Текст книги "Черный пепел на снегу"

Ведьма понимающе кивнула. Домовые, банные, корабельные – все добрые духи, так или иначе привязанные к человеческому жилищу, имеют особенность родниться со своими жильцами и тяжело переживать их утрату.

– Что я могу такого, чего не можешь ты? – Агне удивлённо подняла брови.

– Я могу только напитать силой. А ты её можешь направить, исцелить. Помоги мне, – он с хитрым прищуром посмотрел на неё, – а я расскажу тебе причину твоей хвори.

Ведьма и так собиралась помочь, и, услышав последнюю фразу, уверенно кивнула.

Нужный матрос крепко спал недалеко от мачты, прямо на полу, на собственной расстеленной куртке. Лицо он своё накрыл шапкой, чтобы яркий лунный свет не бил в глаза, а из открытого рта раздавался молодецкий храп.

Она села перед ним на колени и прикрыла веки, мысленно обращаясь к Фригг, умоляя её о помощи. Сама же положила ладонь на холку коту, а вторую – на грудь незадачливому ловеласу, выступая проводником силы. Кот ощетинился и едва слышно зашипел: одно дело отдавать силу добровольно, другое – чувствовать, как её вырывают. Словно жилы наживую тянут. Но отстраняться от ведьмы не стал.

По коже её побежала лёгкая дрожь, поднимая самые маленькие волоски на руках, а с кончиков пальцев сорвалось едва уловимое зеленоватое свечение. «Так вот, что видят каждый день сильные ведьмы, леча людей», – про себя ахнула она. Зрелище завораживало.

Матрос же даже не проснулся. Только почесал во сне место, коим болячки собирал, да перевернулся на бок.

Агне поднялась с колен. Она ощущала прилив сил от магии, искрящейся у неё в крови. Ведьма была опьянена этим чувством, Ей хотелось обнять и согреть весь мир, смеяться, плакать от счастья.

– А нечего хватать лишнего, – довольно усмехнулся кот, стряхивая с себя остатки боли. – Взяла больше, чем надо было. Ну да мне не жалко ради хорошего человека.

Ведьма потерла лицо руками, сбрасывая с себя наваждение.

Они медленно, чтобы никого не разбудить, и стараясь ни на кого не наступить в темноте, шли обратно к корме. Корабельный бежал по бортику с вальяжной грацией, на которую способны только коты. Он чувствовал себя хозяином положения, хозяином ладьи, да и чего уж там, хозяином реки тоже.

– Глупость ты большую сделала, – без вступления начал он, сидя на бортике кормы, и свесив подрагивающий хвост вниз. – Прикормила силой своей мертвяка. Он теперь идёт за тобой след в след и пить из тебя силы твои будет. Ан нет – кровушку твою. Или чужую, если смелости хватит кормить его.

– Ты знаешь, как избавиться от него? – с надеждой в голосе спросила Агне.

– Я не знаю. Но в том краю, куда вы путь держите, живёт одна ведьма, и сила у неё такая, что она мертвецами повелевать может. Но тебе до неё дойти ещё надо, а мёртвый жених уже сейчас есть просит. Я могу научить тебя отгонять его, но учти, с каждым разом он будет становиться голоднее, злее. Потому подкармливай тогда, когда сама можешь, иначе он возьмёт, когда захочется ему, как прошлой ночью было. Вечно ты от него бегать не сможешь.

– Как же я найду эту ведьму, – удивилась Агне, – в чужом краю?

– Следи за девочкой. Она зовет её, приходит к ней во снах. Думаю, она сама вас найдет.

– Зачем ей Богданка? – сердце Агне упало куда-то вниз, пропустив один удар.

– Не бойся её, – успокоил женщину кот. – Зла вам она не желает, но и злить я бы на вашем месте её не стал. Та, что идёт за вами, мечтает о таком же могуществе, но оно ей не дано. Бодливой корове Бог рог не дал. Но она копит силу сама. Вырывает её из душ других ведьм, и ученица ей потому твоя нужна – у неё не просто сила, могущество, власть. Вам нужно во что бы то ни стало попасть к черноволосой ведьме. Она поможет.

Весь корабль мирно спал. На посту оставались только два человека – часовой с фонарём на самом носу и рулевой чуть поодаль. В руках у него была длинная оглобля, которой он корректировал направление ладьи, если товарищ вдруг замечал впереди камни или поваленное дерево.

Часовой до рези в глазах вглядывался вперед – скоро должно быть ответвление, будет худо, если они спустятся не потому рукаву.

– Смотри, – дёрнул его за рукав рулевой, который откровенно скучал на своем посту, – будто беседуют.

Часовой посмотрел на корму ладьи. И действительно. У бортика, на фоне полной луны, стоял длинный мальчишка, опершись на перила, а рядом с ним сидел капитанский кот.

* * *

Астрид сошла на берег, аккуратно придерживая полу своего белоснежного платья, за ней семенил верный йотун.

– Мама смотри, это Снегурочка! – показала в её сторону пальцем какая-то девочка.

Мать ребёнка, молодая ещё, розовощёкая девица, укутанная в цветастый платок, почувствовав на себе тяжёлый взгляд вёльвы, поспешила схватить ребёнка за руку и поскорее убраться.

Ингве старался держаться чуть поодаль. В отличие от вёльвы, он всё плавание проболтался с матросами на палубе, всё же лучше, чем встречаться с этой фурией. Она и так всё плавание ему покою не давала. Всю душу из него вытянула, песта[15]15
  Чума (старонорвежское).


[Закрыть], пытаясь вызнать, куда Къелл дальше путь держит. Чуть в голову к нему не залезла, приходила во снах, себя предлагала.

Он же с довольной улыбкой на лице отвечал, что не знает. Ну Къелл, ну стервец! Сбил со следа вёльву!

А потом она как-то резко отстала от норда, стала смирной, как агнец. Что и настораживало.

Для себя Ингве давно решил, что как только они отъедут от торгового пути – порешит её, да прикопает где-нибудь под кустом, чтоб раньше весны не нашли. Домой ему всё равно ходу нет, да и не ждёт там никто. Жена давно в мир иной ушла, сын уже своей семьёй обзавелся. Астрид, если догадывалась о кровожадных планах своего провожатого, то виду не подавала.

И только йотун не думал ни о чём. Его мало интересовало копошение смертных. Всё, что он чувствовал, – это голод и нечеловеческая, могильная злоба за то, что эта противная ведьма не кормит его и не даёт кормиться самому. А так хотелось уже почувствовать чьё-то горло под своими зубами, ощутить горячую, вязкую кровь, текущую в горло и по подбородку.

Мальчик хищно облизнулся, за что тут же получил затрещину от дражайшей хозяйки, и недовольно заворчал. В последнее время его и без того скудная пайка была урезана – вёльва кормила ещё одного йотуна.

– Я договорюсь о постое, – кинул Ингве, проходя мимо.

– Не стоит. Лучше договорись о корабле. Мы спешим.

– Так скован льдом Волхов! Ещё несколько недель простоит! – Ингве искренне удивился. – На Днепр только через него попасть можно.

– Значит обоз ищи! – неожиданно вёльва сорвалась на крик. – Некогда нам тут засиживаться!

Норд только пожал плечами, про себя пожелав противной бабе скорейшей кончины. В том, что он уже не найдет обоза, воин не сомневался. Из Ладоги все путники, ежели находились такие сумасшедшие, выходили рано по утру, чтобы уже на закате оказаться у караульной башни. Там и кипятком поделятся, и компанию составят, и от зверья и лихого люда отбиться помогут.

Вот выехали бы на рассвете, дальше бы продвинулись. Обоза, как и предполагал Ингве, сегодня уже не предвиделось. Но вёльва всё равно настаивала ждать до утра, а потом тащиться со скоростью телеги, запряжённой старым мерином. Всё ей и сразу подавай.

Лошадей они едва успели купить на закрывающемся базаре. Вёльва расплатилась за двух животинок, не торгуясь.

Тут Ингве ждал очень неприятный сюрприз: говорила она на языке русичей так же чисто, как на своём родном. Даже говор местный повторяла. Никто и не сомневался, что со своей дело имеет.

– А провизию ты что же, закупать не станешь? – недовольно ворчал он, ведя двух справных лошадок под уздцы.

– Вам, варварам, лишь бы брюхо набить, – она презрительно скривила губы. – Ты нам на что? Подстрелишь что-нибудь.

Дальше оттягивать поездку он не мог. Не то, чтобы норд был против выдвинуться – за время, проведённое на корабле, он устал от безделья. Но задерживать спешащую, плюющуюся ядом вёльву доставляло ему мрачное удовольствие.

Остаток светового дня они гнали лошадей вдоль русла реки. Астрид всё подгоняла своего взмыленного жеребца, а он и рад бы стараться – чувствовал за своей спиной мёртвого ребенка, убежать бы от него, да как сбежишь от собственного седла. Поначалу он взбрыкнуть хотел, скинуть с себя всадницу с мальчишкой, но Астрид быстро пресекла эти попытки, затуманив лошадиный разум ворожбой.

– Дальше ехать нельзя, – Ингве натянул поводья, когда на землю окончательно опустилась темнота. – Не видно ничего, кони ноги переломают. Нужно останавливаться на ночлег.

Вёльва презрительно скривила губы, но возражать не стала.

Вся забота о привале легла на плечи норда. Он разжёг огонь, наломал лапника на постели себе и вёльве и зайца потрошил, пока женщина ходила по поляне с каким-то синим кристаллом на верёвке, что-то бормоча себе под нос, будто искала что.

Ингве было не привыкать к походной жизни, но чуяло его сердце, что и ночь у него будет бессонная. Как уснуть, когда рядом эта пакость в теле ребёнка слоняется?

Норд стреножил лошадей и насыпал им овса – спасибо доброму человеку, который их продал за небольшой запас. А то б ведьма совсем уморила животинок.

Он устроил себе лежак под деревом, чтобы можно было передремать сидя, оперевшись спиной о толстый ствол. Вёльва тоже спать пока не собиралась – обошла поляну несколько раз и теперь сидела на своем лежаке, перебирала цацки из походного мешка. И чего там не видела? Чтоб их сороки растащили!

От раздумий его отвлек йотун. Он как-то сжался, подался назад, силясь спрятаться за спиной своей хозяйки, и оттуда недовольно заворчал. Такое поведение обычно безразличного ко всему мальчика Ингве видел впервые.

В следующее мгновение где-то над головой послышался шум крыльев большой ночной птицы. На голову норду посыпались куски коры и лишайника, сорванных с толстой ветки мощными когтистыми лапами.

Астрид, как и йотун, смотрела наверх, в глазах её отчётливо плескался страх.

Норд осторожно поднял взгляд. Действительно, большая зараза. С человека, наверное, будет. На него птица пока не смотрела.

Он тихо поднялся, ещё не решив, спасать вёльву, или ну её, пусть склюют, когда сверху послышался мелодичный женский голос:

– Не крадись, норд. Я тебя вижу. Выйди лучше к огню, чтобы и ты видел меня.

Предложение показалось ему здравым.

Ингве, конечно, слыхал, что некоторые ярлы учат воронов разговаривать, и даже видел одного такого, но болтал он бессвязно, каркающим, хриплым голосом. Здесь же речь была чистой, а голос – грудным и нежным.

Он попятился, стараясь не поворачиваться к птице спиной, и, увидев её полностью, похолодел от ужаса.

Птица была огромна. Не меньше взрослого человека. Её массивное тело было покрыто жёсткими перьями, белыми с золотом, а размах крыльев поражал воображение. Такая, наверное, целую овцу могла бы унести, а то и ребёнка. Но не это заставило бывалого воина испугаться.

Голова у птицы была человеческая. С красивыми, точёными чертами лица и густыми золотистыми волосами, заплетёнными в две толстые косы.

– Кто ты? – наконец спросила Астрид.

– Зови меня Гамаюн, смертная, – птица брезгливо поджала губы.

– Что нужно тебе, Гамаюн? – вёльва старалась держать почтительный тон, словно разговаривает с равной. Она чувствовала, что существо могущественное, не рядовой йотун. И не могла бы поручиться за исход схватки, случись такая.

– Я принесла тебе послание, ведьма, – последнее слово Гамаюн выплюнула, словно грязное ругательство. – Дальше тебе идти запрещено. Поворачивай и иди назад.

– Кем запрещено?

– Хозяйкой этих лесов! Она тебе не рада!

– А что ж она мне лично об этом не сказала? – Астрид осмелела, поняв, что говорит с простым посыльным. – Служку мне свою прислала.

Птица от возмущения встрепенула перья, но нападать не спешила.

– Надо будет – выйдет и встретит, – зло отчеканила она. – Костей потом не соберёшь!

Астрид уже открыла рот, чтобы ответить что-то колкое нахалке, но её внимание привлекло движение сбоку.

– Держи лошадей, дурень! – крикнула она Ингве и сама бросилась за ними.

Отвязанные лошади, почувствовав свободу, мчались в лес. Ингве успел заметить ладную девку в белом сарафане, растрёпанную и босоногую. Она испуганно сверкнула голубыми глазищами в его сторону и, напутственно шлепнув по крупу замешкавшуюся кобылку, растаяла в воздухе.

На поляну они вернулись достаточно быстро. Без лошадей. Вспугнутые лесной нечистью животные ушли.

Гамаюн тоже уже на поляне не было. В напоминание о себе дивная птица оставила царапины на ветке и одинокое белое перо с золотыми прожилками на белом снегу.

– Ты! – впереди идущая Астрид резко развернулась к Ингве и больно ткнула пальцем ему в грудь. – Это всё твоя вина!

– При чём тут я-то? – норд тоже был не в восторге от перспективы остаться посреди леса, ночью, без лошадей. Ближайшим городом на их пути, где они могли бы разжиться новой животиной, был Новгород, и путь до него вдруг резко стал непреодолимо долгим. – Слажено сработали, бесовки. Я-то что, человек маленький, нечисть всякую не чувствую. А вот твоё ведьмовское величество могло бы и предугадать…

– Ты ещё огрызаться со мной станешь? – у Астрид от такой наглости перехватило дух. Давно с ней никто не осмеливался так разговаривать. – Да я тебя…

– Ну прибьёшь ты меня, – он философски пожал плечами, – сама как выбираться станешь? В лесу полно зверья. Если той, другой ведьме, по силам было такую птицу по твою душу послать, то и шатуна для неё разбудить – раз плюнуть. Ему ты тоже угрожать пальчиком станешь?

Глаза Астрид заволокла красная пелена. Слишком много неприятностей случилось с ней за последние несколько суток, сколько давно не случалось.

– Не-е-е-е-т, – её голос вдруг стал елейно-сладким, – ты мне ещё можешь быть очень полезен, несмотря на то что никуда не годишься!

Ингве хотел что-то ответить ей, но не успел. Воздух вокруг него заискрился от выброса силы, которую вёльва выплеснула в ярости.

По коже его побежали мурашки, которые по ощущениям начали быстро превращаться в лопающиеся волдыри. Норд почувствовал, как выворачиваются его суставы, растягиваются жилы. Он закричал, потому что кроме боли вокруг него ничего не существовало. Свой крик он слышал словно издали, чувствовал, как на нём рвётся одежда, как лопается кожа. Несколько пережитых моментов боли казались ему вечностью.

Тихим блаженным счастьем показался тот миг, когда боль прекратилась.

Он лежал на снегу и шумно глотал воздух, а стук его сердца заглушал все звуки. В этот момент он почти поверил, что наконец умер и больше не подвластен Астрид. А через секунду его сковал страх. Что если она заставит его служить ей после смерти, как заставила бедного мальчика?

– Поднимайся. Ты не сдох, – она пнула его в бок, больно припечатав носком подкованного сапожка. – Пока что.

Ингве попытался подняться на ноги, но у него это не получилось. Ни с первого раза, ни со второго. Тогда он решил стать сначала на четвереньки. В этом положении было неожиданно удобно, хотя у него болела каждая мышца, трусилась каждая поджилка.

Он снова попробовал встать на ноги и снова завалился на бок.

– Оставь свои смешные попытки, – зло бросила ему Астрид, с досадой рассматривая свои покрывшиеся сеточкой морщин и старческими пятнами руки. Столько сил ушло практически в никуда. А всё из-за дерзкого норда. Ну ничего, теперь она точно отыграется на нём. – Надеюсь ты-то ноги свои не переломаешь в снегу?

Но Ингве её уже не слышал. Он с ужасом рассматривал свои копыта. Вороно́й жеребец с мощной покатой шеей косил на неё свои налитые от злости кровью глаза.

Он сделал один неуверенный шаг в сторону вёльвы, второй.

– Думаешь, убьёшь меня, и проблема твоя решится? – она засмеялась. – Нет, ты навсегда останешься тупой скотиной, хотя ты и был ею. Твой единственный шанс стать обратно человеком – это помочь мне найти девчонку.

* * *

Варшава встретила их пасмурным, туманным рассветом и дымом печных труб. Здесь, вдали от северного моря, было гораздо теплее, и Агне то и дело ловила себя на мысли, что уже ждёт весну.

Ранняя весна была временем, которое ведьма любила больше всего, с её потемневшим прошлогодним снегом, грязью, мерзко хлюпающей под ногами, звонкой капелью и первыми, светло-салатовыми почками.

Къелл же, смотря на город, думал о своём – едва ли Агне догадывалась, какие рассадники болезней представляли из себя европейские города. Поэтому он хотел бы убраться отсюда побыстрее, желательно не протащив своих ведьм по всем грязным подворотням.

Кроме того, он мысленно подсчитывал оставшиеся деньги и продумывал дальнейший маршрут. От Варшавы Ви́сла мельчала и зимой покрывалась плотным льдом так, что пройти по ней можно было только по весне, а значит, придётся либо прибиваться к обозу, либо обзаводиться собственными лошадьми.

Къелл плохо знал эту часть Европы: всё же он больше путешествовал морскими путями, по побережью, но из рассказов товарищей, которые часто сплавлялись по рекам, хорошо помнил, что в нескольких днях пути от Варшавы располагалась крошечная приграничная крепость Пинск, а от неё уже брала исток река Припять, по которой можно было добраться до самого Киева.

Правда, насколько она промёрзла, норд представлял слабо. Ну да это дело нескольких недель.

Вот и оставалось решить, где лучше это время провести. В полной заразы и человеческой гнили Варшаве или всё же в менее населённом Пинске, на который частенько нападали кочевники.

– Ещё немного – и дорога раскиснет, – внесла свою лепту Агне, когда Къелл поделился с ней своими мыслями. – Проехать будет сложнее, много времени потеряем, лучше сейчас.

Её мнение стало решающим.

Торговая площадь, несмотря на ранний час, постепенно заполнялась торговцами, спешащими занять самые лучшие места. Норд бесстрастно ходил мимо рядов с разной животиной, провожающей его грустными задумчивыми глазами. Он знал, что почти все крупные европейские рынки построены примерно по одному принципу: на окраине должно стоять небольшое строение, в котором обитают распорядители. Они собирают плату за торговые места и в целом следят за порядком.

Несмотря на то, что помотаться по свету норду довелось не мало, в качестве мирного посетителя он на крупный базар попадал впервые. Его сбивал шум и гам густонаселённого, живущего своей, какой-то странной жизнью, города. Спустя некоторое время он начал понимать, что заблудился.

– Друг, – он обратился к какому-то мужичонке с яркими деревянными поделками и домашней утварью, – скажи, где можно найти распорядителя?

Мужчина начал быстро что-то отвечать, отчаянно жестикулируя. По озадаченному лицу норда Агне поняла, что он тоже не может разобрать речь торговца. Для самой неё его слова были просто набором бессвязных звуков.

Къелл обратился ко второму торговцу, третьему, получая один и тот же результат.

Ведьма с ужасом понимала, что норд – их единственная надежда на то, чтобы добраться до Киева. И осознание того, что они остались в незнакомом месте с незнанием языка, начало вызывать в её сердце панику, когда незнакомые слова стали какими-то плавными и тягучими, постепенно обретая смысл.

– Распорядитель там, у пристаней! – в который раз, терпеливо, как маленькому ребёнку, объясняла дородная торговка с обрезами тканей и уже пошитой одеждой.

– И это лишь малая часть возможностей, которые тебя ждут, если ты примешь меня, – послышался над ухом знакомый шёпот. – Ты будешь чисто говорить на любом языке, который знают йотуны, как на своём родном.

Рой стоял чуть поодаль, облокотившись на столб, держащий навес над лавкой тканей.

– Не отвечай ничего, – он улыбнулся, – мы же не хотим, чтобы твои друзья подумали, что ты не в себе. Твой большой волосатый друг был слишком самонадеян, думая, что во всей Польше люди говорят на одном языке. Тут Венгрия недалеко, диалект другой.

Агне досадливо закусила губу и легонько потеребила воина за плечо.

– Что?! – взбешённый множеством неудач, он сам не ожидал, что сорвётся.

– Распорядитель у пристаней. Мы прошли мимо.

– Откуда ты знаешь?

Агне помимо воли обернулась, но у столба уже никого не было.

– Не спрашивай.

– Опять твои ведьмовские фокусы?

– Опять они, – она обречённо улыбнулась. – Я это не контролирую.

Домик, в котором находились распорядители, нашёлся быстро. Он сиротливо ютился между торговыми лавками и дешёвыми постоялыми дворами для матросни и терялся на их фоне. В серых утренних сумерках он был практически невидим. Троица проходила мимо этого совершенно ничем не примечательного здания, когда шла от причала на торговую площадь.

Распорядитель, щуплый мужичонка, вёрткий, как белка, и с хитрыми лисьими глазами, встретил гостей у порога. Он как раз собирался идти к торговым рядам, чтобы собрать плату за места.

– Добрейшего утречка, – на ломанном нормандском языке поздоровался он с Къеллом, – что-то рано для караванов с ваших берегов. Или вы отдельное торговое место хотели арендовать? Так идите, выбирайте. Я к вам позже подойду, о цене сговоримся.

– И тебе не хворать, – довольный Къелл облегчённо выдохнул. – Хотел узнать, не будет ли обоза в Пинск?

– В Пинск… – задумчиво протянул распорядитель. – Нет, мы обозы по крепостям не собираем, этим занимается магистрат, и они попутчиков обычно не берут – сами охраняют, сами снаряжают. Пограничная крепость. Сами понимаете.

– А что же, и людей там не привечают? – Къелл насторожился. Вдруг он придёт, а ему и ворот не откроют. А то и обстреляют из луков, не разбираясь кто и куда.

– Служивых там полно. А вот простого рабочего люда не хватает. Можете сходить в магистрат спросить, возможно вас и возьмут. Вам зачем в Пинск-то? – запоздало спохватился распорядитель. – Лазутчики?

– Да какие мы лазутчики, – Къелл засмеялся, – дальше мы путь держим, нам бы переждать пока лёд на Припяти тронется, и в путь.

– Тогда ладно. От Пинска недалеко есть деревня, она обеспечивает крепость всем самым необходимым, но сильно страдает от налетов венгров. Ты, я смотрю, мужик крепкий, там тебе точно рады будут. Только обоз будут собирать не раньше, чем через месяц.

Къелл помрачнел.

– А ежели попутный какой? – с надеждой в голосе спросила Агне.

– Покуда большая зимняя ярмарка идёт – не будет попутных обозов, – сообщил он. – Но вот уже через десять дней закончится, соберутся люди по домам разъезжаться, может и присядете кому на хвост. Но это вы сами ищите и договаривайтесь.

Известие о том, что придётся ещё неделю проторчать в Варшаве, не добавило Къеллу настроения. Это нужно где-то спать, где-то есть, а денег в обрез.

Распорядитель, правильно истолковав тяжёлый вздох норда, сжалился над ним:

– Прямо по центру рынка корчма́[16]16
  Корчма – питейное заведение, иногда – постоялый двор, с продажей крепких напитков.


[Закрыть] стоит. Там обычно дорого, место хорошее и кормят плотно, но сейчас там полно всякого лихого люда. Трактирщик просил меня сказать ему, если встречу того, кто мог бы охранником у него поработать. Своих крепких парней у нас тоже полно, да только где корчма – там наливают. Их под конец вечера самих выводить приходится. А ты, смотрю, мужик серьёзный, у тебя дети вот за спиной стоят. Может, за постой и стол с ним и договоришься. Пойдем, я всё равно в ту сторону иду.

Къелл мрачно топтался в тёмном помещении таверны. Даже в ясный день в маленькие окошки-бойницы не проникало достаточно света, чтобы осветить каждый уголок в обеденной зале.

По поводу того, что таверна крупная, распорядитель не обманул. Огромное помещение было уж точно не меньше Медового зала в сгоревшей деревне. Но вот насчет приличной Къелл бы ещё поспорил. Конечно, быть может, время сейчас такое – ярмарка, когда много случайных людей ошивается кругом, но вот действительно приличных людей норд встречал мало – в обед забегают с ярмарки торговцы погреться и перекусить, и всё. А вечером тут собирались совсем уж тёмные компании, чтобы разойтись только утром. И опять заново.

Трактирщик, увидев у себя в дверях огромного норда, едва не прослезился от счастья. Он выделил и комнатушку в полуподвальном помещении за кухней, и даже велел кормить его с мальчишками раз в день. На его беду, тётка, работавшая на кухне и приходящаяся хозяину то ли старшей сестрой, то ли другой свояченицей, оказалась дамой жалостливой и норовила бедным сиротинушкам подкинуть лишний кусочек. Или булочку с утра.

Так что столовался Къелл по полной программе – завтрак, обед и ужин, всё как положено.

Трактирщик сначала хотел пресечь это безобразие, но посмотрел на своего охранника и понял, что даже с его аппетитами от него больше пользы чем вреда: не пил, гостей почем зря не задирал, драчунов тихо выводил под белы ручки, если кто-то продолжал буянить – окатывал холодной водой. В общем, репутация заведения с его появлением заметно выросла.

Къелл, несмотря на то что достаточно хорошо и, главное, бесплатно, устроился на неделю в городе, пока подвернется подходящий обоз, всё сильнее мрачнел, наблюдая за Агне.

Её поведение в последнее время сильно выбивалось за рамки привычного. Обычно спокойная, где-то даже меланхоличная ведьма стала раздражительной, движения её стали резче, несколько раз он ловил Агне на том, что она разговаривала сама с собой. Норд заметил, что она почти перестала спать. Вроде бы лежит, и глаза закрыты, но воину было достаточно послушать дыхание человека, чтобы понять, что он бодрствует.

Работать оставалось уже всего два дня, и трактирщик мягко намекал норду, что тот мог бы и остаться на всю зиму, а то и навсегда, а он помимо каморки ещё и жалование положит какое. Но Къелл был непреклонен. Весна постепенно вступала в свои права, снега таяли, обнажая скрытые под ними нечистоты.

Богданка и Агне тем временем усиленно занимались поиском подходящего обоза. Дело осложняло незнание языка. А вечерами ведьмы сидели на грубом деревянном топчане и подолгу разговаривали, если у них на это оставались силы, после чего ложились спать, не дожидаясь норда. Он приходил далеко за полночь и уходил с рассветом.

Агне лежала, укрытая грубым стёганым одеялом, бок её грела прижавшаяся девочка. Она долго смотрела в потолок, боясь заснуть и снова увидеть Роя. И в то же время она безумно хотела его увидеть. И, наверняка, поддалась бы соблазну, если бы не знала, что он снова будет просить принять его.

Она тяжело вздохнула.

Ведьма пока не набралась храбрости последовать совету корабельного кормить его. Ей была противна сама мысль о том, что придётся пролить чью-то кровь, чтобы утолить жажду того мерзкого существа, которое преследовало её. А свою она пока отдавать боялась, зная, что чем больше он получит её крови, тем сильнее будет их связь, и так до тех пор, пока он не наберётся силы настолько, чтобы взять её тело штурмом.

Она аккуратно, чтобы не разбудить девочку, убрала её руку со своего живота и встала, подоткнув Богданке одеяло, чтобы ту не просквозило. Нащупала в темноте свои расшнурованные башмаки и встала. Тихонько скрипнула дверь, и она вышла на пустую уже кухню, а через неё и во двор. Оставалось надеяться, что в столь поздний час её никто не потревожит.

Двор в таверне был большим, с длинной конюшней для посетителей. В неё-то ведьма и направилась. Темнота, царившая под крышей, была настолько густой, что её, наверное, можно было резать ножом. Пахло свежей соломой, конским потом и немного навозом – конюх не за зря ел свой хлеб. На него Агне тоже наткнуться не боялась – жил он где-то поблизости, на ночь уходя в свой дом и с рассветом возвращаясь.

Она на ощупь шла вдоль стены, старательно поднимая ноги, чтобы не споткнуться о нехитрую утварь. Шла целенаправленно к самому дальнему стойлу, которое часто пустовало – лошадок старались размещать ближе ко входу.

Ведьма остановилась, упершись в стену. Она сделала глубокий вдох и ослабила хватку сознания, сливаясь с окружающим её миром. Она сразу почувствовала, как лошади, разбуженные её шагами, с любопытством потянулись в её сторону бархатными носами, чувствуя природную, не враждебную им магию.

– Странное же место ты выбрала для свидания, – раздался у неё за спиной голос Роя. Лошади, почувствовав его присутствие, заволновались, зафыркали. – Но очень занятное, если учесть, что одному вашему другу это стойло очень бы приглянулось.

– О чём ты? – не поняла Агне.

– Так, мысли вслух, – судя по голосу, он улыбался, в своей фривольной манере. – Давай ближе к делу. Зачем звала?

– Мне нужно знать язык… Не просто понимать его, но и говорить.

– А платить ты готова?

Ведьма достала из ножен свой маленький кинжал и, закатав манжет по локоть, полоснула себя по уже успевшему зажить запястью. По коже покатились горячие вязкие капли, напитанные её жизненной силой. Рой тихо застонал, словно от плотского наслаждения, он жадно пил саму жизнь из ведьмы.

Агне туго завязала рану, почувствовав головокружение. Она облокотилась спиной на холодную неровную стену.

– И это всё? – он презрительно фыркнул. – Я же знаю, ты можешь мне дать больше. Гораздо больше.

Столько жадности и похоти было в его голосе, что Агне отшатнулась.

– Или ты можешь принять меня, и тебе больше не придётся тратить силы по таким пустякам. У нас будет одна жизнь на двоих, и я сделаю всё, чтобы мы ни в чём не нуждались. Ни в знаниях, ни в могуществе, ни в силе. Мы сможем черпать их прямо из Йотунхейма…

– Нет! – почти выкрикнула Агне и, испугавшись, что её могут услышать, тут же перешла на шёпот. – Ты никогда не получишь этого.

– У меня вечность впереди. Неужели ты думаешь, что я куда-то спешу? Не мне тебе рассказывать, что йотуны не умеют сдаваться. Я возьму тебя на измор. Насколько тебя хватит? На день? На неделю? На год? Рано или поздно ты сдашься, не сомневайся в этом.

– Прекрати разводить пустое, – отрезала она, – просто дай то, что мне нужно.

– Уже дал, дорогая, – издевательски сообщил он. – Разве я могу хоть в чём-то отказать своей любимой Агне… Которая сделала меня таким.

Ведьма не стала отвечать на его выпад. Молча, так же как и пришла, по стеночке отправилась обратно. При выходе из конюшни, когда она лишилась опоры, ведьма поняла, что слишком много отдала йотуну на прокорм. Земля перед глазами кружилась, ноги подкашивались, а расстояние между конюшней и входом на кухню казалось настолько большим, что пугало. Каждый шаг без поддержки был для неё словно подвиг.

Она ввалилась на кухню, едва удержавшись на ногах, и медленно направилась в сторону двери к своей каморке. В комнате горела одинокая свеча. Къелл, сидящий на топчане, мрачно смотрел на ведьму.

– Где тебя носит? – тихо спросил он, чтобы не разбудить спящую девочку, и тут же осекся, видя состояние, в котором Агне пришла. – Женщина! Если бы я не знал тебя как свои пять пальцев, то решил бы, что ты пьяна! Что ты опять натворила?

– Ничего, – Агне с трудом дошла до топчана и, скинув ботинки, практически упала на него. Богданка, пробормотав себе что-то под нос, перевернулась на другой бок. – Мне живот прихватило, вот я и выходила.