Текст книги "Черный пепел на снегу"

Княгиня замерла в нерешительности, задумавшись о своём, а когда поймала на себе взгляд Йона – вздрогнула. Нечеловеческая злоба была в том взгляде. Могильный холод. И отчаяние погребённого заживо. На мгновение она даже увидела, как кожа мальчика истончается сначала до состояния тонкого пергамента, а потом совсем лопается на щеках. Из дыр начинает вываливаться жирный чернозём с копошащимися в нем червями. В нос ударил приторный сладковатый запах мертвечины.

Анна отшатнулась, и наваждение пропало. Пересиливая себя, женщина подошла к мальчику, доставая из кармана кислое зимнее яблоко, принесённое для неё накануне дворовой девкой на ужин.

– Хочешь? – ласково спросила княгиня, хотя внутренне её передёргивало от страха и отвращения.

Йон продолжал немигающим взглядом смотреть в глаза Анне, и ей показалось, что если она продолжит тянуть к нему руку, то мальчик набросится на неё.

– Пресвятая Богородица, помоги мне… – прошептала она еле слышно дрожащими губами, но и этого хватило.

Йон зашипел, как дикое животное, пошатнувшись от княгини, словно от огня. Анна, внутренне содрогаясь от ужаса, положила яблоко на лавку рядом с ребёнком, а сама отступила на несколько шагов, но только с тем, чтобы потянуть за край широкую полосатую дорожку, лежащую на полу.

Поднимая её, женщина отстранённо отметила целые залежи пыли, и что надо бы расшевелить дворовых девок, чтобы они лучше убирались. Эти не относящиеся к делу мысли приходили к ней в голову только лишь с тем, чтобы хоть как-то заглушить чувство страха.

Княгиня собрала дорожку гармошкой и с видом, словно несет её вытряхивать, направилась мимо мальчика дальше по коридору. Но в последний момент сделала выпад и накинула дорожку ему на голову.

Мальчик распрямил свои лёгкие, чтобы закричать, но Анна потянулась к свисающему углу коврика, чтобы поглубже запихнуть его мальчишке в рот, и тут же была укушена чуть выше запястья. Тёмная ткань её одеяния начала пропитываться кровью, она сама едва не вскрикнула от боли, но вовремя взяла себя в руки. Нельзя.

Если её сейчас увидят – она не сможет объяснить, что происходит. А потому, позволив маленькому демону жевать её плоть, она поплотнее укутала его дорожкой, обхватив поперёк груди, быстрым шагом понесла прочь одной ей известными тёмными переходами, стараясь не попадаться никому на глаза.

Астрид сразу после ужина, не скрываясь и не таясь, направившаяся в опочивальню Всеволода, восседала на нём верхом, упиваясь первородной мужской энергией, которой щедро исходило его тело. Эта энергия, смешиваясь с вожделением, лучилась у него в глазах, заставляла пылать в груди и в паху.

Она текла по венам Астрид, раздражая изнутри нервные окончания по всему её телу, отчего казалось, что её бледная кожа светится в темноте голубоватым лунным светом. Вёльва ритмично двигала бёдрами, отчего мышцы под гладкой кожей перекатывались с той дикой грацией, на которую способны только кошки. Астрид запрокинула голову назад, и её длинные волосы платиновым водопадом заструились по спине.

Откуда-то извне послышался зов, крик о помощи, слышимый только ей. Но Астрид в экстазе отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Когда зов повторился, она открыла глаза. Расширенные зрачки, направленные на потолок, поспешно сузились, и она в одно мгновение пришла в себя, понимая, что случилось что-то непоправимое. Просто так Йон не стал бы её беспокоить.

Она скатилась с князя – только мелькнули в воздухе длинные стройные ноги, заставив его открыть глаза и удивлённо схватить воздух в том месте, где только что сидела его любовница.

– Душа моя, что случилось? – недоуменно спросил он.

– Всё потом, – резко ответила вёльва, накинув на голое тело ночную рубаху, и босая и простоволосая помчалась по коридору, сбивая на своём пути запоздавшую челядь, в ту часть терема, откуда она слышала зов своего слуги.

Запыхавшаяся и растрёпанная она влетела в небольшую комнату, соединяющую сразу три коридора и резко, как вкопанная, остановилась. Вместо дорожки на полу лежал пыльный след, а на лавке у окна отчётливо виднелись несколько капель крови.

Астрид прислушалась. Она не чувствовала Йона, словно его и не было вовсе, её это испугало. Вёльва оскалилась. Она не испытывала к мальчишке хоть сколько-то тёплых чувств. Но повредивший ему явно бросал ей вызов.

Она подошла к лавке и, вырвав из подола клок льна, старательно вытерла кровь. Держа перед собой окровавленную тряпицу, понесла её в свою опочивальню, как великое сокровище.

Отец Сергий с беспокойством посмотрел на лучину, отсчитывающую отведённое на молитву время. Раньше Анна не опаздывала, а если хотела помолиться у себя в светлице – посылала за ним.

Сергий уже собирался потушить лучину, чтобы сходить проверить, всё ли в порядке с княгиней, когда в массивную дверь собора постучали. Стучали, судя по всему, ногой.

Душа священника исполнилась праведным негодованием: кто только посмел так попрать дверь в храм Божий? Он решительно направился ко входу, готовясь прочитать незваному гостю отповедь о правилах приличия в соборе.

Однако распахнув настежь дверь, он обомлел – перед ним стояла Анна. Взмокшая, пот крупными каплями стекал по её лбу и щекам. Волосы растрепались и выбивались из-за тяжёлого княжеского убора. Сама женщина была бледна как полотно, а в руках держала какой-то извивающийся свёрток.

Лишь приглядевшись, Сергий признал в нём напольную дорожку из терема.

– Впустите, – взмолилась Анна, и со священника спало оцепенение. Он посторонился, пропуская княгиню.

Мальчишка до сих пор упоённо пил солёную горячую кровь, которая сама лилась ему в глотку из рваной раны на руке Анны, изредка работая челюстями, чтобы рану расширить, тем самым заставляя княгиню морщиться и шипеть от боли.

Однако стоило ей войти под крышу собора, как он выплюнул её изуродованную руку, выгнулся дугой и закричал нечеловеческим голосом. Йон начал извиваться и вырываться, и у него это почти получилось, когда Анна крикнула застывшему от страха Сергию:

– Закройте дверь!

Стоило тяжёлым створкам, укреплённым металлическими пластинами, захлопнуться, княгиня разжала руки. Всё ещё запутанный в дорожку мальчишка с глухим стуком упал на каменный пол собора и забился в припадке.

Анна же наконец прижала к груди руку, чувствуя, как ткань присохла к изуродованной острыми зубами плоти. Любое, самое лёгкое прикосновение, причиняло ей страдания.

– Анна, что ты наделала?.. – Сергий схватился за голову, представляя себе последствия поступка княгини.

– Я сделала богоугодное дело! – зашипела женщина. – Разве тварь Божия, разумная или нет, будет так себя вести в храме?

Беснующийся на полу ребёнок набрал в лёгкие побольше воздуха и заверещал. И крик этот совсем не походил на крик человека или животного. Пронзительный, рвущий барабанные перепонки нетопыриный[19]19
  Нетопырь – род гладконосных летучих мышей, охотящихся при помощи звука 45–50 кгц.


[Закрыть] визг звонко отражался от стен собора, многократно усиливаясь эхом. Он прекратился только тогда, когда у демонёнка закончился воздух.

Он на мгновение замолчал, чтобы снова наполнить свои лёгкие, но не успел издать и звука – Сергий одним ловким движением дёрнул за край дорожки и запихнул его в раскрытый окровавленный рот.

Священник поднял извивающееся тело мальчишки и понес вглубь храма, скомандовав Анне через плечо:

– За мной, живо. Пока он весь терем не переполошил.

Обряд было бы лучше проводить у алтаря, перед ликом всех святых. Но вряд ли нежить будет тихо сидеть и ждать, пока батюшка её окончательно упокоит. Поэтому Сергий направлялся вниз, по ступенькам, где была устроена княжеская усыпальница.

Сергий нёс свою визжащую и брыкающуюся ношу, мысленно осеняя себя крестным знаменем и заранее прося прощения за то, что собирается потревожить покой великих князей. Он пообещал себе, что обязательно в ближайшее воскресенье проведёт сорокоуст по всем покоящимся там и освятит усыпальницу повторно. Но то потом.

Демон на руках у батюшки бесновался всё сильнее, заставляя удивляться, откуда в тщедушном теле восьмилетнего мальчишки такая силища.

– Держи его, Аннушка, – Сергий положил детское тельце прямо на пол, – держи крепко.

И Анна прижала его к полу обеими руками, морщась от боли, а коленями став на его ноги, чтобы лишить возможности брыкаться. Сергий же, сняв с шеи серебряный крест, украшенный янтарём, положил его на грудь мальчишке. Тот, наконец выплюнув пыльную дорожку, попытался закричать, но не смог сделать для этого вдох.

Беснующийся до этого под Анной демонёнок вмиг притих, будто бы обессилел, а крест придавил его к земле, словно весил, как огромный камень. Йон начал захлёбываться собственным хрипом, в то время как Сергий начал нараспев читать молитву, поливая всё вокруг из освящённой фляги, висящей у него на поясе:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежит от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знаменем и в веселии глаголющих, – читал он глубоким, хорошо поставленным голосом.

– Огради мя, Господи, силою честнаго и животворящего Твоего креста и сохрани мя от всякого зла, – шёпотом вторила ему Анна.

Когда они читали молитву в первый раз – мальчишка бесновался. Во второй – только хрипел, пытаясь хоть как-то скинуть с себя если не Анну, то хотя бы крест. После третьего раза он затих. Уродливая маска ненависти ко всему живому стёрлась с чумазого детского личика. Тело его обмякло, а крест соскользнул на пол, звякнув толстой серебряной цепью.

Анна нагнулась ниже, прикладываясь ухом к груди ребёнка, чтобы услышать дыхание или сердцебиение, и не услышала ничего.

– Он уже давно мёртв, – Сергий подал Анне руку, помогая ей подняться. – Ты всё сделала правильно. Нужно было провести обряд раньше, да простит мне Бог слабоволие моё.

Бледная как полотно Анна только кивнула, опираясь на предложенную ладонь здоровой рукой. Больную же прижимала к груди.

– Что ты дальше думаешь делать? – спросил её Сергий, когда княгиня поравнялась с ним.

– Я очищу терем и Новгород от этой нечисти, – тихо, но уверенно ответила она. – А затем уйду в монастырь. Замаливать грехи мои тяжкие.

Батюшка хотел ей что-то ответить, но не успел – сверху раздался требовательный стук. Сергий и княгиня переглянулись и поспешили к дверям.

На порожках собора стояли два дружинника. Оба были сильно удивлены, увидев великую княгиню в столь поздний час вне стен терема.

– Княгиня-матушка, – опомнился первым тот, что был постарше, кланяясь в пол. Второй, опомнившись, поспешил его примеру.

Задавать вопросы великой княгине дружинники не решились бы – Анна никогда не отличалась строгостью нрава, но в последние дни она была не в себе из-за потери ребёнка. Никому не хотелось быть запоротым, а то и головы лишиться, просто попав под горячую руку. Вон – князь-то лютует. А раньше тоже весел нравом был.

Анна выдала из себя измученную улыбку, понимая, что, если сейчас не даст объяснений дружинникам, по терему пойдут сплетни.

– Я рада, что вы за мной пришли, – она облегчённо выдохнула. – На меня напали, я боялась идти обратно.

– Кто посмел?

– Не разглядела… – выглядела Анна, к слову, действительно как жертва нападения, с окровавленной рукой и в платье, испачканном в пыли и паутине. – Вроде бы зверь большой, как собака. И юркий, как белка. Повалил меня наземь, я только и успела руку перед собой выставить.

Княгиня продемонстрировала блестящий от крови рукав и всхлипнула. Она никогда не умела лгать, но воинам того и не надо было. Не станет же им великая княгиня лгать? Чай не девка дворовая. Тем более вот же, и рука у неё порвана, и с рукава кровь сочится, и сама она стоит, качается от бессилия и страха ни жива ни мертва.

– Я только и смогла, что вырваться и добежать до храма, а оно как завоет… – Анну, наконец, накрыла крупная дрожь, а сама она разрыдалась в голос.

Дружинники только переглянулись. Они для того и шли, чтобы проверить, что тут за крики у собора.

Время подходило к обеду.

Агафья и Федора, кухонные девки, сидели над ведром прошлогодней репы с ножами, старательно вычищая её от земли и гнилья.

– Вчерась переполох был, я слышала, – шёпотом спросила Агафья, которая только сегодня утром вернулась с побывки от родителей. – Что там случилося?

– Подстилка князева бушевала, – ещё тише ответила ей Федора, но тем не менее продолжила – работа работой, а обсудить главные новости – дело святое, – брата своего юродивого потеряла.

– И что было-то?

– Иду я, значит, с чашкой чаю с мёдом к княгинюшке бедной, а она на меня как выскочит! В одном исподнем. Глазищи адским огнём горят. Волосы торчат во все стороны! Как есть ведьма! С ног меня сбила, я горячим чаем облилась да ошпарилась. А она даже не заметила…

– У вас что, языки как помело? – спросила проходящая мимо кухни Астрид, презрительно скривившись. – Укоротить?

Кухонные притихли, как мыши под веником, а вёльва пошла дальше, всё глубже погружаясь в собственные мысли. Йона искали везде. Астрид же, внешне безутешная сестра, внутри сгорала от ярости. И кто только посмел бросить ей вызов? Точнее, она догадывалась кто: либо Анна, либо Сергий. А то и оба в сговоре. Но обвинить в похищении «любимого брата» княгиню или священника она не смогла бы даже включив всё влияние, которое у неё было на Всеволода. Слишком уж значимыми они оставались фигурами.

Помимо князя в тереме заседало ещё и вече, которое и так косо смотрело в её сторону. А потому, хоть последнее слово и оставалось за Всеволодом, а с вечем тоже приходилось считаться.

Вёльве только и оставалось, что со злости скрипеть зубами. Она ещё размышляла, что ей сделать с кровью, полученной на месте, где похитили Йона. Смертное проклятие требовало серьёзной подготовки, а большинство её амулетов остались в седельных сумках у сбежавшего Ингве.

Астрид аж топнула ножкой от гнева. Вообще, оценив своё положение, вёльва нашла его весьма шатким. В последнее время она всё чаще терпела неудачи. Теперь ещё про неё слухи в тереме ходят. Нет, люди и раньше языками чесали, но теперь сплетни пойдут по всему городу. Она так дождётся – и этот дикий народ устроит бунт и её на колья поднимет. Даже Всеволод не защитит.

А что эти люди сделают, если Анна или Сергий станут спускаться со ступенек, упадут и шею сломают? Обвинят её? Скорее всего! На мгновение вёльва почувствовала себя загнанной в угол крысой. Но лишь на мгновение.

А может, ей стоит избавиться от княгини и занять её место? Эта мысль неожиданно прокралась в голову вёльве да так там и засела. Одно дело вертеть князем, совсем другое – целым княжеством. А там можно и от соседнего, Киевского, кусок откусить, рассорив братьев. Её армия из людей и йотунов станет непобедимой.

От этой мысли у Астрид неожиданно поднялось настроение, а потому, войдя в трапезную, и встретившись глазами с князем, она лучезарно ему улыбнулась. Пусть лесная ведьма и сильнее её, но ненадолго. Посмотрим, как она повоюет с отрубленной головой.

Астрид обошла сидящего за столом Всеволода, обняла сзади и положила руки ему на грудь, совершенно не стесняясь сидящего рядом Божена – Анна и Сергий ещё были на молитве.

– Любовь моя, до меня доходят тревожные слухи, – промурлыкала она, – не от людей.

Эта её фраза прозвучала настолько многозначительно, что Всеволод похолодел.

– И что же поведали тебе духи, моя чаровница? – он взял здоровой рукой ладонь вёльвы и поцеловал её длинные холодные пальчики.

– Что брат твой старший, Владимир, затеял недоброе. Он собирает войско, чтобы по весне, когда мы будем особенно уязвимы, выступить войной. Захватить твои земли. Ему и так досталось самое богатое княжество: и плодородные земли, и торговые пути – всё у него в кулаке. А у тебя что? Болота да торговля с нордами. А у нас, кроме камней и рыбы – больше ничего своего нет. Но Владимиру и того стало мало. Он хочет стать единственным властителем земли русичей.

Голос её мёдом разливался по трапезной, проникал в самую душу Всеволода, где сворачивался тугими змеиными кольцами.

– Не мог брат предать меня! – уверенно ответил ей князь.

– Кто знает… Он – там, ты – здесь. Ты не можешь знать, что он замышляет, о чём говорит со своими воинами на вече.

– Не мог брат меня предать… – уже менее уверенно повторил Всеволод.

– Ах, как ты его любишь… Сына твоего отца и ключницы. А достоин ли этот человек твоей любви и преданности? Он должен быть благодарен уже за то, что его не утопили в детстве, – губы Астрид горячо мазнули по щеке Всеволода, обдав его жаром. А сама продолжила: но если ты так веришь ему, просто укрепи свои границы и посмотри, что будет. Если ничего, и брат порадуется за тебя, что ты и княжество твоё в безопасности – значит прав ты, а я ошиблась. Но ежели он возмущаться начнёт, значит, планы ты ему своей предусмотрительностью спутал.

– Чем же я границы укреплю, душа моя? – рассуждения вёльвы показались ему здравыми.

– Договорись с кочевниками.

Выдвинутое предложение прозвучало для Всеволода как что-то крамольное.

– С грязными половцами? – князь почувствовал, как в душе закипает гнев. – Да они разграбят больше, чем защитят! У меня вся граница будет чередой выжженных деревень!

– А если выдвинуть им особые условия? – Астрид увеличила напор на его сознание. – Запретить трогать наши земли.

– Обратиться к ним за помощью и диктовать свои условия? Чего же нам это будет стоить? – с сомнением спросил князь.

– Абсолютно ничего, – Астрид разжала объятия и, сев по правую руку от него, улыбнулась, – ведь можно договориться не с ними, а с их предками. Продемонстрировать мою силу, пообещать покровительство высших сил, пока они нам содействуют.

– Я обещаю подумать об этом, – Всеволод накрыл ладошку Астрид искалеченной рукой. Кожа на обрубках перстов зарубцевалась и порозовела. Очень скоро на этом месте станут расти новые пальцы, чтобы князь мог держать в руках оружие. Он станет самым верным защитником Астрид.

Двери в трапезную распахнулись, и в них вошёл и тут же упал на колени молодой дружинник.

– Великий князь! – воин не смел ни подняться с колен, ни поднять взгляд. – Не вели казнить!

– Говори, – благосклонно разрешил Всеволод.

– Мальчика нашли, – протараторил он так быстро, как только мог. Никто не хотел отправляться к князю с этой вестью, а потому дружинникам пришлось тянуть жребий. Вытащившего короткую палочку отправляли, как на плаху.

– Где?! Говори же! Не томи! – Всеволод хлопнул здоровой рукой по столу.

– В светлице у волхва, – дружинник похолодел и бросил быстрый взгляд в сторону Бажена.

Волхв побелел и посмотрел на Астрид, но та лишь досадливо скривила губы.

– А кто позволил тебе врываться в светлицу великого волхва и обыскивать её, собака? – Всеволод аж привстал.

– Не вели казнить, князь! – дружинник снова уткнулся лицом в пол. – Княгиня Анна велела проверить! Сказала, что из-за двери мертвечиной смердит!

Глаза князя потемнели, словно грозовое небо. Он обратил свой взор к Бажену.

– Не я это, князюшка… – проблеял он. – Когда я уходил утром, мальчонки не было…

Волхв бросил ещё один умоляющий взгляд на вёльву, ища у неё поддержки.

Астрид быстро оценила обстановку. Волхв слишком много знает. От такого союзника лучше действительно избавиться, пока он не переметнулся на другую сторону. А перед князем – сыграть безутешную сестру. Нельзя подрывать его веру в светлые чувства Астрид. Слишком многое на кону.

И она пустила слезу.

– Бедный мой брат, – разрыдалась вёльва.

Всеволод положил ей руку на плечо, утешая. И кивнул дружиннику:

– На плаху его.

Из-за расписных дверей тут же показались другие воины, которые схватили волхва под руки.

– Астрид! Скажи же им, что это не я! – попытался он в последний раз достучаться до вёльвы, а когда понял, что она решила бросить его на растерзание княжескому гневу, закричал: – Я не убивал мальчишку! Он был мёртв, уже когда пришёл сюда!

– Как ты смеешь так говорить о моём брате?! – в сердцах закричала Астрид, размазывая слёзы по красивому лицу. – Вырвите ему язык, пока он не проклял вас!

Путь по лесам давался всё тяжелее. Забава не знала, куда они направляются. Ей уже начало казаться, что она обречена всю жизнь скитаться между деревьев. Девушка всё чаще ловила себя на мысли, что очень скоро она сойдёт с ума.

Они старательно объезжали города, да и мелкие деревни. Сворачивали в сторону, стоило откуда-то пахнуть жильём, избегали любой встречи с людьми.

Ситуация изменилась, когда у Забавы «запросил есть» сапог. Сапожки у неё были старенькие, много раз чиненные. И сейчас можно бы подлатать – да нечем. Сначала она долго не решалась выехать на тракт. Но задувающий в разинутую пасть сапога холодный колючий ветер быстро помог принять девушке решение.

Тракт встретил их пустотой. Редкие путники шарахались от Забавы как от прокажённой, что заставляло девушку болезненно морщиться – она могла себе только представлять, как выглядела после двух недель, проведённых в лесу. С другой стороны, оглядываясь назад, она всё больше удивлялась, что из лесу они всё-таки вышли. Не попали на обед к диким зверям, и сами не уморились голодом.

Туман никак не хотел выезжать к жилью – он всё неохотнее перебирал ногами, фыркал недовольно на хозяйку, искренне считая, что идти сейчас к людям – это непонятная бабья блажь. Забаве даже пришлось подогнать его немного: по дороге девушка выломала ивовый прутик, которым, хорошенько размахнулась и пригрела коня по крупу. Тот взбрыкнул, досадно заржал, но всё же ускорился.

Время уже перевалило за полдень, когда за ближайшим холмом показались башни теремов. По мере приближения девушка всё отчётливее понимала, что перед ней не город, скорее крепость и деревенька, лежащая у её подножья.

Единственная раскисшая дорога вела сквозь деревню, которая вблизи не казалась такой уж маленькой. Теремов богатых не было, избы стояли все больше бедные. В какой-то момент девушка поняла, что тут точно не получится продать ведьмины безделушки – легче выкинуть. Ловить ей тут было нечего. Ну, разве что купить несколько шнурков кожаных да шило, чтоб сапоги починить. И хлеба. И котелок походный.

Забава в очередной раз содрогнулась от того, что ей пришлось пройти через дремучие леса, не имея при себе ничего, что могло бы облегчить жизнь одинокому путнику.

Небольшое поселение встречало их открытыми воротами в частоколе – начиналась весна, а вместе с ней и торговый сезон. Пока что торговля шла не особо бойко, в основном на прилавках появлялись посевные культуры, мёд и другие остатки прошлогоднего урожая. По конским ценам, конечно же.

На воротах Забаву остановил скучающий часовой, больше похожий на пахаря, чем на дружинника, но ржавая кольчуга и копьё ясно давали понять, что стоит этот человек на воротах не из праздности.

– Ты откуда такая? – он осмотрел Забаву с ног до головы. Вроде бы побирушка-побирушкой, а конь под ней ладный, седло дорогое.

– Из лесу, разве не видишь? – огрызнулась девушка, которая отчаянно трусила, от того решила, что лучшая защита – это нападение.

– А конь такой у тебя откуда? – не унимался страж.

– То не твоего ума дело, – Забава чувствовала, что вот-вот разревётся.

– Ох, и языкастая ты девка. А сюда из лесу зачем приехала?

– Экий ты любопытный, – девушка зло прищурилась. – Скажи мне лучше, что это за городище и где мне постоялый двор найти.

– Так ты что ж и вправду из лесу, что не знаешь куда попала? – отчего-то удивился страж, недобро сверкнув глазами.

А Забава прикусила язык, понимая, что если продолжит про себя болтать, то на выезде из городища её скорее всего подкараулят, чтобы облегчить её сумки, да и вообще избавить от лишнего имущества. Вполне возможно, что именно этот страж и подкараулит.

– Тверь это. И постоялый двор тут один. Езжай по главной дороге – не ошибёшься.

Девушка скупо поблагодарила сторожевого и, спешившись и чувствуя на себе чужие недобрые взгляды, двинулась вперёд по широкой улице, единственной выложенной брусчаткой.

В постоялых дворах ей раньше бывать не приходилось. Но если они все похожи на этот, то это точно не место для приличной девушки. Пока Забава шла к стойке, за которой сидел корчмарь, ей несколько раз поступили непристойные предложения, на которые девушка заливалась краской и огрызалась, уверенная в том, что если дать слабину – как пить дать, сожрут.

Трактирщик выжидательно уставился на девку единственным мутным глазом и пошевелился лишь тогда, когда на стойку из её пальцев выскользнула серебряная монета.

– Отдельную комнату, – проговорила девушка и, не удержавшись, проблеяла: – пожалуйста.

Трактирщик, криво усмехнувшись, повел Забаву куда-то на второй этаж, попутно спросив:

– В баню со всеми пойдёшь или тебе отдельно затопить?

Забава похолодела. В этот момент она отчётливо поняла, какую страшную ошибку совершила, пойдя по пути соблазна. Да и бог бы с ним, с этим сапогом, конечно, не май месяц, и можно было отморозить пальцы на ногах, но жизнь то всё равно дороже.

– Мне принесите бадью с горячей водой в светлицу, – как можно увереннее распорядилась она.

– Ещё три медяка сверху, – равнодушно пожал плечами трактирщик.

Забава поспешила отсчитать ему затребованную сумму. Ей совершенно не хотелось лишний раз разговаривать с этими людьми.

Ингве, который стараниями птицы Гамаюн больше не впадал в забытье, решил для себя, что больше не позволит обращаться с ним как с безвольной скотиной. Всё естество норда кричало против, когда какой-то мальчишка схватил его за уздцы и бесцеремонно повёл на конюшню.

Калечить ребёнка он совсем не хотел, но всё равно пришлось показать норов, клацнув зубами возле самой пятерни юнца. Тот с опаской отдёрнул руку, а отношение его стало куда более уважительным. Жеребец же, выдернув зубами поводья, гордо прошествовал мимо с независимым видом: «Ты не поведёшь меня на конюшню. Я сам пойду».

Мальчишка шёл на конюшню и с удивлением наблюдал, как тот с видом ревизора прошёл мимо ряда стойл раз, второй, оценивающе заглядывая в каждое. Конюшему вдруг даже стало стыдно и за нечищенные стойла и за кучу ценного удобрения в углу, которую он ещё поутру должен был выгрести.

Конь же, проведя тщательную инспекцию, решил, что ему лучше всего подойдет первое стойло от входа. Там и смердело не так сильно, и покормят его первым, и Забаве его долго искать не придётся. То, что выбранное стойло было занято другим, огненно-рыжим жеребчиком, Ингве совершенно не смущало.

– Там есть свободное, пошли, – зачем-то заговорил с ним конюший, сам себе поражаясь, почему это он заискивает перед лошадью.

Мальчишка попытался снова взять его под уздцы, но Ингве ловко вырвался и топнул копытом. Хочу здесь. И точка. Немного подумав, конюший решил, что ему действительно легче переселить рыжую коняшку в другое стойло, чем связываться с норовистым животным.

Перед заселением Ингве стойло тщательно вычистили и посыпали свежей соломой. В общем, сделали всё, чтобы постоялец остался доволен.

После обеда забегала Забава, предложила коню половину краюхи хлеба, щедро посыпанного солью. Ингве сначала хотел отогнать от себя девушку, до того унизительным для него был шлепок прутиком, но свежий хлеб настолько одурманивающе пах, что он помимо своей воли потянулся за угощением.

Потом он чутко дремал в своём стойле, потом созерцал потолок, покрытый прошлогодней паутиной и налипшими на неё соломинками, потом строго следил за внезапно проявившим рвение конюхом. Мальчишка ёжился от тяжёлого взгляда, но подойти к жеребцу не решался.

Уже совсем стемнело, когда Ингве решил лечь спать. Удобнее всего это было делать на животе, по-собачьи положив под голову передние ноги. Он успел даже задремать, когда в стойле послышались приближающиеся мужские голоса.

Двое мужчин с жаром обсуждали что-то на незнакомом для Ингве, каркающем языке. Он как ни прислушивался, не мог разобрать ни слова.

Ситуация изменилась, когда в конюшню вошёл третий человек. Если бы Ингве хоть раз видел трактирщика, то непременно бы его узнал.

– Ну что? – обратился один из мужчин к вошедшему высоким, хриплым голосом.

– Спит девка. Далась она тебе? – трактирщик сплюнул. – Скоро в городище войдёте – все бабы будут твои.

Ингве аккуратно поднялся, чтобы лучше видеть говоривших. Двое из них были явно не русичами. Чернявые и смуглые, с раскосыми чёрными глазами, они были похожи на турков, но ниже ростом, характерной чертой у обоих чужеземцев были ноги колесом. Ингве предположил, что это могло быть из-за постоянной верховой езды без седла с самого раннего детства. Кочевники?

В свою бытность человеком он слышал от Всеволода, как настрадалось его княжество от этих вредителей.

– Не-е-е, князь строго наказал не безобразничать, из домов девок не вытаскивать, а эта вроде как бесхозная.

– А может за ней придёт кто?

– Да кто за ней придёт? Видно же, что девка из лесу вышла. Да и мы особо не прятались, когда шли сюда. Все уже знают, что князь укрепил пограничные города нашими силами.

Ингве слушал их, навострив уши, в тайне от себя радуясь, что его сейчас воспринимают исключительно как скотину.

– А с конём что? – трактирщик жадно посмотрел в сторону жеребца, уже прикидывая, сколько такая животинка будет стоить.

– Коня я хану подарю. На племя, – твёрдо заявил кочевник.

До сих пор Ингве слушал собеседников, закипая от ярости и усилием воли сдерживая себя от необдуманных поступков. Но последнее предложение показалось ему настолько кощунственным, что норд почувствовал, как кровь закипает у него в венах.

Жеребец развернулся и одним мощным ударом задних ног выбил дверь стойла. Собеседники, напуганные шумом, вмиг замолчали и удивлённо посмотрели на отлетевшую с грохотом дверь, затем на коня.

Кочевники, нужно отдать им должное, хорошо знали лошадей и их повадки и только поэтому не растерялись. Один из них встал в дверях, загородив собой единственный выход, второй собрался ловить взбесившееся животное. Только вот убегать Ингве не собирался. Он ударом широкой груди сбил с ног трактирщика и, кажется, даже потоптался по нему. Раненый человек издал почти звериный вой и попытался откатиться, но сделать это под мелькающими над ним копытами было не так-то просто.

Это поубавило пыл кочевников, и пока один из них мучительно размышлял, остаться ему в дверях или бежать в сторону, второй схватил с крюка на стене верёвку, заботливо подготовленную конюхом как раз для таких случаев. Наспех завязанная петля просвистела в воздухе, но так и не достигла своей цели. Ингве, понимая, что его сейчас будут теснить обратно в стойло, пригнул голову и, одним прыжком развернувшись, лягнул своего противника в грудь, сбивая его с ног и ломая рёбра.

Остальные лошади, перепуганные шумом и запахом пролившейся крови, заволновались, заржали, забили копытами. На шум прибежал сначала конюх, который спал здесь же, в пристроенной к конюшне комнатке, а за ним – и постояльцы, и просто случайные прохожие.