Текст книги "Черный пепел на снегу"

Агне, чувствуя страх Роя, инстинктивно попыталась отстраниться, по подбородку потекла тоненькая струйка крови из прокушенной от усердия губы.

– И ты здравствуй, – Аркадия немного наклонила голову, явно здороваясь с йотуном, – и извини. Я хотела бы побеседовать с ними наедине.

Она наотмашь махнула рукой и тело Агне обмякло. Сама ведьма почувствовала какую-то странную смесь дикой усталости и облегчения. Каждая мышца в её теле взрывалась болью, и она изо всех сил старалась держаться на поверхности сознания.

– Ты кто такая? – Къелл сделал шаг вперед, готовый заслонить грудью своих ведьм. – Что тебе нужно?

Аркадия посмотрела ему в глаза и еле заметно кивнула, соглашаясь с какими-то своими мыслями.

– Я действительно должна многое вам объяснить, – она вмиг посерьёзнела, – но давайте немного снизим градус страстей. Разговор предстоит долгий. Помоги Агне сесть удобнее, а лучше положи на лавку, ей больно.

Къелла сбила с толку такая резкая смена тона, а Богданка, метнулась к наставнице, подставляя ей плечо и помогая подняться. Она не раз видела эту женщину в своих снах. Она много рассказывала ей о магии такого, о чём Агне, возможно, даже и не догадывалась. Помогла избавиться от кошмаров, насланных йотунами, и сейчас своей холодностью и решительностью скорее вызывала у Богданки недоумение, перевешивающее желание наконец-то познакомиться лично.

Девочка помогла своей наставнице сесть на скамью и опереться о стену. Агне выглядела настороженной. Она взяла свою ученицу за руку, хотя бы так пытаясь обезопасить её от необдуманных поступков. Самой ведьме было очень страшно от того, как вёл себя йотун при незнакомке. Йотуны в принципе не могут бояться – они уже умерли, что может быть ужасней? Но тот первобытный ужас, который расползался по её телу волнами, не давал покоя.

– Не бойтесь меня. Я не причиню вам зла, – Аркадия сделала шаг и села на скамью рядом со своей дивной птицей, – я здесь не для этого.

– Где-то я это уже слышал, – ощерился Къелл, который не мог наблюдать магический фон, но всё равно с подозрением относился к любому чужаку. Он корил себя за то, что пошёл на поводу у баб и согласился на встречу с этой ведьмой. И теперь готовился подороже продать свою и их жизни.

– Ты об Астрид, могучий воин? – Аркадия скривилась. – Мы имели честь познакомиться. На редкость неприятная особа. Вероломная и самонадеянная девица.

– Она старая злобная карга!

– Для меня она лишь девица. Косу вырастила, мощи накопила, а ума так и не набралась, – Аркадия хмыкнула.

Къелл поперхнулся собственными словами. Сколько лет этой женщине, что она Астрид называет девицей?

– Да кто же ты такая? – спросил он наконец, поборов удивление.

Гостья посмотрела на Богданку, в глазах которой плескался тот же самый вопрос.

– Местные зовут меня Бабой Ягой.

Агне и Къеллу это ни о чём не говорило, а девочка от удивления вздрогнула.

– Тогда ты должна быть старой и страшной! – с вызовом сообщила она, храбрясь скорее для себя, нежели пытаясь показаться гостье смелее.

Аркадия только рассмеялась. Звуки её низкого хрипловатого смеха немного смягчили накаляющуюся атмосферу. До того он был живой и искренний.

– Однажды я такой стану, – наконец отсмеявшись, сказала она. – И ты станешь… Каждый из нас однажды состарится. Баба Яга – это не имя ведьмы. Это её титул. И предназначение. Испокон веков мы стоим на страже Калинова моста через реку Смородину. Там находится граница между Явью и Навью. Между Мидгардом и Йотунхеймом, – пояснила она для Агне и Къелла. – Мы следим за порядком, помогаем людям, которые страдают от того, что кто-то неживой начал их преследовать, и навьям, которые заблудились и не могут найти дорогу. Для этого нужна очень большая сила.

– И ты тоже хочешь забрать мою?

– Нет, милое дитя, – Аркадия улыбнулась, – мне своей достаточно для исполнения моих обязанностей, а большее – ни к чему. Я должна обучить тебя всему, что знаю. И когда придёт время – ты встанешь на страже вместо меня.

Часть 3
Займи своё место

Ингве порой чувствовал, как его сознание уплывает. Он в последнее время часто впадал в забытье, и события минувших дней вспоминались им как в тумане. Воин понимал, что его разум постепенно начинает сливаться с лошадиным, ещё немного, и от него совсем ничего не останется.

Такие перемены не могли не радовать вёльву. Она начала чаще его брать с собой, ликуя над поверженным врагом. Иногда он просыпался среди ночи от того, что резко вспоминал, где был днём и вечером. Вспоминал дом в лесу и девушек, которых туда отвозили.

В такие моменты ему хотелось выть. И он кричал. Громил своё стойло, до икоты пугая конюхов, которые уже были уверены в том, что это бес в лошадиной шкуре. Одного, самого смелого он даже покалечил за попытку утихомирить его.

Вместе с тем приходило понимание, что Астрид не собирается возвращать ему человеческий облик. Он со страхом и с надеждой ждал того момента, когда уже не очнётся и не вспомнит, кто он, где находится, и в каких делах помогает. Хотелось поскорее прекратить эти мучения.

Неожиданностью для него самого стало, когда он очнулся на поляне. Всеволод гонял по снегу перепуганную девчушку. Её страх, ужас с которым она смотрела на князя, словно придал ему сил. Он не думал, он действовал. Гнев, который закипает внутри него, не дал скатиться обратно в забытие.

Уже потом, когда они ушли от погони, Ингве думал о том, что произошло. И выходило, конечно, не совсем радужно, но у него появился призрачный шанс снова стать человеком. Нужно только найти хозяйку леса, о которой говорила птица с человеческим лицом.

То, что домой возвращаться нельзя, Забава знала с самого начала. Навряд ли ей позволят спокойно жить дальше, помня от чего она сбежала. Конь под ней мирно целенаправленно трусил вперёд, практически не реагируя на команды поводьями. Девушку страшило, что она не знает, куда направляется. Но ещё больше она боялась остаться совсем одна в том глухом лесу, в который они забрели.

Её очень удивлял выбор пути, по которому следовал её скакун – он сторонился оживлённых трактов. Она, пожалуй, тоже бы так делала – зимой там было немноголюдно, и разный лихой сброд порой лютовал, стараясь хоть как-то прокормиться. Вместе с тем жеребец, которого она про себя уже обозвала Туманом, частенько опускал голову, нюхая снег, как охотничья собака. Не будь он лошадью, девушка подумала бы, что Туман читает следы, стараясь не попасть на ужин к волчьей стае.

Что ей теперь делать – девушка не знала. Можно было бы попробовать приткнуться в какой-нибудь большой город, наняться на хозяйство, попробовать продать коня и купить дом. Если бы она была мужчиной.

С женщиной, чей удел – хлопотать по хозяйству и рожать детей, никто никаких дел иметь не станет. К ней может возникнуть вопрос: откуда у явно деревенской девки такая лошадь. Первый попавшийся воин может объявить её воровкой и забрать единственное, что у неё есть, себе.

К вечеру, когда уже стемнело, и продолжать путь было невозможно, конь наконец остановился, давая девушке возможность вылезти из седла и немного размять ноги. От голода и пережитого приключения на неё волнами накатывала тошнота и головокружение, и всё же она нашла в себе сил набрать хвороста, чтобы разжечь костер. В седельных сумках нашлось много полезных вещей, в перемешку со странными и даже страшными, о предназначении которых девушка даже не догадывалась.

В частности, красивый прозрачный камень с красными прожилками. В голове мелькнула мысль, что и коня можно не продавать. Попробовать продать вещички белёсой ведьмы. А спустя ещё несколько минут поисков обнаружились и деньги.

На знакомую, слегка корявую деньгу это было похоже мало. Но тем не менее, золото – оно везде в цене. Забава подозревала, что не сможет выручить их полную стоимость, но это уже было лучше, чем ничего.

Её очень сильно беспокоили мысли об отце. Больше всего ей хотелось вернуться домой, предупредить, уговорить бежать с ней. И тогда их убьют обоих. В том, что белёсая ведьма и князь наблюдают за её домом, девушка почему-то не сомневалась. А покуда она не объявится – у отца ещё есть шанс.

Ну ничего, она как доберётся – обязательно пошлёт ему весточку о том, что жива-здорова. С купцом или каким другим способом: читать и писать ни Забава, ни отец её не умели.

Она попыталась стреножить коня. Бес его знает, что животному в голову придёт, шуганётся – и поминай как звали. Она не раз видела, как это делает отец, да и самой приходилось накрепко привязывать скотину, но Туман, едва поняв, что задумала новая хозяйка, взбрыкнул и выразительно клацнул зубами.

Забава отдернула руку, судорожно решая, что же ей делать дальше. Не держать же всю ночь поводья в руках – вырвется ведь. Но? проморгавшись немного, она сдалась.

Спала Забава плохо.

Она развела огонь, а рядом выкопала небольшое углубление в снегу, куда подстелила пропахшую конским потом попону и поплотнее закуталась в свой лёгонький полушубок.

Хоть лютые мартовские морозы прошли, снег на покатых крышах изб днём хорошо так подтаивал, громко оповещая всех о приходе весны перезвоном капели, – спать в лесу на снегу всё равно было холодно. По ночам зима так же норовила вступить в свои права, и девушка боялась замерзнуть во сне.

Забава зябко жалась к разведённому костерку, подставляя под тепло то один, то другой бок, и слушала завывание ветра, нет-нет, а приносящее эхо далёкого волчьего воя. В каждом шорохе ветки ей чудилась тяжёлая поступь лесного зверя, и она была готова в любой момент вскочить и прыгнуть на покатую конскую спину. В какой-то момент девушка даже пожалела, что расседлала коня.

Забава лежала с открытыми глазами, старательно прислушиваясь ко всему, что происходит вокруг, и всё равно в какой-то момент её уставшее от дневных потрясений сознание уплыло в сторону. Сон навалился на неё тяжёлой периной. Стало тяжело дышать, а мысли начали путаться, как мухи, увязшие в меду.

Ей казалось, словно она тонет. Изо всех сил гребёт к поверхности и никак не может выплыть, а воздух кончается, давя на грудную клетку невыносимым грузом. Забава порывалась сделать вдох, но на груди словно лежал тяжёлый камень.

Когда она, наконец, вынырнула – её глаза резко открылись, а сознание вмиг прояснилось. Девушка лежала на спине и долго не могла понять, где находится. Забава приподнялась на локтях и огляделась.

Костёр почти прогорел, и угли теперь едва тлели, а на востоке очертилась алая полоска, постепенно разгоняющая предрассветную тьму.

Коня рядом не было, но она отчётливо слышала, как он фыркает из-за раскидистого куста ежевики, припорошенного снегом, словно отвечая на странные звуки, которых здесь, по логике вещей, быть не должно.

Несколько мучительных мгновений ушло у неё, чтобы понять, что же это такое. Осознание заставило девушку похолодеть – она слышала человеческую речь.

Говорила женщина. Голос её, словно перезвон колокольчиков на ветру, лился сладким мёдом.

– Не бойся, она поможет, – то ли действительно слова, то ли ветер шевелит кроны, покрытые хрустально позвякивающей наледью, – но тебе нужно спешить, пока всё ещё можно вернуть назад. И спутницу свою веди к нам. Сейчас нужна будет каждая толика силы. Грядёт беда.

Конь фыркнул и переступил с ноги на ногу. Хрустнул под подкованными копытами наст.

Голос тихонько засмеялся.

– Я понимаю твоё недоверие. У тебя есть выбор, хоть и сомнительный. Кроме хозяйки лесов тебе всё равно помочь никто не сможет. Расплату, она, конечно, тоже попросит. Но то будет привычная для тебя работа. И ты сможешь отомстить.

Раздался громкий лошадиный вздох, показавшийся Забаве до того осмысленным, человеческим, что по спине пробежали мурашки. Она тихонечко поднялась на ноги, желая хоть глазком посмотреть, кто же беседует с конём.

Под ногой предательски хрустнула ледяная корка, которой был покрыто всё вокруг. В кустах закричала вспугнутая птица, послышался громкий взмах крыльев, и всё стихло. А Забава, уже не таясь, подошла к раскидистым ветвям, просевшим под потяжелевший снежной шапкой, и отодвинула ветви.

Туман был один. Он пристально смотрел девушке в глаза, как ей показалось, даже с осуждением. Забава смущённо попятилась, но, опомнившись, расправила плечи. Вот ещё, перед конём оправдываться! Приснится же такое! Не мудрено, если вспомнить, что с ней вчера было!

Конь то ли чихнул, то ли фыркнул, что в принципе делом было обычным, но девушке всё равно этот звук показался очень обидным. Она скривила губы, сердясь скорее на себя, чем на глупое животное. На что Туман подошёл к ней и примирительно ткнулся бархатистыми губами в щёку, словно успокаивая.

Спать ей уже не хотелось совершенно. Предрассветная тьма быстро сменилась серыми утренними сумерками. В животе предательски заурчало, и девушка вспомнила, что ела в последний раз вчера утром.

Она даже слегка позавидовала Туману, который, прекратив ласкаться, прошествовал мимо неё и начал деловито объедать ароматную хвою с молоденькой сосенки. Забава задумалась.

Ей не приходилось жить впроголодь. Но отец ей рассказывал, что в особенно голодные зимы, люди чтобы хоть как-то набить живот и выжить, тоже объедали кору с многих деревьев. А самым шиком было найти молоденькие еловые побеги. Сочные и сладковатые, они приносили хотя бы иллюзию насыщения.

В том, что в сумках нет ничего съестного, девушка убедилась ещё с вечера и теперь размышляла: последовать примеру Тумана или же попробовать найти дорогу к человеческому жилью и разжиться нормальной провизией там. Но сколько она будет искать его, это жилье?

Забава судорожно сглотнула, готовя себя к гастрономическому подвигу, когда её взгляд упал на уже окоченевшую заячью тушку, лежащую практически рядом с местом её ночевки. И как это она раньше не увидела?

На хребте убиенного зайца отчётливо виднелись следы лошадиных зубов. У Забавы от удивления перехватило дыхание, и она подняла взгляд на Тумана, который продолжал объедать зелёную хвою, прикрывая от удовольствия глаза и старательно делая вид, что никакого отношения к зайцу не имеет.

* * *

– А если я не хочу быть Бабой Ягой? – Богданка упрямо задрала подбородок.

– Ожидаемо, – Аркадия ухмыльнулась. Казалось, её забавляло поведение девочки, она словно играла с Богданкой в кошки-мышки. Хочешь ты того или нет – это твоё предназначение. Твоя сила только начала просыпаться и со временем будет только расти. Но той искорки, что загорелась, уже достаточно, чтобы ты стала одной из сильнейших ведьм. Чтобы белая вёльва отодвинула все свои дела и пошла за ней напролом, дабы заполучить хотя бы ту кроху силы, которую ты рано или поздно обретёшь.

Без меня ты можешь стать обычной ведьмой, знахаркой, как твоя наставница, но этого недостаточно. Не находя выхода, она будет жечь тебя изнутри. Твоё тело, не в силах сдерживать её, начнёт потихонечку тлеть заживо, постепенно превращая тебя в живого мертвеца. И у тебя останется только два выхода: дать ей выход или однажды погибнуть под её натиском. Если ты не примешь моё предложение и пойдёшь по иному, тёмному пути, отказавшись от страшной участи, которая тебе уготована, то можешь стать погибелью этого мира. Но я тебе не позволю.

Говорила Аркадия спокойно. Её уставший, чуть хрипловатый голос отчего-то напоминал Агне шёпот пламени в очаге, греющий усталого путника, в то время как за окном бушевала буря. Слушать эти звуки было тепло и уютно.

Богданка больше прислушивалась к словам, а не к своим ощущениям – она пока не научилась доверять своей ведьмовской интуиции. Ей претила сама мысль, что за неё уже все решено: её жизнь задолго до её рождения кем-то распланирована, а сама она не имеет права выбора. Точнее имеет, но какой-то этот выбор непривлекательный.

Аркадия, словно прочитав её мысли, хмыкнула:

– Многих из нас ведёт судьба, написанная на роду. Это люди, выбранные высшей силой для выполнения какой-то задачи, с которой не справиться обычному человеку. Только они об этом не догадываются. И если сам человек сходит с намеченного для него пути – хорошим это никогда не заканчивается. Для поддержания порядка каждый должен быть на своём месте.

– А если я не хочу? – девочка понимала, что в словах ведьмы есть истина, но ей двигало упрямство и чувство, она чувствовала себя вещью в чьих-то могущественных руках, и эта мысль больно жгла её самолюбие.

– Я в своё время испытывала те же эмоции. Пожалуй, что и сейчас, нет-нет, но иногда кажется, что откажись я от предложения, сделанного мне моей наставницей, и моя жизнь могла бы сложиться по-другому. Я, возможно, вышла бы замуж, родила детей, дождалась внуков. От моего тела, скорее всего, уже сейчас не осталось бы и праха, но я прожила бы счастливую жизнь обывателя. Но это наваждение сходит ровно в тот момент, когда я вспоминаю, что есть вещи, с которыми кроме меня никто не справится, и с моей стороны было бы страшным поступком остаться в стороне. Ты понимаешь меня?

Аркадия посмотрела в глаза девочке, а Агне, затаив дыхание, наблюдала за ними, с удивлением отмечая, как они похожи.

Обе черноволосые, смуглые, черноглазые. Обе гордо держат головы, не желая уступить. Только в Богданке говорила юная горячность, а Аркадия стояла на своём спокойно, но твёрдо.

Когда девочка подрастёт и окончательно войдёт в силу – не хотела бы Агне стать между ними во время ссоры.

Богданка же, в свою очередь, начала понимать, что Баба Яга, которой её пугали в детстве, – обычная женщина из плоти и крови. У неё тоже есть родители, которые её зачали и воспитали, она кого-то любила, о чём-то мечтала.

– Узнать, чего ждут от тебя боги – великая честь. Нельзя перечить их воле, – Къелл мало что понимал в ведьмовских законах, но хорошо усвоил, если Боги подают воину знаки, то их игнорировать нельзя. Он внимательно посмотрел Богданке в глаза и тут же обратился к Аркадии: – Если всё действительно так, как ты говоришь.

– Тебе придётся поверить мне на слово, воин, – она развела руками.

– Но если ты лжёшь – я лично снесу тебе голову!

– И оставишь этот мир без единственной защиты? – губы Аркадии тронула горькая усмешка. Она не выглядела оскорблённой или испуганной его угрозой. – Вспомни, что стало с твоей деревней. А ведь грань миров истончилась всего на пару мгновений. А теперь представь, что я держу под контролем постоянно действующий портал.

Къелл опешил от ответа ведьмы. Отчего-то он ожидал другой реакции.

– Так может его можно как-то закрыть? – Богданка, казалось, уже забыла о своей обиде и уязвлённой гордости, её живой, пытливый ум искал решение поставленной задачи. А что? Портал закрыт – она свободна.

– Вот для этого тебе и нужно учиться, – терпеливо ответила Аркадия. И, помедлив мгновение, добавила, – чтобы понимать, почему этого делать нельзя.

– Почему же? – заинтересовался уже Къелл.

Агне улыбнулась сквозь боль. Она не чувствовала в Бабе Яге плохих намерений. Этого ей было достаточно, чтобы если не доверять ей, то хотя бы не ждать подлости.

– А куда, по-твоему, будут уходить души умерших? Двести-триста лет и миру придёт конец с такими порядками. Смертные проклятия, двоедушники, – строгий взгляд в сторону Агне, мол, нам ещё предстоит серьёзный разговор, – те, кто просто не захотел уходить – это всё встречается и сейчас, чаще чем вы думаете. А тогда зла и тоски, которые копят в себе умершие и не нашедшие покой, станет много больше. Пойдём со мной, я покажу, что представляет из себя грань. Тихон пока присмотрит за вашим домом и скотиной.

Из тёмного угла, о котором все забыли, раздалось деликатное покашливание. Собирались они недолго – большинство вещей было решено оставить на местах – Аркадия пообещала, что до вечера домовой присмотрит за их пожитками.

Къелл попытался помочь Агне встать с топчана, но та только поморщилась, когда он тронул её за больную руку.

– Позволишь мне взглянуть? – Аркадия встала со скамьи и тоже подошла к ведьме. – Неплохо он тебя приложил. Вы ведь уже встречались с белой ведьмой?

Последний вопрос был предназначен Къеллу.

– Приходилось, – он скривился, вспоминая, при каких обстоятельствах видел её в последний раз и что именно заставило его сбежать из Медового зала конунга. – Я удивлён, что она до сих пор не нагнала нас с её возможностями.

Птица с человеческим лицом, до того молчавшая, ревниво наблюдала за каждым скупым движением Бабы Яги в сторону гостей. Осторожная Гамаюн не доверяла малознакомым и не обладала развитыми эмпатическими способностями, как другая нечисть.

– Сил много потратила на друга твоего, – птица язвительно фыркнула. – У вашей породы то ли смелости много, то ли дури.

Яга шикнула на Гамаюн, и та пристыженно замолчала.

– О ком сейчас идет речь? – Къелл насторожился. – И откуда ты это знаешь?

– Я не знаю его имени. Как и имени ведьмы, – задумчиво протянула Аркадия, осторожно помогая Агне избавиться от нижней рубахи. Къелл, взглянув на маленькую белую грудь ведьмы и выпирающие рёбра, смущённо отвернулся. А Яга продолжила, – но не думал же ты, что я оставлю эту заносчивую девчонку без пригляда. Она там уже таких дел наворотила, что мне после неё несколько столетий чистить придётся. Союзников себе нашла, таких же гнилых. Ну ничего, скоро и им воздастся.

Последнее слово было сказано с ощутимым отвращением.

Плечо Агне Яге не нравилось. Сустав выпирал под неестественным углом, а кожа вокруг была покрасневшей и горячей.

– Сейчас будет больно, – зачем-то предупредила она ведьму, и Агне немного накренилась вперёд, принимая удобную для Яги позу.

Щелчок, и сустав встал на место. Агне застонала от боли, её бледное лицо, казалось, светилось в темноте. А Яга, выполнив ответственную и непривычную для себя работу, всё же врачевать ей редко приходилось, куда чаще – добивать, заговорила снова:

– Раньше, когда люди верили в лесных духов и почитали их – нам было гораздо легче не пускать на свою землю ведьм вроде неё. Сейчас же все словно с цепи сорвались: многие места силы уничтожены или осквернены, духи, которые всегда считались помощниками людей – изгнаны, даже домовым досталось. Из меня же сделали самое настоящее чудовище. Иногда смотришь на это всё, и хочется махнуть на людей рукой, и пусть сами разбираются со своими проблемами. А потом вспоминаешь, что, если я покину свой пост, весь мир превратится в гниющую братскую могилу, полную неприкаянных.

Всё это она говорила, наблюдая, как Богданка туго перевязывает плечо Агне бинтом. А когда девочка закончила, продолжила:

– Теперь можно и ко мне наведаться. Посмотрите, где живу я, и где будет жить Богданка.

Как бы ни хмурил брови Къелл, у него действительно не было другого выбора, кроме как довериться этой женщине, что его бесило до зубовного скрежета. Однако всё, что она рассказывала, легко укладывалось в его картину мира, а потому, сверкнув глазами в её сторону, он молча вышел из дому, так и не нашевшись, что сказать.

Аркадия вышла следом и быстро обогнала его:

– Идём, – она махнула рукой, направляясь в сторону леса лёгким пружинистым шагом. Птица, громко взмахнув крыльями, последовала за ней.

– Что это за тропа? – не выдержав, спросил воин. Накануне он обошёл несколько раз возле подворья, выискивая лёжки диких зверей и людей, чтобы знать, чего ожидать. И был изрядно озадачен – не заметить хорошо протоптанную лесную дорожку при свете дня было невозможно.

– Это Леший проложил. Она ведёт прямо к моему дому. Но идти придётся где-то версту.

– И как тебя до сих пор не нашли, если ты так близко к городу живёшь? – не смог удержаться от шпильки воин.

– А кто сказал, что близко? Это тропка длинной в версту, а живу я намного дальше, – она поймала ничего не понимающий взгляд воина. – Волшебная это тропка, – и для Богданки пояснила, – Леший – один из сильнейших лесных духов. Он хоть и проказлив, но и определённая польза от него тоже есть. Наверное, ты не раз слышала о том, что он заводил не уважающих лес охотников и грибников в самую чащу, либо выводил к людям заблудившихся такими вот тропами.

– Как он это делает? – Богданка заозиралась по сторонам, стараясь увидеть хоть какие-то признаки ворожбы, но предрассветный лес был всё тот же.

– Он сминает пространство, – Аркадия задумалась, – пожалуй, сейчас это слишком сложно для твоего понимания. Нам с тобой предстоит начать с азов.

Шли они действительно не долго. Даже Агне, потратившая много сил на борьбу с собственным оккупированным телом, не успела устать. Едва окончательно рассвело – лес расступился.

Они стояли у кромки большой поляны, залитой ярким восходящим солнцем. Снег, ещё окутывающий землю, редкими белёсыми пятнами отражал красные лучи зори, отчего пятна казались полыхающими.

У другого края текла река, то ли уже освободившаяся от ледяного плена, то ли в нём и не бывавшая, а через неё был перекинут мост. Обычный бревенчатый, но достаточно крепкий, он твёрдо стоял на сваях.

Рядом с мостом, чуть поодаль от воды стояла изба. Аккуратная и ухоженная, она меньше всего походила на логово легендарной ведьмы.

– А курьи ножки где? – в голосе у Богданки было столько обиды, словно она только ради них и шла.

– В фантазиях тёмных крестьян, – Аркадия хмыкнула. – Поймаю того, кто пустил этот слух – выпорю как сидорову козу.

– Он, наверное, уже… того, – осеклась девочка, вспоминая, что про избушку на курьих ножках ей рассказывала ещё прабабка.

– А вот это для меня не проблема, – Яга рассмеялась. – Идём в дом. Позавтракаем, побеседуем, – последнее слово было произнесено с нажимом и предназначалось для Агне. – Расскажешь мне, как мертвяка прикормила, а я подумаю, как его от тебя отвязать.

Светлица была залита лунным светом, обильно льющимся в помещение через настежь открытые ставни. Порывистый, по-мартовски холодный ветер носил по комнате какой-то мусор, занесённый с улицы, и шелестел страницами раскрытой на столе книги.

Страницы те были чрезвычайно тонкой работы, сделаны из пергамента, который невозможно было получить из кожи животного или взрослого человека. Вместе с привычным сухим шелестом они издавали звуки, похожие на тихие детские всхлипы.

Кто-либо, наделённый хоть толикой эмпатии, зябко поёжился бы, едва увидев эту страшную книгу, даже не догадываясь, из чего сделаны тонкие сухие страницы, и какие знания она хранит в себе.

Астрид всегда держала в тайне этот труд, написанный задолго до её рождения и доставшийся ей в наследство от другой могущественной вёльвы. Подальше от чужих глаз и поближе к своему чёрному сердцу. Но не сегодня.

Божен стоял рядом с раскрытой книгой, осторожно, двумя пальцами переворачивая хрупкие страницы. Волхв боязливо затаивал дыхание каждый раз, когда ему приходилось прикасаться к ним: каждое, даже самое лёгкое прикосновение несло в себе мучение даже для его наделённой силой и закалённой в тёмных обрядах душе.

Астрид лежала на спине на своей богато убранной лавке. Обнажённое тело её горело внутренним огнем, борясь за те крохи жизненной силы, которые ещё теплились в нём. Холодный, по-весеннему влажный ветер своими порывами приносил временное облегчение.

Она не могла вспомнить в подробностях, как добралась до княжеского терема. Пожалуй, если бы не Всеволод, чей разум был накрепко привязан к ней тёмной магией и рекой боли, что они вместе пролили, она так и осталась бы лежать на той поляне.

Будь на месте вёльвы кто-то другой, она махнула бы рукой на него, презрительно бросив: «не жилец». Падение с лошади почти всегда заканчивалось травмами, но редко кого подминают могучим, тяжёлым телом именно с целью покалечить.

Её тазобедренные кости были сломаны в нескольких местах, многие внутренние органы – отбиты и порваны нечеловеческой силы ударом о землю. Казалось, что у неё не осталось ни одного целого ребра. На одних лишь упрямстве и ненависти она тогда смогла подняться, чтобы сделать несколько выстрелов вслед убегающей в лес скотине – всё, на что у неё хватило сил.

Уже тогда, если бы не её бешеное желание жить, подкреплённое магией, кипящей в крови, Астрид бы молила о быстрой милосердной смерти. Однако, она терпела.

Вёльва уже который день находилась на грани сознания, чувствуя, как из тени к ней тянут свои давно остывшие руки те, кто ждёт её в Йотунхейме. Те, кто не обрёл покоя только потому, что проходящей мимо вёльве понадобилась их жизнь ради воплощения её планов.

Йотуны, как правило, могли испытывать только одну эмоцию, но прочувствовали её каждым клочком своего изменённого смертью сознания, эмоцию, которая их, не нашедших покой, сводила постепенно с ума, делая из них страшных потусторонних тварей. Иногда этим чувством был долг, иногда любовь. В случае Астрид – это была ненависть.

За толстой бревенчатой стеной захныкал младенец. Новорождённая княжна, как и все маленькие дети, хорошо чувствовала тёмную ворожбу. Она, ещё того не осознавая, действуя на одних инстинктах, силилась предупредить свою глупую, глухую к потокам силы мать о надвигающейся беде.

Но та лишь качала её на руках, баюкая и взволнованно целуя сморщенный лобик, чтобы проверить, нет ли у дитя жара, но никак не собиралась убраться подальше от страшного места.

Астрид застонала. Обряд, который они с волхвом пытались обрести, требовал от неё максимальной концентрации, которую и так было тяжело держать из-за разрывающей сознание боли.

Вёльва заметалась на подушке, пытаясь ухватить за хвост ускользающее состояние, в котором пребывала до сих пор, но только ещё сильнее разозлилась. Гнев странным образом придал ей сил, и она смогла вернуть себе самообладание.

Ребёнок за стеной заплакал уже в голос от страха и бессилия. Послышались тихие звуки колыбельной. Голос Анны дрожал и сам срывался на рыдания. Она не раз порывалась позвать на помощь кормилицу, но та словно не слышала её. Сама же княгиня не могла ни на мгновение оставить своё дитя, её тело и разум сковывал страх: от чего так кричит её ребенок, что, кажется, сейчас порвётся от натуги?

– Пора, – тихий шёпот волхва утонул в детском плаче, но всё равно был услышан вёльвой. Сам он с беспокойством поглядывал на Астрид, чьё верховенство над собой безоговорочно принял, едва смекнув, какую силу она накопила, и каким образом ей удалось это сделать.

Сам он не единождды практиковал чёрные обряды, но до сих пор не сталкивался с той силой, которая старше самого человечества. С первородной тьмой, на века и тысячелетия заснувшей и начавшей просыпаться, едва осознавшие себя не только как часть этого мира люди впервые робко воззвали к ней.

Само упоминание об этой древней стихийной тьме было запрещено, и всё же, немного поднявшись в горы, можно было найти отголоски этого знания в наскальной живописи и амулетах, что оставили после себя первые люди. Если знать, где искать.

– Рано, – простонала Астрид, старательно вслушиваясь в эмоции. Сейчас она слышала, как мыслями своих обитателей дышит весь терем. Как видит сновидения об азарте охоты Всеволод. Как в людской под комнатой вёльвы какая-то девица прядёт себе приданое и мечтает о том, как встретит жениха и выйдет замуж, а мысли её порой скатывались куда-то вниз живота, вызывая там сладостную истому и приятный тянущий спазм.