Текст книги "Казино «Руаяль»"

19. Белый саркофаг

Когда вам снится, будто вы спите, значит, вы близки к пробуждению.

Два следующих дня Бонд постоянно пребывал в таком состоянии, не приходя в сознание. Он наблюдал за тем, как один сон сменяет другой, не прикладывая ни малейших усилий, чтобы вмешаться в их течение, хотя многие из его видений были жуткими и все без исключения мучительными. Он сознавал, что лежит навзничь в постели и не может пошевелиться. Порой, когда он почти просыпался, ему казалось, что вокруг него люди, но он не пытался открыть глаза и вернуться в реальность.

В темноте ему было спокойнее, и он изо всех сил цеплялся за нее.

На третье утро его разбудил кровавый ночной кошмар, изматывающий и липкий. На лбу у него лежала рука, которая, как Бонду казалось, появилась из его сновидения. Он попытался сбросить ее и нанести удар в сторону предполагаемого владельца руки, но, привязанный к кровати, не смог пошевелиться. Тело его с головы до пят было перевязано бинтами и накрыто ниже шеи чем-то вроде большого белого контейнера, закрывавшего обзор. Бонд изрыгнул серию громких проклятий, но это усилие отняло последнюю энергию, и слова перешли в мучительные рыдания. Из глаз 007 хлынули слезы беспомощности и жалости к себе.

Тут раздался женский голос, и смысл слов постепенно начал доходить до Бонда. Голос звучал ласково, и Бонд мало-помалу начал осознавать, что ему ничто не грозит, что рядом друг, а не враг. Верилось в это с трудом. Он был уверен, что все еще находится в плену и что вот-вот начнутся новые пытки. Потом он почувствовал, как ему бережно вытерли слезы прохладным носовым платком, пахнущим лавандой, и опять провалился в сон.

Когда несколько часов спустя он снова проснулся, все его страхи куда-то улетучились. Он ощущал приятное тепло и истому. Комната была залита солнечным светом, за окном в саду шелестела листва, пели птицы. Издали доносился шум прибоя. Едва Бонд повернул голову, рядом раздался шорох, и в его поле зрения возникла дежурившая возле постели хорошенькая сиделка. Она улыбнулась и положила руку ему на пульс.

– Что ж, вот вы и очнулись, чему я очень рада! В жизни не слыхала таких ужасных ругательств.

Бонд улыбнулся ей в ответ.

– Где я? – спросил он и сам удивился тому, как твердо и ясно звучит его голос.

– Вы в Руайале, в лечебнице. Меня прислали из Англии ухаживать за вами. Нас тут двое. Меня зовут сестра Гибсон. А теперь лежите спокойно, я схожу к доктору, скажу, что вы проснулись. С тех пор как вас сюда привезли, вы были без сознания. Мы очень волновались.

Бонд закрыл глаза и мысленно проинспектировал все тело. Нещадно ныли запястья, лодыжки и рана на правой руке, нанесенная русским, однако в середине туловища никакой боли он не ощущал. Наверное, местная анестезия, подумалось ему. Остальное тело пульсировало тупой болью, точно Бонда долго били. Туго стягивали кожу бинты, чесался колючий подбородок. Судя по отросшей щетине, он не брился по крайней мере трое суток. Значит, с того утра, когда его пытали, прошло уже два дня.

Он начал мысленно составлять перечень вопросов, но тут дверь открылась и в палату вошел врач в сопровождении сестры и Матиса. Да, это и впрямь был милый дружище Матис, за чьей широкой улыбкой пряталась неподдельная тревога. Он прижал к губам палец, на цыпочках отошел к окну и сел.

Врач – француз с молодым умным лицом – специально был вызван сюда Вторым бюро для наблюдения за Бондом. Он подошел, встал рядом с пациентом и положил ему на лоб руку, одновременно изучая температурный график, висевший над кроватью.

Его слова прозвучали решительно и откровенно.

– У вас накопилось много вопросов, дорогой мистер Бонд, – произнес он на отличном английском, – и я могу ответить на большинство из них. Я не хочу, чтобы вы тратили силы попусту, поэтому кратко ознакомлю вас с основными фактами, после чего вы сможете немного побеседовать с мсье Матисом, который желает выяснить у вас кое-какие подробности. Сейчас еще слишком рано для подобных разговоров, но я надеюсь вернуть вам душевный покой, чтобы заняться вашим физическим исцелением, больше не беспокоясь об умственном.

Сестра Гибсон придвинула доктору стул и вышла из палаты.

– Вы находитесь здесь около двух суток, – продолжал врач. – Вашу машину нашел на дороге, ведущей на рынок Руайаля, местный фермер, который сообщил об аварии в полицию. В итоге новость о том, что это именно ваша машина, достигла ушей мсье Матиса, и он немедленно поехал со своими людьми на виллу «Полуночники». Там обнаружили вас, Ле Шифра, а также вашу приятельницу мисс Линд, которая не пострадала и, согласно ее показаниям, не подверглась насилию. Она пребывала в шоковом состоянии, но уже полностью оправилась. Теперь она в гостинице. Лондонское начальство велело ей оставаться в Руайале и быть в вашем распоряжении, пока вы не выздоровеете и не вернетесь в Англию. Телохранители Ле Шифра мертвы; оба убиты выстрелом в затылок пулей тридцать пятого калибра. Судя по выражениям их лиц, они, очевидно, не слышали и не видели убийцу. Их нашли в той же комнате, что и мисс Линд. Ле Шифр убит тем же оружием, пуля вошла между глаз. Вы были свидетелем его конца?

– Да, – подтвердил Бонд.

– Вы сами сильно пострадали, но ваша жизнь вне опасности, несмотря на большую потерю крови. Если все пойдет хорошо, организм полностью восстановится. – Врач грустно улыбнулся. – Правда, боюсь, еще несколько дней придется страдать от боли. Я постараюсь, насколько в моих силах, облегчить ваши мучения. Теперь, когда вы пришли в себя, мы развяжем вам руки, но постарайтесь как можно меньше двигаться, а на время сна сиделке предписано снова зафиксировать вам руки. Самое главное, чтобы вы отдохнули и набрались сил. В настоящий момент вы пребываете в состоянии умственного и физического шока. – Он сделал паузу. – Долго вас истязали?

– Около часа, – ответил Бонд.

– Поразительно, как вы остались живы. От всей души поздравляю: немногие способны вынести такое. Возможно, это послужит вам утешением. Мсье Матис подтвердит, в свое время у меня было немало пациентов, переживших пытки, но ни один из них не прошел через то, что выпало на вашу долю. – Врач внимательно посмотрел на Бонда, затем резко обернулся и сурово сказал Матису: – У вас десять минут. Затем вас отсюда выставят. Если у пациента поднимется температура, пеняйте на себя!

Он широко улыбнулся им обоим и покинул палату. Матис приблизился и занял место врача.

– Отличный парень, – заметил Бонд. – Такие мне по душе.

– Он сотрудничает с Бюро, – пояснил Матис. – Действительно, замечательный человек. Я тебе о нем как-нибудь расскажу, но не сегодня. Он считает тебя выдающейся личностью. Впрочем, как и я. Ладно, об этом после. Сам понимаешь, нам многое надо уточнить. Меня донимают из Парижа и, разумеется, из Лондона, и даже из Вашингтона – через нашего доброго приятеля Лейтера. Между прочим, – внезапно вспомнил он, – у меня есть персональное сообщение от М. Он лично говорил со мной по телефону. Ничего такого, просто велел передать, что ты произвел на него большое впечатление. Я спросил: «Это все?» – и он ответил: «Ну, передайте еще, что в казначействе вздохнули с облегчением». И повесил трубку.

Бонд довольно ухмыльнулся. Больше всего ему польстило, что М. лично позвонил Матису. Неслыханное дело! Обычно отрицалось само существование М., не говоря уже о присутствии у него нормальных человеческих черт. Можно себе представить, какого переполоху наделало это событие в лондонском отделении, где все помешаны на безопасности.

– В тот же день, когда мы нашли тебя, из Лондона приехал высокий худой однорукий мужчина, – продолжал Матис, из собственного опыта зная, что подробности заинтересуют и порадуют Бонда больше всего. – Он организовал сиделок и позаботился обо всем прочем. Даже твою машину сейчас ремонтируют. Кажется, это и есть босс Веспер. Он провел с ней немало времени и строго-настрого велел заботиться о тебе.

«Глава подразделения С, – догадался Бонд. – Мне обеспечили первоклассный уход».

– А сейчас к делу! – сказал Матис. – Кто убил Ле Шифра?

– Смерш, – ответил Бонд.

Матис изумленно присвистнул.

– Боже мой! – почтительно воскликнул он. – Так они все-таки прознали про него! Как выглядел убийца?

Бонд вкратце объяснил, что предшествовало казни Ле Шифра, опустив все несущественные подробности. Это стоило ему немалых усилий, и он был рад, когда отчет остался позади. Мысленное возвращение к пережитому кошмару оказалось тяжелым испытанием. На лбу у Бонда выступил холодный пот, все тело опять заныло от боли.

Матис понял, что переборщил. Голос 007 с каждой минутой слабел, глаза подернулись туманом. Матис захлопнул блокнот, который держал в руках, и положил руку на плечо Бонду.

– Прости, дружище, – проговорил он. – Худшее позади, ты уже в безопасности. Все хорошо, наш план с блеском выполнен. Мы объявили, что Ле Шифр застрелил своих подельников, а затем покончил с собой, потому что боялся следствия по поводу растраты. В Страсбурге и на Севере начались волнения. Его считали там настоящим героем и оплотом французских коммунистов. Вся эта история с борделями и игорными домами здорово подорвала влияние его организации. Вот они теперь и носятся как ошпаренные. Компартия заявила, будто он был не в себе. Но это неудачная идея, учитывая недавний нервный срыв у Тореза[84]84
  Морис Торез (1900–1964) – деятель французского рабочего движения, с 1930 года генеральный секретарь французской Коммунистической партии.


[Закрыть]. Выходит, что все их руководство – сплошь помешанные да идиоты. Бог знает как они собираются наводить порядок в своих делах.

Матис видел, что его энтузиазм произвел желаемый эффект. В глазах Бонда засветились огоньки.

– Еще одна последняя тайна, – сказал Матис, – и обещаю убраться восвояси. – Он бросил взгляд на часы. – По мою душу вот-вот явится доктор. Так что там с деньгами? Где они? Куда ты их спрятал? Мы тоже перерыли весь твой номер. Чека там нет.

Бонд усмехнулся.

– Как посмотреть, – ответил он. – На каждой двери имеется черная пластиковая табличка с номером комнаты. Со стороны коридора, разумеется. Когда Лейтер прошлой ночью покинул меня, я просто открыл дверь, открутил табличку, сунул под нее сложенный в несколько раз чек и прикрутил обратно. Так что чек все еще там. – Он улыбнулся. – Я рад, что и вам, сообразительным французам, есть чему поучиться у нас, туповатых англичан.

Матис расхохотался.

– Все ясно, ты просто отомстил мне за Мюнцев! Что ж, признаю свое поражение! Кстати, мы их сцапали. Оказалось, мелюзга. Их наняли по случаю. Получат по несколько лет, вот и вся недолга.

Он поспешно поднялся на ноги, поскольку в палату стремительно ворвался врач и, бросив только один взгляд на Бонда, рявкнул Матису:

– Вон! Вон отсюда и не сметь возвращаться!

Тот успел только помахать Бонду рукой и торопливо попрощаться, после чего был бесцеремонно выпихнут в коридор. За дверью раздалась отборная французская брань, которая стала постепенно стихать и наконец совсем смолкла вдали. Бонд лежал на кровати, совершенно вымотанный, но довольный тем, что ему довелось услышать. Он было обратился мыслями к Веспер, но быстро забылся беспокойным сном.

На некоторые вопросы он все еще не получил ответов, но это могло подождать.

20. Природа зла

Бонд быстро шел на поправку. Когда Матис заглянул к нему три дня спустя, он уже сидел, облокотившись на подушки, и руки у него не были связаны. Нижнюю половину тела все еще прикрывал продолговатый кожух, но пациент выглядел бодрым и лишь иногда морщился от боли.

У Матиса же вид был подавленный.

– Вот твой чек, – сказал он Бонду. – Мне понравилось расхаживать с сорока миллионами франков в кармане, и все же лучше подпиши его, чтобы я мог положить деньги на твой счет в «Лионском кредите». Наш друг из Смерша не оставил никаких следов. Как в воду канул, черт проклятый. Видимо, он заявился на виллу пешком или на велосипеде, поскольку кругом было тихо, и ты не слышал шума подъезжающего автомобиля, да и телохранители явно тоже. Вот свинство! У нас и так почти ничего нет на этот Смерш, как и у Лондона. В Вашингтоне заявили, будто кое-чем располагают, но в дальнейшем выяснилось, что по большей части у них на руках лишь досужие фантазии политэмигрантов. Ты же понимаешь, это все равно что расспрашивать обычных лондонских прохожих об английской разведке или французов – о Втором бюро.

– Возможно, он из Ленинграда добрался через Варшаву до Берлина, – предположил Бонд. – А уж из Берлина можно попасть в любой уголок Европы. Теперь он возвращается назад, поскольку меня ему убивать не велели. Не исключено, что у них имеется небольшое досье на меня, куда попала информация о парочке заданий, которые после войны поручал мне М. Очевидно, идея вырезать у меня на руке свою метку показалась агенту Смерша весьма остроумной.

– Что вообще означает этот инициал? – спросил Матис. – Врач сказал, что шрам отдаленно напоминает перевернутую печатную букву «М» и никакого смысла в нем нет.

– Вообще-то я лишь мельком взглянул на значок, перед тем как вырубиться, но видел, как его наносили. Я совершенно уверен, что это русская буква «Ш». Она действительно немного похожа на перевернутую «М». Здесь есть свой смысл: Смерш – это сокращенное «СМЕРть Шпионам». Убийца намеревался заклеймить меня как шпиона. Все это весьма досадно, потому что М. наверняка заставит меня по возвращении в Лондон опять лечь в больницу, чтобы пересадить участок кожи на кисти. Ладно, невелика важность. Я все равно решил уйти со службы.

Матис уставился на него с открытым ртом.

– Уйти со службы? – недоверчиво переспросил он. – Какого черта?

Бонд отвернулся и стал изучать свои перебинтованные руки.

– Когда меня пытали, – наконец произнес он, – мне неожиданно пришло в голову, что неплохо бы пожить еще. Перед тем как начать экзекуцию, Ле Шифр произнес одну фразу, которая отпечаталась у меня в мозгу… «Игры в индейцев». Вот чем, по его словам, я занимаюсь. И знаешь, я вдруг подумал, что он, возможно, прав. Видишь ли, – продолжал Бонд, все еще разглядывая бинты на руках, – в юности кажется, что отличить добро от зла несложно, но с возрастом это становится все труднее и труднее. В школе без труда разделяешь людей на злодеев и героев и мечтаешь, повзрослев, стать героем и убивать злодеев.

Он в упор посмотрел на Матиса.

– Что ж, за последние несколько лет я убил двух негодяев. Первого в Нью-Йорке – это был японский шифровальщик, который взламывал наши коды на тридцать шестом этаже здания «Ар-Си-Эй» в Рокфеллеровском центре, где у япошек было консульство. Я обосновался на сороковом этаже соседнего небоскреба и из окна своего кабинета мог наблюдать за тем, как он работает. Затем ко мне определили напарника из нашего нью-йоркского подразделения и выдали пару «ремингтонов» калибра тридцать-тридцать с оптическим прицелом и глушителем. Мы тайно пронесли их ко мне в кабинет и целыми днями выжидали, когда представится удобный случай. Напарник выстрелил на секунду раньше меня. В его задачу входило лишь сделать отверстие в оконном стекле, чтобы я мог пристрелить через него япошку. У них в Рокфеллеровском центре толстые стекла, чтобы не доносились шумы с улицы. План сработал наилучшим образом. Как и ожидалось, при прохождении сквозь стекло пуля напарника отклонилась и улетела бог знает куда. Однако я в тот же миг выстрелил через отверстие, проделанное первой пулей. Я попал прямиком в рот япошке, когда тот в изумлении уставился на разбитое стекло. – С минуту Бонд молчал. – Мы хорошо сделали свою работу. Слаженно и четко. Стреляли с расстояния в три сотни ярдов. Никаких личных контактов. В следующий раз в Стокгольме все прошло не так гладко. Мне дали задание устранить норвежца – двойного агента, который работал на немцев. Ему удалось захватить (и, насколько я знаю, убить) двух наших людей. По разным причинам надо было провернуть дельце как можно тише. Я решил прикончить его ножом в спальне. А он, понимаешь ли, ни в какую не хотел умирать.

За эти задания меня пожаловали номером с двумя нулями. Я чувствовал себя ужасно умным и приобрел репутацию крутого парня. В нашем ведомстве номер с двумя нулями означает, что его обладатель в случае чего способен хладнокровно расправиться с противником.

Все это, конечно, здорово, – продолжал Бонд, снова глядя на приятеля. – Герой убил двух злодеев. Но когда герой Ле Шифр начинает убивать злодея Бонда, а злодей Бонд точно знает, что никакой он не злодей, тут-то и открывается обратная сторона медали. В реальной жизни героизм и злодейство идут вперемешку. Да, разумеется, – добавил он, увидев, что Матис хочет возразить, – когда возникает тема патриотизма, все встает на свои места. Вот только рассуждения о плохих и хороших странах несколько устарели. Сегодня мы боремся с коммунизмом. Ладно. Лет через пятьдесят, если я доживу до того времени, консерватизм, под знаменами которого мы сегодня выступаем, могут объявить чуть ли не коммунизмом, и нам прикажут сражаться против него. История нынче творится буквально у нас на глазах, и злодеи с героями каждый день меняются местами.

Матис ошеломленно уставился на приятеля.

– Ты хочешь сказать, что наш драгоценный Ле Шифр, который чуть не превратил тебя в евнуха, вовсе не злодей? – спросил он. – Послушай только, какой вздор ты несешь! Можно подумать, он отбил тебе мозги, а не… – Он сделал жест в сторону соответствующей части тела. – Погоди, пока М. не бросит тебя на борьбу с новым Ле Шифром. Держу пари, ты не можешь отказаться. А как насчет Смерша? Я тебе вот что скажу: лично мне совсем не по душе, что эти парни разгуливают по всей Франции, убивая каждого, кто, по их мнению, является предателем по отношению к их хваленой политической системе. Да ты просто чертов анархист! – Он всплеснул руками и безнадежно уронил их.

Бонд рассмеялся.

– Ну хорошо, – сказал он. – Возьмем нашего друга Ле Шифра. Записать его в злодеи очень просто, по крайней мере для меня, поскольку он причинил мне зло. Будь он сейчас здесь, я без колебаний прикончил бы его, но, боюсь, только из мести, а не из каких-то там высоких моральных соображений и не во славу своей страны.

Бонд посмотрел на Матиса, чтобы понять, не утомил ли он приятеля своими запоздалыми рассуждения о материях, которые для самого Матиса являлись всего-навсего вопросом долга.

Тот улыбнулся:

– Продолжай, дружище. Любопытно взглянуть на нового Бонда. Вы, англичане, такие странные. Точно китайские ларчики, которые вкладываются один в другой: понадобится уйма времени, чтобы добраться до самой сердцевины. Результат разочаровывает, но сам процесс весьма поучителен и занимателен. Валяй. Развивай свои доводы. Может, они и мне пригодятся в разговоре с шефом, когда я в следующий раз захочу отбрыкаться от неприятного задания. – Он ехидно ухмыльнулся.

Однако Бонд не поддержал шутку.

– Итак, чтобы объяснить разницу между добром и злом, мы создали два образа, воплощающих в себе две крайности – чистейшее добро и черное как сажа зло, – и назвали их Богом и Дьяволом. Но тут мы слегка сплутовали. Бог – кристально ясный образ, можно различить каждый волосок в его бороде. А вот Дьявол – каков он? – Бонд бросил на Матиса торжествующий взгляд.

Матис иронично усмехнулся:

– Это женщина.

– Шути сколько хочешь, – возразил Бонд, – но я немало думал об этом и теперь спрашиваю себя: на чьей я стороне? Мне становится жаль Дьявола и его верных учеников, таких как миляга Ле Шифр. Дьяволу крупно не повезло, а я всегда сочувствовал неудачникам. Мы не дали бедняге ни единого шанса. Есть Книга Добра[85]85
  Иносказательное название Библии.


[Закрыть], в которой говорится о добродетели, о том, как быть хорошим и так далее, однако не существует никакой Книги Зла, где учат быть плохим. У Дьявола нет пророков, которые записали бы его Десять заповедей; нет сонма авторов, создавших его биографию. Он оказался в проигрыше. Мы знаем о нем только из баек, которые рассказывают нам родители и учителя. Ему не досталось Писания, откуда мы узнали бы о природе зла и обо всех его разновидностях; не существует притч, пословиц, фольклора о плохих людях. Нам остается полагаться лишь на примеры реально существующих негодяев и собственную интуицию.

Итак, – продолжал Бонд, разгорячившись, – Ле Шифр служил прекрасной, поистине жизнеутверждающей цели – возможно, лучшей и высочайшей из всех целей в мире. Он положил всю свою безнравственную жизнь, которая, увы, оборвалась не без моей помощи, на создание эталона порочности, а ведь именно благодаря ему, и только ему, может существовать стандарт доброты. Краткое знакомство с Ле Шифром подарило нам редкую возможность увидеть и оценить его греховность, чтобы самим стать лучше и добродетельнее.

– Браво! – воскликнул Матис. – Я тобой горжусь! Надо пытать тебя ежедневно. Обязательно сделаю вечером какую-нибудь гадость, только бы не забыть. Придется начать прямо сейчас. Пока мои достижения скромны – так, лишь парочка мелочей, – с притворной печалью добавил он, – но отныне я буду работать не покладая рук и непременно узрю свет. Какое чудесное время тогда наступит! Ну-с, с чего бы начать? Убийство, поджог, изнасилование? Нет, все это пустячные грешки. Надо бы проконсультироваться с великим маркизом де Садом. Я еще совершенное дитя в таких вопросах. – Он состроил скорбную мину. – Ах, вот только как же наша совесть, дорогой Бонд? Куда ее девать, совершая какой-нибудь смачный грех? Загвоздочка! Она жутко коварная, эта самая совесть, и к тому же очень древняя, как те первобытные люди, у которых она впервые появилась. Надо хорошенько обдумать, как с ней поступить, а не то испортим себе все удовольствие. Разумеется, первым делом надо с ней расправиться. Правда, совесть так просто не дастся, придется попотеть, но если все получится, мы переплюнем самого Ле Шифра!

Тебе, старина Джеймс, будет легче легкого. Начни с увольнения. Блестящая мысль, и великолепное начало новой карьеры. К тому же проще некуда. У каждого в запасе есть такая бомба замедленного действия: возможность уволиться. Надо лишь привести ее в действие – и ты проделаешь в своей стране, а заодно и в собственной совести изрядную дыру. Убийство и самоубийство одним махом! Красота! Сложнее и почетнее задания не придумаешь. Что касается меня, я должен немедленно приступить к достижению своей новой цели. – Он посмотрел на часы: – Отлично, начало положено! Я уже на полчаса опоздал на встречу с шефом полиции.

Матис рассмеялся и встал:

– Я хорошо повеселился, дорогой Джеймс! Тебе надо выступать на эстраде. А теперь о том, что касается твоей маленькой проблемы. Ну, как отличить плохих людей от хороших и злодеев от героев. Разумеется, в теории это сложно. Все дело в личном опыте, будь ты хоть китайцем, хоть англичанином. – У двери он помедлил. – Ты признаешь, что Ле Шифр причинил зло лично тебе и что, если бы он появился тут, ты бы его убил? Что ж, вернувшись в Лондон, ты обнаружишь, что существует немало других Ле Шифров, которые мечтают уничтожить тебя, твоих друзей и твою родину. М. тебя просветит. А теперь, когда ты свел знакомство с настоящим злодеем, ты будешь знать, каковы они, и выступишь против них, чтобы защитить себя самого и тех, кто тебе дорог. Рассуждать о них не придется. Тебе уже известно, как они выглядят и на что способны. Ты волен стать чуть более разборчивым по части заданий, которые тебе даются. Возможно, тебе необходимо знать наверняка, что ты целишься в настоящего злодея, но настоящих злодеев вокруг навалом. У тебя еще полно работы. И ты будешь ее выполнять. А когда влюбишься и обзаведешься женой и детьми, о которых нужно заботиться, тебе станет еще проще.

Матис открыл дверь и остановился на пороге:

– Живи среди людей, дорогой Джеймс. Защищать людей куда легче, чем принципы. – Он усмехнулся. – Только не подведи меня: смотри, сам не стань человеком! Тогда мы потеряем отличный инструмент.

Дверь за ним захлопнулась.

– Погоди! – крикнул ему вслед Бонд.

Но шаги Матиса быстро стихли в конце коридора.