Текст книги "Гаугразский пленник"

Мильям огляделась по сторонам: Робни-вана не было. Наверное, пошел к повозке за оставшимися вещами… скорей бы он вернулся.

Девушка повторила фразу более требовательно, указывая костлявым пальчиком наверх и вбок. Потом нагнулась и взяла за руку Валара.

Хотела взять. Сын отдернул пальцы, словно от раскаленного камня очага. Прижался к ногам матери – но не сзади, а спереди, готовый защитить или навсегда остаться рядом.

– Дикие вы, – проворчал Робни-ван поверх тяжеленного сундука, окованного серебром, который давным-давно, еще до свадьбы, достался Мильям от матери. – Это дочь хозяйки. Она хочет провести вас в нашу комнату. На втором этаже… Ну давайте, давайте, быстренько!.. Нет уж, меня пропустите вперед…

Под его ногами заскрипели, застонали дощатые ступеньки, уходившие куда-то вверх, в неизвестность и тьму.

Мильям не спала.

Ей еще ни разу не удалось заснуть здесь, в странном неуютном жилище с пустотой под полом и тяжестью над потолком. Робни-ван говорил, что это глупости. Что всего лишь три этажа – это попросту смешно; наверное, он был прав, хотя Мильям и не понимала почему. Но закончился пятый день их пребывания здесь, а она по-прежнему не могла спать, и голова казалась гулкой, словно пустой заварник. А чтобы заварить чай, нужно было спускаться вниз, к очагу, просить разрешения хозяйки или ее дочери… Мильям передернула плечами. Повернулась на кошме.

И увидела, что Робни-вана рядом нет.

Как он мог выйти? Когда?!. Неужели она все-таки заснула?..

Мильям села, огляделась по сторонам, прислушалась. Снизу, сверху, из-за стен, как всегда, доносились приглушенные шумы, стуки, голоса. Здесь, наверное, никогда не бывает тишины… Дыхания детей почти не было слышно.

По нужде тут ходили в отдельное помещение на нижнем этаже. Совсем близко, он бы уже вернулся. Даже если вышел всего лишь за мгновение до того, как она… проснулась? Куда он мог пойти?!!

Встала. Набросила накидку поверх длинного ночного платья. Идти искать его было неразумно – вдруг все-таки просто вышел по нужде?.. а вдруг проснутся дети?! – и страшно. Но оставаться тут, в этом жутком месте, наедине с темнотой и неясными звуками, – еще страшнее. И после стольких бессонных ночей она не находила в себе сил нести этот страх.

Первая же ступенька скрипнула так громко, что в родном селении Мильям проснулись бы и залаяли все до единой собаки, а во дворце Растуллы-тенга вскочили бы на ноги задремавшие охранники. Здесь – ничего не изменилось. Еще один полуночный звук.

На четвертой ступеньке Мильям остановилась. Снизу теперь уже явственно слышались голоса. Два голоса. Мужской и женский.

Дочь хозяйки гостиницы – и Робни-ван.

Он уже начал учить жену и детей северному наречию, и Мильям успела выучить фразы приветствия, прощания, благодарности и еще не меньше двух десятков слов. Но сейчас они, двое, внизу, говорили совсем другие, незнакомые слова…

Коротко, негромко, с вопросом – Робни-ван.

Девушка захихикала, защебетала длинно, фальшиво, будто плетя словами цепочку из дешевого желтого металла.

Робни-ван возразил – как бы шутливо, но внутри его шутки был спрятан железный стержень жесткой мужской настойчивости. Хозяйкина дочь снова прыснула, опять заговорила все быстрее и тише, интимнее, время от времени подпуская в шепот приглушенные полувскрики-полустоны. Робни-ван продолжал настаивать, мягко, бархатно, неотвратимо… Девушка неуверенно пискнула в ответ, а затем на какое-то время умолкла, и Мильям отчетливо, словно не было ни ночи, ни каменной стены, увидела, как она – востроносая, некрасивая, зато совсем-совсем молоденькая! – с притворным испугом пятится назад, расчетливо отступая в сторону расстеленной в углу кошмы…

И надо было вернуться к себе, поднявшись на второй этаж по громко скрипящим – но кого это волнует? – ступенькам…

Мильям не помнила, как очутилась внизу. Не помнила ни единой ступеньки. Ни скрипа.

И все оказалось точь-в-точь так, как она только что видела сквозь стену: расстеленная кошма, бесстыжие тощие косы без накидки, его руки на ее плечах… Одновременный взгляд двух пар сообщников-глаз.

Хозяйкина дочь заверещала пронзительным шепотом, стряхнула с плеч ладони Робни-вана, отскочила в глубь кошмы, а там бочком, по стенке, пробралась к выходу в смежную комнату. Облезлая кошка!.. Мильям едва сдержалась, чтоб не броситься за ней, не вцепиться ногтями в щеки, не намотать на кулаки жидкие пряди кос…

– Опять не спишь? – спокойно спросил Робни-ван. – Глупенькая… пойдем.

– Ты же знаешь. Я сколько раз тебе рассказывал…

Мильям молчала.

Ничего он не рассказывал. А если и да – не может же быть, что он лжет, – то, наверное, она все равно не понимала его слов и боялась переспросить…

– Это моя работа. Мое единственное настоящее дело, которое я здесь начал и должен довести до ума. Пока у меня получается, Миль, и это здорово. И ты даже не представляешь, до чего будет хорошо, если у меня все получится до конца…

Она молчала. Тяжело, обвиняюще.

– Я мастер по оружию. Чтоб вы не сомневались, ни ты, ни дети. Я занимаюсь этим весьма почтенным ремеслом, на котором, собственно, и держится столько веков оборона Гау-Граза. Ключевое слово – оборона. Пора бы уже перейти в наступление…

В темноте перестукивались и перешептывались за стенами, под полом и над потолком невидимые существа, неслышно дышали сонные дети. Белела поверх кошмы повязка на руке Валара… виноградник. Те мальчишки не верили, что его отец – мастер по оружию. Никто никогда в это не верил… кроме разве что нее.

– …традиционное общество. Это означает – когда все разложено по полочкам, в мелочах известно наперед, роли расписаны раз и навсегда. Мужчина воюет, женщина делает все остальное. Ты никогда не задумывалась, Миль, насколько женщины Гау-Граза сильнее мужчин? Во всех отношениях?..

Да, он действительно когда-то уже говорил что-то подобное. Непонятные слова человека, который сам ничего не понимает в жизни. Там, где Робни-ван жил до того, как стал Пленником, все было, наверное, совсем по-другому… Но ему пора бы и привыкнуть. И перестать наконец…

– Ты знаешь, только не обижайся, мне когда-то казалось смешным это ваше «великий Гау-Граз». Для такой капли, такого мизерного клочка земли… обхохочешься. Но теперь я вижу, что он действительно велик. Его величие в природе – именно природе, а не просто экосистеме! – и в женщине. И особенно в том, что природа и женщина Гау-Граза – едины, что они соединяют свою силу, действуют заодно. Черт возьми, как красиво сказал. Одному моему… другу понравилось бы. Только он умер. Давно.

– Ты ее любишь? – спросила Мильям.

Прозвучало жалко и глупо. Лучше б она продолжала молчать…

Робни-ван, кажется, удивился:

– Кого? А-а… не говори глупостей, Миль. Она единственная дочь у своей мамаши. Первая. Я должен был в спокойной обстановке выяснить, что она умеет. И чему я могу ее научить.

– И что она умеет? – снова не сдержалась Мильям. – Или ты… не успел?!

– Почему, успел кое-что – Он говорил ровно и задумчиво. – Как тебе сказать… Все-таки это какой-никакой, а город. Ремесла, мастерские, начатки торговли… Разумеется, здешние женщины отстоят гораздо дальше от природы, чем у вас на Срединном хребте и даже на Юге. Но не думай, будто они не владеют магией. Просто здесь она другая… и очень может быть, это именно то, что мне нужно.

Теперь она вовремя прикусила язык. Хотя уже не первый год отчаянно пыталась понять, что же именно ему нужно – от них. От всех этих девушек, юных, красивых, первых дочерей в семьях…

Последнее было особенно обидно. До жгучих беззвучных слез на щеках.

Было темно. Робни-ван не видел.

– Я открою здесь мастерскую, – продолжал он. – Может быть, ты и права, мне не стоит называться мастером по оружию, все равно не поймут. Придумаю какую-нибудь другую вывеску, пустяки. У них очень своеобразная магия, у здешних горожаночек: с трудом проращивают семена цветов, но запросто ворочают глыбы ракушечника. А самое главное – они не боятся. Нет этой идиотской клаустрофобии, из-за которой…

– А ты?

– Что я? – недоуменно переспросил Робни-ван.

Мильям все-таки всхлипнула. Слишком громко:

– Ты… не боишься?

– С чего бы… подожди, Миль. Ты что, плачешь?

Надо было сказать ему давным-давно. Еще тогда, когда в первый раз избили Валара. Когда слухи, доползавшие из соседних селений, стрелами вонзались ей в спину. Когда от обиды, неизвестности и страха – а вдруг правда?! – дрожала в руках пиала изырбузского чая… Но Робни-ван появлялся вновь, спокойный и любящий, муж, человек, который всегда прав. И Мильям ничего не говорила.

– Раньше ты ходил по чужим селениям, – глухо сказала она. – Мастер по оружию… О тебе много болтали, но никто не знал точно. Теперь ты хочешь делать… то, что ты делаешь, прямо здесь, где мы живем, у всех на глазах. Ты будешь водить этих девушек на границу… да?

Робни-ван кивнул; движение воздуха в темноте.

– И потом приводить назад? Они… возвращаются оттуда?!.

Он молчал долго, больше минуты. Звуки огромного жилища наконец утихли, а в оконницу пробились серые лучи рассвета.

Вздохнул:

– В общем, да. Я стараюсь, чтоб возвращались.

– Ты обещал рассказать, пап.

– Про что?

– Про тот, другой, город. Который не смешной.

– А-а. Ну ладно, если обещал, расскажу. Правда, он не только не смешной, но и вообще довольно скучный. Представь себе…хотя этого здесь тоже в помине нет, разве что на Юге… с чем бы сравнить? Пчелиные соты видел? Так вот в том городе жилища, они называются «блоки», лепятся друг к другу примерно так же. На много-много уровней, то есть этажей, вверх. И черт-те на какую площадь по ширине… На всем Гау-Гразе, Валар, не наберется столько жилищ, сколько блоков в средних размеров городе. А кроме них, там, собственно, ничего и нет. Ну, еще тоннели, то есть дороги, чтобы летать в капсуле, это такая повозка, из одного блока в другой. И сверху купол. Круглая такая крыша, как в жилище у нас в селении, помнишь?.. только на целый город сразу.

– С Небесным глазом?

– Почти. Он весь прозрачный, этот купол… и абсолютно герметичный. Непроницаемый.

– Почему?

– Они так живут. Взаперти. Боятся неба, свежего воздуха, моря, гор… Примерно раз в жизни им разрешают выползти из-под купола, но толку? – если все равно нельзя ни шагу ступить. Они делают вид, что боятся навредить экосистеме. А на самом деле – просто боятся.

– А как они живут?

– Очень так себе. Едят всякую гадость из комплектов, таких коробок с трубочками, носят почти одинаковую одежду, удобную, но совсем некрасивую. Все говорят на одном и том же языке. С детства слушаются ненастоящих людей, которые как будто живут на стене, хотя на самом деле их нет вообще. Малыши вроде нашей Юськи уже начинают учиться разным сложным и совершенно ненужным вещам. Учатся, учатся, учатся, потом, когда вырастают, идут работать… и никак не начнут жить. Там каждый точно знает, чем и когда он должен заниматься, и попробуй только выпади из социума… то есть перестань делать то, что должен. Сразу останешься совсем один. А они больше всего на свете боятся быть одни…

– Если они такие трусы, пап, то почему это не смешно?

– Хороший вопрос… Наверное, потому, что они очень сильные. Они не сомневаются, что живут правильно, и хотят, чтобы точно также жили все. Да, собственно, «все» уже и есть они. Из многих десятков стран, хороших и не очень, а главное, разных, осталось… Знаешь, Валар, я был знаком с одним человеком, настоящим ваном, его звали так же, как тебя. Он столько всего знал об этих древних странах! Но большинству нравится думать, что ничего другого, ничего разного никогда и не было. И одна-единственная страна, которая захотела сохранить свои собственные жилища, одежду, еду, языки, обычаи, свободу… Они не могут ей этого простить. Они не уничтожают ее только потому, что опять-таки боятся. Боятся показаться недостаточно гуманными… то есть добрыми. А победить – не могут. Много-много столетий…

– Пап…

– Что, Валар?

– Они – это глобалы, да?

Циновки ровными рядами пересекали площадь, делая ее похожей на виноградник. И действительно пестрели виноградом: крупным, золотисто-медовым, словно козьи глаза, и сизо-черным, с плотно сбитыми ягодками, как испуганные зрачки птенцов; раскидистыми розоватыми кистями и гроздьями изящных женских пальцев… Горы яблок, груш и хурмы, овощей, зелени и пряностей, а дальше сыр и кумыс, пироги и лепешки, и снова фрукты, и куски освежеванного мяса, над которыми вились стайки мух, как ни отгоняли их босоногие мальчишки, младшие сыновья торговок – сельских женщин в темных накидках… Серебряная монета стоит десять медных, беззвучно шевеля губами, повторяла Мильям, обеими руками держась за корзину. Не наоборот. Не перепутать…

Ни на одной из горожанок, расхаживавших по базару с горделиво вскинутыми головами, накидки не было. Чеканные серебряные обручи и затейливые шапочки, шитые бисером, инкрустированные гребни и газовые шарфы с золотой нитью, яркие ленты и бусы, причудливо вплетенные в косы. И качались в ушах подвески – на всем базаре не найти, наверное, двух одинаковых пар…

Женщины останавливались перед циновками, взвешивали в руках виноградные кисти, пробовали сыр, нюхали мясо и отчаянно торговались звонкой рассыпчатой дробью. Мильям проговорила про себя те несколько слов, которых, обещал Робни-ван, вполне должно хватить. Десять – дорого, давай три… Хорошо. Покупаю. Восемь – дорого, два с половиной…

Она издали присмотрела виноград того сорта, который выращивали в их селении. Крупный, прозрачный на просвет и такой сладкий, каким обычный виноград становится лишь после того, как его высушить на солнце. Юстаб и Валар обрадуются… Мильям решительно двинулась вперед, и пожилая торговка хищно раздула ноздри ей навстречу.

Какая– то юная горожаночка скользнула наперерез, мимолетно окатив Мильям презрительным взглядом. Подцепила тонким пальчиком виноградную гроздь. И дробно защебетала, кажется, еще до того, как услышала цену.

Может быть, она первая дочь в семье. Может быть, завтра Робни-ван…

Торговка азартно спорила с ней, уже не обращая на Мильям ни малейшего внимания.

Ну и пусть. На базаре много винограда.

Двигаясь мимо пестрых торговых рядов, Мильям почти неосознанно сдвинула со лба край накидки. Дальше ткань поползла по скользким волосам сама, открывая солнечному взору густые черные косы и звенящие серебряные подвески в ушах.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Знаете, я завидую Ингару.

Он готовил свою экспедицию тайно, конспиративно и совершенно спокойно. Без кучи начальников и начальничков, перед которыми надо отчитываться за каждый шаг, каждую справку и каждую единицу сметы. Без массы чиновников и чиновничков, уверенных, что день пропал зря, если они не напрограммировали кому-нибудь от души палок в скользилку. И людей он набирал себе сам: другой вопрос каких – но у него хотя бы имелась такая возможность!.. Завидую. Искренне.

Сегодняшний день начался в принципе вполне терпимо. С утра я традиционно посвязила в Департамент снабжения и потребовала поторопиться: не для того, естественно, чтоб они и вправду поторопились, а так, для поддержания ритма. Затем довела до ума вчерашний отчет и отослала генералу. Зашла в смету, сразу обнаружила свеженькую недостачу, скромную, но надо разобраться. Отправила коммуникативки Гиндеру и Славу (животные мастодонты из доисторической экосистемы – а что делать?!), назначила инструктаж на тринадцать ноль-ноль.

Взглянула на часы в углу персонала, вздохнула и вылезла из постели.

Для начала я собиралась слетать в Финансовый департамент и навести там шороху. Уже программировала капсулу, когда вспомнила, что справку от Ведомства внутриглобальных связей мне так и не подписали. Тамошняя Секретарша, кажется, уже занесла меня в каталог «пересвязите позже», а значит, придется к ним подлететь и пробиваться к соответствующему начальничку в реале. И поскорее, потому что без этой справки мне не выдадут выездную лицензию, без которой провисает справка в Экологическом ведомстве, и так далее.

Впрочем, с экологистами Винс обещал все устроить. Было б неплохо: говорят, они там немыслимые буквоеды. Правда, ужас как не хотелось бы хоть каким-то боком впутывать Винса…

Разумеется, он надеялся лететь со мной. До сих пор надеется. Наивный.

Я ввела на пульте маршрут (четыре вертикальные смены уровня – убиться со скользилки!), стартовала на пятой скорости и по привычке принялась пересчитывать блоки, мелькающие за капсульной стенкой. Когда-то это было довольно творческим занятием, за время полета средней длины выходило ознакомиться со всеми тенденциями в современном блок-дизайне; но теперь все они одинаково благородного никакого цвета. Считается, что таким образом мы усложняем задачу авторам дестрактов. На самом деле – чисто психологический ход, еще один из. Похоже, сейчас это главное направление деятельности ГБ, а с фантазией у нее всегда было не очень.

Есть подозрение, что скоро всех обяжут носить одинаковые бесцветные комбы и конусили. Чтоб никто не догадался. Но я к тому времени, хотелось бы верить, буду уже далеко.

– Изложите сущность вашего дела, – щебетнула Секретарша.

Я изложила.

– Какого числа вы присылали документы? В случае, если произошла служебная накладка, они сохраняются в архиве. Я уточню.

В ее голосе прозвучала жирная точка. Что, разумеется, не входило в мои планы.

– Не стоит беспокоиться. Все документы у меня с собой, вы можете скачать их для вашего шефа прямо сейчас. – Я достала цифродиск и поднесла к Секретаршиной панели. – Вы позволите?

– Конечно. – Она невероятно мило улыбнулась. – Но у господина Сирила сейчас важная встреча. Он ознакомится с вашим делом позже.

Насчет «позже» я могла бы высказываться долго и темпераментно. Может быть, и выскажусь, если повезет встретиться лицом к лицу с «господином Сирилом»… кстати, распространенная фамилия. Но тратить нервы на Секретаршу – показатель, что оные уже на пределе. Чего я себе позволить не могу.

Улыбнулась гораздо милее, чем на это способны какие бы то ни было личностные программы:

– Я подожду.

В конце концов, это не первый высокий кабинет, который мне приходилось брать в осаду. Практика показывает, что ближе к обеду, а иногда и раньше, нужный чиновник сам выскальзывает наружу, а дальше существует масса способов проведения маневра. С живыми людьми всегда легче. У них обычно есть слабые места.

А пока, чтобы не тратить времени, я лишний раз поругалась по связилке со снабженцами, потом припугнула Финансовый департамент своим сегодняшним визитом (если успею; но замысел заключался в том, что они подсуетятся и покроют недостачу), записалась на прием к генералу и под конец посвязила Дальке. Ее отвечалка привычно сообщила, что Далька занята, и возможно – любовью. Может быть, так оно и есть. Винс последнее время какой-то странный, квелый, будто подвисшая бродилка…

Интересно, когда у внутриглобалыциков обед? С часу, как у нас, или с двух? В любом случае ждать осталось немно…

Тут я вспомнила про мастодонтов. Черт!!!

– Вы уходите? – вежливо обрадовалась Секретарша.

Я ее обнадежила:

– Я вернусь.

* * *

Разумеется, они опоздали. Оба.

Гиндер появился первый. В составе экспедиции он числится младшим научным сотрудником, хотя на самом деле даже еще не лейтенант. Он из Департамента быстрого реагирования, но опыт нашего общения показывает, что эту снулую тушу вообще тяжело заставить на что-то отреагировать, а тем более быстро. У меня есть довольно мрачные предположения насчет его истинных обязанностей, но об этом лучше не думать.

Других все равно не дадут. Я пробовала подать на отвод – правда, не Гиндера, а Слава, – после чего генерал в личной беседе посетовал, что я оказалась не такой умненькой девочкой, как он думал, а потому экспедиция, наверное, будет свернута. Я срочно осознала свою ошибку. И теперь вот провожу инструктаж.

– Начнем, – сказала я. Мало ли, вдруг Слав угодил в дестракт, причем с летальным исходом, или врезался капсулой в стену тоннеля?.. хорошо бы. – Запускаю тестовую блиц-программу «Экосистема Южного Гауграза». Ты готов?

Гиндер гыгыкнул. Видимо, слово «готов» для него наполнено каким-то особенным смыслом. Как, впрочем, и многие другие слова, я давно заметила.

Гаугразские виртуалки, оказывается, очень красивые. Когда меня впервые до них допустили, я целыми днями торчала в инструкционном блоке. Даже странно, что их не продают для интерьеров и не вставляют в игрушки… хотя что тут странного. Для рядовых членов Глобального социума Гауграз – хищные зубцы гор на заднем плане стрелялки, и не больше.

Тестовая программа приближала то один, то другой компонент экосистемы, от несущих элементов вроде мысов и горных вершин – и до мелких деталей: минералов, растений, птиц… Испытуемый, то есть Гиндер, должен был по ходу выдавать их названия, не выбиваясь из ритма; из милосердия и реализма я поставила самую медленную, минус первую скорость. И все равно он ни фига не называл, только тупо хлопал длинными, как у барышни, ресницами, до ужаса неуместными на красной морде кирпичом.

Тест окончился. Гиндер ухитрился набрать четыре балла из тысячи двухсот возможных. Не представляю, каким образом; наверное, это чисто психологическая примочка.

– Ты не готовился, – устало сказала я.

Он, разумеется, снова гыгыкнул. Животное из доисторической экосистемы.

– Надевай шлем. Пройдем еще раз.

И тут вломился Слав.

Этот никогда не приходит по-человечески, только вламывается, пробивая скользилкой двери до того, как расходятся створки. И вообще, по сравнению со Славом, Гиндера вполне можно терпеть.

– Шлем! – рявкнула я прежде, чем Слав успел раскрыть рот. Если он его раскрывает, я не могу себе позволить ни проглотить услышанного (прощай, какой-никакой авторитет и человеческое достоинство), ни адекватно отреагировать (безобразная сцена как минимум минут на двадцать). – Режим глубокого психовключения. Живо! Оба!

Гиндер неплохо управляется короткими и понятными командами. Слав – не всегда. Но ничем другим на него все равно нельзя воздействовать.

– Щас, – лениво сообщил он, слезая со скользилки.

Начинается, тоскливо подумала я.

В форменном комбе Слав кажется длинным и щуплым задохликом. На самом деле – а у меня была не одна возможность лицезреть будущих членов экспедиции в натуральном и даже во внутреннем виде – он в гораздо лучшей физической форме, чем Гиндер, не говоря уже обо мне. Идеально пригнанный опорно-двигательный аппарат без грамма лишней клетчатки плюс бесперебойное функционирование всех систем организма, кроме разве что высшей нервно-мыслительной деятельности. Впрочем, не исключено, что он прикидывается. В Департаменте особого назначения тупых, кажется, бракуют.

– Повторный прогон обучалки, – скомандовала я. Гиндер включился сразу, без паузы, а Слав продолжал нагло пялиться на меня, не прикасаясь к шлему.

– Ты готов пройти тестовую программу? – осведомилась я.

Он пожал плечами:

– Валяй.

Нет, с Гиндером определенно легче. Он хотя бы предсказуем.

Я запустила блиц-тест на последней, пятой скорости. Снова заплескалось невероятно красивое море, волны разбивались веерами, ударяясь о подножие горы, похожей на животное лошадь из степной экосистемы (на Гаугразе они тоже есть, причем одомашненные). Крупные и мелкие детали приближались на долю секунды и снова прятались в буйном многоцветий экосистемы, а Слав называл их отрывисто и безошибочно, словно отстреливался из снайперского лучемета. Он выбил тысячу сто семьдесят очков. На пятой скорости. С ума сойти.

– Неплохо, – спокойно кивнула я. – Следующая тема – этнография. Это немного сложнее, постарайся сосредоточиться. Шлем!

Слав развернулся ко мне. До того медленно, что это вступало в жутковатое противоречие с его давешним прохождением блица. Пока он это делал, я несколько раз повторила себе, что он мой подчиненный, шестерка, младший, блин, научный сотрудник, а потому я его не боюсь. Не боюсь!…

Гиндеровская физиономия тупо шевелила губами в прорези психошлема. Строго говоря, мы со Славом были сейчас одни. И это не радовало.

– По-моему, на сегодня хватит, – проговорил он. – Или ты против? А, начальник?

Голос у него был абсолютно никакой, словно защитная окраска блоков. Если не считать странноватой интонации, подпущенной в слово «начальник». Слав шагнул в мою сторону – а может, в сторону своей скользилки, – и я внутренне сжалась, в то время как рациональная часть меня исходила последними словами в мой же адрес. Ну что, что он тебе сделает, этот щуплый мастодонт?! Прибьет или, может, изнасилует?.. Размечталась.

Если сейчас воспользоваться оставленной им лазейкой и начальственно отпустить его на все четыре стороны – то что, скажите, я буду делать с ним на Гаугразе?!

– Не валяй дурака, – сказала я ровно. – Надевай шлем и включайся. Кто ты, забыла, по званию?

– Старший лейтенант, – с коротким смешком отозвался Слав. И, отодвинув меня с дороги, словно подвисшую дверную створку, встал на скользилку.

И тут я клацнула пультом. Верхней красной кнопкой.

Той, которая в аварийном режиме отключает все программы в помещении. Если неожиданно, это впечатляет. Разом гаснут интерьерные мониторы потолка и стен, вырубаются персоналы и психовиртуалка вместе со шлемом, отключается атмосферой, скользилки застревают в покрытии, и даже дверь он теперь фиг откроет, разве что попробует вышибить лбом. Впрочем, суть маневра заключалась не в этом.

Стало очень тихо, и я произнесла почти шепотом:

– Так вот. Ты меня плохо знаешь, Слав. Я забью на экспедицию, на карьеру, вообще на ГБ – но ты никогда не будешь капитаном. Запомнил?

Ничего не ответил. Пожал плечами и обернулся к психовиртуалке. Я тоже.

Оба шлема валялись на полу, а Гиндер с обалделой после прерванного сеанса физиономией, изогнувшись буквой «зю», выделывал какие-то непонятные упражнения. Во всяком случае, до меня не сразу дошло, я успела машинально переглянуться со Славом и поймать на его губах презрительную усмешку.

Потом поняла. И тоже улыбнулась.

Гиндер надевал гермекомб.

В Ведомство внутриглобальных связей я вернулась уже совсем никакая. Но вернулась!.. Чтоб никто не сомневался. И, чтоб никто не сомневался, обнаружила, что до получения справки мне еще далеко, как до вершины Арс-Теллу (если кто не знает, это высшая точка горной системы Гауграза, Южный хребет, 7683 метра над уровнем моря). Секретарша улыбнулась мне, ни капли не удивившись. У нее, наверное, и нет настройки удивления.

Господин Сирил, оказывается, был весь день в высшей степени занят. Но если я подлечу завтра после обеда, то, возможно… Допустить, чтобы меня перебросили в каталог «приходите завтра», я, разумеется, не могла, тем более что у Секретарш некоторых версий эта опция закольцована навечно. Оставалось только снова брать высокий кабинет в осаду. Ненавижу!!!..

На всякий случай я предложила закачать мой пакет документов на шефский персонал прямо сейчас, ибо к концу рабочего дня хороший руководитель, конечно, уже справился со всеми запланированными на сегодня делами. Трюк детский, но на Секретаршах старых поколений обычно срабатывает. Но у господина Сирила, увы, стояла версия поновее. Она лишь улыбнулась и еще раз вежливо попросила меня оставить пакет, а самой убираться подальше.

Я опустилась на мобильную скамью. Посвязила снабженцам. Потом финансистам. Потом Дальке.

– Опять толчешься в приемной, – констатировала она. Видимо, засекла за моей головой кусочек офисного монитора. Далька вообще ужас какая догадливая…

Сегодня это нагружало. И с чего это мне вздумалось ей связить?..

И в тот момент, когда я начала думать, как бы поскорее и грамотнее выйти из разговора, дверные створки высокого кабинета разъехались. Я отключила связилку на Далькином полуслове и привычно сделала стойку.

Шагнула чиновничку наперерез…

Это был Марис.

– Понемногу, – улыбнулся он. – А ты?

– Более-менее.

Марис отпустил элегантную бородку и терпимое брюшко. А так – почти не изменился. Если не считать стремительного карьерного роста, но на этот счет у меня никогда не было сомнений.

Буфет у них в Ведомстве был ничего. Изысканный интерьер, приятная музычка и ароматик и к тому же натурпродукты. Правда, Марис взял только по чашке кофе: его щедрость всегда держалась в разумных пределах. Зато кофе, судя по запаху, был хороший. Раз в жизни можно.

– «Господин Сирил», – усмехнулась я. – Я думала, однофамилец.

– А я тебя недавно вспоминал.

– По какому поводу?

Он насупил брови – смешно, как когда-то. Взмахнул модной прической.

– Не помню.

Можно было предположить, что он таки читал мои документы. А подписать забыл: дела. Отложил и забыл вообще, для чиновника его ранга это нормально. Экспедицией на Гауграз больше, экспедицией на Гауграз меньше… И какая-то Юста Калан. Может быть, однофамилица.

– Ты женат? – спросила я.

– Да, – без особого энтузиазма отозвался Марис.

– И ребенок есть?

– Сын. Сейчас покажу. – Он отцепил с пояса связилку. Последняя модель, диагональ ноль восемь, много я там рассмотрю.

Мы расстались с Марисом аккуратно. Тогда, после дестракта, он понавещал меня в больнице, пока мама Винса не организовала мне перевод в закрытую ведомственную клинику. Потом, когда меня подлатали, психореабилитировали и выпустили на свободу, мы еще пару раз ходили на сюрр и какие-то вечеринки, а приезжать ко мне домой Марис к тому времени уже отвык. И потихонечку разошлись, как две скользилки в коридоре. Без конкретной инициативы с чьей-то стороны: согласитесь, удобно.

О том, что у меня с тех пор никого не было (неженатый Ник не в счет), Марису знать не обязательно, правда?

Я честно посмотрела на микроскопический кружочек с глазами и сказала:

– Похож.

Марис мило улыбнулся. Точь-в-точь его Секретарша.

– А ты сейчас где, Юся?

Я оценила его деликатность:

– В ГБ. Департамент эмпирических исследований.

Очень старалась, чтобы прозвучало солидно. Как будто я возглавляю этот самый департамент. А что, дедушке генерал-полковнику Мееру давно пора на пенсию, а мне, когда я вернусь из экспедиции, обещали старшего научного, это уже где-то между капитаном и майором. Останутся сущие пустяки.

Н-да. Похвастаться перед Марисом карьерой получалось еще хуже, нежели счастьем в личной жизни. А ведь я на три года его старше.

– В ГБ? – переспросил Марис. – Как интересно.

Судя по интонации, ему совершенно не было интересно. Даже слегка шокировать его у меня и то не вышло.

Марисовы пальцы изящно держались за ручку кофейной чашки. Все такие же белые и тонкие, с пружинистыми подушечками, самая эротичная часть его тела. Я попыталась посмотреть на них совершенно отстраненно и равнодушно и в принципе достигла успеха. Хоть в чем-то могу быть собой довольна.

– Ты хотела что-то у меня подписать?

Оказывается, он уже допил кофе. Я свой едва успела пригубить; впрочем, оно и к лучшему, перед вылетом в экспедицию мне предстоит несколько медосмотров. Генерал намекнул, что с этим проблем не будет, но генеральские намеки никогда не следует понимать буквально. Отодвинула чашку: