Текст книги "Гаугразский пленник"

Там, в селении, наши с ним пути разойдутся. Пусть несет слово своего Могучего так далеко на север, как только сумеет забраться: похоже, мало кто из служителей находит в себе отвагу и силы переваливать за Срединный хребет, а прочность официального культа напрямую зависит от их путешествий. Впрочем, данный аспект меня больше не волнует.

Тайные и древние силы, волшебство, магия – в которую абсолютно не может верить уважающий себя ученый – куда интереснее. За столько столетий войны кому-то на великом Гаугразе все же пришло в голову, что эти силы вновь можно использовать против врагов. Против Глобального социума. Против нас.

«И был день, подобный ночи, и была буря, подобная огню, и взметнулась земля…»

Почти инфосводка о Любецке. Только гораздо поэтичнее.

– И был девятый день, и сказал Могучий устами славного Гелла-тенга: это наша земля…

Опасения Нури-тенга оправдались: слушали его плохо и недолго. Большая часть аудитории – в основном женщины и несколько мужчин-инвалидов, – повнимав слову Могучего минут пять, постепенно разбрелись по более насущным делам. Дольше держалась разновозрастная (от соцгруппы до младшего колледжа) стайка детишек, черноволосых и черноглазых, похожих на птенцов-воронят; но и они по одному или по двое-трое вспархивали и улетали в разных направлениях. В конце концов на месте остались лишь сидящие в кружок пять или шесть древних старух, скорее всего глухих, да девочка лет шести, которая, лишившись компании, боязливо жалась к изгороди подворка.

Может быть, поэтому голос юного служителя звучал все неувереннее и скучнее. А может, зависимость была обратной… какая, собственно, разница. Еще пару минут я прикидывала, не слишком ли будет жестоко с моей стороны сократить число слушателей еще на единицу, и пришла к выводу, что не слишком. К тому же я все это уже слышала.

При дневном свете селение оказалось пыльным и бестолковым, тесным и совершенно непригодным для жизни. Я обошла жилище, где мы ночевали: круглое сооружение наполовину из ткани, наполовину из выделанной кожи каких-то одомашненных животных, общей площадью примерно с детскую комнату в нашем родительском блоке. Здесь жила целая семья, а семья на Гаугразе – это как минимум десяток ребятишек, а иногда (тут, правда, нам повезло) и невестки взрослых сыновей со своими детьми… ужас. В жилище Айве-тену убожество не настолько бросалось в глаза: все-таки она обреталась там одна. Как они могут так жить? Как могут цепляться за такую жизнь?…

Поправила накидку, тщательно заправив под нее всю прическу до единой волосины. С глазами сложнее: придется щуриться. Вечером меня не особенно рассмотрели, а сегодня я старалась держаться в тени (во всех смыслах), привлекая к себе как можно меньше внимания. Насколько это вообще возможно в обособленном социуме, где появление нового человека по-любому становится исключительным событием; правда, как выяснилось, ненадолго.

И решительно двинулась в том направлении, куда, я заметила, удалились большинство слушательниц бедного Нури-тенга.

Селение кончилось быстро, через каких-то пару десятков шагов. Вверх по склону убегали виноградники, среди которых мы с Нури-тенгом порядочно поплутали вчера в темноте по дороге в селение: параллельные ряды лоз сменялись перпендикулярными, а кратчайший путь, увы, лежал по диагонали. По диагонали же доносились теперь приглушенные голоса, звучавшие откуда-то из-за многослойной зеленой стены. Я определила примерный вектор и направилась вдоль рядов зелени, пронзительной, как на тестовой виртуалке. Виноградные кисти маскировались в листве, словно фишки-невидимки в детской развивающей игре. Когда я наконец-то разглядела одну – виноградины были маленькие, незрелые, – голоса женщин слышались уже совсем близко.

Но я не разобрала ни слова.

Прислушалась, на всякий случай пригнувшись за зеленой стеной высотой примерно мне по грудь. Женщины говорили негромко и протяжно, они не вели диалога, не соблюдали очередности, но вместе с тем и не перебивали друг друга: монологи звучали чисто, будто с разных звуковых дорожек. Совершенно незнакомое наречие. Даже не родственное ни одному из тех, что я выучила в свое время в режиме глубокого психовключения.

Там, где они собрались, виноградник заканчивался, уступая место квадратному участку земли, сплошь покрытому какими-то ростками – будто зеленое скользильное покрытие. Женщины стояли по периметру, нагнувшись и протянув над растениями раскрытые ладони. Говорили – не хором, каждая свое. Больше ничего не происходило.

И тем не менее мгновенно, как на психовиртуальном сеансе, возникло понимание: если кто-то из них увидит, что я за ними наблюдаю… после этого они как минимум не ответят мне ни на один вопрос. Даже если не заметят цвета моих глаз.

Пригибаясь за виноградной стеной, я как можно бесшумнее совершила отступление. Не слишком далеко: так, чтобы слышать, когда они закончат и начнут расходиться. Желательно поговорить с кем-нибудь один на один; с кем – не имеет значения. Все они – те, кто мне нужен. И я готова подождать.

…Когда солнце заняло на небе позицию, при которой ни один предмет не отбрасывал тени, а лучи фокусировались точно на моей голове, прикрытой к тому же черной накидкой, я готова была сдаться. И вдруг услышала сквозь звон в ушах шелест виноградных листьев. Не сразу поняла, что это голос тишины. Женщины умолкли.

Через мгновение они снова заговорили – обыкновенно, по-бабьи, на грубоватом диалекте южного наречия. Обсуждали сельскохозяйственные работы и детские болезни, довольно ехидно прошлись по Нури-тенгу с его преданием, содранным, по их мнению, у известного в этих местах сказителя, и явно сомнительной сексуальной ориентацией – и, наконец, начали расходиться. Я выпрямилась, встала на изготовку и медленно пошла вдоль кучерявой лозы. Я здесь гуляю. Интересуюсь сортом винограда.

Женщина прошла совсем близко. Скользнула по мне любопытным взглядом, но заговорить не решилась. Я выдержала паузу и обернулась в тот самый момент, когда она обернулась тоже, чтобы получше разглядеть меня хотя бы со спины.

Не забывать щуриться.

– Здравствуй. – Я улыбнулась как можно шире. – Спрашивай, о чем хочешь.

Замечательный способ скрыть тот факт, что это я хочу кое о чем ее расспросить. Обратная ретрансляция ролей, как учила некогда докторесса Спини…

Женщина осмелела, шагнула навстречу. На вид моя ровесница, хотя реально, наверное, лет на десять – пятнадцать моложе. Оплывшая фигура, едва намеченная под коконом многослойной одежды. Морщинки у губ и глаз темными насечками на коричневой, цвета обожженной глины, коже – словно орнамент на артефактном блюде. И что-то непостижимое в глазах… В ее глазах не может не быть чего-то непостижимого… Впрочем, фантазировать не обязательно.

– Ты пришла с длинноподолым? – наконец решилась она.

Я в последний момент стерла с лица вопросительное выражение: разумеется, имелась в виду та самая, смешившая и меня конусиль. Кивнула:

– Мой путь лежит на Срединный хребет. Вот еду вместе со служителем…

Действительно, не может же гаугразская женщина путешествовать одна. Моя собеседница покивала, но при этом в ее лице промелькнула ну очень презрительная усмешка: качества Нури-тенга как сопровождающего явно были оценены невысоко. Губы шевельнулись, рождая следующий вопрос: а зачем, собственно, я… Какая причина может подвигнуть гаугразскую женщину к перемене мест? На эту тему у меня до сих пор не было легенды: на характеристики местного тендерного менталитета не ложилась ни одна. Тем более пора спрашивать самой:

– А почему ты не стала слушать предание? По-моему, интересно.

Он а замахала руками, словно отгоняя насекомых; полупрозрачный столб каких-то мошек, вившихся у лозы, действительно метнулся в сторону и растаял в воздухе.

– Что ты! Теперь?! Да после дембеля не замечаешь, куда солнце девается… Они съели половину овец и коз, всю муку и сыр, вино выпили до капли: какую баклагу не переверни – сухо. – Она взглянула на собственные ладони, будто удивляясь их пустоте, и бессильно уронила руки. – Ну, вино еще туда-сюда… Но если мы не снимем до осени второй урожай зерна, зимой будет голод. Лучше б этот длинноподолый привез каких-нибудь припасов. Обитель же богатая, на побережье люди у нее под боком хорошо живут… правда?

– Да, там легче, – согласилась я. – Но мои-то все на Срединном… А чем я им помогу, я же вторая дочь в семье… Ты – первая, да?

Она улыбнулась. И вдруг стала как бы ярче, будто заставку на мониторе перевели с эконом-режима в основной. Гордость, внутреннее достоинство заструились из глаз мягкой подсветкой, которая сияла в них всегда – только приглушенная, спрятанная в морщинах и усталости. Эта женщина недавно простирала руки над нежно-зелеными ростками, которые вопреки природным циклам всего за пару месяцев станут зрелыми колосьями. Что она умеет делать еще? Что ей уже приходилось делать?

Когда начались дестракты, она была, наверное, совсем юной. Незамужней. Стройной и легкой, без орнамента насечек-морщин вокруг непостижимых глаз…

Женщина взглянула вверх, озабоченно свела брови: солнце уже заметно перекатилось к западу. Ей пора идти, приниматься за другую работу (магию?), пока оно неведомо куда не исчезло с небосклона. И все равно начать придется издалека. Просто спросить – нельзя.

– Через ваше селение часто проходят чужие люди?

Неопределенно повела плечами под накидкой:

– Длинноподолые – чуть не каждый год. Сказитель приходит, Нербел-тенг, если проводы или свадьба… Ну, про дембель не говорю, тут всяких перебывало. А так…

– Может быть, давно, – тихо подсказала я. – Ты первая дочь в семье, ты должна помнить…

Если я права. Но я не могу быть не права, по крайней мере в одном: сила, которой последние пятнадцать лет служит магия гаугразских женщин, в проекции на это, как и на любое другое, селение – пришлая, извне. Чужие люди… или даже один человек. Если он побывал и здесь, она вспомнит.

И она вспомнила.

В жилище никого не было. Совершенно никого: даже странно. Впрочем, к ночи, конечно, вся семья соберется вместе, и мы с Нури-тенгом снова будем ночевать на кошме у дальней оконницы (единственный плюс: в щель проникает чуть-чуть воздуха, не пропитанного людскими испарениями и дымом очага, который далеко не весь уходит в романтический Небесный глаз). Теснимые бесчисленными домочадцами, прижатые друг к другу так тесно, что это просто неприлично. Я нервно усмехнулась. А собственно, какой ночлег? Я должна отправляться в путь прямо сейчас, на закат. Я не знаю, сколько у меня осталось времени.

Зато я знаю кое-что другое. Больше, чем могла надеяться тут узнать.

Я склонилась над котомкой Нури-тенга. Своих вещей у меня не было по определению, но не отправляться же в путь без минимального запаса провизии и баклаги с водой. Нури-тенг простит. Кстати, где я буду брать все это потом, в дороге? Как собираюсь разводить костер?… Жарить лепешки? Хорошие вопросы, но пока не самые актуальные: а там я что-нибудь придумаю. Да, неплохо бы захватить и теплое одеяло, однако уж этого-то никак нельзя делать без спросу… И где он сейчас, длинноподолое несчастье: неужели до сих пор вещает слово Могучего глухим старушкам?

Впервые за последние часы я вспомнила о Нури-тенге. Там, где (где?!!) я должна оказаться как можно скорее, нога служителя Могучего, по-видимому, не ступала уже давно. И вряд ли мальчик в конусили окажется первопроходцем…

– Юста-тену?

Я не удивилась. Легок на помине, как звучит известная доглобальная идиома.

– Здравствуй. Я как раз хотела тебя спросить… вернее, попросить насчет одея…

– Ты ушла, – выговорил он. Глухо, похоронно, без малейшей связи с моими словами.

– Что?

– Почему ты ушла?!

О чем это он? Мой внутренний персонал категорически отказывался дешифровывать смысл его слов, словно конфликтную программу. А по правде говоря, оно мне было и неинтересно.

– Одеяло. – Я как раз нащупала теплый ворс на дне котомки. – Я понимаю, это собственность Обители, и не знаю, как вы договаривались на мой счет с Алла-тенгом… но оно бы мне очень пригодилось. И лошадь. – Надо же, спохватилась в последний момент. Животные ведь тоже собственность Обители, причем, наверное, подороже одеяла. Но, с другой стороны, не может же он путешествовать сразу на двух…

– Ты не стала слушать. Что ж тогда ждать от… Я не могу донести до людей Его слово. Я ничего не могу!

Вон оно что. Мальчик переживает по поводу своего ораторского провала. Как гласит другая доглобальная идиома, мне бы его проблемы.

– Не расстраивайся. Ты хорошо говорил, просто у них сейчас слишком много насущных дел. Для первого раза – ничего страшного. А в следующем селении…

– Если бы ты не ушла…

Ну, делать из меня виноватую – это уж слишком. Он определенно начинал меня раздражать. Для меня этот горе-сопровождающий уже в прошлом; пожалуй, не стоит даже претендовать на содержимое его котомки. Только животное лошадь. Гаугразская альтернатива скоростной капсуле…

– Отдохни, поспи, а утром все будет совсем по-другому, вот увидишь. Кстати, где наши лошади? Ты не знаешь, их накормили?

– Куда ты?!

Наконец– то Нури-тенг соизволил подсоединиться на мою волну. Вместе со всем грузом обид и обвинений; как он меня достал. Отчитываться перед ним о своих маршрутах и планах я уж точно не собиралась. Сказала очень сухо и раздельно:

– Я уезжаю. У меня своя дорога, которая больше не совпадает с твоей. Алла-тенг должен был тебя предупредить. Так я возьму лошадь?

Выпрямилась и направилась было к выходу, где из-под колеблющегося полога в жилище прорывались лучики света. Наверное, это они отразились в глазах Нури-тенга: две внезапные вспышки на узком лице вполоборота. Резко повернулся, метнулся навстречу, хлопнув развевающимся подолом. Преградил дорогу; искры в его глазах, теперь повернутых ко мне в упор – и, соответственно, спиной к выходу, – почему-то не потухли. Впрочем, оконницы тоже пропускают свет.

– Алла-тенг мне сказал.

Странный голос: мужская твердость вперемешку с мальчишеской запальчивостью.

– Алла-тенг предупреждал. Чтобы я ни о чем тебя не спрашивал. Чтобы сопровождал – до тех пор, пока ты сама захочешь. Я сопровождал. Я не спрашивал. Но я так больше не могу! Почему ты не стала слушать предание?!

Ну сколько можно?..

Я шагнула вперед:

– Дай пройти.

– Потому что… – внезапно его голос упал, будто с обрыва, почти до шепота, – из-за Вражьей печати, да?

– Ты с ума сошел? – осведомилась я. – Какая еще печать? Если уж на то пошло, твое предание я вчера выслушала от начала до конца – или ты забыл? И мне вполне хватило одного раза. Так что…

– Это совсем другое. Наедине Враг может себя не обнаружить, но при людях… Ты еще с вечера пряталась, даже не подходила близко к очагу, я заметил!

– Разумеется. Если тут у всех сдвиг на тему цвета волос и глаз…

Он преграждал мне дорогу, и когда я как можно увереннее двинулась к выходу, это привело лишь к тому, что мы оказались очень близко, практически вплотную друг к другу: почти как минувшей ночью. Отступать назад не хотелось – это было бы пусть маленькое, но поражение. Нури-тенг тоже не отступал. Заговорил, жарко выдыхая мне прямо в лицо свои вопросы, лавиной прорвавшие запрет Алла-тенга – да и любые, неизвестные мне запреты, незыблемо, казалось бы, угнездившиеся в сознании и подсознании юноши в длинноподолой конусили:

– Почему у тебя такие глаза? Откуда ты пришла, Юста-тену? Ты же ничего здесь не знаешь, для тебя все впервые, все чужое, ты сама – чужая, ты… Как ты появилась у нас в Обители?.. Что с тобой случилось? Куда ты идешь теперь?! Почему у тебя такие глаза?!!..

– Нормальные глаза. – Я вздохнула под тяжестью внезапной усталости. – Красивые.

И он горячо подтвердил:

– Да.

…Я пыталась вывернуться, била его по рукам и толкала в грудь, отворачивалась от его жгучего взгляда, лихорадочно стараясь сформулировать убедительные аргументы с участием Обители и Могучего, а хорошо бы и Врага, но вместо этого только невнятно шипела, что сюда в любой момент может кто-нибудь войти. Успела снова вспомнить, что все мои мужчины почему-то оказывались меня моложе… но не до такой же степени, в конце концов!.. Пробовала отрезвляюще смеяться. Выходили какие-то бессвязные всхлипы…

И, конечно, полог распахнулся, впуская столб закатного света.

В лилово-красном проеме – темная фигура человека, которого я не узнала по той простой причине, что его тут быть никак не могло.

Ошеломленное:

– Юсь?!.

– Где ты, говоришь, ее оставил?

– Там такой валун приметный… А вообще тут маскировочный режим не тянет, все равно видно… относительно ровный рельеф плюс коэффициент прозрачности воздуха… Юська! А как…

Я шла вперед, подол платья не поспевал за моими шагами, хлопая где-то позади, словно крылья; и высокая, по колено, трава расступалась передо мной, расходясь в стороны изумрудными волнами. Впереди опускалось к самому краю зеленого артефактного блюда долины малиновое с золотом солнце. Капсула! Винс прилетел на капсуле.

Он тяжело дышал мне в затылок, не отставая из последних сил. Человек из мира, где двух шагов не делают без скользилки. Как он меня нашел?.. Ах да, разумеется, у него же мой маячок. Но почему тогда?.. Впрочем, есть вещи поважнее.

В который раз:

– А тебе самому показалось, как она?

– Я же говорю… курс психореабилитации проходит нормально. Мы каждый день у нее, или я, или Далька, или дети. Гунка с ней подружилась… Предлагали после окончания курса пожить у нас, но она отказывается, хочет домой. Она же у тебя независимая, твоя Аська… ты сама была такая, помнишь?.. Я перед вылетом все вместители проверил.

– Ты говорил Аське, куда летишь?!

– Нет, что ты… я никому вообще… Это я так, пошутил…

С чувством юмора у Винса всегда было средне. Где же, черт возьми, его капсула? И еще о чем-то надо его спросить, я забыла, я все время забываю…

– А Слав?

Молчание. Шуршание травы и тяжелые вдохи-выдохи за спиной.

Я хотела спросить о чем-то другом. Но и на этот вопрос, раз уж я его задала, мне хотелось бы получить ответ!

– Ты меня слышишь или нет?! Как там Слав?

– Когда капсула прилетела… в автоматическом режиме… Юсь… Он был уже восемь минут как мертв. Обширные повреждения… В общем, реанимация не удалась.

Я кивнула. Как будто знала об этом давным-давно. Слав. Не мог он подать никакого рапорта. Но тем более: расследуя обстоятельства его гибели, они же наверняка допросили Аську или, в самом гуманном случае, воспользовались ее мнемозаписями из реабилитационного курса… Почему же меня разыскал Винс, а не Внешний департамент ГБ? Что должно было произойти там, в том чуждом мире, чтобы меня, главу ведомства… да просто гражданку Глобального социума! – решили вообще не искать?..

Странный звук позади: не то всхлип, не то громкий глоток, не то усмешка. Обернулась на ходу, и Винс мгновенно опустил глаза. И, кажется, покраснел до краев своих белых волос и рыжих усов… хотя в закатном освещении нельзя сказать наверняка. Конечно. Я должна была отреагировать на его сообщение о Славе более эмоционально. И если не отреагировала – то, разумеется, лишь потому, что…

В первый момент он ударился в бегство, дабы не мешать, наверное, моему счастью с Нури-тенгом. Мне едва удалось догнать Винса и объяснить, что он, наоборот, как раз вовремя и кстати.

Очень вовремя. Очень кстати. Особенно его капсула.

– Я прилетел бы раньше, Юсь, – заговорил он, явно стараясь разрядить паузу. – Намного раньше… Но я же правда думал, что твой маячок настроен на особые частоты, только для гебейщиков… и не пробовал даже! Только подавал рапорты, запросы… выходил на Самого…

– Ты говорил с Самим? И что?

– И ничего. По-моему, он и не собирался тебя спасать! Слава богу, что я успел…

– Успел что?

– Ну, как… – Винс смутился, он не любил громких слов. – Увезти тебя отсюда.

– Никуда ты меня не увезешь.

– Юста!.

Я ускорила шаги. Жаль, что сюда не прилетела одна капсула, запрограммированная в автоматическом режиме – без Винса. Которого теперь придется убеждать, уговаривать, вводить в курс дела. Слишком много лишних движений. Неизвестно, есть ли у меня на них время.

– Юста, здесь нельзя оставаться! – Он почти сорвался на бег. – Они могут сбросить бомбу в любой момент, приказ уже у Спикера! Мое ведомство заявляло кучу протестов, но кто ж теперь станет принимать во внимание какую-то экологию…

Запнулся и добавил совсем тихо:

– Если хочешь, мы можем взять его с собой.

– Кого?

Сообразила секундой раньше, чем Винс опустил голову вместо ответа. Попробовала рассмеяться; и снова, как недавно в жилище, получился скорее сдавленный плач. Нури-тенг в Глобальном социуме… мальчик, который искренне верит в доглобальные сказки и не может спокойно смотреть на женщину с зелеными глазами, не зная, любить ее или бояться… Он не сумел бы там жить. Так – его не спасти.

Приказ уже у Спикера. То есть все равно что вступил в силу.

Где, черт возьми, капсула?!!

И Винс. Надо все-таки ему объяснить.

– Не говори глупостей, этот юноша совершенно ни при чем. Я о другом. Пойми, улетать прямо сейчас нельзя! Это очень важно, Винс, послушай меня. Я вышла на его след! Если мне удастся его найти, мы сможем… пусть не остановить процесс, но хоть как-то повлиять! – перевела дыхание, продолжила все быстрее, быстрее: – Он двигался с юга на север, значит, искать его логично начать именно с севера, как здорово, что у нас есть капсула, а на месте нас сориентируют первые дочери в семьях… долго рассказывать, потом. С их помощью он контролирует весь Гауграз, только, по-моему, плохо представляет себе, что с ним делать…

– Твой брат?

Притормозила, взглянула на него. Не успела ни удивиться, ни восхититься, ни прочувствовать как следует озарение – просто кивнула. Разумеется, мой брат. Конечно же, Роб; некому, кроме него. Я всегда это знала.

– Мы успеем – если быстро, если полетим прямо сейчас, если повезет…

Нам должно очень сильно повезти, вклинилась трезвая и безжалостная мысль. Невероятно сильно. За пределами возможностей реальной человеческой удачи. Если б можно было отправить Винса обратно… Чересчур безнадежный риск, чтобы навязывать его кому бы то ни было.

Винс смотрел на меня в упор. В сумерках было трудно разобраться в выражении его лица. И вдруг – я абсолютно не ожидала ничего подобного! – резко и грубо схватил меня за руку. Выговорил глухо, без малейшего колебания в голосе:

– Сначала я отвезу тебя домой.

Ничего себе!

Я попыталась вырваться, и в первый момент мне это удалось. Пробежала несколько метров по направлению к действительно приметному одинокому валуну размером чуть меньше гаугразского жилища и, кажется, даже разглядела возле него зыбкий абрис капсулы… Винс настиг меня и движением матерого гебейщика из Департамента быстрого реагирования заломил мне руки за спину. Он не шутил.

И в этот момент из-за валуна показался всадник.

Он занес руку над головой и что-то крикнул. Я не сразу уловила смысл фразы: за время разговора с Винсом, оказывается, полностью переключилась на всеглобальный… Винс, конечно, не понял вообще. Слов. Зато гораздо раньше меня понял все остальное.

Я полетела лицом в траву, мокрую и хлесткую, как холодный душ в водном режиме. Ударилась, удивилась, успела чуть-чуть приподнять голову, подтянувшись на локте…

Они боролись у валуна, светлый комб и черная конусиль, и Нури-тенг сдавленно выкрикивал на южном наречии что-то обо мне, и о Враге Могучего, и о том, что он не допустит, что это его предназначение, его судьба, его вечное горе и высшее счастье… Винс молчал. Он лишь старался отобрать у служителя нечто небольшое, черное, округлой формы… да, из меню доглобального оружия в «Атаке смертовиков»… но ведь служители, они же не воюют… откуда у него?.. зачем?!. Возле них удивленно наматывало круги животное лошадь.

И вспышка. Оранжевый столб в темно-лиловом небе.

Когда прозвучал взрыв, я уже поняла, приняла, пережила, запрятала глубоко-глубоко в себя, до того времени, когда можно будет плакать, вспоминать, страдать, проходить курс психореабилитации… Сосредоточилась на одном.

Хоть бы не зацепило капсулу.