Текст книги "Казино «Руаяль»"

17. «Мой милый мальчик»

Это было большое помещение, скудно обставленное дешевой мебелью в стиле французского ар-нуво. Определить назначение комнаты было трудно: то ли гостиная, то ли столовая. Изрядную часть одной из стен занимал шаткий на вид буфет, на котором красовалось оранжевое блюдо для фруктов и два расписных деревянных подсвечника; напротив располагалась выцветшая розовая софа.

Однако стола в центре, под гипсовой лепной розеткой на потолке, не было – только небольшой квадрат замызганного ковра футуристической расцветки в контрастных коричневых тонах.

У окна стояло нелепое высокое кресло резного дуба с красным бархатным сиденьем, напоминающее трон, а также низкий столик с пустым графином для воды и двумя стаканами и еще одно кресло, легкое, с круглым плетеным сиденьем и без подушек.

Полузакрытые венецианские жалюзи заслоняли вид из окна, однако косые лучи утреннего солнца все равно пробивались внутрь, расчерчивая узором из полос убогую мебель, аляповатые бумажные обои и грязный коричневый ковер.

Ле Шифр жестом указал на плетеное кресло.

– Это отлично сгодится, – обратился он к долговязому. – Приготовь все. Если станет сопротивляться, накажи его, только не перестарайся. – Он повернулся к Бонду. Его широкое лицо ничего не выражало, в круглых глазах застыло безразличие. – Раздевайся. За любую попытку к сопротивлению Базиль будет ломать тебе один палец. Мы люди серьезные, и твое здоровье – не наша забота. От исхода разговора, который сейчас состоится, будет зависеть твоя жизнь.

Он сделал знак долговязому и вышел из комнаты.

Действия долговязого поначалу показались странными. Он открыл складной нож, которым до этого вспарывал откидной верх машины Бонда, взял плетеное кресло и быстрым движением вырезал из него сиденье.

Затем подошел к Бонду, сунув по-прежнему раскрытый нож в нагрудный карман, словно авторучку. Развернув пленника лицом от себя, он снял провод с его запястий, а затем быстро отскочил в сторону. Нож к этому времени снова очутился у него в руке.

– Vite[82]82
  Быстрее (фр.).


[Закрыть].

Бонд стоял, потирая распухшие запястья и прикидывая, сколько времени он сможет выиграть, если не подчинится. Впрочем, долго гадать не пришлось. Долговязый сделал быстрый шаг в его сторону и, схватив свободной рукой смокинг за воротник, дернул его вниз так, что руки Бонда тут же оказались стянутыми за спиной. На этот старый полицейский трюк 007 отреагировал классическим способом, упав на одно колено, но долговязый сразу же присел вместе с ним и приставил ему к спине нож. Бонд почувствовал, как острие скользнуло вдоль позвоночника. Затем ткань затрещала под ножом, руки разом высвободились, а половинки смокинга повисли на локтях.

Бонд выругался и встал. Долговязый тоже занял исходную позицию, по-прежнему держа в руке нож. Бонд стряхнул половинки разорванного смокинга с локтей, и они упали на пол.

– Allez![83]83
  Ну! (фр.)


[Закрыть] – с едва заметным нетерпением проговорил долговязый.

Бонд глянул на него и медленно стал стаскивать с себя сорочку.

В комнату неспешно вошел Ле Шифр, неся с собой какой-то сосуд. Запахло кофе. Француз поставил сосуд на маленький столик у окна, а рядом положил еще два предмета сугубо домашнего обихода – выбивалку для ковров из гнутых прутьев длиной около трех футов и разделочный нож.

Затем он с удобством устроился на троноподобном кресле и налил в один из стаканов, стоявших на столике, кофе. Одной ногой Ле Шифр зацепил плетеное кресло с вырезанным сиденьем и подвинул к себе.

Нагой Бонд стоял посредине комнаты; на его белой коже проступили багровые кровоподтеки. Усталость и понимание того, что сейчас должно произойти, превратили его лицо в серую маску.

– Садись сюда. – Ле Шифр кивнул на стоявшее перед ним кресло.

Бонд подошел и сел.

Долговязый отмотал кусок провода и привязал запястья агента 007 к подлокотникам, а лодыжки – к передним ножкам. Потом, несколько раз пропустив провод у Бонда под мышками, затянул концы за спинкой. Узлы были завязаны мастерски и не оставляли никакой надежды на то, что они ослабнут. Путы больно впились Бонду в тело. Широко расставленные ножки кресла не давали ему возможности даже покачнуться.

Он превратился в беспомощного пленника, обнаженного и беззащитного.

Нижняя часть его тела выпирала сквозь отверстие в сиденье.

Ле Шифр кивнул долговязому, и тот спокойно вышел из комнаты, закрыв за собой дверь.

На столике появились пачка сигарет «Голуаз» и зажигалка. Ле Шифр закурил и сделал маленький глоток кофе. Затем взял плетеную выбивалку для ковров и приладил ее рукоять у себя на коленях, сунув трехлопастной щиток прямо под кресло, на котором сидел Бонд.

Ле Шифр внимательно, почти ласково заглянул пленнику в глаза. И вдруг изо всех сил хватил рукой по рукояти.

Результат оказался ошеломляющим.

Все тело Бонда изогнулось в невольном спазме. Лицо исказил немой вопль; губы растянулись, обнажив оскаленные зубы. Голова запрокинулась назад, жилы на шее вздулись; каждая мышца тела сжалась в тугой узел, а пальцы на руках и ногах скрючились и побелели. Затем Бонд обмяк, и на коже у него выступила испарина. Он издал глубокий стон.

Ле Шифр дождался, пока пленник откроет глаза.

– Вот видишь, милый мальчик? – Он расплылся в ласковой сытой улыбке. – Теперь тебе все ясно?

Капля пота сорвалась с подбородка Бонда и упала на обнаженную грудь.

– А теперь к делу. Посмотрим, быстро ли нам удастся покончить со всей этой историей, в которую ты так неосмотрительно влип.

Француз с наслаждением затянулся сигаретой и предостерегающе похлопал по полу своим кошмарным пыточным орудием.

– Мой милый мальчик, – голос Ле Шифра звучал по-отечески, – игры в индейцев кончились. Побаловались, и будет. Ты волей случая ввязался в игру для взрослых и теперь видишь, насколько она бывает болезненной. Ростом пока не вышел, чтобы лезть в такие игры, милый мальчик, и со стороны твоей лондонской нянюшки было весьма опрометчиво отпускать тебя одного в эту песочницу с совочком и ведерком. Весьма опрометчиво и весьма прискорбно для тебя. Однако шутки в сторону, дружище, хотя, не сомневаюсь, ты был бы не прочь послушать мои назидания. – Он неожиданно оставил шутливый тон и бросил на Бонда взгляд, полный нескрываемой злобы. – Где деньги?

Но Бонд ответил лишь пустым взором воспаленных глаз.

Последовал очередной удар выбивалкой, и опять все тело Бонда скрутило мучительной судорогой.

Ле Шифр дождался, пока дыхание измученного пыткой пленника восстановилось, а веки снова приоткрылись.

– Вероятно, надо кое-что пояснить, – заметил Ле Шифр. – Я намерен продолжать причинять боль чувствительным участкам твоего тела до тех пор, пока ты не ответишь на мой вопрос. Ни милосердие, ни жалость мне не знакомы. Не надо надеяться, что в последнюю минуту появится долгожданный избавитель или что ты сможешь удрать. Мы не в романтической сказке, где злодей в конце концов будет наказан, а герой получит медаль и женится на принцессе. К несчастью, в реальной жизни такого не бывает. Если ты будешь продолжать упорствовать, то пытки почти сведут тебя с ума, и тогда мы приведем сюда девчонку и займемся ею на глазах у тебя. А если и этого не достаточно, вы оба умрете мучительной смертью, а я скрепя сердце брошу ваши тела и уеду за границу, в роскошный дом, который меня ожидает. Там я сделаю достойную карьеру и до глубокой мирной старости буду жить-поживать в окружении заботливого семейства, которым, без сомнения, обзаведусь. Так что, как видишь, мой милый мальчик, я ничего не потеряю. Будет лучше, если ты все же отдашь мне деньги. Если нет, я просто пожму плечами и пойду дальше.

Он сделал паузу и слегка пошевелил выбивалкой. Плоть Бонда съежилась от одного легкого прикосновения прутьев.

– Но ты, дружище, можешь надеяться лишь на то, что я избавлю тебя от дальнейшей боли и сохраню тебе жизнь. Больше тебе ждать нечего. Совершенно нечего. Ну, так как же?

Бонд закрыл глаза и приготовился к следующему удару. Он знал, что начало пытки тяжелее всего. Агония идет по нарастающей, достигая пика, после чего боль постепенно притупляется. Нервы реагируют все слабее, и человек теряет сознание, а затем умирает. Единственное, что ему оставалось, – молиться, чтобы кульминация наступила поскорее, чтобы его дух сумел продержаться, а затем соскользнул в долгое свободное падение и, наконец, канул в небытие.

Коллеги, выжившие после пыток в плену у немцев и японцев, рассказывали ему, что под конец приходит тепло, наступает приятная истома, и боль начинает доставлять почти физическое наслаждение, а страх и ненависть к мучителям превращаются в мазохистское влечение. Насколько он знал, высшее проявление силы воли заключалось в том, чтобы скрыть в этот самый момент свое отрешенное состояние. Иначе жертву сразу же приканчивают, чтобы не тратить время попусту, либо дают ей прийти в себя, пока нервы опять не обретают первоначальную чувствительность, и тогда все начинается по новой.

Он слегка приоткрыл глаза.

Ле Шифр только этого и ждал. Орудие пытки встрепенулось, точно гремучая змея. Последовал новый удар, потом еще и еще. Бонд закричал; тело его дергалось в кресле, точно марионетка.

Ле Шифр прекратил лишь после того, как реакция измученного тела на удары стала явно ослабевать. Какое-то время он сидел, попивая свой кофе и чуть заметно хмурясь, словно хирург, бросивший взгляд на кардиограф во время сложной операции.

Когда веки Бонда дрогнули и приоткрылись, Ле Шифр опять обратился к нему, но теперь уже с некоторым нетерпением:

– Мы знаем, что деньги у тебя в номере. Ты взял чек на сорок миллионов франков и вернулся с ним в отель, чтобы спрятать.

У Бонда мелькнуло удивление, что француз так уверен в своих словах.

– Как только ты отправился в ночной клуб, – продолжал Ле Шифр, – четверо моих людей обыскали твой номер.

Наверняка Мюнцы подсобили, решил про себя Бонд.

– Мы без труда отыскали множество разных штучек. В бачке нашелся интересный маленький справочник шифров, за ящиком стола – кое-какие бумаги. Мы разобрали по щепочкам всю мебель, изрезали в мелкие клочки одежду, занавески, постельное белье. Мы дюйм за дюймом прочесали весь номер, открутили каждый винтик. Тебе крупно не повезло – чека нигде не оказалось. Найди мы его, ты бы сейчас спокойно посапывал в своей кроватке, может даже, в обнимку с прекрасной мисс Линд.

И он снова привел в действие выбивалку для ковров.

Сквозь кровавый туман боли Бонд подумал о Веспер. Можно представить, что вытворяют с ней те двое. Небось всю душу из нее вынут, прежде чем отправить на растерзание Ле Шифру. Бонду вспомнились толстые влажные губы «корсиканца» и методичный садизм долговязого. Бедная глупышка, угораздило же ее вляпаться. Бедная маленькая глупышка.

Ле Шифр снова заговорил.

– Подобная пытка – ужасная вещь, – рассуждал он, попыхивая только что закуренной новой сигаретой, – но это самый простой вариант, особенно когда пациент, – тут он улыбнулся, – мужчина. Видишь ли, мой милый Бонд, для мужчин никаких тонкостей не требуется. Достаточно самого обычного предмета, чтобы причинить ту боль, какая только возможна или необходима. Не верь тому, что читал в романах или книжках про войну. Хуже пытки не придумаешь. Она приносит не только невыразимые телесные страдания, но и мучительное сознание того, что твое мужское достоинство будет мало-помалу уничтожено, и к концу, если не сдашься, ты уже перестанешь быть мужчиной. Понимать это, мой милый Бонд, весьма прискорбно и болезненно. Непрекращающиеся физические и моральные муки, а затем кошмарный финал, когда ты будешь умолять прикончить тебя. Все это неизбежно, если ты не расскажешь, где спрятал чек.

Он подлил в стакан кофе и залпом выпил, испачкав при этом уголки рта.

Бонд скривился, пытаясь что-то вымолвить. Наконец он прохрипел: «Пить», – и облизал кончиком языка пересохшие губы.

– Ну разумеется, милый мальчик, как я мог забыть! – Ле Шифр налил в другой стакан немного кофе. – Непременно надо смазать тебе язык.

Пол вокруг кресла Бонда был усеян каплями его пота.

Француз опустил выбивалку между своими тучными ногами, встал с кресла и подошел к Бонду сзади. Схватив его мокрые от пота волосы в кулак, он резко запрокинул голову агента назад, после чего небольшими порциями влил кофе прямо в рот Бонду, следя, чтобы тот не захлебнулся. Затем выпустил волосы, и голова Бонда снова упала на грудь. Ле Шифр вернулся к своему креслу и подобрал выбивалку.

Бонд поднял голову и, еле ворочая языком, пробормотал:

– Деньги вам ни к чему. – Голос его звучал глухо и хрипло. – Полиция их отследит.

И, потеряв силы, он снова уронил голову. Если он и преувеличивал свое изнеможение, то совсем чуть-чуть – только чтобы выиграть время и оттянуть новую пытку.

– Ах, дорогой друг! Я же совсем забыл сообщить! – хищно улыбнулся Ле Шифр. – После того как игра закончилась, мы с тобой снова встретились в казино. Ты проявил благородство и согласился еще на одну партию. Величественный жест, столь типичный для английского джентльмена! К несчастью, ты проиграл, и это так расстроило тебя, что ты решил немедленно покинуть Руайаль и отбыл в неизвестном направлении. Как истинный джентльмен, ты любезно оставил для меня записку с объяснениями, поэтому я без труда обналичу твой чек… Видишь, мой милый мальчик: все продумано, не бойся за меня! – И он глупо хихикнул. – Итак, продолжим? У меня полно времени, и, признаюсь откровенно, я совсем не прочь выяснить, долго ли человек может выносить подобную… э… стимуляцию.

Он постучал выбивалкой по полу.

Ну вот и все, с упавшим сердцем подумал Бонд. «Отбыл в неизвестном направлении» – значит, на тот свет. Зарыт в землю, канул на дно морское или еще проще: разбился на собственном «бентли». Что ж, погибать так с музыкой. Надеяться на то, что Матис или Лейтер подоспеют вовремя, не приходилось, зато оставался шанс, что они сумеют добраться до Ле Шифра, прежде чем тот ускользнет. Сейчас около семи. Машину, возможно, уже нашли. Это худшее из двух зол, но чем дольше затянется пытка, тем больше вероятность, что его смерть хотя бы не будет напрасной.

Бонд поднял голову и в упор посмотрел в налившиеся кровью глаза Ле Шифра. Они напоминали две ягодки черной смородины, плавающие в кровавом желе. Широкая физиономия француза в тех местах, где влажная кожа не поросла щетиной, приобрела желтоватый оттенок. Следы от кофе в углах рта напоминали фальшивую улыбку. Свет, льющийся через венецианские жалюзи, расписал его лицо бледными полосами.

– Да пошел ты… – ровным голосом произнес Бонд.

Ле Шифр взвизгнул и с удвоенной яростью вновь взялся за дело. Время от времени он рычал, точно дикий зверь.

К счастью, через десять минут Бонд потерял сознание.

Ле Шифр тут же прекратил пытку и свободной рукой вытер с лица пот. Потом взглянул на часы и, очевидно, принял какое-то решение.

Он встал и подошел к безжизненному, влажному от пота телу. В лице Бонда не было ни кровинки. Если бы не слегка пульсирующая над сердцем кожа, могло бы показаться, что он уже умер.

Ле Шифр схватил Бонда за уши и стал неистово тереть их. Затем наклонился и несколько раз со всей силы шлепнул его по щекам. С каждым ударом голова Бонда моталась из стороны в сторону. Постепенно его дыхание стало глубже. С вялых губ сорвался стон.

Ле Шифр взял стакан с кофе, влил в рот Бонду несколько капель, а остальное плеснул в лицо. Агент 007 медленно открыл глаза.

Ле Шифр вернулся на место и стал ждать. Он закурил и задумчиво уставился на лужу крови под недвижным телом напротив.

Бонд снова глухо застонал. Эти звуки не походили на человеческий голос. Наконец агент широко открыл глаза и бросил тусклый взгляд на своего палача.

Ле Шифр заговорил:

– Вот и все, Бонд. Сейчас мы покончим с тобой. Ты понял? Нет, не убьем, но покончим. А потом возьмемся за девку и посмотрим, много ли мы вытянем из того, что от вас обоих останется. – Он потянулся к столу, где лежал разделочный нож. – Можешь попрощаться, Бонд.

18. Лицо, высеченное из скалы

Как странно было услышать третий голос! Ведь жуткая какофония пыточного ритуала обычно сопровождается лишь дуэтом. Смысл слов почти не доходил до затуманенного разума Бонда. Но внезапно сознание частично вернулось к нему. Он обнаружил, что снова может видеть и слышать, и явственно различил, что после единственного негромкого слова, прозвучавшего за дверью, воцарилась гробовая тишина. Потом Бонд увидел, как Ле Шифр медленно поднял голову и выражение полнейшего недоумения и замешательства на лице француза начало постепенно уступать место страху.

– Сидеть, – невозмутимо приказал голос.

Бонд услышал, как к его креслу сзади неторопливо приблизились чьи-то шаги.

– Брось.

Ле Шифр покорно разжал пальцы, и нож, лязгнув, упал на пол.

Бонд отчаянно пытался прочесть по лицу француза, что происходит за спиной, но видел только тупую растерянность и ужас. Ле Шифр шевелил губами, однако изо рта у него вырывалось лишь невнятное шипение. Он тряс обрюзгшими щеками, делая безуспешные попытки хоть что-нибудь сказать или спросить, и машинально потирал ладонями колени. Одна рука француза робко потянулась к карману, но тут же безвольно упала. На какую-то долю секунды выпученные круглые глаза Ле Шифра метнулись вниз, и Бонд догадался, что на него наставили пистолет.

Повисла секундная тишина.

– Смерш.

Реплика напоминала вздох. Она прошелестела и замерла, как нисходящая гармония, будто этим все было сказано. Вот оно, объяснение всему. Последнее слово.

– Нет, – пролепетал Ле Шифр. – Нет, я…

И осекся.

По-видимому, он собирался дать какие-то разъяснения, вымолить прощение, но выражение лица того, кто стоял напротив, ясно сказало ему, что все бесполезно.

– Двое твоих людей. Оба мертвы. Ты глупец, вор и предатель. Меня прислали из Советского Союза, чтобы я устранил тебя. Тебе повезло, у меня мало времени. Придется всего лишь тебя застрелить. Мне было приказано по возможности убить тебя самым мучительным способом. Из-за тебя у нас одни проблемы.

Голос замер. В комнате опять наступила тишина, которую нарушало лишь хриплое дыхание Ле Шифра.

Откуда-то снаружи донеслось пение птиц. Природа постепенно просыпалась. Лучи света, проникавшие в комнату, становились ярче, и капли пота на лице Ле Шифра блестели все заметнее.

– Ты признаешь себя виновным?

Бонд изо всех сил старался не потерять сознание. Он щурился и тряс головой, чтобы взбодриться, но тело точно онемело и не повиновалось ему. Он был способен лишь сосредоточить взгляд на жирной бледной физиономии и выпученных глазах, что маячили перед ним.

Из приоткрытого рта Ле Шифра вытекла тонкая струйка слюны и повисла на подбородке.

– Да, – с трудом выдавил он.

Раздался один-единственный негромкий хлопок, будто лопнул пузырек воздуха, вырвавшийся из тюбика с зубной пастой, и на лбу у Ле Шифра внезапно появился третий глаз – точно посередине между двумя первыми, там, где лоб переходил в мясистый нос. Маленький черный глазок без ресниц и брови.

В течение секунды все три глаза таращились вперед, а потом лицо Ле Шифра оплыло и запрокинулось. Два глаза по сторонам от центрального закатились и уставились в потолок. Затем тяжелая голова упала набок, и Ле Шифр перевесился через правый подлокотник, словно почувствовав резкий приступ тошноты. Но рвоты не последовало; напоследок француз лишь коротко царапнул каблуком по полу и окончательно затих.

Высокое кресло безразлично взирало на мертвую тушу, покоившуюся в его объятиях.

За спиной у Бонда послышался легкий шорох. Чья-то рука взяла его за подбородок и повернула голову назад.

Бонд увидел пару глаз, сверкнувших сквозь прорези узкой черной маски. Между полями низко надвинутой шляпы и воротником бежевого макинтоша мелькнуло лицо, словно высеченное из скалы. Больше Бонд ничего не успел разобрать, поскольку голова его опять бессильно упала на грудь.

– Тебе повезло, – произнес голос. – У меня нет приказа тебя убить. Ты дважды за день избежал смерти. Но передай своим, что Смерш проявляет милосердие лишь случайно или по ошибке. В первый раз ты спасся случайно, а сейчас – по ошибке, ибо мне не давали указаний убивать без разбору всех иностранных шпионов, которые кружат над предателем, словно мухи над собачьим дерьмом. Но я оставлю тебе свою визитку. Ты азартный игрок. Как знать, может, однажды ты сядешь играть против одного из нас. И тогда полезно будет знать, что ты шпион.

Справа от Бонда прозвучали шаги. Послышался щелчок открываемого ножа. В поле зрения агента 007 появилась рука, обтянутая какой-то серой материей. Из грязной белой манжеты показалась волосатая кисть с тонким стилетом, похожим на вечное перо. Лезвие на мгновение зависло над правой рукой Бонда, примотанной проводом к подлокотнику. Острие стилета трижды полоснуло по тыльной стороне ладони, прочертив три параллельных надреза. Четвертый надрез пересек их у основания, почти рядом с костяшками. Кровь, выступившая на ранке, которая напоминала перевернутую букву «М», закапала на пол.

Эта боль не могла сравниться с той, которую недавно довелось перенести Бонду, и тем не менее ее оказалось достаточно, чтобы он снова потерял сознание.

Шаги быстро пересекли комнату. Дверь мягко закрылась.

В наступившей тишине был слышен лишь жизнерадостный гомон солнечного летнего дня, доносившийся из-за закрытого окна. Высоко на стене плясали два крошечных розоватых блика: лучи июньского солнца отражались от двух лужиц крови, растекшихся по полу в нескольких футах друг от друга.

Время шло, и алые блики медленно ползли по стене, постепенно расплываясь.