Текст книги "Гаугразский пленник"

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

– Стажер Юста Калан.

– Раздевайтесь.

Помнится, на первом курсе мне казались чем-то из ряда вон выходящим три жалких КПП – по пути на прием к довольно крупному гебейному чину! Думаю, старику Чомски было бы приятно узнать, сколько проверок разного уровня я прохожу по дороге к собственному рабочему месту. Правда, по окончании испытательного срока меня обещали перевести из усиленного режима на общий… но к тому времени мне, наверное, уже будет все равно. Человек ко всему привыкает.

Полионный душ с контрастными добавками – кислый, щелочной-кислый, затем первая томография, потом смотрилка-«мокрица» заглядывает во все места, где теоретически можно установить «зеркальце», следом вторая томография, за ней лучевая дезинфекция, далее компенсаторный ионный душ и, наконец, идентификация ДНК-маячка. Лично я с нее бы и начинала: если что, экономилась бы масса ресурсов. Но в Глобальном социуме есть более авторитетные специалисты в области ГБ, нежели стажер Юста Калан.

После идентификации Сопровождающая выдает форменную конусиль – каждый день новую, рассчитанную строго по рабочему часоминимуму. Говорят, сотрудницы Департамента статистики добились права программировать накануне ее цвет и длину. В нашем департаменте никто на эту тему не чешется. И я в том числе.

Третья томография – а там начинаются КПП общего режима. Это уже легче, если, конечно, Постовых не глючит. Но для нас пару месяцев назад закачали новый комплект, поэтому все проходит четко, без глюков. В общей сложности двадцать восемь минут плюс-минус секунд десять.

Последняя томография, и стажер Юста Калан благополучно прибывает на работу.

Все наши, разумеется, уже были на месте – хотя я сегодня почти не опоздала. Проскользила к своему персоналу, по пути отражая, словно стрелы (это такое доглобальное оружие), вежливые корпоративные приветствия. В нашем департаменте работают солидные взрослые люди, к зеленому стажеру двадцати девяти лет они относятся с материнской-отеческой снисходительностью. Меня устраивает.

Персонал загружался долго: такое чувство, что со вчерашнего дня на него понавешали с десяток новых защитных примочек. В конце концов уставший от мерцания и цветных переливов монитор со вздохом выдал мою заставку: грустную птицу страуса из саванновой экосистемы. Птица сморгнула, взмахнув огромными ресницами, а госпожа Пиндал, наша руководительница (которой, естественно, видны с ее места персоналы каждого сотрудника), традиционно поджала губы. На ее собственной заставке – физиономия упитанного малыша: то ли внука, то ли дочки в молодости. И у всех служащих департамента, соответственно, тоже разнообразные детские мордашки.

Страус уступил место коммуникативной строке с вопросом начальницы относительно моего сегодняшнего рабочего плана. Я честно ответила, что намерена довести до ума доклад на отчетное заседание прогностической секции Регионального Консорциума ГБ, назначенное на послезавтра. Пиндальша удовлетворилась: собственно, она сама меня туда и рекомендовала. Как особо перспективный молодой кадр.

И чтоб вы не сомневались, я тут же открыла свою «рыбу». Проглядела по диагонали и убедилась, что никуда она не годится. Правда, впечатление могло оказаться ошибочным: самокритичность у меня, как известно, на грани комплекса социальной неполноценности. Поэтому убивать текст я не стала, а просто сдвинула его за пределы монитора и начала работу заново – как будто предыдущего варианта и не было. Согреваемая тайным знанием того, что на самом деле он все-таки есть. Пиктограммка в углу персонала дала понять, что у меня опять заработала коммуникативная строка. В принципе можно было посмотреть, что там, и попозже – никаких по-настоящему нужных сообщений я сегодня не ждала. Но не с моим любопытством.

Вздохнула, активизировала – и, само собой, это оказался Ник. Второй персонал от входа. Сорок пять лет, толстый, лысый, не женат. Хотя тоже с голубоглазым ребеночком на заставке; кстати, самым прелестным во всем департаменте.

Ник спрашивал, что я думаю по поводу последнего дестракта и что делаю сегодня вечером. Я ответила ему в обратном порядке, примерно тоже, что и Пиндальше: довожу до ума доклад. В котором и намерена изложить свое мнение по первому пункту. А сейчас – прости, не хочу распыляться, боюсь сбиться с умной мысли.

Он отстал. Что не могло не радовать.

Я вернулась к докладу. Ник тут был ни при чем: ему, чуть ли не от выхода, моего монитора, естественно, не видно. Кроме начальницы, его безнаказанно наблюдает только моя соседка справа Эния, дама особо крупных размеров. Кажется, у нее есть привычка обсуждать увиденное со своей задушевной подругой Соррой, которая сидит рядом с госпожой Пиндал, но, тем не менее, весь рабочий день грузится с Энией в режиме непрерывной коммуникации. Однажды я по приколу зашла на их приватную линию – слава многоступенчатой защите Внутренней Сети ГБ! – но была разочарована. Дискутировались перспективы чьей-то личной жизни, и ладно бы еще моей с Ником. Хотя эта тема, разумеется, тоже не прошла мимо внимания двух счастливых жен, матерей и бабушек, но не висеть же мне на их линии каждый день!..

С традиционной тоской я представила, насколько приятнее было бы работать над докладом дома, забравшись с ногами в неаннигилированную постель, держа на коленях клавиатуру персонала, а в зубах – трубочку от энергика (кофе мне после множественных микроинфарктов нельзя на всю оставшуюся жизнь, и с этим фактом я уже смирилась: оставшаяся жизнь дороже). А что, Пиндальша при нынешних гебейных технологиях могла бы контролировать меня и там. Зато не надо было бы проходить бесчисленные томографии… Кстати, они мне тоже противопоказаны, и справка из ведомства здоровья имеется, но – в свете последних событий – начальству управления плевать.

Хочу домой!!!..

Впрочем, если бы все, кто занят в информационной сфере, работали каждый у себя в блоке, Глобальный социум давно распался бы на отдельных маргинализированных индивидов. Рабочие места и существуют для того, чтобы социализировать население. Офис – малая модель социума. Как академкурс в университете и семинар в колледже. Или группа социализации.

На заставке персонала Энии имелся неожиданно худенький, прямо-таки прозрачный мальчик младшего соцгруппового возраста. Внук – об этом я знала еще с тех времен, когда соседка пыталась наладить со мной приватную коммуникацию с целью выудить какие-либо ценные сведения. Однако животрепещущая тема войны за детский аппетит меня ну совершенно не увлекла.

Тема моего послезавтрашнего доклада звучала куда более захватывающе: «Гаугразский след в дестрактах последнего полугодия». Поразмыслив, я обогатила ее эпитетами: «возможный» и «в участившихся». Получилось громоздко, и «участившихся» я убила – в конце концов, все и так в курсе. Перечитала: «Возможный гаугразский след…» Или лучше «гипотетический»?

Лично я в этот самый «гаугразский след» не верю. Ни капельки.

Но в моих интересах доказать, что он существует.

Меня как раз осенила оригинальная концепция вступительного абзаца, когда ни с того ни с сего заработала связилка. Вообще-то связить в Управление ГБ – дурной тон, и все мои знакомые в курсе; под это дело подавляющее большинство из них давно перестали связить мне вообще. Беззвучно ругнувшись, я искоса глянула на определитель кода и вытаращила глаза: мама. Последний раз она мне связила с полгода назад, не раньше. А я ей… нет, это уже за пределами оперативной памяти.

Конечно же, я страшно перепугалась. Что она или папа угодили в дестракт. По теории вероятности, с каждым может рано или поздно…

Рванула связилку и заорала на весь департамент:

– Мама?!!

Мама улыбалась. На крохотном связильном мониторе она была молодая и красивая, как в те времена, когда мы с ней летали под самый купол смотреть на небо… Сейчас туда полетит только законченный самоубийца. Но в чем, собственно, дело?..

– Здравствуй, Юсик, – сказала она. – Поздравляю тебя с днем рождения, доченька. Совсем взрослая, даже не верится…

– Спасибо, мам.

Под любопытными, как «мокрица», взглядами сослуживцев я смирилась с очевидным фактом. Увы, мне больше не двадцать девять лет.

Мне уже тридцать.

– Спасибо, госпожа Калан. Будут ли вопросы к докладчице?

Образовалась пауза, и я успела испугаться, что вопросов не будет. Мой доклад (чего церемониться со стажершей?) поставили на самый конец секции, когда гебейные чины уже нетерпеливо ерзают в мобильных креслах, а кое-кто и начинает втихаря программировать скользилку, чтобы по сигналу Модератора об объявлении перерыва тут же сорваться в буфет. Буфет в Консорциуме действительно неплохой. Так что я где-то их понимала.

От чего не делалось менее обидно. Все-таки я – возможно, чересчур самонадеянно, – планировала какой-никакой резонанс.

И тут в левом секторе поднял руку худенький конопатый старичок в цивильном, чем-то похожий на моего друга детства Винса. За что, наверное, мне и захотелось его расцеловать.

– У меня вопрос.

К вопросу дедуля (интересно, он генерал или уже генерал-майор?) готовился обстоятельно: выдвигал и активизировал панель вербализации, настраивал световой и акустический сигналы, вручную отпихивал назад кресло, чтобы не мешалось под ногами, сощелкивал пылинки с цивильного комба. Любители заранее программировать скользилки на выход уверились, что это надолго, и, отменив команду, поплотнее устроились в креслах.

И тогда конопатый старичок спросил:

– Скажите, девонька, неужели вы и вправду верите в эту ерунду?

Не скажу, чтоб он застал меня врасплох. Я бы на его месте задала тот же самый вопрос, слово в слово. Ну, может быть, все-таки не «девонька», а «госпожа Калан» или хотя бы «стажер».

И ответила сразу, без запинки:

– Разумеется, проще всего не верить. Пять лет назад, как вы помните, некоторые руководители служб ГБ вообще отказывались верить в дестракты. Знаете, на заставке моего рабочего персонала изображена птица страус. По доглобальной экозоологической легенде, сталкиваясь с опасностью, эта птица прятала голову в песок.

Домашняя заготовка прошла на «ура». По секторам прошелестел смех, некоторые чины в дальних рядах склонились над панелями, явно подстраивая под меня приемный сигнал. И, может быть, даже позакрывали свои пасьянсы и стрелялки.

Дедушкины щеки покраснели, полностью скрыв конопушки; хоть бы не переволновался до инсульта, бедненький. Понятное дело, он не сдался.

– Но ведь должны быть элементарные логические предпосылки!.. Простите, девонька; но в вашем докладе я услышал преимущественно эмоции. А между тем экспертными службами ГБ доподлинно установлено, что в осуществлении дестрактов используются неизвестные нам экстрановейшие высокие технологии. Какой Гауграз, милая? Это же традиционное общество: земледелие, примитивные ремесла…

– Это традиционное общество, как вам, думаю, известно, сотни лет ведет с Глобальным социумом войну.

– На границе. – Пренебрежительный голос с места. Живая дискуссия, поздравляю!

– Война продолжается, как вам, думаю, известно, только потому, – мой оппонент не без иронии подчеркнул цитату из меня, – что Глобальный социум ценит Гауграз как уникальную экосистему и воздерживается от наступательной стратегии. В основе общечеловеческой морали Глобального социума лежит гуманизм, а такие, как вы, с вашими бездоказательными заявлениями…

Тут старичок, видимо, решив на полуслове, что совершенно меня уничтожил, махнул рукой и рухнул назад в кресло. Все тут же снова зашевелились, и я поспешила возвестить, что пока жива:

– Я не призывала к наступательной стратегии! Я только хочу обратить внимание на тот факт, что война на границе не могла бы продолжаться столько столетий, если бы смертовики не обладали более-менее адекватным оружием. Все мы знаем, что это оружие в своем большинстве не производится на Гаугразе, а поставляется туда по контрабандным каналам. И я спрашиваю: если смертовикам продают ракеты и лучеметы, то почему бы…

В центральном секторе мгновенно, словно Перехватчик последнего поколения, неподвластный глюкам при загрузке, возник по стойке «смирно» подтянутый подполковник. Серый Форменный комб с квадратным лицом. Кажется, он воспринял мои слова как личный выпад в свой адрес. Отчеканил:

– В текущем году Приграничное Управление ГБ полностью перекрыло все каналы нелегальной торговли с Гаугразом.

Я не стала спорить:

– Первый дестракт произошел около пяти лет назад. – Я сделала паузу, чтобы присутствующие припомнили: я та самая Юста Калан, которая более кого бы то ни было в курсе, когда и как он произошел. – Тогда подобные каналы еще, к сожалению, существовали, и теоретически в руках смертовиков могли оказаться высокие технологии, позволяющие его осуществить. А затем, возможно, гаугразские ученые самостоятельно усовершенствовали…

– Что за чушь!.. – выдохнул с места конопатый старичок.

Он снова был прав. Насчет гаугразских ученых я определенно загнула.

– Будут ли еще вопросы к докладчице? – бесстрастно осведомился Модератор.

В секторах опять возникло характерное шевеление. Я напряглась: теперь главное было – точно рассчитать паузу. И успеть вклиниться до того, как будет подан долгожданный сигнал.

Четыре… три… два… сейчас!..

– Если вопросов больше нет, – произнес не Модератор, а я, – то разрешите мне самой задать один вопрос уважаемому Консорциуму. Я понимаю, что речь идет о глубоко засекреченной информации, однако характер и контингент данного заседания исключает возможность ее утечки. Вы позволите?

Модератор, кажется, на мгновение подвис, решая нестандартную задачу, – но соизволение дал. И никто из высоких и не очень гебейных чинов не возмутился. Пока.

– Скажите, пожалуйста… Ее нашли? Хотя бы выяснили, кто она такая?.. Та женщина?

Была секунда тишины.

А затем раздался певучий сигнал к свободе, и по секторам засновали, сталкиваясь и взвизгивая в обходных маневрах, дождавшиеся своего часа скользилки.

– А по какому случаю?

– Ну ты даешь, Юська! У кого день рождения?! Или я что-то перепутала?

В прошлом году Далька ошиблась ровно на месяц. Так что нынешние два дня вполне могли считаться в пределах статистической погрешности. Я вздохнула. Мучительно не хотелось никуда идти. Хотелось энергика и спать.

– Все уже собрались, только тебя ждем! Так что ноги в руки, в капсулу, и вперед! Чуть не забыла, у нас на шлюзе новый Постовой, свекрушка закачала, скажешь ему «свои», и он отстанет. Давай быстрее! Я тебе, между прочим, с утра связю, а ты все вне зоны…

– На гебейных сборищах, Далька, связилки блокируют, – устало пояснила я. – А кто это «все»? Много у вас народу?

– Без тебя – мало, – отрезала она пути к отступлению. – Это твой день рождения.

Связилка отключилась. Некоторое время я сохраняла тупую неподвижность, а затем на запредельном усилии, словно вручную двигая мебель, извлекла себя из хлопьев вчерашней постели. Если под моим вечным предлогом беззаветной и утомительной службы в органах ГБ послать подальше еще и Дальку с Винсом, то кто останется?.. Только Пиндальша и закадычные подружки Сорра с Энией. Да еще неженатый Ник.

Перед вылетом все-таки глянула в зеркало. С прической никаких проблем, проводишь пятерней, и ежик топорщится как новенький. И парадная конусиль с секции ничего, только слегка помялась и белые хлопья кое-где пристали… Секунду поразмыслив, я все-таки разделась и скормила ее аннигилятору: нечего пугать людей гебейной формой. Выбрала простенький зеленый комбик, симпатичный, под цвет глаз. В конце концов, у меня как бы день рождения.

– Тетя Юста прилетела!!!

Далькины дети – это нечто. Чудо природы о четырех глазах и двух хохочущих либо перебивающих друг друга ртах. Лично я ни разу не видела их по одному, только вместе. А их Воспиталька?!. Вечно виснущее, постоянно меняющее облик мальчик-девочка – причем Гунка и Свен уже достаточно большие, чтобы специально его-ее провоцировать и потом надрывать животики. С интеграцией в социум однозначно будут проблемы. Я советовала Дальке хотя бы отдать их в разные группы социализации, и она со мной согласилась. Но потом все равно отдала в одну. Сказала, что ей их жалко.

Кстати, «тетя Юста» – это что-то новенькое. Раньше они запросто называли меня Юськой. Впрочем, чего ты хочешь?.. тридцать лет.

Подскользил Винс:

– Привет.

Затем спохватился и добавил:

– С днем рождения. То есть у тебя был позавчера, я помню, я тебе связил, но…

– Ничего, – успокоила я. – Спасибо.

Встала на гостевую скользилку. Судя по тому, что в прихожей оставалась она одна, народу здесь действительно собралось ой-ой-ой. Ну да ладно. Потусуюсь с полчасика – и домой, прямиком в неубранную постель. Между прочим, Роб никогда не убирал ее каждый день: в несколько слоев получается гораздо мягче.

Кивнула близнецам:

– Наперегонки?

Шестилетние Пролы радостно завопили и рванули вперед раньше, чем я успела разобраться со скоростями на этой модели. Стареем, однако… Правда, Винс все равно остался далеко позади.

В зале было темно. На потолке мерцали разноцветные звезды, стены по очереди перемигивались ночными видами экзотических островных экосистем, ритмичным звуком плескались виртуальные волны, атмосферой пахнул морем. Если б я никогда не была ночью на морском побережье, то решила бы, что именно так оно и выглядит. А может, правильно бы решила. Если разобраться, про настоящее море я ни черта не помню.

Подплыла Далька в очень открытом комбе, поблескивающем в темноте цветными чешуйчатыми искрами. Прямо сюрр-звезда; я ей об этом сказала, чем совершенно осчастливила: Далька вообще беззащитна перед комплиментами. И стало возможным удержать ее от врубания света и громогласного объявления моего прихода. Конечно, не без некоторого сопротивления:

– Не глупи, Юська, это же все в честь тебя! Народ имеет право…

– Народ тебя простит. Не мешай людям веселиться, а я ненавязчиво присоединюсь. Идет?

– Договорились, – засмеялась она. – Значит, так, смотри: вон там, у стойки, высокий такой, красивый… Он один пришел. Много о тебе слышал, мечтает познакомиться. Если рискнет, не отшивай сразу, хорошо, Юсь?

Я вздохнула:

– Попробую.

Ни одна Далькина вечеринка не обходится без высокого-красивого-мечтающего познакомиться. Я привыкла. И даже иногда способна во имя старой дружбы не сразу их отшивать… но сегодня, похоже, не тот день. После секции в Консорциуме еще и это – извините.

Далька отплыла, сверкнув разноцветной чешуей, – видимо, освобождала высокому-красивому простор для маневра. Я со своей стороны постаралась максимально усложнить ему задачу: быстренько переместилась в. другой конец зала, выбрав наиболее темный угол между мерцающими экосистемами, и сделала вид, что примыкаю к небольшой группке, самозабвенно плещущейся в виртуальном прибое. Как хорошо, что удалось уговорить Дальку не включать свет!…

А вообще любопытно, кто все эти люди? Где Далька их берет: на работе, в интерес-клубах, а может, их дети ходят в одну группу социализации?.. Глубоко интегрирована в социум, так это называется. Когда не приходится страдать дилеммами типа «многослойная постель – или все-таки ужин с холостым Ником?»…

– Юста? – робко спросил за спиной высокий-красивый.

Я обернулась с героическим вздохом. Который тут же превратился во вздох облегчения, потому что это оказался никакой не высокий-красивый, а Винс.

– Потанцуем?

Оказывается, уже пару секунд как играла плавная ритмичная музыка, и гости принялись топтаться на одном месте, разбившись на пары. Далька любит доглобальные танцы, это изюминка ее вечеринок. Винс положил руку мне на талию, и я не стала протестовать. По крайней мере так я могу быть спокойна, что не подкатит высокий-красивый, которого я, кажется, пообещала не отшивать сразу.

– Ну как? – спросил Винс, и я знала, о чем он.

– Сегодня читала доклад на секции Регионального Консорциума. – Вообще-то это была секретная информация, но не настолько же, чтоб таиться от Винса! – По «гаугразскому следу». Кажется, слегка расшевелила наших чинов… Теперь еще немного – и можно будет потихоньку протаскивать идею экспедиции…

– Немного – это сколько?

А раньше я за ним не замечала… такого лаконизма. Потрясающе жестокой точности.

Не ответила. Усмехнулась и спрятала лицо у него на груди.

Кажется, Винс что-то говорил – утешительное, доброе, абстрактное. Его слова проплывали у меня над головой, растворяясь в музыке и виртуальных волнах. Мимо с радостным кличем пронеслись близнецы – и не разберешь, на своих ногах или на одной общей скользилке. Тетя Юста… Еще немного. И уже тридцать лет.

Тут я вспомнила, что Винсу тоже тридцать. Исполнилось неделю назад. А я, конечно, и не почесалась его поздравить.

Подняла голову:

– Винс!

Он просиял – от одного лишь того, что я к нему обратилась.

– Слушай, а как ты воспринял свой… ну, размен четвертого десятка?

Кажется, он не сразу понял. А сообразив, недоуменно улыбнулся:

– Нормально.

Разумеется. А что ты думала услышать – у него же нормальная семья, нормальная карьера, нормальная жизнь соответственно возрастной страте и в полной гармонии с социумом. И никаких сверхзадач, невыполнимых в ближайшем будущем… из-за чего время зримо, словно песок в приморской экосистеме, осыпается между пальцами под бессмысленный плеск волн…

И вдруг упала тишина.

Оборвались и морские звуки, и музыка, и голоса гостей. Я успела подумать, что это один из Далькиных сюрпризов (иногда она устраивает и не такое), и полная тьма без звезд и огней, в которую погрузился зал, только укрепила меня в этой мысли. Я почувствовала, как нервно напряглась рука Винса на моей талии, и тут раздался пугающе-никакой синтезированный голос:

– Тревога. Угроза дестракта.

И началось невообразимое. Кажется, все разом устремились к выходу – по инструкции индивидуальные гермекомбы необходимо всегда держать при себе, но кто ж станет соблюдать инструкции на вечеринке с морем и доглобальными танцами?.. Заскрежетали, сталкиваясь, скользилки, что-то – кто-то?! – с грохотом упало, пронзительно закричала какая-то женщина, и ее крик потонул в общем гвалте…

– Свен!!! – заорал, выпуская меня, Винс. – Гуна-а-а-а!!!

И тут я услышала собственный голос. Неправдоподобно звучный и абсолютно спокойный:

– Это учебная тревога. Новая разработка гебейщиков. В реальном режиме. Я точно знаю, я стажер ГБ!

И наконец зажегся свет.

– Стажер Департамента прогнозов Юста Калан.

– Садитесь.

Странно. Я была уверена, что беседовать с генералом придется стоя. Впрочем, запрограммированное, словно подсечка, под колени мобильное кресло оказалось ужас каким неудобным.

У генерала было худое интеллигентское лицо и голубые глаза с нормальными человеческими линзами. Еще у него, наверное, сын – учится в гебейном профессиональном колледже. Да и уже проходит узкую специализацию…

Генерал держал паузу. Хорошо держал, я оценила.

– Будем прощаться, стажер Юста Калан?

Я улыбнулась:

– Уже?

Вообще-то нельзя сказать, что ему не удалось меня удивить. Даже деморализовать, пожалуй, слегка удалось. Другое дело, некоторые реакции у меня срабатывают автоматически, без участия воли и разума выстреливают, как иголки животного дикобраза из американской лесной экосистемы. Хотя, если честно, дерзить генералу в мои планы не входило. Я намеревалась быть хорошей. Послушной провинившейся девочкой на ковре у начальства.

– Ну как же. – Генерал тоже улыбнулся, что опять-таки было по-настоящему неожиданно. – У вас не прошло и половины срока стажировки, а вы успели отличиться в самых разнообразных сферах. У генерала-полковника Меера после общения с вами поднялось давление. А ведь он совсем недавно перенес гипертонический криз.

Полсекунды я таращилась на него с недоумением, а потом сообразила: конопатый старичок. Генерал-полковник, ничего себе!… Но, в конце концов, он же первый начал. А я вполне корректно поддерживала дискуссию, и не более.

– Он был в штатском, – пояснила я вслух. – Что затрудняет соблюдение субординации.

– Ну, вы могли догадаться, что он намного старше вас. И по званию, и по возрасту.

– Могла.

Затянувшаяся вступительная часть начинала напрягать – куда сильнее, чем обычные гебейные паузы. О генеральских психометодах ведения допросов по управлению ходили жутчайшие сплетни. А ведь на первый взгляд – нормальный вроде бы мужик…

Когда меня вызвали на ковер, весь наш департамент взметнулся и замер, как приливная волна в подвисшей виртуалке. У Ника были страшные глаза; кажется, он хотел выразить мне сочувствие и поддержку, но в последний момент передумал, отдернул руки от клавиатуры. Эния, наоборот, держала наготове растопыренные пальцы: как только за мной задвинулись двери, их приватная линия с Соррой, наверное, задымила от перегрузки. Пиндальша же наблюдала мое отбытие отстраненно и чуть ли не брезгливо, словно клаптик постели, исчезающий в аннигиляторе.

– И этот ваш доклад… – Генерал и не думал переходить к делу. – «Гаугразский след в дестрактах». Оригинально. По-моему, даже чересчур.

– «Возможный гаугразский след», – мягко поправила я. – Вы же не станете отрицать, что органы ГБ обязаны плотно исследовать любую возможность, когда речь идет о таком явлении, как дестракты. А концепция работы Департамента прогнозов допускает…

Ничего этого можно было бы и не говорить. Вряд ли от моих слов что-то изменится.

Но я продолжила:

– …некоторую долю домысла при выдвижении версий… даже фантазии, если ее можно логически обосновать. А «гаугразский след» в дестрактах… Согласитесь, у смертовиков есть мотивы стремиться причинить вред Глобальному социуму.

Генерал поморщился:

– Я слышал ваш доклад. И про фантазию, и насчет мотивов. Кстати, чтоб вы имели в виду, большинство асоциальных элементов, ведущих деструктивную деятельность, ни в каких мотивах не нуждаются.

В свою очередь, я довольно непочтительно хмыкнула. Теперь уже все равно.

– Списывать дестракты на отдельных асоциалов – позавчерашний день ГБ. Сегодня это по меньшей мере смешно. Ясно же, что мы имеем дело с системой. С новым методом ведения войны. Со спланированной кампанией по деморализации Глобального социума…

– Допустим. И что они с этого имеют? По вашей логике, каждый дестракт должен бы сопровождаться выдвижением каких-либо требований. Например, о выведении войск с границы… Но ничего подобного нет. Это самое слабое место в вашем докладе, стажер Юста Калан.

Ничего себе!.. – подумала я в который раз за последние полчаса. Грозный генерал, кажется, вовсе не допрашивал меня, а вел равноправную дискуссию, как накануне его старший по званию и возрасту коллега. А я, разумеется, не могла не злоупотребить, я такая. Не поднялось бы и у него давление…

– Не скажите. Вы же сами понимаете, что, если бы, допустим, смертовики сейчас признали за собой авторство дестрактов, – я подчеркнула слово «сейчас». – Глобальный социум ответил бы военным наступлением на Гауграз. Мы еще недостаточно деморализованы, чтоб нам можно было диктовать условия.

– То есть, по-вашему, дестракты будут продолжаться?

– И учащаться, – жестко сказала я.

– Так что ж вы, Юста, путаетесь у нас под ногами?

Я с разгону проглотила заготовленную далее умную фразу. И доставила ему удовольствие наблюдать меня – с бессмысленно полуоткрытым ртом и часто хлопающими ресницами. Так тебе и надо. Дискуссия на равных!.. Тоже мне вообразила.

Генерал попросту красиво подвел допрос к главному.

К моему главному преступлению.

– Начиналась давка, – выговорила я глухо. – А там было двое маленьких детей.

Его глаза стали похожи на голубые кусочки льда из горной экосистемы. Гауграза, например.

– Во время последнего дестракта в Северном капсулпорту там было пятнадцать детей, – холодно отчеканил генерал. – Четверо из них находились далеко от родителей и не успели надеть гермекомбы. Информация секретная, но вам, думаю, будет полезно знать.

Наверное, это и называлось «психометод ведения допроса». Не знаю. Интеллигентское лицо поплыло перед глазами, а кресло оказалось еще более неудобным, чем я думала: на его спинку никак нельзя было откинуть голову… Вспомнила, что собиралась говорить о гуманизме как основе общечеловеческой морали Глобального социума. Закусила губы. Попыталась прийти в себя.

– Страшно? – негромко спросил генерал.

Страшно, молча признала я. Когда людей, внезапно оказавшихся в вакууме, разрывает изнутри – ну что ж, за пять лет мы привыкли и к этому. Человек ко всему привыкает. Но дети… о детях раньше не сообщалось ни в одной дестрактной сводке. Или – секретная информация?!.

Да, страшно.

– Так вот учебная тревога в реальном режиме, – ровно, как ни в чем не бывало продолжил он, – это вам не тренировка на скорость надевания гермекомбов. Это реальный путь победить страх перед дестрактами. Если мы не можем пока адекватно бороться с ними, надо научить людей с этим жить. Жить, признав опасность, смирившись с ее существованием. Сегодня девяносто процентов членов Глобального социума пребывает в состоянии постоянного стресса, пытаясь убедить себя, что конкретно их и их близких это никогда не коснется. Девяносто процентов ведут себя, как… Это ведь на вашем персонале, стажер Юста Калан, изображена некая птица?

Я вздрогнула. Голубые глаза снисходительно улыбались. Впрочем, что это я? Он же слышал вчера мой доклад… про птицу, наверное, все запомнили. Сегодня же поменяю заставку.

– Важно полностью стереть грань между реальной и учебной тревогой, – внушительно произнес генерал. – В чем, собственно, и заключается новизна данной технологии. Понимаете? Человек не знает, действительно ли он попал в дестракт – или просто идут плановые учения. Таким образом в несколько раз повышается психоболевой порог личности, и Глобальный социум становится сильнее.

Я нервно усмехнулась:

– Вы думаете?

– Я знаю. Просчитано лучшими Психологами. В частности, и то, что утечка информации для реализации проекта губительна. И приравнивается к саботажу.

Генерал слегка откинулся на спинку кресла – безусловно, очень удобного. Теперь он смотрел на меня в упор чуть ли не с любопытством: мол, что вы можете сказать в свое жалкое оправдание, стажер Юста Калан?

И пришлось хоть что-то сказать:

– Но ведь это же был приватный блок. И… там шел праздник. – Последнее прозвучало совсем уж детским лепетом, и я срочно исправилась, заговорив по-деловому: – Дестракты, как известно, происходят в помещениях различных властных структур и бизнес-организаций или же в местах социального пользования, так какой же смысл…

– А вам не приходило в голову, что они могут не только учащаться, как вы предрекаете, но и, так сказать, совершенствоваться качественно? – Генерал вздохнул. – Приватный блок… не смешите меня. А деструкция городского купола по всей площади, например?.. Как вам такая возможность?