Текст книги "Конец сказки"

Но, это, конечно же, не значило, что госпожа Кларчук погрузится в чтение, очутившись в библиотеке, которую превратили в темницу. В ее положении даже законченный сладкоежка не притронулся к стеллажам с конфетами, если б его заключили, например, в кондитерской.

Как только двое здоровяков, Мила подозревала, что оба служат телохранителями Бонифацкого, втолкнув ее в помещение, захлопнули дверь, Мила Сергеевна принялась мучительно размышлять, как бы ей сбежать. Ничего путного не приходило в голову. Все три выходившие на горы окна были снабжены надежными решетками, уходя, бандиты заперли дверь на два ключа, причем замки были явно не из тех, что открывают шпилькой от волос. Тем более, что у Милы Сергеевны не было ни соответствующих навыков, ни шпильки, только футболка, тонкий джемпер и спортивные брюки, надетые на голое тело, потому что обещанное Бонифацким белье ей так и не принесли, Вацлав Збигневович об этом наверняка просто забыл, занимаясь своими проблемами. Их у Боника хватало весь день. Мила наблюдала за тем, как они нарастают из окна, которое, хоть и выходило на горы, позволяло разглядеть участок дороги, ведущей в усадьбу. С утра по ней то туда, то сюда рыскали автомобили, двор и особняк то наполнялись невнятным гулом голосов, то замирали, до следующего раза. Мила знала о дне рождения Витрякова, но происходящее нисколько не походило на праздничную суету, даже принимая в учет зловещую фигуру именинника (юбиляра?). Время от времени до нее доносились откровенно зловещие вопли, свидетельствовавшие, там, за стенами, творится нечто из ряда вон. Тогда она снова пробовала на прочность то решетки, то засовы, снова и снова убеждаясь, бегство – не по ее зубам. Возможно, если бы к ней подсадили Ивана Поддубного, она бы уговорила его раздвинуть стальные прутья, и он бы справился с этим играючи. Гичин Фунакоши так же легко проломил бы для нее дверь пяткой или локтем, а обаятельный медвежатник Генрик Квинто из замечательного фильма «Ва-банк» открыл каким-нибудь компактным воровским инструментом, который бы извлек из своей замечательной тросточки.[74]74
  Поддубный Иван Максимович (1871–1949), легендарный борец, атлет. Наш соотечественник, родившийся на Полтавщине. Начал карьеру артистом бродячего цирка; Гичин Фунакоши (1868–1957), начав свой путь школьным учителем в глубинке, сейчас по праву считается величайшим учителем карате. На его могиле слова: «Карате никогда не должно быть средством нападения»; Роль медвежатника Квинто в замечательном фильме «Ва-Банк» (1981), снятом режиссером Юлиушем Махульским исполнил его отец Ян Махульский. В ролях Витольд Пыркош (Датчанин), Эва Шикульска и другие. Композитор – Хенрик Кужняк


[Закрыть] Но, под рукой не было ни того, ни другого, ни третьего, а она… Она оказалась бессильна, как ребенок.

Впрочем, у нее было при себе кое-что, над чем бы раньше она наверняка посмеялась, если б кто-то стал утверждать, что это оружие. Изящные маникюрные ножницы, которые ей посчастливилось стащить накануне. Конечно, это было немного, но все же лучше, чем ничего. В продолжение своего многочасового заключения в библиотеке Мила предприняла три попытки применить ножницы вместо ключа, все три окончились неудачей.

В промежутках между этими своими первыми неуклюжими опытами взлома, Мила Сергеевна попыталась перелистать старые книги, которые знала по детству. Сначала она сняла с полки томик из полного собрания сочинений Джека Лондона, это оказались Северные рассказы. Но, с ее рассудком творились странные вещи. Вместо Смока и Малыша, продирающихся через пургу и ледяную крошку на северном склоне гор Маккензи, она почему-то увидела себя, волокущую через безлюдный пляж неподъемную тушу Гриши Любчика. За Смоком и Малышом гнались голодные волки, ее и умирающего милиционера тоже преследовали звери, только на двух ногах, и куда как более опасные. У волков с Клондайка животы прилипали к спинам, голод подстегивал их бичом. Желудки зверей, охотившихся за Милой, переполняла пища, а голод, терзавший их, был несколько иного толка. Это был долларовый голод, утолить который можно, только набив страждущий рот сырой землей. Рассеянно отложив Лондона, Мила Сергеевна перелистала Хаггарда,[75]75
  Хаггард Генри Райдер (1856–1925) автор множества замечательных приключенческих романов, завоевавших широкую популярность. «Копи царя Соломона» – один из них


[Закрыть] но и здесь наваждение повторилось. Копи царя Соломона казались ей валютными банковскими счетами Артема Поришайло в оффшорной зоне, а незадачливый вождь Твала, обмишуренный бледнолицыми колонизаторами – полковником УБЭП Украинским, под носом которого эти самые копи, тихо шелестя зелеными, либо слоновьими бивнями, которые еще дороже, поменяли форму собственности. Вернув на место «Копи», Мила Сергеевна, прихватив Майн Рида, пошла с ним к окну, но автомобили уже миновали ту часть дороги, которая была оттуда видна.

Через десять минут Мила вернулась в кресло, оставив книгу на подоконнике, потому что зловещий всадник без головы, напугавший ее когда-то в детстве, напугал теперь еще больше, потому что оказался, в конце концов, не несчастным братом Луизы Пойндекстер,[76]76
  Мила перелистывала роман «Всадник без головы» Томаса Майн Рида (1818–1883)


[Закрыть] а Леонидом Витряковым. «Цыпа, б-дь на х… иди сюда», – пролаяла своими перекошенными синими губами отрезанная голова, которую Витряков, как и полагалось всаднику-призраку, держал под мышкой. Правда, сидел он верхом на мотоцикле.

Потом Мила провалилась в забытье и проспала, как ни странно, около трех часов.

Из забытья ее вывели торопливые шаги, оборвавшиеся прямо под дверью библиотеки. Она вздрогнула, подумав, что за ней пришли бандиты, и не сразу сообразила, что последние бы наверняка не таились. А зачем?

Мила напрягла слух. Сначала ее ушей достиг короткий металлический перезвон, с которым человек под дверью нащупывал нужный ключ. Затем тот с характерным звуком очутился в замочной скважине, щелкнул язычок, заскрипели петли. Дверь приоткрылась наполовину, в образовавшуюся щель заглянула мужская голова. На дворе давно стемнело, а Мила Сергеевна не зажигала свет. Поэтому незваный гость не увидел Милу, а она не представляла, кто пришел. Первым ее желанием было спрятаться за одним из стеллажей, с маникюрными ножницами в руке. Однако, она сразу отказалась от этой затеи. Стоило вошедшему включить освещение, как она была бы разоблачена. Поэтому она осталась в кресле, делая вид, что спит, и подглядывая при этом из-под ресниц. Ножницы были стиснуты в правой руке.

Как ни странно, комната оставалась темной, видимо, вошедший в нее мужчина не хотел привлекать лишнего внимания. Он на цыпочках двинулся между книжными шкафами, при этом паркет все равно хрустел, свидетельствуя о немалом весе незнакомца.

Вскоре выяснилось, он знает, куда идет, в маленький и уютный закуток между стеллажами, где располагались журнальный столик, диван и приютившее Милу кресло. Когда он, наконец, увидел ее, то, кажется, даже вздрогнул. А затем перевел дух.

– Фух, – с облегчением сказал незнакомец. – Ну, вы меня и напугали. Вы чего, спите, да? Пора вставать. Только т-с, тихо. Не кричать.

Поскольку Мила Сергеевна продолжала прикидываться поленом, незнакомей склонился к ней, стараясь заглянуть в лицо.

– Эй, женщина? Да что с вами?

В этот момент Мила Сергеевна выбросила вперед руку, метя ножницами в горло незнакомцу. Поскольку в закутке было еще темнее, чем между стеллажами, мужчина, должно быть, сообразил, что к чему, когда сталь проткнула сонную артерию. Незнакомец вытаращил глаза так, что Мила решила, сейчас они вывалятся. Потом на нее хлынула кровь. Она хлестала у него изо рта и раны на шее. Затем мужчина отшатнулся, зажимая ладонями рану с тем же успехом, с каким можно заткнуть прорвавшую трубу, сделал несколько неуверенных шагов и повалился на пол, уронив при этом несколько стеллажей. Его ноги болтались по воздуху, словно он качал пресс, делая «велосипед», но при этом не попадая по воображаемым педалям. Госпожа Кларчук не стала смотреть на агонию. По-прежнему сжимая в окровавленной руке ножницы, она бросилась вон.

Глава 7
ДЕВЯТЬ ЖИЗНЕЙ ЛЕНИ ВИТРЯКОВА

– Черт, – прокашлявшись, Бонифацкий восстановил контроль над голосовыми связками. – Черт, черт, черт. Кого опять нелегкая принесла, хотел бы я знать?!

– Вацлав Збигневович, откройте! – крикнул из-за двери голос его телохранителя по прозвищу Белый. – Откройте, Вацлав Збигневович, беда!

– Это не обычный дом, это сумасшедший дом! – простонал Бонифацкий, делая знак Тамаре, чтобы встала. – Самая натуральная богадельня, чтобы я пропал!

Тома неохотно, но одновременно безропотно покинула насиженное место. Бонифацкий, кряхтя и чертыхаясь, спустил босые ноги на пол.

– Чтобы вы все провалились, отморозки проклятые!

– Вацлав Збигневович! – взвыл из-за двери Белый. – Вы тут?!

Да здесь я, б-дь! – взбеленился Бонифацкий, хоть, вопреки бандитскому окружению, предпочитал не употреблять матерных выражений сам и не одобрял, когда сквернословят другие. Впрочем, он не пробовал с ними бороться, потому как был прагматиком. Человек поддается воспитанию до пяти, может быть, семи лет, потом попытки преобразовать в нечто путное заложенную от рождения пустоту – бесполезная трата времени и сил, как выражались в каком-то старом советском фильме, Боник подумал, эта фраза прозвучала в военно-патриотическом боевике «В зоне особого внимания». Там, где еще одному из главных героев, кажется, лейтенанту Виктору Павловичу Тарасову очень нравилось играть в войну.[77]77
  Художественный фильм «В зоне особого внимания», Мосфильм, (1978), снят режиссером А.Малюковым, в ролях: М.Волонтир, Б.Галкин, А.Кузнецов и др.


[Закрыть] Вероятно, оттого, что он понятия не имел, что вскоре его и других гвардейцев-десантников ожидает совсем не смешная война в Афганистане, а затем, уже постаревших, целая плеяда всевозможных локальных конфликтов и войн на территории бывшего СССР, так что еще наиграются. И он сам, и еще не родившиеся мальчишки.

– Тамара, дай мне какой-нибудь халат или пижаму, что ли! – распорядился Боник. Тома, вскочив, поспешила к платяному шкафу в углу, извлекла оттуда полиэтиленовый пакет с новым банным халатом, с треском разорвала упаковку, помогла ему одеться. Халат оказался вызывающе-ярким, вышитым чем-то вроде золота, в нем Боник показался себе баем из какого-нибудь фильма о басмачах, причем, не обыкновенным баем, а вконец зажравшимся баем, которому совершенно наплевать не только на тяготы, выпавшие на долю простых трудящихся-хлопкоробов, но и на проблемы нукеров из своей свиты. В общем, это была одежда откровенного мироеда, у которого нет ни совести, ни вкуса. Накидывая халат, Бонифацкий брезгливо поморщился:

– Откуда ты эту гадость взяла, а, Тома? Нет, что за дрянь?!

– Это Юлия Сергеевна Леониду Львовичу подарила, – оправдывалась Тамара. – Они такое любят. Оба. То есть, я хотела сказать, любили. Так ведь Леониду Львовичу он теперь без надобности.

– Она бы еще туфли ему золотые притащила, с загнутыми носками, тупоголовая сучка. И – феску, а еще лучше – чалму с пером! – фыркнул Боник. Впрочем, это было все же лучше, чем ходить голышом, тем более, в его-то возрасте.

– Вацлав Збигневович?! – донеслось из-за двери.

– Да открываю я! – заревел Бонифацкий. – Имей же ты терпение, идиот!

Он распахнул дверь. За ней действительно оказался Белый. Он тяжело дышал и выглядел как воробей, ускользнувший от кошки. Бонику это совершенно не понравилось. Впустив телохранителя в помещение, Бонифацкий предусмотрительно задвинул засов.

– Ну, что у тебя, Славик?!

– Беда! – повторил телохранитель, покосившись на Тамару. Женщина осталась стоять в углу, в своем патрицианском одеянии из простыни.

– Говори при ней, – поторопил Бонифацкий. – Что еще произошло в этом сумасшедшем доме?!

– Женщина исчезла! – выдохнул телохранитель.

– Какая женщина? – уточнил Бонифацкий, хоть прекрасно понимал: выбор невелик, речь о Миле Сергееве, о ком еще? Собственно, при этих словах Белого он сразу успокоился, конечно, исчезла, ведь он лично приказал Жорику перевести госпожу Кларчук из библиотеки в подвал, подальше от греха. Правда, сам Жорик после этого не появлялся, это было немного странно.

– Что значит, исчезла? – уточнил Бонифацкий. – А кому она, скажи пожалуйста, понадобилась, среди ночи, кто ее начал искать?! И какого, спрашивается, черта, ты, дружок, тут бегаешь и вопишь, по подвалу, как недорезанная свинья, если тебе, блядь, русским, тургеневским языком было сказано: от двери спальни Юлии Сергеевны не отходить, глазу, блядь, с не спускать?! Тебе что, работать на меня надоело?! – Боник, повышая голос с каждым предложением, последнюю фразу проорал, брызгая слюной и тараща глаза. Поскольку подобный стиль разговора был для него в общем-то редкостью, несчастный телохранитель побелев, отступил на шаг.

– Так ведь это… – промямлил он растерянно.

– Что, ЭТО, Славик?! – завопил Бонифацкий.

– Женщина в библиотеке была?

– Что с того?! – задохнулся Боник, подумав, что если идиот разболтал эту информацию перепившимся головорезам Витрякова до того, как Жора увел Милу Сергеевну из библиотеки, ее ожидает та еще ночь. Из запоминающихся.

– ГДЕ ЖЕНЩИНА?! – печатая каждый слог, спросил Бонифацкий.

– Так х… ее разберет, где! – в свою очередь перешел на крик Жора. – Я ж вам говорю, библиотека, где вы ее посадили, пустая, ее самой – нигде нет, а Жора на пороге, мертвый валяется, с ножницами в горле.

– С чем? – глаза Бонифацкого полезли на лоб. Со стороны могло показаться, что он подавился рыбной костью из ухи и теперь нуждается в неотложной медицинской помощи. – С какими ножницами?! – выговорил он сипло.

– С маникюрными ножницами, Вацлав Збигневович, – уточнил Белый. – Жорик валяется в библиотеке, а ножницы у него – из сонной артерии торчат. Вот такая картина.

Сделав шаг назад, Бонифацкий ткнулся сгибами колен о кушетку и тяжело сел.

– Даже не лежит, а скорее, плавает, я бы сказал, – поправился телохранитель. – Яремная вена пробита, как Мурик сказал. Вы бы это видели…

Боник сразу решил, что совершенно не желает смотреть на мертвого Жорика, которому дорого обошлось последнее, данное Боником поручение. Неплохо было, как следует обдумать ситуацию, но на это не оставалось времени. Беглянку, которой по прихоти провидения удалось ускользнуть, мимоходом заколов верного и по сути безвредного Жорика чертовыми маникюрными ножницами, только из-за того, что он сам, идиот, надумал спасти ее от распоясавшихся бандитов, теперь требовалось немедленно найти и водворить обратно, под замок. Только Бонифацкий понятия не имел, как это сделать. Мила Сергеевна нужна была ему живой, не изнасилованной, не изуродованной, и не убитой. В таком виде он в ней не нуждался. А именно это наверняка бы с ней случилось, если б она угодила в руки разъяренных гангстеров. Он прекрасно осознавал, что не сумеет ее защитить от них, если они до нее доберутся. Своих же сил для поисков было явно недостаточно, Мила вполне могла (да что там, наверняка она так и сделала) вылезти через окно первого этажа и прятаться теперь, где угодно. Иди, свищи ветра в поле, а тем более ночью в горах, устраивай облаву, при помощи троих человек, Белого, Желтого, и, быть может, доктора.

«Ну, почему же, можно еще и Тамару мобилизовать, пускай побегает, поболтает сиськами».

– Завик не возвращался, Слава?

– Нет, – телохранитель покачал головой. Боник в раздражении рубанул кулаком по койке. Появление Завика вполне могло исправить создавшееся положение. Бандиты, после Витрякова, признавали его старшим, а он, в свою очередь, как минимум прислушивался к тому, что говорил Бонифацкий. Кроме того, были некоторые основания надеяться и даже рассчитывать, что Завик слегка протрезвеет в ходе своей затянувшейся экспедиции за бухлом и девками. С другой стороны, и Боник это тоже прекрасно понимал, Завик вполне мог по ходу дела прикладываться к бутылке, и теперь быть абсолютно невменяемым.

– Вот, черт! Куда же он запропастился?!

– Понятия не имею, Вацлав Збигневович, – Белый развел руками. – Они такие пьянючие поехали, что могли и с обрыва колдырнуться, очень даже запросто, точно вам говорю.

– У Юлии Сергеевны, по-крайней мере, тихо? – спросил Бонифацкий, подумав, что телохранитель прав, такое вполне возможно.

– Как в могиле.

– Ну и то, – слава Богу. Кстати, ты случайно не видел своего Желтого приятеля, дружок?

Телохранитель сделал отрицательный жест.

– Так-с… интересно. Хорошо. А кто, кроме тебя, знает, что Мила Сергеевна сбежала?

– Да все, уже, наверное, в курсе, Вацлав Збигневович. Это ж не я Жору нашел. Ребята нашли. Давай, понятное дело, орать. Потом мне сказали.

– И что они собираются предпринимать, как ты думаешь?

Телохранитель поскреб подбородок.

– Хотят ее найти. Ну, и… наказать… примерно. Найдут, – затрахают до смерти, не вопрос. Только, сдается мне, Вацлав Збигневович, ничего из этой затеи у них не выйдет.

– Из какой из них? – уточнил Бонифацкий.

– А и из той, и из другой, Вацлав Збигневович.

– Почему?

– Да они – пьяные в дребодан. На дворе – хоть глаз выколи. Фонарей нет. Собак – тоже. Стало быть – хрен с музыкой им ее найти. Побродят по окрестностям, и вернутся. Еще и шеи посворачивают, в потемках. Не все, конечно. Но, многие…

– Он прав, – подала голос Тамара. Боник резко обернулся на звук ее голоса, он хотел посоветовать заткнуться, но сдержал себя. Глупо обижать союзников, когда вокруг одни враги.

– Что ты предлагаешь?

– Переждем до утра, – сказал Белый. – Утром, посветлу, когда ребята проспятся, возьмем курицу. Никуда она от нас не денется.

– Да она за пять часов до Перекопа добежит!

– Не добежит, Вацлав Збигневович. Объявите по своим каналам в розыск, подключите милицию…

– Какой ты умный! – крикнул Бонифацкий, – только срать не просишься! Подключите милицию, надо же! – он задохнулся, вспомнив, что Цыган и его милиционеры остались под завалом, вместе с Витряковым. Конечно, у него оставались другие концы в МВД, и, тем не менее, потеря Цыгана представлялась весьма существенной. Он уже брал беглянку один раз, возможно, взял бы и во второй.

– Меня окружают одни идиоты! – сказал Вацлав Збигневович, обращаясь к Томе. – Положительно не на кого положиться.

Она прильнула к нему, как бы дав понять, что он может положиться на нее. В любое время дня и ночи. Белый разобижено засопел.

– Он прав, – приятным, грудным голосом сказала Тома. – Утро вечера мудренее.

– Согласен, Вацлав Збигневович, – подхватил телохранитель. – Что вы с них сейчас возьмете, кроме анализов, а? Да с ними бы и Огнемет не управился, в таком виде…

Сверху долетели пьяные вопли, наводящие на мысли о зоопарке. Вацлав Збигневович поежился. Вообще-то, он не был уверен на счет Витрякова, Огнемет обламывал и не таких. Тонкость состояла в том, что он не был Леней. Он был другим. Кто-то умеет скакать на коне, впереди наступающих отрядов, кому-то гораздо комфортнее в штабе. Более того, он там куда полезнее, чем на поле брани. Бонифацкий смотрел то на Тому, то на Белого, не зная, на что решиться.

– Слава, – сказала Тамара. Как ни странно, она снова взяла на себя инициативу. – Сходи, пожалуйста, посмотри осторожно, что они там творят. Если ничего такого, ступай наверх, и приглядывай за Юлией Сергеевной. Еще не хватало, чтобы с ней что-то случилось. Проснется, спустится вниз, получим новую головную боль.

Телохранитель вопросительно посмотрел на Бонифацкого. Тот сделал утвердительный знак.

– Что-то ты раскомандовалась, – пробормотал Боник, когда дверь за Белым закрылась. Впрочем, в голосе не чувствовалось ни тени упрека.

– Я чуть-чуть, если вы не против, – она заискивающе улыбнулась, задвигая засовы.

– Смотрю, у тебя получается.

– А вы позволите?

– Смотря что… – протянул Бонифацкий не очень уверенно.

– Только то, что я умею, – сказала Тамара, усаживаясь рядышком и возвращая руку на его безжизненный инструмент.

– Ах, это… – печально вздохнул Бонифацкий. – Знаешь, мне уже давно не семнадцать, хоть я, если честно, и в юности не получал особого удовольствия, занимаясь этим в лифте или парке, где в любой момент, может свалиться на голову разъяренный сосед или компания туристов. Или, вообще, наряд милиции…

– Но ведь нам надо скоротать время, до утра, – сказала она, избавляя его от халата, а вы не кончили. Это вредно и никуда не годится.

– Не годится, – согласился Боник, подумывая о том, а не напиться ли, по примеру подчиненных этажом выше. Нельзя сказать, что он чувствовал себя осажденным со всех сторон последним защитником Брестской крепости, в своем же доме, но мысли такого рода у него в голове крутились.

– Не думайте о них, Вацлав Збигневович. Хотите, я вам вина налью?

– Можно, – согласился Бонифацкий. – Знаешь, Тома, не знаю, как у тебя, а у меня от всего этого колени дрожат. – Возможно, ему и не следовало так откровенничать. С другой стороны, они уже давно знали друг друга, а сейчас вообще превратились в единственных вменяемых пассажиров зловещего корабля с безумной командой на борту, плывущего неизвестно куда.

– У меня тоже, – кивнула Тамара. – Но, знаете, мне с вами хорошо. Здесь, внизу, тепло и уютно, – она передала ему бокал, – так что мы еще совсем неплохо устроились.

– Да уж, – язвительно бросил Бонифацкий. – Лучше некуда…

– Мы ведь все равно не можем ничего изменить сейчас, – спокойно добавила Тамара. – Так к чему волноваться?

– К чему волноваться? – переспросил Боник, сбрасывая ее навязчивую ладонь. – Я тебе скажу, раз ты просишь, к чему! Завтра тут будет милиция. Это раз. Хотят они того или нет, им придется реагировать на ту небольшую войну, которую устроил в горах с утра этот кретин Витряков. Коза эта, опять же, то есть, Мила Сергеевна, я хотел сказать, к часикам девяти добежит до телефонного автомата. Или, до отделения милиции, а они, как ты понимаешь, куплены далеко не все. Да мало ли что еще может случиться? Взбредет перепившимся дружкам Витрякова поискать тебя здесь, если они, в ближайшее время не попадают под столы, или этот кретин Завик не привезет им шлюх, а судя по тому, что его до сих пор нет, что-то у него случилось, понимаешь?

– Искать меня? – немного удивилась Тома. – Зачем?

– Не задавай глупых вопросов, ладно? Зачем? Затем, что они, перепившись, не имеют обыкновения ходить по библиотекам, вот почему! Им нужна баба, чтобы, прости меня, отпетрушить. К сожалению, ни мне, ни Огнемету ни пришло в голову обзавестись комплектом силиконовых женщин, так, на всякий пожарный случай, вроде того, что сейчас настал, и ты единственная в радиусе километров пятидесяти, наверное, у кого есть то, что им надо. Так что я, на твоем бы месте, не стал расхолаживаться, не уверен, что смогу вразумить их, если они окончательно слетят с катушек, а они, кажется, уже слетели, Тома. – Боник умолк, переводя дух. Тамара, оставив его член в покое, подлила им в бокалы вина.

– Знаете, из-за чего меня бросил муж? – спросила она, передавая ему фужер.

– Ты не рассказывала, – сказал Бонифацкий, немного успокаиваясь. – Да я и не спрашивал. Так из-за чего?

– Мой благоверный, в отличие от вас, Вацлав Збигневович, вы уж простите, был большим любителем экстрима, – сказала Тамара, смакуя вино. – Нет, вы не подумайте, он не прыгал с парашютом с Ай-Петри, а с какого-нибудь моста на резинке, которая называется…

– Банджо, – подсказал Бонифацкий.

– Да-да, именно так. Он не карабкался на небоскребы, как это делают те ребята, которых любят показывать по телевизору, а потом их хватает полиция. Не ползал по пещерам, нет, ничего такого. Он был, – продолжала она под его заинтересованным взглядом, – мелким сексуальным экстремалом, скажем так. Не знаю, были ли у него другие женщины, и, если были, вытворял ли он с ними нечто подобное. Но, со мной вытворял.

– Чем же он заставлял тебя заниматься? – заинтересовался Бонифацкий.

– Ничем криминальным, вы не подумайте, – продолжала Тамара, не выпуская из ладони его вялый член, несколько напоминающий дохлую рыбку из аквариума. – Он не таскал в нашу супружескую постель своих дружков, и не заставлял меня заниматься этим с другими женщинами, делая вид, что я просто без ума от лесбийских забав, как будто мне снова пятнадцать. Нет, этого не было. Просто, на каком-то этапе, примерно года через полтора после свадьбы, ему опостылел секс в нашей супружеской кровати.

– Он начал тебе изменять?

– Нет, зачем же? – удивилась Тамара. – Просто, его, видите ли, потянуло на свежий воздух. И он потащил меня за собой.

– Ах, на свежий воздух… – сказал Бонифацкий, подумав, как зябко, должно быть сейчас на улице.

Мы начали с кухни, – продолжала Тамара, – продолжили гаражом. У нас в Алуште был маленький частный домик, с пристроенным сбоку кирпичным гаражом. Не скажу, что меня здорово заводило, когда я давала ему на его старом мотоцикле «ЧеЗет»,[78]78
  ЧeЗет (CZ) – популярный в СССР чехословацкий мотоцикл. «ЧеЗет» – одна из старейших в Европе мотоциклетных фирм


[Закрыть] который там стоял, но он был в восторге, уверяю вас.

– Романтика, – промолвил Бонифацкий не очень уверенно, наблюдая за ее опытной рукой, предпринимающей всевозможные движения, вращательные, поступательные и другие разные. Ему стало приятно, хоть торжествовать было рано, естественно.

– Да, мне не нравилось заниматься с ним сексом в гараже, тем более, что там было довольно грязно, пахло бензином и водились крысы. Правда, в гараже мы оставались недолго, у него возникли новые идеи.

– Какие же? – заворожено спросил Бонифацкий.

– Ох, Вацлав Збигневович, где мы только этим с ним не занимались, – сказала Тамара, и, на минуту оставив шефа в покое, до краев наполнила бокалы. – Скажу, не поверите. Как я уже говорила, у него был старенький мотоцикл, на котором он пристрастился меня иметь в гараже. Кстати, как ни странно, верхом на мотоцикле – довольно удобно, когда он, конечно, стоит.

– Вы занимались любовью на ходу? – вскинул брови Бонифацкий.

– Нет, зачем же? На мотоцикле мы исколесили весь Крым. Он подыскивал подходящие, по его разумению, естественно, места, возбуждавшие его, когда к ним прилагалось мое тело. В качестве эротического довеска.

– А, – протянул Вацлав Збигневович, улыбаясь. – Теперь я понял. Тома, я открываю в тебе новые стороны.

– Да, – согласилась она. – Мы с ним тоже – много чего открыли, за пару лет. Наверное, его возбуждала сама мысль о том, что нас могут застукать, как подростков, занимающихся чем-то предосудительным. В квартире – ничего такого не было, по-моему, со временем он там вообще ничего не мог. Кроме того, в соседней комнате постоянно торчала его бабушка, и у нее были уши от слона. Бабушка, конечно, тоже могла подсматривать и подслушивать, но, его это, к счастью, не возбуждало. А то, знаете ли… Другое дело – пляж, лесополоса или, например, пожарная лестница жилого дома. Знаете, например, та ее часть, что ведет на крышу, к лифтовым помещениям.

– Да уж, – протянул Бонифацкий, вспомнив свой первый и последний опыт занятия сексом на природе. Ему тогда не было и восемнадцати, его партнерша была младше на два года. Они отправились на старое кладбище, давным-давно превратившееся в нечто вроде заброшенного парка, твердо зная, чего хотят друг от друга. И довольно долго блаженствовали, действительно испытывая весьма острые ощущения, пока Боник, находившийся позади девушки, опиравшейся руками о слегка покосившийся замшелый мраморный обелиск, неожиданно не почувствовал, что на них кто-то смотрит. А, вскинув голову, увидел, метрах в десяти, буквально за парой обветшавших оград здоровенного заросшего щетиной бугая со спущенными штанами, который, не отрывая от них жадных глаз, бешено орудовал таким инструментом, что у Вацика перехватило дыхание. Он, помнится, громко закричал, от неожиданности и ужаса, чем чуть ли не до смерти напугал свою партнершу. Потом они бежали из парка, поправляя одежду на ходу, и им еще здорово повезло, как он думал тогда, и продолжал думать теперь, что они так легко отделались. Могло быть гораздо хуже. Больше Боника на природу никогда не тянуло, он предпочитал комфортабельные, уединенные помещения, снабженные душевыми, кроватями и дверями с надежными запорами.

– Один раз, – продолжила Тамара, допив вино, – наверное, спустя полгода, как я родила ему второго сына, мы отправились в окрестности Орлиного гнезда. На его еле живом мотоцикле. Там тогда было полно уединенных мест. Захватили выпивку и еду в кошелке, с детьми осталась моя мама, она как раз приехала в гости.

– И что же случилось потом? – спросил Бонифацкий.

– Ну и, не знаю, как он, а я получила сполна этого экстрима, который он искал. Рано или поздно что-то такое должно было произойти. Нас таки застукали, когда мы занимались этим, плотно перекусив и выпив по бутылочке пива.

– Милиция? – предположил Бонифацкий заворожено.

– Если бы, – вздохнула Тамара. – Они неожиданно вышли из зарослей, человек десять, быть может, даже больше. Я, если честно, сбилась со счета. Потом. Они дали моему благоверному по ушам, просто так, чтобы мы поняли – это не шутка, а затем объяснили нам, в двух словах, что им от меня требуется, чтобы мы смогли разойтись.

– От тебя?

– Ну, естественно, от меня! Чего им было добиваться от моего дурака-мужа? Мотоцикл, как вы, наверное, понимаете, Вацлав Збигневович, их не очень-то интересовал. Тем более, на нем не уедешь вдесятером, верно?

– Они тебя изнасиловали? – догадался Бонифацкий, испытывая какое-то странное, немного болезненное любопытство.

– Не совсем так, – сказала Тамара. – Мне предложили отдаться добровольно, пообещав, что в противном случае, если я упрусь, обязательно изнасиловать, а потом и убить. И меня, и его. Будь хорошей девочкой, заявили мне эти негодяи, и поверь, тебе даже понравится, будешь просить еще. У меня, конечно, были кое-какие сомнения, на этот счет, но что прикажете делать?

Бонифацкий допил вино.

– В общем, – сказала Тамара, – все действительно оказалось не так уж плохо, как я воображала в начале. Конечно, было немного страшновато, но, когда до меня дошло, что никто не собирается делать мне больно…

– А муж? – спросил Бонифацкий.

– Сидел себе на пенечке, – Тамара улыбнулась. – Если честно, у меня не было ни малейшей возможности наблюдать за ним, я была слишком занята. Даже не знаю, сколько это длилось, возможно, час или даже два. Когда они, наконец, закончили забавляться со мной, вечерело. Они вымотались, каждый кончил, наверное, по несколько раз, что же касается меня, то… если честно, Вацлав Збигневович, я вообще потеряла счет оргазмам. Они сдержали слово, и, посмеиваясь, отправились восвояси, оставив меня в полуобморочном состоянии и моего Васю, честно скажу, не знаю, в каком.

– Что было потом?

– Мы молча отправились домой, – сказала Тамара. – Сначала я думала, что он оставит меня в лесу или даже прибьет. Или изнасилует. Не знаю, что было у него на уме, но, кажется, что-то подобное. Однако, он и пальцем меня не тронул. Наверное, понимал, что сам во всем виноват, или, по крайней мере, его вина в том, что случилось, ничуть не меньше моей. В конце концов, это ему не сиделось дома, и он не смог меня защитить. Правда, вечером я уже не очень-то жалела по поводу того, что он у меня такой худосочный. Не перебросившись ни единым словом, мы вернулись в Алушту. Сославшись на какую-то чепуху, вроде болей в животе, он отправился спать на чердак. Я его не удерживала. Мы прожили в молчании несколько дней, а через неделю он подал на развод, заявив, что никогда не сумеет забыть моего поведения, и никогда не простит мне того, что я вела себя, как последняя шлюха. Что мои сладострастные вопли будут звенеть у него в голове до тех пор, пока его не положат в гроб, если он каждый день будет видеть мою физиономию. Я не стала с ним припираться, нас, в конце концов, развели. Я переехала жить к маме. Напоследок заявила этому болвану, что, в отличие от него, ничуть на него не обижаюсь, и даже благодарна его придурям, потому что благодаря им узнала, что такое настоящий оргазм. Видели бы вы его рожу, когда он это от меня услыхал.