Текст книги "Конец сказки"

– Ты, козел безрогий, не в курсе, куда залез своими грязными граблями! – выкрикнула Юлия.

– Ого, бля! – сказал Замороженный.

– Она с ним спит, – сообщила Тамара, указывая на Бонифацкого. – А муж ее – Леонид Витряков, – там, во дворе бесится. Тот вообще полный отморозок. Псих. Они с Вацлавом Збигневовичем – партнеры.

– Сука пиздлявая! – завопила Юлия с пола. – Ты за это ответишь! Огнемет тебе язык вырвет! И матку тоже!

– Теперь вижу, кто хозяйка, – Замороженный потянулся к девушке, схватил за волосы и рывком поставил на ноги.

– Не трогай меня, козел! – визжала Юлия. – Тебе Огнемет яйца за меня оторвет!

Угрозы не возымели действия. Даже наоборот. Держа девушку за волосы, Замороженный несколько раз ударил ее о стену головой. Юлия прекратила сопротивление и начала завывать, снова подумав о Злом Снежном Человеке из своего детства. Выпустив волосы, Замороженный перехватил ее за холку. Его ладонь обжигала кожу, словно жидкий азот, которым ей в прошлом году выводили бородавки в частной косметологической клинике в Симферополе.

– Прикрути звук, дурная коза, или твои конченные дети будут иметь кривую маманю, – предупредил Замороженный.

Разобравшись таким образом с девушкой, Замороженный сделал знак Бонифацкому подойти. Поскольку при этом незнакомец использовал пистолет, выбора у Вацлава Збигневовича был невелик, беспрекословно подчиниться или умереть. Как только Боник приблизился на расстояние вытянутой руки, умирать ему совершенно не хотелось, Замороженный, не замахиваясь, ударил его пистолетом в лицо. Зажимая нос руками, Бонифацкий растянулся на полу.

– Нос! – выкрикивал он жалобно. – За что? Я же ничего не сделал!

– Для профилактики, придурок. Нос – не глаз, чтоб ты знал, – философски заметил Замороженный. – А я тебе его выковыряю и на жопу натяну, зуб матки даю, если будешь не по теме варнякать. Все! Вставай, падло, и пошли!

– Куда?! – взвыл Бонифацкий. – И потом, кто вы вообще такой?

– Дед Пихто, рог. Жопе слова не давали. Вафлистку берем с собой.

Юля замотала головой. Он снова взял ее за волосы.

– Скальп сниму, сука!

– Не надо!

– Тогда шуруйте, сволочи! Шнеле. Погнали наши городских.

Уже на пороге Замороженный вспомнил о горничной и направил на нее пистолет.

– Умоляю! – Тома заломила руки. – Ради моих детей!

– Ладно, – поколебавшись, смилостивился незнакомец. Сиди тут тихо, не рыпайся. Подведешь – землю заставлю жрать. По-любому.

В гробовом молчании компания миновала подвал. Тут было совершенно пусто, выжившие люди Витрякова находились во дворе. Погибшие впрочем, тоже. Правда, боевики оставили после себя кучу всякого мусора, главным образом это были битые и целые бутылки из бесценной коллекции Бонифацкого, они усеивали пол, как стадион после концерта рок звезды. Вацлав Збигневович узнал их с первого взгляда и не сумел сдержаться:

– Моя коллекция, – застонал он, – сволочи, какие сволочи!

Впрочем, уничтожение уникальной коллекции было, естественно, не главной его проблемой. Замороженный напомнил ему это при помощи увесистого подзатыльника.

– Не балаболь, гнида.

Уже на пороге особняка Юлия попыталась заартачиться. Мраморный пол был забрызган кровью, на смену бутылкам пришли изуродованные трупы, обломки кирпича, стреляные гильзы. За порогом бушевала непогода, сверкали молнии, хлестал дождь.

– Я не пойду! – завопила девушка. Замороженный молча провернул кулачищу, с зажатыми внутри космами. Юлия захрипела, глаза полезли на лоб. Бонифацкий с ужасом подумал, что кожа сейчас соскользнет с черепа, как перчатка с руки. В следующее мгновение он потерял интерес к этому процессу, поскольку в его копчик снова врезалось массивное колено Замороженного. Извиваясь от боли, Бонифацкий пританцовывая, побежал со ступенек.

– Шевелитесь, суки! – пролаял Замороженный, лязгая челюстями, как неисправная гильотина. – Жизни лишу!

Далеко впереди, еле видимый за пеленой дождя, завалившись на бок, стоял подбитый бронетранспортер. Вокруг неподвижной машины копошились люди, несомненно, это были бойцы Витрякова. Поискав глазами, Боник обнаружил и самого Леню. Как ни странно, Витряков остался жив. Боник не мог сказать теперь, к добру это или нет. Пока что все внимание бандитов было сконцентрировано на подбитом бронетранспортере, который они, как показалось Бонику, собирались поджечь, но рано или поздно их должны были заметить. Что случится тогда, Бонифацкий не знал, но подозревал, ничего хорошего. Он – как в воду глядел.

– Послушайте, – сгорбившись в ожидании очередного удара сказал Боник. – Только умоляю вас, не деритесь. Дайте сказать, ладно? Я знаю, кто вы. Я догадался, понимаете? Вы тот товарищ, которого утром привезли из Черной крепости и по ошибке положили в ледник. Так?

– Я тебя положу не по ошибке, – заверил Замороженный. – Четко, б-дь, как в тире.

– Я вам верю. А вы поверьте мне – нечего у вас не получится. Вы хотите, чтобы они отпустили ваших друзей. За это вы нас отпустите. Я понял, что вы задумали. Боюсь, у вас ничего не выйдет. Эти люди – они перепились. Нанюхались дури, и так далее. Они мне не подчиняются. Они вообще невменяемые. С их начальником я только что крупно повздорил. Они убьют и меня и вас, можете не сомневаться.

– Дать тебе под сраку, или сам заткнешься? – это была вся реакция, на которую сподобился Замороженный.

– Сам, – сказал Бонифацкий. – Я сам.

* * *

– Господи, это же Вовка! – выдохнул Андрей, приникнув к узкой прорези амбразуры вытаращенным левым глазом. Правый пришлось зажмурить. – Живой, елки-палки. – При виде товарища он даже на мгновение забыл, что сидит в БТРе, который вот-вот подожгут. Потом он вспомнил свой сон и мрачный тоннель, пробуренный неизвестно кем и зачем в толще черной породы, с бестелесными тенями на перроне, дожидающимися прибытия поезда. Как они очутились там вместе и Вовка спас его, когда он скользил вниз.

– По-посмотри, Андрюша, – Эдик тоже разглядывал троицу на крыльце, – выходит, он взял в за-заложники самого Бо-бо-бо…

– Ни х… себе! – воскликнул Витряков в пяти метрах от них, тоже разглядев причудливую троицу.

– Эй, припарок?! – закричал ему Вовка издали. Он держался за спинами заложников, как за живым щитом. – А ну, брось спички, ты, выродок! Брось, кому говорю! Или твоим дружкам – вилы будут!

Теперь все люди Витрякова обернулись на этот голос, синхронно, словно солдаты по команде кругом. Они были несколько озадачены. Один Огнемет сохранял спокойствие, которое отчего-то принято называть олимпийским.

– Бросить?! – переспросил он с издевкой и покрутил в воздухе коробком спичек. – Их?!

– Ага, их, – Вовчик прижал ствол пистолета к виску Бонифацкого с такой силой, что рисковал проломить его, не стреляя. Вацлав Збигневович близоруко сощурился, несколько раз открыв и закрыв рот.

– Зема, держись! – завопил Вовчик, приподнявшись на цыпочки и стараясь перекричать непогоду. Теперь он смотрел за головы боевиков Огнемета, на совершенно безжизненный БТР. – Валерка, это я! – орал Вовка. Зема, дай знак, слышишь или нет?!

– Если б пулемет не заклинило, – простонал Андрей, не отрываясь от амбразуры.

– М-м-мы тут, Во-володя! – закричал Армеец. Голос был откровенно жалким.

– Я без тебя знаю, что ты тут, заика, – не поворачивая головы, сказал Витряков. – Тут ты, б-дь на х… и останешься, я тебе гарантирую. – Огнемет вытащил спичку, прижал головкой к шершавой боковине коробка.

– Брось, говорю, гурон! – завопил Волына во все горло. – Или я твоему корешу мозги вышибу!

– Мозги? – на совершенно непроницаемом лице Огнемета появилось бледное подобие улыбки. Как будто лицо было омутом, а улыбка – зловещим его обитателем, поднимающимся с глубины на поверхность. Чтобы полакомиться человечиной. – Мозги, ты так сказал?

– Ага, мозги, – подтвердил Вовчик, несколько обескураженный поразительным хладнокровием Витрякова.

– Моему корешу? – спросил Витряков. – Прикинь последствия для себя, кретин.

– Сам прикинь! – огрызнулся Вовка, вспомнив слова Бонифацкого о том, что они с Огнеметом крупно повздорили, и из его затеи ничего хорошего не выйдет. Андрей, наблюдая картину со стороны, понял это гораздо раньше. Так бывает во время боксерских поединков, когда всем в зале, кроме задыхающегося боксера на ринге, ясно, что бой безнадежно проигран.

– Ох, попал Вовчик! – ахнул Бандура. Витряков их всех убьет. Положить ему на Боника и эту козу длинноногую, ежу же видно.

У Эдика сложилось аналогичное впечатление. Огнемет, или как его там еще называли, произвел в уме калькуляцию возможных потерь и решил: ничего, устраивает.

– Я не шучу, – предупредил Волына. Ему некуда было отступать. – Считаю до трех. Два уже было!

– Леня, – позвал Бонифацкий, решив, что настало время прийти на помощь Замороженному. – Партнер… Друг… – он был на грани истерики, хоть крепился что есть мочи, не без оснований полагая, что стоит лишь ей поддаться, и полетишь под откос, как на санках. Но, ему становилось все труднее тормозить это медленное, но неотвратимое сползание. Теперь мало что зависело от него, пожалуй, не больше, чем от пассажира самолета, управляемого невменяемым экипажем.

Как и предполагал Вацлав Збигневович, бойцы Витрякова, столпившиеся у бронетранспортера, были навеселе, хоть, конечно, ливень и стресс вынудили их слегка протрезветь. Если уместно употребить наречие «навеселе» по отношению к людям, которые собираются сжечь живьем других людей, пускай и не самых лучших. Бойцы Огнемета напоминали растревоженный осиный рой, в котором большая часть ос накачалась сливянки. Что же касается их главаря, то он был взвинчен до предела. Стоя рядом с Юлией, впавшей от страха в состояние, близкое сомнамбулическому, Боник даже не представлял, чего от него ожидать.

– Спокойно, Вацик! – крикнул Огнемет, демонстрируя крупные зубы в усмешке, больше напоминающей оскал. – Положись на меня, как я на тебя, партнер.

Это был потрясающий совет после того, что случилось в Черной крепости.

– Я бабу кончу, – пообещал Вовчик, чувствуя, как инициатива ускользает прямо из-под носа через какую-то невидимую ему щель. – Я ее грохну, отвечаю! – теперь его била крупная дрожь, пистолет в руке ходил ходуном. Ливень, холодный, как душ в вытрезвителе, окончательно его доконал, хоть здесь, снаружи, было гораздо теплее, чем в мертвецкой. Вовка боялся повалиться в обморок, а это, судя по самочувствию, не исключалось.

– Завалю! – повторил Волына, тыча стволом в ухо девушке. Она никак не реагировала на это, словно превратилась в растение. В глазах Витрякова промелькнул интерес, затем они снова стали двумя непроницаемыми бусинами. Головорезы вскинули винтовки, взяв Вовчика и обоих заложников на мушку. Витряков поднял руку, демонстрируя пустую ладонь.

– Тихо, тихо! Ты только не психуй, приятель. Нравится телка – забирай себе, б-дь на х… Лично мне она без надобности.

– Я ее хлопну, по-любому! Ты что, рогомет, плохо слышишь?!

– Сделай одолжение, – крикнул Витряков почти весело. – Скажу тебе по секрету – мне она остохренела.

– П-п-пропал Во-володя, – пробормотал Армеец, и взял Андрея за руку. Бандура ничего не ответил, молча наблюдая за тем, как их единственный, чудом оказавшийся рядом спасательный круг относит все дальше, на стремнину.

– Ч-что ж-же ты мо-молчишь? – не выдержал Эдик. Андрей пожал плечами.

– Если правую дверь не завалило кирпичами, ты еще можешь выскользнуть, пока они его будут убивать.

Эдик замотал головой.

– Ни-ни за что!

– Тогда мы все снова скоро встретимся, правда, это будет уже не здесь. Не хочу тебя расстраивать, брат, но, как тут не паршиво, а там еще хуже.

– С-спасибо, у-успокоил.

* * *

– Я же вам говорил, – вытянув губы вправо, чтобы было слышно одному Замороженному, прошептал Бонифацкий. – Я предупреждал! Этому отморозку все до лампочки! Ему что вы, что я, что она – без разницы. Теперь нам всем крышка!

– Засохни, падло! – откликнулся Вовчик. Он понятия не имел, что делать. Переговоры провалились, теперь это стало очевидно даже ему. Волына раздумывал, а не прострелить ли Бонифацкому или его зазнобе колено, в качестве доказательства серьезности намерений, но внутренний голос подсказывал ему, что как только прогремит выстрел, бойцы Витрякова спустят курки, и их троих изрешетят пулями.

– Что ты там шепчешься, партнер?! – громко осведомился Витряков, обращаясь к Бонифацкому. – Я же тебе сказал, положись на меня, и все будет ништяк. Ты, я вижу, продрог, приятель, – добавил Леня, и поманил Вовчика пальцем. – Подходи, не стесняйся, сейчас разведем огонь, согреешься. Костер будет пионерский, б-дь, на х… отвечаю.

– Брось спичку, морда! – завопил Волына, заметив, что Витряков собирается довести дело до конца. То есть, поджечь поленницу.

– Бросить? – уточнил Витряков. По его мнению, настало самое время запекать яблоки. – Ладно, как ты скажешь. Бросаю. – С этими словами Огнемет чиркнул спичкой, а затем бросил ее под бронетранспортер. Хоть вокруг было полно воды, которая постепенно заливала двор, собираясь в лужи, бензин под днищем вспыхнул со звуком, напоминающим тяжелый вздох. Пламя вырвалось из-под машины, вылизывая мокрые борта и заставляя воду, яростно шипя, испаряться.

– Го-го-горим! – взвизгнул в кабине Армеец. Бандура просто сцепил зубы. Им оставалось либо изжариться живьем, либо сдаться на милость Витрякова, зная, что никакой милости ждать не приходиться. Огнемет богат на выдумки, так что, возможно, самое лучшее – задохнуться до того, как броня превратится в раскаленную сковороду. Снаружи Вовчик, потрясенно глядя на огонь, еще медлил со своими заложниками, оказавшимися даже не разменной монетой, а фантиками из кармана младшеклассника. Затем он пришел в себя.

– Ах ты, сука! – крикнул Волына, и оттолкнул Юлю. Девушка покатилась по грязи, как кукла. Вовчик вскинул руку, целясь в Витрякова. Его шансы равнялись нулю, головорезы Огнемета держали его на мушке. Пять или шесть человек нажали курки до того, как это сумел сделать Вовка. Но, ему было не суждено стать дуршлагом в этот момент. Земля дрогнула у него под ногами за долю секунды до того, как пули боевиков поразили цель. Небо за спиной из темно-фиолетового стало оранжевым, полыхнув так, что погасли звезды. Особняк Бонифацкого не вспыхнул, он взорвался, будто пороховой склад. Крышу подбросило вверх, затем она начала проваливаться туда, где уже не было стен. Огненный шар величиной со стратостат вырвался из пламени и отправился в небо, заставив тучи посторониться. Во двор посыпались обломки камней, словно он находился в осажденной средневековой крепости, обстреливаемой из баллист. Волыну и Бонифацкого, очутившихся ближе всех к эпицентру, опрокинуло взрывной волной. Предназначавшиеся им пули прожужжали над головами, не причинив вреда, а затем и сами стрелки, выпустив из рук оружие, попадали, закрывая руками головы. Один лишь Огнемет остался стоять, потрясенно наблюдая, как их с Бонифацким особняк рассыпается, будто карточный домик.

– Мила, б-дь на х…! – заорал Витряков, сообразив, что его снова обвели вокруг пальца как щенка. Гребаной суки не было в бронетранспортере, где-то внутри он чувствовал это и раньше, да, знал, что все это время проклятая шалава торчала в особняке, брошенном его людьми на произвол судьбы. Она не просто продырявила бочки с бензином. Судя по тому, как рвануло, сучка нашла его динамит.

– Все из-за этой проклятой суки! – крикнул Огнемет, но его голос потонул в оглушительном реве пожара.

* * *

Освободив Армейца и отдав ему ключи от камеры, где держали Андрея, Мила поспешила в мастерскую. Когда накануне вечером ее привезли в Ястребиное, человек, которого кажется, звали Жориком (Мила еще подумала, что он здорово отличается от прочих подручных Огнемета), провел ее в дом через черный ход. Они прошли гараж, где стояли несколько легковых машин и пара отличных горных велосипедов, миновали мастерскую, стены которой были увешаны всевозможными инструментами, и где сильно пахло бензином, а затем, через боковую дверь вышли на узкую лестницу и поднялись на второй этаж.

Посоветовав освобожденному ей заике с физиономией школьного учителя воспользоваться в качестве средства для побега стоявшим во дворе бронетранспортером, Мила осторожно поднялась из подвала на первый этаж, проскользнула по коридору бесшумно, как тень, свернула к черному ходу и через пять минут уже была в мастерской. Сверху доносились мелодии ala шансон и пьяные вопли боевиков, здесь же было относительно тихо и темно. Запах бензина присутствовал по-прежнему, возможно даже, им пахло еще сильнее, чем вчера. Ступая аккуратно, чтобы не сломать ногу, споткнувшись о какой-нибудь сварочный аппарат, домкрат, или что-то еще, в том же роде, Мила направилась в ту часть гаража, где находилось несколько велосипедов, попавшихся ей на глаза накануне. Еще тогда она сразу подумала, что это самый подходящий вид транспорта из всех, если ей посчастливится бежать. Если представится такая возможность. Возможность представилась, ей следовало воспользоваться. Сказав заике, что будет дожидаться его у бронетранспортера, господа Кларчук, естественно, не собиралась выполнять это свое обещание, как и множество других, которые она давала раньше. Она намеревалась воспользоваться велосипедом, укатив беззвучно в то время, как все бешеные собаки из Ястребиного, а тут их было великое множество, человек тридцать, может, даже полсотни, ринутся в погоню за заикой и его дружком.

Взяв с полки карманный фонарик, Мила тщательно осмотрела велосипеды, проверила цепи и накачку шин. Оба оказались на ходу. Выбрав себе тот, что был поменьше, она закрепила к багажнику большой охотничий нож и кусок веревки, на всякой случай, накинула темно-синий дождевик и повела машину к выходу, морща нос, потому что бензином воняло невыносимо.

Уже буквально в дверях ей в голову пришла небесспорная мысль, она остановилась, заколебавшись. Осветила фонарем дальнюю часть мастерской. Луч искусственного света выхватил из мрака длинный ряд металлических бочек у стены, литров по двести каждая. Можно было не сомневаться, в них бензин, припасенный Вацлавом Збигневовичем на черный день, не лишняя предосторожность по тем временам, когда топливные кризисы случались, чуть ли не каждый месяц.

Твой черный день, кажется, настал, ублюдок, – сказала себе Мила, хоть часть сознания увещевала ее настойчиво: Убирайся отсюда, слышишь, убирайся!

Тем не менее, Мила Сергеевна решила задержаться, минут на десять, и провела в подвале полчаса, выкручивая пробки из сливных отверстий и пробивая бочки шилом, которое нашла на верстаке. Постепенно у нее разболелась голова, к горлу подступила тошнота. Мила надышалась парами бензина, который теперь плескался по бетонному полу гаража и мастерской, вонючее озеро глубиной примерно по щиколотку, рискующее от малейшей искры превратиться в море огня. Она как раз заканчивала работу, когда во дворе заревел мотор, а затем началась свистопляска. Светопреставление. Заика и его приятель последовали ее совету, захватив бронетранспортер. Им, естественно, не удалось ускользнуть незамеченными.

«Черт!», – сказала себе госпожа Кларчук, потому что, хоть все внимание головорезов Витрякова было приковано к неповоротливой бронированной машине, устроившей во дворе стальную корриду, она теперь тоже не могла выбраться наружу. Калитка, устроенная в широких стальных воротах мастерской, выходила во двор, а там теперь было полно людей. Мила решила обождать, при этом, правда, она рисковала задохнуться. Между тем коррида во дворе переросла в настоящее сражение, заика принялся утюжить двор из зенитных пулеметов, установленных на крыше машины, и, кажется, перестрелял целую кучу боевиков. В мастерскую проникали крики раненых, Мила вслушивалась в эти жуткие звуки, как будто они были прекрасной музыкой. Она демонически засмеялась, блуждая по подвалу в кромешной тьме, творящееся наверху было возмездием, кричавшие от боли люди его целиком заслужили. Затем раздалось несколько сильных взрывов, вероятно, по бронетранспортеру выстрелили из базуки, и он замер, столкнувшись с кирпичной будкой. Это случилось далеко, почти за пределами двора, у нее появился хороший шанс улизнуть, вместе со своим велосипедом. Мила сказала себе: «Пора» и выглянула из калитки, шатаясь, как пьяная. Пары бензина сделали свое дело, она схлопотала токсическое отравление. Но, путь наружу оказался отрезан. Уцелевшие в перестрелке боевики бежали к мастерской, вопя во все горло, что им до зарезу нужен бензин, чтобы кого-то там спалить. Мила могла легко догадаться, кого, – незадачливого заику и его дружка. Бросив велосипед, она отступила в глубь гаража, а затем еще дальше, на лестницу, подумав, что если кто-то из головорезов забежит внутрь с сигаретой, они все взлетят на воздух.

К счастью, этого не случилось. Как только боевики обнаружили, что бочки пусты, а весь бензин на полу, они принялись орать, угрожая тому, кто это сделал, страшными карами, одна хуже другой. Правда, судя по всему, кретины понятия не имели, кто этот анонимный вредитель. Они наверняка схватили бы Милу, если бы додумались, как следует обыскать помещение. Вместо этого бандиты поспешили наружу, даже не решившись зажечь свет, что было очень мудро с их стороны. Боевики побежали обратно, к БТРу. Один из них крикнул другому, что надо бы сгонять за динамитом, который хранится в зале с чучелами, второй ответил на ходу, что Огнемет хочет сжечь гребаных мудаков живьем, а не взорвать, следовательно, никакого динамита.

Вместо того, чтобы, наконец бежать, Мила Сергеевна, глупо ухмыляясь, отправилась в зал с чучелами, о котором только что трепались головорезы Витрякова. Никакого четкого плана у нее не было, более того, она вообще смутно осознавала, что делает. Просто ею завладело навязчивое желание добавить динамит к бензину. Ни о чем другом она просто не думала.

Она обнаружила динамит в большой подсобке, в дальнем конце зала с чучелами умерщвленных Витряковым зверей. Взрывчатка была аккуратно уложена в ящики, их было семь или восемь. Они оказались неподъемными, тем не менее, Мила Сергеевна принялась таскать их, со второго этажа в мастерскую, делая короткие остановки, чтобы передохнуть, и оставляя по пути динамитные шашки.

Покончив с первыми двумя ящиками, Мила Сергеевна окончательно выбилась из сил и даже не представляла, откуда возьмет еще хоть немного, чтобы удержаться верхом на велосипеде. Руки и ноги совершенно не слушались ее, зато пришло знакомое чувство сделанной на совесть работы. Она протоптала тропинку со второго этажа в мастерские, ноги промокли, тропинка была бензиновой. Мила решила, что, пожалуй, хватит. Правда, у нее не было опыта подрывника, но что-то подсказывало ей: разбросанных повсюду динамитных шашек более чем достаточно, чтобы превратить осиное гнездо, замаскированное под уютное гнездышко в руины. Оставалось решить одну проблему. Ей нужно было поджечь бензин, и при этом самой не сгореть, как спичке. В приключенческих фильмах, которые она смотрела в юности, эта задача обыкновенно решалась при помощи бикфордового шнура, но она не представляла, где взять такой шнур, или нечто подобное. Потом до нее дошло, что под рукой нет даже спичек. Она могла вылить часть бензина, оставшегося в десятилитровой канистре, сделать дорожку, чтобы поджечь снаружи. Правда, на улице лил дождь, не было уверенности, что бензин воспламенится, если дорожка будет слишком длинной. И, что она сама не привратится в вопящий факел, если окажется слишком близко от особняка. Она вернулась в зал с чучелами, стараясь держаться подальше от окон, через которые ее могли увидеть боевики, копошившиеся у бронемашины. Волына как раз вытолкал Бонифацкого и Юлию на крыльцо, Мила Сергеевна этого не увидела. В особняке, который она задалась целью уничтожить, осталось только двое живых людей, сама Мила и горничная Тамара, которую Вовка решил пожалеть, из-за ее детей.

Действуя с лихорадочной поспешностью, Мила Сергеевна вывернула ящики письменного стола, обыскала секретер, но ни зажигалки, ни хотя бы спичек нигде не обнаружила. Она уже собиралась уйти ни с чем, когда взгляд упал на стену. Там висело множество ружей. Мила сняла первое попавшееся, двустволку. Прошла к сейфу, который Витряков не удосужился захлопнуть после того, как вытащил оттуда гранатомет. Пошарила на полках, выудила картонную коробку с охотничьими патронами, высыпала тут же на пол, взяла только два, чтобы зарядить ружье. Справилась с этой задачей, хоть побаивалась, что не сумеет. И снова поспешила в мастерскую. Хоть и не была уверена на сто процентов, что бензин воспламенится, когда она выстрелит в лужу из ружья.

Эта мысль донимала Милу, когда она бегом спускалась на первый этаж. Вонь в мастерской стояла умопомрачительная, Мила снова засомневалась в успехе, потому что стрелять требовалось снаружи, звук выстрела наверняка отвлек бы головорезов от увлекательного занятия – заготовки дровишек для пионерского костра под бронетранспортером. Они заметили бы Милу, дальнейшее было легко предугадать. И тут ей в голову пришла замечательная мысль, появившаяся неизвестно откуда. Отложив ружье, Мила бросилась к своему велосипеду, стоявшему возле выхода, нащупала багажник, вынула карманный фонарь, который уже успела закрепить. Вооружившись фонарем, женщина двинулась по мастерской, осматривая верстаки и стены. Вскоре она обнаружила, что искала – электрическую переносную лампу, без которой не обходится ни один гараж. Эта штука, по ее мнению, вполне подходила, чтобы сыграть роль импровизированного дистанционного взрывателя. Прихватив моток липкой ленты, Мила укрепила лампу на одном из верстаков так, чтобы она висела сантиметрах в пятнадцати от пола. Нашла кусок ветоши, тщательно смочила в бензине, а затем обернула саму лампочку, словно та была сендвичем, а Мила Сергеевна – хорошей мамой, собирающей ребенка в школу. Покончив со всем этим, Мила вернулась к калитке и снова выглянула наружу. Боевики по-прежнему столпились у подбитого БТРа и о чем-то разговаривали. Кажется, Мила узнала среди них Витрякова и Бонифацкого. Какая жалость, что вы не подохли, ублюдки, подумала госпожа Кларчук. Некоторые бандиты стояли лицом к мастерским, Мила решила, что выходить из особняка через калитку слишком опасно. Это значило, что от первоначального плана с велосипедом придется отказаться.

Она еще раз взглянула на велосипед, на этот раз с сожалением. Его широкие шины и многоскоростная коробка передач могли здорово приходиться на пути, который ей предстоял. Но, она променяла быстроту на возмездие и до сих пор полагала, что это – стоящий бартер.

Мила вернулась к лампе, аккуратно, двумя пальцами взяла штепсель и, задержав дыхание, вставила в розетку, с содроганием ожидая, как проскользнувшая между контактами искра превратит мастерские в печь, а ее в живой факел. Лампа тускло загорелась, под своей тряпкой, через мгновение над ней взвилось крохотное облачко пара. Он был бензиновым, с соответствующим запахом. Настало самое время убираться. Не думая больше о велосипеде, Мила поспешила к лестнице, чтобы проникнуть на первый этаж и покинуть особняк, выбравшись через одно из окон в той части здания, которая выходила на горы.

Мила не взбежала, взлетела по лестнице на первый этаж, лестница была куцей, не больше полдесятка ступеней. Мысленно женщина уже покинула особняк, это неудивительнео, ведь мысли гораздо быстрее ног. Выбравшись через окно, в точности, как было запланировано, она понеслась по лугу, все больше удаляясь от замаскированного под респектабельную виллу осиного гнезда в горах, и его обитателей, которых иногда по ошибке можно принять за людей. Чтобы потом здорово пожалеть об этом. Неужели они все такие, респектабельные обитатели респектабельных вилл, скрывающие под слоем гламура, толстым, будто пудра на физиономии старой потаскухи, уродливые бездонные пропасти там, где вообще-то должны быть души? Весь опыт, имевшийся в распоряжении Милы, говорил: да, они такие все, по-крайней мере, по эту сторону границы. Впрочем, думать об этом ей было некогда.

Окна первого этажа были защищены добротными стальными решетками, которые не откроешь без автогена. Она понеслась по длинному коридору, как по перрону за отбывающим поездом, заглядывая в окна, словно провожала кого-то, кто был ей дорог, но никак не могла разглядеть его лица за темными окнами, их было слишком много, и они бежали все быстрее, мимо нее. Она набрала такую скорость, что проскочила мимо единствененого незарешеченного окна по иннерции. Затормозила будто школьник, пытающийся прокатиться по натертому мастикой и отполированному тысячами подошв паркету, метнулась обратно, вцепилась в шпингалет. Он подался так легко, словно ждал ее, как собака хозяйку у гастронома. Мила потянула на себя створку окна, в лицо пахнуло запахом степи, умытой дождем, ветер растрепал ей волосы, снова пришло ощущение, что она уже там, внизу, сбегает по склону, навстречу розовеющему на востоке небу. Мила забросила правую ногу на подоконник, когда ее ударили в спину. В волосы вцепилась чья-то рука, панорама гор и далекой степи опрокинулась, ее сменил потолок, обклееный лепными панелями из гипса. Мила Сергеевна очутилась на ламинированном полу коридора, барахтаясь под чьм-то массивным телом. При падении она больно ударилась затылком, но не смогла даже вскрикнуть, чьи-то пальцы сдавили горло. Мила почему-то решила, что пальцы женские, хоть хватка была скорее мужской.

– Я тебе, сука, подожгу дом! – зарычала их обладательница. Мила не ошиблась, это действительна была женщина. Госпожа Кларчук подумала о горничной, потому что не представляла, кому бы это быть еще.

– Я тебе подожгу, дрянь, шлюха паршивая! – выкрикивала горничная, в то время как неумолимые пальцы все крепче сжимали кадык. – Я тебе подожгу!

– Пусти! – захрипела Мила Сергеевна, корчась. – Пусти, тупая сука! Тебе какое дело?!

Мила поняла, что скоро умрет. Тома была и тяжелее, и гораздо сильнее. Кроме того, в любой момент могло рвануть. Мила не имела представления о том, сколько времени понадобится стоваттной электролампе, чтобы воспламенилась пропитанная бензином ветошь, зато не сомневалась – как только это случится, огонь мигом проглотит особняк, и если не подавится динамитом, то потом еще и дожует то, что останется после взрыва. В любом случае, Миле предстояло погибнуть по милости собаки, защищающей то ли будку, то ли цепь. Хозяйскую палку, не раз пересчитывавшую ребра, и, наверное, только в последнюю очередь – миску, чаще пустую, чем с горстью отрубей.

– Пусти, старая тупая давалка! – закричала Мила, выгибаясь дугой и запуская ухоженные длинные ногти в глаза горничной. – Пусти, идиотка проклятая, мы же сейчас обе сгорим!