну за работу! – крикнул он первому попавшемуся.

Все зеваки немедленно разбрелись по своим местам. Гор тоже перестал пялиться на амазонок. Но Аузахет не успокоился. Он продолжал искать повод, чтобы унять женщин. Его прорвало, когда они прострелили парус. Аузахет выругался и потребовал прекратить стрельбу. Амазонки на удивление беспрекословно подчинились. Они убрали луки, вместо них вытащили короткие мечи и продолжили упражняться. На палубе в учебной схватке сошлись Нилла и Силла, а Лара объясняла им, как правильно в таких условиях отражать удары. Разгневанный Аузахет молча сжал кулаки, подтолкнул локтем Гора и повел его в каюту.

Мал продолжал следить за амазонками и даже не заметил, как к нему подсела Лия. Когда же он обратил на нее внимание, стало еще более очевидным, что амазонки и не собирались принимать ее в свой круг, словно Лия им была совершенно чужая. Тогда Мал предложил ей взять у него несколько уроков близкого боя на мечах. Лия не обрадовалась этому предложению, но и отказываться не стала – в отсутствии больных и раненых делать ей на корабле было нечего.

В тот же день выяснилось, что амазонка никогда в жизни не держала в руках боевого меча. Она с трудом вникала в суть простейших приемов, и только когда Гор, также не искушенный в фехтовании, присоединялся к ним, Мал получал заинтересованного ученика, и они занимались, пока не стемнеет.

Настал день, когда посланцы солнечных богов прибыли в Нибур. Здесь, как выяснилось, им предстояло провести целый месяц. Высадившись на пристани, Сейт-Акх распорядился отпустить матросов на берег и не поскупился выдать им жалованье вперед, а сам повел Мала и амазонок в замок Египетского властителя. Аузахет решил остаться с командой и заночевать на одном из постоялых дворов. Он временно освободил Гора от обязанностей на корабле:

– Юнга, пока мы дрейфуем в этом портовом городе, можешь вернуться к своему господину – даю тебе три дня, но как только закончатся праздники, ты вернешься, и мы продолжим твое обучение.

Капитан был совсем не рад столь длительной стоянке. До последнего момента Аузахет надеялся, что они пополнят запасы, отдохнут день-два и двинутся дальше. Предстоящее бездействие повергало его в уныние. Он не любил и даже презирал праздношатающихся людей и пышные торжества, которые для него были всего лишь пустой тратой времени.

Сехмен, как только узнал, что стоянка продлится целый месяц, попросил отпустить его насовсем. Как он объяснил, так долго без плавания он не выдержит и хочет попытать счастья на другом корабле. Мал не стал его удерживать, он видел, что египтянин тоскует с тех пор, как Аузахет без церемоний выпроводил его с корабля. Все это время он вел себя как послушный пес, но не мог скрыть своих страданий. Теперь эта палуба, эти паруса и мачты были для него чужими. А ведь это были те самые собственноручно сшитые им паруса, которые так вдохновляли его, когда наполнялись ветром и мчали корабль вперед. Сехмен с самого детства был связан с кораблями, и лишь они дарили ему ощущение полноты жизни. Мал видел, как Сехмен часто поднимался на верхнюю палубу, вставал рядом с рулевым и, как завороженный, смотрел на речную гладь, словно бы он сам, взмахивая парусами как крыльями, летел над водой. На земле же он быстро терял смысл своего существования. Осознание своей ненужности на корабле только усиливало эти мысли. Малу было не в чем упрекнуть Сехмена. Тот исправно выполнял все его поручения, и Мал знал, что служба египтянина продлится недолго. Дух Сехмена стремился к служению кораблям. Мал был даже рад, что Сехмен наконец признался в этом себе самому и не стал тянуть с объяснением. Таким образом египтянин проявил себя, как человек преданный идеалам, что не могло не вызвать симпатию у Мала. Он дружелюбно распрощался с Сехменом и щедро расплатился с ним.

– Что мы будем делать в Нибуре? – спросил Мал у Сейт-Акха как только рассчитал слугу.

– Мы будем ждать, Змеиный князь, – ответил жрец.

– Кого нам придется здесь ждать и как долго?

– Прежде, чем идти в Пер-Меджет, мы должны собрать флот. Это потребует времени, – пояснил Сейт-Акх.

Затем он уточнил, что сам этим займется. А если еще точнее, все произойдет само по себе, без чьего-либо участия. Мал мог распоряжаться временем пребывания в Нибуре по своему усмотрению.

Целый месяц в Нибуре! Еще совсем недавно Мал, как никто другой, обрадовался бы этому известию. Сейчас ему было все равно. Зачем ему Нибур, если рядом нет Маргариты? И только тайна летающего корабля в глубине души все еще манила к себе. Инженеры, съезжающиеся в город со всего мира, до сих пор так ее и не разгадали. Всего год назад он мечтал о том, чтобы отправиться на летающем корабле в путешествие по неизведанным мирам. Тогда, как и в этот раз, он приехал в Нибур накануне праздника воспарения корабля и сразу влюбился в этот город. Год пролетел как одно мгновение, и он вновь мог наблюдать приготовления к предстоящим торжествам: развевающиеся на мачтах ленты с изображением корабля, парящего в небесах, разноцветные флаги на домах, предпраздничную суету на площадях, возведение башен и помостов. Люди сновали туда-сюда между уличными лавками. В их руках чего только не было: подушки, расшитые изображениями цветов, ковры с вытканными на них сценами охоты и сражений, ларцы из лучших пород дерева, ткани из тончайших полотен, посуда, выделанная из прозрачного камня.

Город бурлил. До приезжих никому не было дела. Жрецы шли молча. Лара, Нилла и Силла, наоборот, вовсю говорили о грядущих торжествах, то и дело перескакивая на обсуждение воинского искусства нибурцев. Особенно им нравилось установленное в городе равенство женщин и мужчин в правах на службу в городском войске. Гор ловил каждое слово амазонок и одновременно восхищенно осматривал город. Лия едва скользила взглядом по сторонам и не произнесла ни слова, пока Мал не спросил ее:

– Разве тебе не приходилось бывать в этом городе?

– Сестры говорили мне, что я здесь уже бывала, только я этого не помню, – отвечала Лия.

Во дворец, защищенный мощными стенами и окруженный садом из пышных акаций и финиковых пальм, их проводили двое служителей, вся одежда которых состояла из набедренных повязок. Они предложили гостям расположиться в просторной зале и принять угощение. Там их уже ждали еще с полдюжины слуг с блюдами, наполненными фруктами, орехами и сладостями.