Текст книги "Хайди"

 
– Когда Бог возьмётся,
То всё повернётся
К нам самой целительной стороной.
В грозу и ненастье
Мы все в безопасности
За этой надёжной и крепкой стеной!
 

– Да-да, именно это я и хотела услышать, – с облегчением сказала бабушка, и выражение озабоченности исчезло с её лица.

Хайди задумчиво посмотрела на неё и сказала:

– Правда же, бабушка, «целительно» означает, что всё, что болело, излечивается и человеку опять становится хорошо?

– Да-да, так и есть, – подтвердила бабушка, кивая, – и если Господь Бог возьмётся, то можно быть уверенным, что так оно и будет. Прочитай ещё раз, Хайди, чтобы мы могли запомнить эти слова.

Хайди прочитала псалом ещё раз и потом ещё, потому что ей тоже хотелось почувствовать такую уверенность.

Когда наступил вечер и Хайди снова отправилась к себе наверх, над ней стали вспыхивать звёздочки – одна за другой; они сверкали и подмигивали Хайди, как будто каждая хотела зажечь в её сердце великую радость. Хайди замерла и с ожиданием смотрела вверх; ей казалось, что звёздочки, глядя на неё, подмигивают всё веселее, и тогда она громко крикнула в небо:

– Да, я уже знаю, Господу Богу виднее, что для нас целительно, а что нет, можно не сомневаться!

И звёздочки всё мерцали и подмигивали Хайди не переставая, пока она не поднялась к себе на альм, где у хижины стоял дедушка и тоже любовался звёздами.

Не только ночи, но и дни этого месяца мая были такими ясными и светлыми, какими не были уже много лет, и дедушка каждое утро с удивлением наблюдал, как солнце восходит на безоблачное небо с таким же великолепием, с каким накануне заходило, и поневоле повторял:

– Это какой-то необычайно солнечный год. Значит, травы нальются особой силой. Следи, полководец, как бы твои скакуны не разбуянились от такого хорошего корма!

На это Петер отважно замахивался своей хворостиной, и на лице его отчётливо читался ответ: «Ну, я им тогда покажу!»

Так пролетел зеленеющий май, и наступил июнь с его ещё более тёплым солнцем и долгими-долгими днями, которые выманивали на свет все альпийские цветы, и те блестели и пылали вокруг, наполняя воздух сладким ароматом. Уже и этот месяц близился к концу, когда однажды утром Хайди выбежала из хижины, покончив там со всеми утренними делами. Она хотела быстренько сбегать в свой любимый ельник, а потом пробежаться наверх, чтобы посмотреть, не распустился ли большой куст золототысячника, цветы которого были так прекрасны в пронизывающем свете солнца. Но, когда Хайди хотела обежать хижину, она вдруг вскрикнула так, что Дядя даже вышел из своего сарая, чтобы посмотреть, что стряслось.

– Дед! Дед! – вопила девочка не помня себя. – Иди сюда! Иди сюда! Смотри! Смотри!

Дедушка подбежал, и его взгляд проследил за протянутой рукой взволнованного ребёнка.

По тропе, ведущей к альму, следуя её изгибам, вилась причудливая процессия, какой здесь никогда не было видано. Впереди двигались двое мужчин, неся паланкин, на котором восседала юная девушка, завёрнутая в несколько платков. За ними в горку поднималась лошадь, осёдланная импозантной дамой, оживлённо поглядывающей по сторонам и беседующей с молодым проводником, шагающим рядом. Позади них молодой парень толкал пустое кресло-каталку, потому что больную, которой принадлежало это кресло, надёжнее было транспортировать на паланкине. Завершал процессию носильщик, нёсший на заплечной подставке столько одеял, пледов и меховых шкур, что они громоздились выше его головы.

– Это они! Это они! – кричала Хайди, подпрыгивая от радости.

Это действительно были они. Вскоре вся процессия добралась наверх. Носильщики поставили паланкин на землю. Хайди подбежала, и обе девочки вцепились друг в друга в радостном приветствии. Тут неспешно сошла со своего коня бабуня. Хайди подбежала и к ней, и бабуня нежно обняла её. Потом повернулась к Дяде Альму, который шёл ей навстречу, чтобы сказать «добро пожаловать». Приветствие не было скованным, потому что оба по рассказам Хайди знали друг друга так хорошо, будто были знакомы с незапамятных времён.

Сразу же после первых слов бабуня сказала с большим оживлением:

– Мой дорогой Дядя, какая замечательная у вас усадьба! Кто бы мог подумать! Да вам и король какой-нибудь мог бы позавидовать! А как выглядит моя Хайди! Как неувядающая розочка! – продолжала она, привлекая девочку к себе и гладя её по румяным щекам. – А что за великолепие вокруг! Что ты на это скажешь, Клерхен, дитя моё, что ты на это скажешь?

Клара смотрела вокруг с полным восхищением. Ничего подобного она не видела за всю свою жизнь и даже не подозревала, что такое может быть.

– О, как здесь красиво! О, как здесь красиво! – восклицала она раз за разом. – Я и представить себе не могла. О, бабуня, я бы хотела здесь остаться!

Дядя тем временем подкатил кресло-каталку, взял с подставки носильщика несколько платков и постелил их на кресло, а потом подошёл к паланкину.

– Если мы посадим дочку на её привычный стул, ей будет лучше, в паланкине жестковато, – сказал он, но не стал ждать чьей-либо помощи, а мягко поднял больную Клару своими сильными руками с плетёного сиденья и осторожно усадил в кресло. Потом укрыл пледом её колени и так удобно установил её ступни на подножку, как будто всю жизнь только и делал, что ухаживал за людьми с больными конечностями.

Бабуня смотрела на его действия с изумлением.

– Мой дорогой Дядя, – наконец промолвила она, – если бы я знала, где вы обучались уходу за больными, я бы немедленно отправила туда на обучение всех сиделок, с какими мне приходилось иметь дело. Как такое возможно?

Дядя улыбнулся.

– Это не от обучения зависит, а от опыта, – ответил он, но на его лице, несмотря на улыбку, лежала тень печали.

Перед его взором возник скорбный облик одного человека из давнего прошлого, который так же когда-то сидел в кресле-каталке; он был изувечен настолько, что едва мог шевелить конечностями. То был его командир, которого он на Сицилии после ожесточённой битвы нашёл израненным и вынес на себе и который потом, до самой своей смерти, признавал только его одного около себя, не терпев никаких сиделок. Вспомнив прошлое, Дядя вдруг почувствовал, что отныне это будет его делом – ухаживать за больной Кларой и оказывать ей все услуги, которые облегчили бы её положение и с которыми он хорошо справлялся.

Ярко-синее безоблачное небо сияло над горной хижиной и над елями, простираясь далеко за высокие скалы, которые поблёскивали серыми выступами. Клара не могла насмотреться, она была полна восхищения всем, на что падал её взгляд.

– О, Хайди, если бы я могла ходить – здесь, вокруг дома и под елями! – с тоской воскликнула она. – Если бы я могла вместе с тобой любоваться всем тем, что давно знаю, но ещё никогда не видела!

Тем временем Хайди с трудом, но всё же удалось сдвинуть кресло-каталку с места, а дальше оно легко покатилось по ровной полянке туда, куда хотелось обеим девочкам: в ельник. Там они остановились. Клара в жизни не видела таких деревьев – высоких, старых, с широкими лапами, достающими до земли. Чем ниже располагались ветви, тем они были длиннее и гуще. Бабуня, которая отправилась вслед за детьми, тоже замерла, залюбовавшись. Она бы затруднилась сказать, что нравится ей в этих древних деревьях больше всего – то ли густые, шумные верхушки, возносящиеся в синеву, то ли прямые стволы, прочные, как колонны, способные поведать своими могучими ветвями о многих, многих летах, что они простояли здесь, глядя вниз на долину, в которой из года в год менялись люди, события, и лишь они, эти величественные исполины, всегда оставались прежними.

Между тем Хайди дотолкала кресло-каталку до козьего хлева и широко распахнула его дверцу, чтобы Клара могла всё там как следует рассмотреть. Конечно, в это дневное время там не на что было любоваться, потому что хозяек не было дома. С большим сожалением Клара крикнула, обернувшись назад:

– О, бабуня, если бы можно было дождаться Лебедушку и Медведушку, и всех остальных коз, и Петера! Ведь я их так никогда и не увижу, если мы будем уходить отсюда рано, как ты говорила, а это так жаль!

– Дитя моё, сейчас пока порадуемся всем тем красотам, которые мы видим здесь, и не будем думать о том, чего нам недостаёт, – уговаривала её бабуня, идя за креслом, которое покатилось дальше.

– Ой, цветы! – опять воскликнула Клара. – Целые кусты таких нежных, красных цветков, а сколько вокруг колокольчиков, и они кланяются! О, если бы я могла побежать и нарвать их!

Хайди мгновенно сорвалась с места и вернулась с целым букетом.

– Да это ещё что, Клара, – сказала она, кладя цветы ей на колени. – Вот если бы ты поднялась с нами наверх, на пастбища, вот там есть на что посмотреть! На одном месте столько, столько кустов золототысячника и ещё больше, гораздо больше голубых колокольчиков, чем здесь, и тысячи ярких жёлтых полевых розочек, они будто устилают землю чистым золотом, которое блестит. А потом ещё такие, с крупными лепестками, которые, дед говорит, называются «солнечные глазки», а потом ещё коричневые, знаешь, с круглыми головками, они так пахнут и такие красивые! Когда сидишь там, то уйти невозможно, так хорошо кругом!

Глаза Хайди сияли от желания снова увидеть то, что она сейчас описала, и Клара зажглась от её рассказа, в её нежных голубых глазах светилось отражение горячего желания подруги.

– О, бабуня, может, мне можно будет туда пойти? Как ты думаешь, я смогу туда, наверх? – спросила она с надеждой. – О, если бы я могла ходить, Хайди, и вместе с тобой подниматься на Альпы, повсюду!

– Я тебя повезу, – успокоила её Хайди и в знак того, что ей это будет легко, взяла такой разбег с крутым поворотом, что кресло чуть не полетело с горы вниз. К счастью, недалеко стоял дедушка и вовремя сумел его поймать.

Пока девочки были в ельнике, дедушка не терял времени даром. Перед скамьёй у дома теперь стояли стол и табуреты – сколько требовалось, и всё уже было наготове, чтобы устроить красивый обед под открытым небом, следовало лишь дождаться того, что сейчас в хижине варилось в котле и жарилось на вертеле. Очень скоро всё это было уже на столе, и наконец общество, расположившись за ним, приступило к еде.

Бабуня была в восторге от такой столовой, из которой просматривалась вся долина внизу, насколько хватало глаз, и горы до самого неба. Мягкий ветерок овевал обедающих приятной прохладой и шелестел в елях так благостно, как будто то был не ветер, а специально заказанная к празднику застольная музыка.

– Такого со мной ещё не случалось. Это поистине великолепно! – снова и снова восклицала бабуня. – Но что я вижу? – добавила она в изумлении. – Клерхен, ты никак принялась за второй кусок обжаренного сыра?

И правда, на ломте хлеба у Клары лежал уже второй поблёскивающий золотом кусок.

– О, это так вкусно, бабушка, лучше всего того, чем нас кормят в Рагаце, – уверяла Клара, с большим аппетитом откусывая пряный ломоть.

– Давай-давай, налегай! Не стесняйся, – благодушно сказал Дядя Альм. – Тут у нас горный ветер навёрстывает в том, с чем кухня не справляется.

Так протекало их весёлое пиршество. Бабуня и Дядя Альм понимали друг друга с полуслова, и их разговор становился всё оживлённее. Они совпадали во мнении по многим вопросам – о людях, о вещах и о положении дел в мире – настолько, что казалось, будто они уже годами состоят в дружеском общении. Так пролетело время, и бабуня вдруг спохватилась, что уже вечер, и сказала:

– Пора нам собираться, Клерхен, солнце уже к закату. Скоро должны вернуться люди с лошадью и паланкином.

Тут на радостное лицо Клары легла тень печали, и она стала настойчиво просить:

– О, ещё один час, бабуня, или два! Мы же ещё не видели ни дом, ни постель Хайди и как там всё устроено внутри. О, если бы день длился ещё часов десять!

– Это невозможно, – сказала бабуня, но посмотреть дом внутри ей тоже хотелось.

Тут же все поднялись из-за стола, и Дядя уверенной рукой покатил кресло-каталку к двери дома. Но кресло оказалось шире дверного проёма и не проходило внутрь. Думал Дядя недолго. Он поднял Клару из кресла и понёс в дом на своих сильных руках.

Бабуня ходила по дому туда и сюда, разглядывая, как всё устроено, и испытывая удовлетворение от домашнего хозяйства, от того, как чисто всё прибрано и разумно организовано.

– А там, наверху, Хайди, наверное, твоя постель, верно? – спросила она и тут же бесстрашно поднялась по лесенке на сеновал. – О, как хорошо пахнет, вот где, должно быть, здоровые спальные покои!

Бабуня подошла к слуховому окну и выглянула в него. Тут и дедушка поднялся, держа на одной руке Клару, а за ним впорхнула и Хайди.

Теперь все стояли вокруг сенного ложа Хайди. Бабуня в глубокой задумчивости смотрела на постель и время от времени полной грудью с наслаждением вдыхала пряный аромат свежего сена. Клара была в полном восторге от спальни Хайди.

– О, Хайди, как тут у тебя славно! Ты прямо с постели видишь звёзды на небе, тебя окружает такой приятный запах, и ты слышишь, как снаружи шумят ели. Такой занятной спальни я отродясь не видела!

Тут Дядя посмотрел в сторону бабуни.

– Я бы высказал свои мысли на этот счёт, – сказал он, – если госпожа бабуня мне доверяет и ничего не имеет против такого дела. Я имею в виду, а что, если бы мы подержали дочку некоторое время здесь, в горах? Это придало бы ей свежих сил. Вы принесли с собой столько одеял и платков, мы бы из них быстренько соорудили здесь мягкую постель, а об уходе за дочкой госпожа бабуня могла бы не беспокоиться, я всё возьму на себя.

Клара и Хайди в один голос издали ликующий крик, словно две птички, выпущенные на волю, а лицо бабуни посветлело особенным образом.

– Мой дорогой Дядя, вы замечательный человек! – вырвалось у неё. – А вот отгадайте, о чём я сейчас как раз думала? Я говорила про себя: разве пребывание здесь не подкрепило бы силы ребёнка? Но уход! Но заботы о ней! Какое неудобство для хозяина! А тут вы говорите об этом так, как будто для вас это никакая не обуза. Я должна вас благодарить, мой дорогой Дядя, от всего сердца!

И бабуня вновь и вновь принималась трясти Дяде руку, и Дядя тряс её руку, сияя во всё лицо.

Тут же Дядя приступил к делу. Он отнёс Клару в её кресло, стоящее перед входом в хижину. Хайди не отставала от них ни на шаг, не зная, на какую ещё высоту подпрыгнуть от радости. Потом он сгрёб все пледы и меховые накидки и сказал, благодушно улыбаясь:

– Вот как кстати, что госпожа бабуня снарядилась сюда, будто в зимний военный поход: нам это всё пригодится.

– Мой дорогой Дядя, – с живостью ответила бабуня, – предусмотрительность – хорошая добродетель и спасает от многих неудобств. Если во время путешествия по вашим горам удастся обойтись без ветра, бури и ливня, за это надо благодарить Бога отдельно, и мы так и сделаем, а мои защитные средства тоже пригодятся – в этом мы единодушны.

В ходе этой маленькой беседы они оба поднялись на сеновал и стали застилать пледами ложе из сена – один плед поверх другого. Их было так много, что постель в конце концов стала походить на небольшую крепость.

– Теперь пусть попробует пробиться хоть одна былинка или колючка, – сказала бабуня, ещё раз надавливая рукой там и сям, но мягкая крепость была настолько непроницаема, что проколоть её действительно не могла ни одна соломинка.

Бабуня удовлетворённо спустилась по лесенке вниз и вышла к детям, которые с сияющими рожицами сидели рядом и договаривались, что они теперь будут делать с утра до вечера, пока Кларе можно оставаться на альме. Но как долго это продлится? Это был большой вопрос, который тут же и поставили перед бабуней. Та сказала, что лучше всего это может знать дедушка, у него и надо спрашивать, и, когда тот подошёл и к нему обратили этот вопрос, он сказал, что четыре недели было бы в самый раз для того, чтобы судить, исполнил ли альпийский воздух свой долг перед дочкой или нет. Тут дети возликовали по-настоящему, потому что перспектива такого долгого совместного житья превосходила все их ожидания.

В этот момент снизу показались носильщики и конюх, ведущий за узду свою лошадь. Первые могли сразу же поворачивать назад.

Когда бабуня приготовилась сесть на лошадь, Клара радостно воскликнула:

– О, бабуня, это ведь никакое не прощание, ты ведь будешь приезжать к нам сюда в гости время от времени, чтобы посмотреть, что мы делаем, ведь это так весело, правда, Хайди?

Хайди, которая сегодня из одного удовольствия сразу попадала в другое, могла выразить свой согласный ответ лишь очередным подпрыгиванием.

Бабуня села на взнузданную лошадь, Дядя взял коня под уздцы и уверенной рукой повёл его вниз по крутому спуску. Как бабуня ни уговаривала его, что ему не надо так далеко провожать её, ничто не помогало: Дядя объявил, что проводит её до Деревушки, поскольку Альпы горы крутые и ехать верхом не так безопасно.

В уединённой Деревушке бабуня, поскольку теперь была одна, не собиралась оставаться. Она предпочла вернуться в Рагац и оттуда время от времени повторять свои вылазки в Альпы.

Ещё до того, как вернулся Дядя, с гор сбежал со своими козами Петер. Завидев Хайди, козы все так и ринулись к ней. В мгновение ока Клара со своим креслом-каталкой и с Хайди очутилась в гуще стада, в котором каждая из коз, напирая и толкаясь, вытягивала голову и смотрела поверх остальных, и каждой хотелось, чтобы Хайди сейчас же её окликнула по имени и представила Кларе.

Так и получилось, что Клара в кратчайшее время приобрела давно желанное знакомство и со Снежинкой, и с весёлым Щеглом, и с чистенькими козочками дедушки, и со всеми-всеми вплоть до рослого Турка. А Петер тем временем стоял в сторонке и исподлобья поглядывал на довольную Клару.

Когда девочки стали кричать ему:

– Спокойной ночи, Петер! – тот даже не отозвался, а ожесточённо стегал своим прутом воздух, будто желая рассечь его надвое. Потом он побежал прочь, и его свита последовала за ним.

Ко всем красотам, которые Клара уже увидела сегодня в Альпах, добавилось и достойное завершение.

Лёжа на просторной, мягкой постели на сеновале и глядя сквозь открытое слуховое окно прямо в сверкающее звёздами небо, она в полном восхищении воскликнула:

– О, Хайди, смотри, мы как будто едем на высоком возу прямо в небо!

– А знаешь, отчего звёзды так радуются и так подмигивают нам? – спросила Хайди.

– Нет, этого я не знаю. А ты как думаешь? – заинтересовалась Клара.

– Потому что они там, на небе, видят, как Господь Бог всё хорошо устроил для людей, чтобы они ничего не боялись и могли быть спокойны, потому что всё происходит самым целительным образом. Это их так радует! Смотри, они подмигивают, чтобы мы тоже радовались! Но знаешь, Клара, мы не должны забывать молиться, мы должны по-настоящему просить Господа Бога, чтобы о нас Он тоже помнил, когда всё так хорошо устраивает, чтобы и мы всегда могли быть уверены и ничего не боялись.

Тут девочки уселись и прочитали каждая свою молитву на ночь. Потом Хайди легла, подложив руку под голову, и мгновенно заснула. Но Клара ещё долго не могла успокоиться, потому что такого чуда, как эта спальня прямо под звёздами, она никогда в жизни не видела.

Клара вообще мало когда видела звёзды, потому что не бывала ночью вне дома, а в доме плотные шторы всегда опускались ещё до того, как на небо выходили звёзды. Теперь она, едва закрыв глаза, опять их распахивала, чтобы убедиться, что две крупные яркие звезды по-прежнему сверкают и так замечательно подмигивают, как сказала Хайди. И всё так и оказывалось, и Клара не могла этому надивиться, всматриваясь в их мерцание и свечение, пока наконец её глаза не слиплись окончательно, но и во сне она продолжала видеть эти две крупных мерцающих звезды.

Как идут дела в Альпах

Солнце только что показалось из-за скалистых отрогов и бросило свои золотые лучи на хижину и на долину. Дядя Альм, стоя на пороге хижины, наблюдал – как он делал это каждое утро, – как озаряется лёгкий туман на окружающих горах и в долине, как проглядывает земля из тени утренних сумерек, пробуждаясь для нового дня.

Всё светлее и светлее становились утренние облака, пока солнце не выглянуло полностью, заливая золотым светом скалы, пологие склоны и лес.

Дядя вернулся в свою хижину и тихонько поднялся на сеновал. Клара как раз в это время открыла глаза и в полном недоумении смотрела на яркие солнечные лучи, которые проникали сквозь слуховое окно и плясали на её постели. Она никак не могла понять, где находится. Но тут заметила спящую Хайди, к тому же рядом прозвучал приветливый голос дедушки:

– Ну, как спалось? Хорошо ли ты выспалась?

Клара заверила его, что выспалась хорошо и что, заснув, ни разу не проснулась за всю ночь. Дедушка остался доволен этим и приступил к утренним процедурам. Он помогал Кларе так аккуратно и обходительно, как будто это была его профессия – ухаживать за больными детьми и делать для них всё, чтобы они не испытывали неудобств.

Теперь и Хайди открыла глаза и, тоже не сразу вспомнив о переменах, наступивших в её жизни накануне, с удивлением увидела, как дедушка взял на руки уже одетую Клару и понёс её вниз.

Такое Хайди не могла пропустить, она должна была при этом присутствовать. Молниеносно одевшись, Хайди спустилась по лесенке и выбежала за дверь. Дедушка ещё с вечера, когда дети уже улеглись наверху, продумал, как спрятать под крышу широкое кресло-каталку. Ведь в дом оно не входило: дверь была для него узка. Тогда ему пришла в голову мысль. Он снял две панели на задней стенке сарая, чтобы получилось широкое отверстие. Вкатил кресло внутрь, а панели снова приставил на место, хотя и не закрепил. Хайди появилась из дома как раз тогда, когда дедушка усадил Клару в кресло, убрал панели и вывез её на утреннее солнце. Он поставил кресло посреди полянки и отправился в хлев к козам. Хайди подскочила к Кларе.

Свежий утренний ветер овевал лица девочек, и крепкий хвойный аромат доносило сюда с каждым новым порывом. Этот аромат пропитывал и насыщал солнечный утренний воздух. Клара вбирала в себя альпийскую прохладу, откинувшись на спинку кресла с чувством полного удовлетворения, какого ещё никогда не ощущала.

Никогда в жизни ей не случалось вдыхать свежий утренний воздух под открытым небом, на вольной природе, где каждый вдох был наслаждением. Яркий солнечный свет, который здесь, наверху, был совсем не слепящим, ластился к её ладоням и резвился на полянке у её ног. Клара и представить себе не могла, что так может быть.

– О, Хайди, если бы мне можно было остаться здесь с тобой надолго, навсегда! – сказала она, вертясь туда-сюда в своём кресле и подставляясь солнцу и ветерку со всех сторон.

– Теперь ты убедилась, что здесь всё именно так, как я тебе и говорила, – торжествовала Хайди. – Что здесь, у дедушки на альме, лучше всего на свете.

Тут и сам он показался из хлева и подошёл к девочкам. Дядя Альм принёс две кружки, полные пенного, белоснежного молока, и протянул одну Кларе, другую Хайди.

– Это пойдёт на пользу дочке, – сказал он, кивая Кларе. – Это молоко от Лебедушки, оно даёт силу. Пей на здоровье! Не стесняйся!

Кларе ещё никогда не приходилось пить козье молоко, и для верности она его сперва понюхала. Но, увидев, с какой жадностью, не отрываясь, выпивает своё молоко Хайди, настолько оно кажется ей вкусным, Клара тоже приникла к своей кружке. И правда, молоко было таким сладким и терпким, как будто в нём растворили сахар и корицу, и Клара выпила кружку до дна.

– Утром пьём по две, – объявил дедушка, с удовлетворением глядя, как Клара последовала примеру Хайди.

Тут снизу показался Петер со своим стадом, и, пока Хайди, окружённая со всех сторон толпой подружек, приветствовала каждую по отдельности, Дядя отозвал Петера в сторонку, чтобы тот смог его расслышать, потому что козы блеяли одна громче другой, в свою очередь радостно приветствуя Хайди.

– Теперь слушай внимательно и запоминай, – сказал Дядя. – С сегодняшнего дня предоставь Лебедушке полную свободу. У неё есть особое чутьё на самые сильные травки. Так что, если она захочет наверх, послушно следуй за ней, другим тоже от этого хуже не будет. И если захочет подняться выше, чем ты обычно их пасёшь, то опять же иди за ней и не удерживай, слышишь? Если и тебе придётся при этом немного полазить, ничего, не рассыплешься, иди, куда она захочет, потому что в этом деле Лебедушка разумнее тебя, а она сейчас должна получать лучшее из того, что есть, чтобы давала самое лучшее молоко. Чего ты глядишь туда так грозно, будто съесть кого-то хочешь? Никто тебе худа не сделает. Так, а теперь вперёд, и помни о том, что я тебе сказал!

Петер привык подчиняться словам Дяди. Он тут же двинулся с козами в поход, но можно было заметить, что его тревожили какие-то мысли, потому что он то и дело оглядывался и смотрел искоса. Козы, следуя за ним, теснили в ту же сторону и Хайди. Петеру это было на руку.

– Пойдём с нами! – крикнул он в середину стада требовательным тоном. – Ты тоже должна пойти, раз уж надо ходить за Лебедушкой по пятам.

– Нет, я не могу! – крикнула в ответ Хайди. – И я теперь долго, долго не смогу ходить с вами, пока Клара будет со мной. Но как-нибудь мы обе пойдём с тобой, дедушка нам это обещал.

С этими словами Хайди увернулась от коз и запрыгала назад, к Кларе. Тут Петер занёс оба кулака и грозно потряс ими в сторону кресла-каталки так, что козы отскочили от него. Но вдруг он спохватился и побежал вверх без остановки, пока не скрылся из виду, испугавшись, что Дядя мог заметить его жестикуляцию, а он предпочёл бы не знать, какое впечатление произвели на Дядю его кулаки.

У Клары и Хайди было назначено на сегодняшний день так много дел, что они даже не знали, с чего начать. Хайди предложила сперва написать письмо бабуне, которое было ей твёрдо обещано, причём каждый день по письму. Бабуня ведь не могла знать наперёд, понравится ли здесь Кларе, захочет ли она остаться здесь надолго и какое влияние такая перемена окажет на здоровье Клары. Поэтому она взяла с девочек слово – писать ей каждый день по письму и рассказывать всё, что с ними происходит. Так бабуня сразу поймёт, в какой момент она понадобится здесь, а до тех пор могла спокойно оставаться внизу.

– Неужели придётся идти в дом, чтобы написать письмо? – забеспокоилась Клара, которой совсем не хотелось уходить с поляны.

Но Хайди умело всё устроила. Она побежала в хижину и вернулась, нагруженная своими школьными принадлежностями и низким треногим табуретом. Хайди положила Кларе на колени свою большую книгу для чтения и тетрадь для письма, чтобы она могла на этой подложке писать, а сама присела на табурет у скамьи, и обе принялись писать бабуне – каждая свой рассказ. Но Клара после каждой написанной фразы откладывала карандаш и смотрела по сторонам. Она не могла налюбоваться. Всё было так красиво! Ветер дул уже не такой прохладный, он лишь ласково освежал лицо, а в ельнике тихо что-то нашёптывал. В прозрачном воздухе плясали и звенели мелкие весёлые мошки, и далеко окрест над солнечной местностью стояла царственная тишина. Высокие скалистые горы тихо смотрели вниз, и вся обширная долина покоилась в мире. Лишь изредка где-нибудь раздавался радостный клич подпаска, и скалы отзывались горным эхом.

Утро пролетело – дети не заметили как, и вот уже из дома выходит дедушка с дымящимся котелком, ведь он сам сказал, что девочки будут оставаться на приволье, пока на небе не погаснет последний луч. Поэтому обед был накрыт, как и вчера, перед хижиной и съеден с аппетитом. Потом Хайди покатила Клару в кресле под ёлки, потому что дети условились послеобеденное время проводить там, сидя в тени и рассказывая друг другу обо всём, что происходило после отъезда Хайди из Франкфурта. И хотя все события там развивались в привычном русле, Клара находила что рассказать о людях, живущих в доме Сеземанов, которых Хайди хорошо знала.

Дети сидели в ельнике рядышком, и чем оживлённее они беседовали, тем громче свистели птицы в ветвях, потому что болтовня девочек доставляла им радость, и они тоже хотели поучаствовать в разговоре. Так прошло время, вечер наступил нежданно-негаданно, и вот уже с гор скатилось козье воинство, позади предводитель – с нахмуренной, мрачной миной.

– Доброй ночи, Петер! – крикнула ему Хайди, увидев, что тот не намерен задержаться с девочками на полянке.

– Доброй ночи, Петер! – крикнула и Клара со всем своим дружелюбием.

Он не отозвался и, пыхтя, погнал своих коз дальше вниз.

Теперь, когда Клара увидела, как дедушка ведёт в хлев на дойку чистенькую Лебедушку, ей вдруг так захотелось пряного парного молока, что она едва могла дождаться, когда дедушка вынесет кружку. Клара и сама удивлялась своему аппетиту.

– Однако это странно, Хайди, – заметила она. – Сколько себя помню, я всегда ела только потому, что надо, и вся еда воняла мне рыбьим жиром, и тысячу раз я мечтала: вот бы никогда не нужно было есть! А теперь не могу дождаться, когда дедушка принесёт нам молока.

– Да, мне это тоже знакомо, – с пониманием ответила Хайди, потому что помнила те дни во Франкфурте, когда кусок застревал у неё в горле и никак не проглатывался.

Для Клары же всё это было внове. Ведь она никогда, сколько живёт на свете, не проводила целый день на воздухе, как сегодня, тем более на этом горном, живительном воздухе.

Когда дедушка подошёл с двумя кружками молока, Клара, поблагодарив, быстро схватила свою и пила жадными глотками, на сей раз управившись даже раньше Хайди.

– А можно ещё немножко? – попросила она, протягивая кружку дедушке.

Тот благодушно кивнул, взял обе кружки и направился в хижину. Когда он вернулся, каждая кружка у него была накрыта толстым бутербродом.

Днём дедушка сделал ходку на летнее пастбище в горах, к хижине пастуха, который умел сбивать особенно нежное, светло-жёлтое масло, и принёс оттуда аккуратный комок свежего масла. Толстым слоем этого масла он теперь и намазал два крепких ломтя хлеба, чтобы дети съели их на ужин. Обе набросились на эти ломти с таким аппетитом, что дедушка даже остановился понаблюдать, потому что это зрелище было ему по душе.

Когда Клара позже на своём ложе снова хотела полюбоваться звёздным небом, дело кончилось для неё тем же, чем и для Хайди на соседней лежанке: глаза слиплись моментально, и на неё навалился такой крепкий, здоровый сон, какого она не знала прежде.

Таким же благодатным образом пролетел и следующий день, за ним ещё один, а потом случился большой сюрприз для детей. В гору поднялись два крепких носильщика: каждый нёс на своих заплечных носилках по кровати, обе были новенькие и чистенькие и одинаково застланы белыми покрывалами. Мужчины передали и письмо от бабуни. Там было написано, что кровати предназначены для Клары и Хайди, что ложа из сена и одеял теперь надо будет разобрать и что отныне Хайди всегда будет спать на настоящей кровати, потому что зимой одну из них снесут в Деревушку, а вторая так и останется на альме, чтобы у Клары, когда она снова приедет, было своё место. Далее бабуня хвалила детей за их длинные, подробные письма и наказывала им и впредь писать ей каждый день, чтобы она могла знать обо всём, что с ними происходит, – так, будто сама при этом присутствует.