Текст книги "Санкта-Психо"

Часть 2
Ритуалы

Сумасшествие – печальная и тяжелая штука. Утрата контроля над собственным сознанием вовсе не романтична. Она не приносит спасения от действительности, наоборот, завлекает в куда более коварные ловушки.

Джулиан Паласиос «Затерянный в лесах»

«РЫСЬ»

Леса в темноте он не видел, но со всех сторон его окружали звуки. Сапоги хрустят по камушкам, ночной ветер шумит в верхушках елей, где-то ухнула сова… и барабаны. В голове все время отдаются удары большого барабана.

Двадцать пять десятого. Он шел к ущелью. Неважно, что темно, – он нашел бы эту дорогу с закрытыми глазами.

Ян остановился на тропинке, ведущей наверх, к бункеру, и прислушался. Тихо. Ни криков, ни плача.

Быстро, как кошка, взбежал по тропе и раскидал прикрывающий вход еловый лапник.

Еще раз прислушался.

Медленно снял засовы, открыл дверь и просунул голову.

Тишина. В бункере нельзя сказать, что тепло. Не тепло. Но и не холодно.

Ян прислушался. Никто не шевелился, но он уловил дыхание.

Ян залез в бункер. Достал мобильник и нажал на кнопку. Дисплей слабо осветил убежище.

Бело-красно-черный широкоплечий робот стоял посреди пола. Он был включен: на цилиндрической голове загадочно мигали красные лампочки. Рядом валялись две пустые бутылки из-под «Фестиса», открытые пакетики с конфетами и промасленная бумага, в которую Ян завернул бутерброды.

Хороший знак. Значит, Вильям ел и пил. А на тот случай, если понадобится пописать, Ян поставил ведро в дальнем конце бункера.

Малыш спал, свернувшись калачиком, на матрасе.

Еще бы – в конце концов устал, лег на матрас и уснул, укрывшись несколькими толстыми одеялами.

Ян взял ведро, отнес его метров на десять и вылил.

Вернулся, лег рядом с мальчиком и закрыл глаза, прислушиваясь к его дыханию.

По телу разлилось небывалое спокойствие. Он чувствовал себя победителем, его переполняли гордость и радость, что ему все так замечательно удалось в этот день. Вильям похищен, заперт, но ему не причинено ни малейшего вреда.

Он справится, никаких сомнений. Сорок шесть часов пройдут быстро.

Хуже родителям. Сейчас они взволнованы, волнение превратится в страх, а потом и в настоящий, леденящий душу ужас. Вряд ли они заснут в эту ночь.

Он вздохнул и закрыл глаза. В лесу все спокойно.

Он полежит немного, покараулит Вильяма, хотя вовсе не обязан. К нему-то не приходил никто.

33

Маленькие шажки, частые остановки. Ян исследует подвал Патриции, как спелеологи исследуют незнакомую пещеру. Кривые коридоры, темные комнаты… Ангел еще не погас, но с каждой минутой светил все слабее.

В смотровой, куда он поначалу угодил, других дверей не было, поэтому он вернулся в коридор и пошел дальше. Через несколько метров коридор свернул направо, еще раз направо и потом налево, и он попал в другой большой зал с выложенными кафельной плиткой полом и стенами. Что-то хрустнуло под ногой. Он посветил – разбитый стакан.

«Полянка»… Яну кажется, «Полянка» сейчас за тридевять земель, и очень хочется вернуться в безопасное убежище по ту сторону стены. Но он заставляет себя – вперед. Только вперед.

Кругом царит такая же мертвая тишина, и это его успокаивает.

В отличие от первого, в этом зале целых четыре дверных проема. Он проверяет их, один за другим. Одно и то же – покрытый толстым слоем пыли короткий проход, упирающийся в ржавую стальную дверь. Первые три заперты. В последнем проходе пыли заметно меньше, и дверь не такая ржавая. Поворачивает ручку, дверь медленно открывается – еще один коридор с дверьми по обе стороны. Он оставляет стальную дверь открытой настежь и заходит в этот проход.

Первая дверь. Маленькая пустая комната, где нет ничего, кроме старой железной кровати без матраса. Он светит фонариком и обнаруживает приклеенную к стене выцветшую открытку. Что написано – не разобрать. Больничная палата. Или тюремная камера.

Он вспомнил дыру в подвале в Юпсике и невольно отпрянул назад.

Ян открывает дверь за дверью – ни одна не заперта. Везде одно и то же – пустые стены, железные скелеты кроватей. Ян никогда особенно не боялся темноты, но ощущение тотального, безысходного одиночества становится все сильнее. Он укорачивает шаги. Открытые двери похожи на черные разинутые пасти, готовые его проглотить. Что там, за ними?

Он опять нажимает кнопку выключенного для экономии батарейки Ангела.

– Я в подвале больницы, – говорит он, – но мне кажется, он давно не используется… Ни одна лампа не горит.

Ангел молчит. Хорошо бы Ханна его слышала.

– О'кей, думаю, надо возвращаться, – говорит он как можно тише.

Почему-то шуметь в этом месте кажется ему небезопасным. С каждым произнесенным словом усиливается чувство, что в темноте кто-то его подслушивает.

– Скоро увидимся.

И он выключает Ангела.

Коридор резко поворачивает, и Ян попадает в еще один зал. Стальные столики, пыльные, когда-то белые клеенки… или он здесь уже был?

Только вперед.

Шаг, другой. Остановка. Третий, четвертый…

Когда Ян пробирался по подземному лазу, он побаивался крыс. Сейчас ему кажется, что если здесь и есть крыса, то это он сам: не решается даже пискнуть, ступает как можно более бесшумно, прислушивается к каждому звуку.

Темно. Очень темно. Страх темноты подкрадывается снова. Он старается держаться поближе к стене.

На первый взгляд все эти помещения кажутся давным-давно заброшенными. Он опять включает фонарик. Рядом с темно-коричневыми банками на полке лежит свернутая программа игр местной футбольной команды. Он разворачивает – прошлый сезон.

И чуть подальше – надписи на кафеле. Тушью. Под потолком кто-то крупно и небрежно вывел: «ИИСУСЕ, СПАСИ МЕНЯ ТВОЕЙ КРОВЬЮ», а на другой стене: «ХОЧУ ТЕПЛУЮ ЖЕНЩИНУ». Тем же почерком.

Несмотря на холод, Яна прошибает пот.

Он отодвигает потрескавшуюся клеенку. Под ней письменный стол. Пробует открыть ящики – заперты.

Он оставляет попытки их открыть и поднимает голову. Где-то над ним Рами. Два женских отделения, сказала Ханна. Но как туда попасть?

А где Иван Рёссель? Здесь, в темноте, Ян ощущает его присутствие. Вспоминает его улыбку на экране компьютера. Но ведь наверняка Рёссель, как и другие склонные к насилию больные, сидит под замком?

Вдруг он слышит какой-то звук. Негромкий, наверное издалека, похожий на долгое эхо.

Он замирает и прислушивается. С какой стороны – определить невозможно. Вполне возможно, ему показалось – настолько напряжены нервы. Всё. Опять всё тихо.

Он поворачивает назад. Этот странный звук, темнота, чувство заброшенности, дышащая на ладан батарейка. Пора.

Ян по очереди светит на дверные проемы – а через какой из них он вошел? Не вспомнить…

Наугад выбирает самый правый. За дверью – длинный коридор. Он вздрагивает – в конце коридора виден свет. Он проходит чуть дальше, поворачивает за угол и попадает в помещение, освещенное дежурными лампами. На противоположной стороне – широкая стеклянная дверь с зеленой надписью «ВЫХОД», а за ней видна освещенная лестница.

Вот так. Эта лестница наверняка ведет в больницу. Ян делает несколько шагов вперед – и замирает.

Над дверью – белый жестяной ящике черным объективом.

Камера.

Сделай он еще хоть пару шагов, его присутствие наверняка будет обнаружено.

Возвращается в зал и пробует левую дверь.

Этот коридор совсем короткий, метра три, не больше, и упирается в стальную дверь.

Заблудился…

Мелкая дрожь в животе и ногах, лихорадочный и несвязный поток мыслей.

Паника.

Он не имеет на это права. Заставляет себя сосредоточиться. Надо попробовать все двери. Не стоять на месте.

Ян включает умирающего Ангела, быстро проводит конусом бледного света по стене и выбирает следующую дверь – наугад. Здесь коридор намного длиннее, но он в нем не был. Надо попробовать.

Он проходит мимо двух запертых стальных дверей и упирается в третью. Обычная деревянная дверь.

Поворачивает ручку – и замирает на пороге, зажмурившись от яркого, уже непривычного за этот час света. На низком потолке – ряды ламп. Теплый воздух отдает хлоркой. Огромные стиральные машины и центрифуги с мигающими индикаторами, рельсы на потолке – по ним, очевидно, движутся каретки с подвешенными к ним корзинами с бельем.

Прачечная. Прачечная Санкта-Патриции.

И он здесь не один. Спиной к нему стоит высокий, очень худой мужчина в сером комбинезоне. Наклонился и складывает что-то большое – простыню или пододеяльник. На поясе у него плеер, а в ушах торчат наушники. Он не слышит Яна и не видит – пока. Но стоит ему повернуться…

Не надо дожидаться. Ян быстро прикрывает дверь и возвращается в смотровой зал – пробовать другие двери. Странно. Чуть не попался – и при этом успокоился. Оказывается здесь, в подвале, есть люди – нормальные люди. Люди, которые здесь работают. Он здесь не один.

Опять какой-то звук, на этот раз совсем близко.

Пение. Из одного из дверных проемов доносится тихое пение.

Поет не один человек. Похоже на псалом, но эхо от кафельных стен такое, что Ян не может разобрать ни слова.

Персонал? Пациенты?

Надо быть идиотом, чтобы пытаться это выяснить. Он скользит вдоль стены, готовый в любую минуту удариться в бегство.

И наконец находит нужную дверь.

Он опять в коридоре с крошечными палатами. Легко находит первый зал – и оттуда в убежище.

На этот раз ему не нужно ползти на четвереньках по тесному туннелю. С этой стороны стальная дверь легко открывается.

Тепло и светло. Он выключает свет и возвращается в «Полянку».

Скоро полночь, но Ханна не спит. Она возбужденно и восторженно смотрит на него, настолько восторженно, что он на секунду забывает Рами.

– Слышала тебя! – говорит она. – Четко и ясно, как будто ты рядом.

– Хорошо.

– Что ты там видел?

– Не так уж много. – Ян вытер внезапно вспотевший лоб. – В подвале целый лабиринт, старые больничные залы, коридоры… и мне кажется, я слышал голоса.

– А как попасть в отделения? Ты видел что-нибудь? Лифт? Лестницу?

– Я дошел только до прачечной. – Для убедительности Ян покачал головой. – Там были люди.

– Люди? Мужчины? Женщины?

– Один мужчина. Кто-то из обслуги… но он меня не видел.

Ханна выглядит разочарованной:

– Не густо… в общем, выброшенное время.

– Ничего подобного. Теперь я там ориентируюсь.

ЮПСИК

Каждый раз, когда Ян подходил к окну, взгляд его останавливался на густо переплетенной колючей проволоке поверх стальной решетки. Не перепрыгнешь – ограда как минимум вдвое, а то и втрое выше его самого. Большой ухоженный газон, ограда, а дальше дорожка, уходящая в сторону города.

Ограда не давала ему уйти из Юпсика, это он понимал. Но она и защищала его от остального мира.

Что же он натворил и почему здесь оказался?

Он знал, что натворил. Достаточно посмотреть на перевязанные запястья.

Он попросил Йоргена принести ему бумагу и карандаши. Рисовать не запрещалось. Он расчертил лист на прямоугольники и взялся за новый комикс. Затаившийся, его супергерой, сражался с Бандой четырех на дне глубокого темного ущелья. Затаившийся был непобедим, его ничто не брало, кроме яркого света, поэтому враги все время пытались направить на него лазерный луч.

Внезапно в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в палату вошел человек в сером шерстяном свитере. Не Йорген, хотя тоже бородатый. Но этот совершенно лыс.

– Привет, Ян. Хорошо, что ты не спишь.

Ян промолчал.

– Меня зовут Тони. Я психолог здесь… Посмотрим, как твои дела…

Психолог. Теперь они начнут копаться в его душе.

Из-за спины бородатого вынырнул медбрат со стетоскопом. Он потискал Яна, послушал, оттянул бандажи на руках и посмотрел на швы на запястьях.

– Похоже, здоров, – сказал он. – Можно сказать, восстановился.

– В телесном смысле – да, – поправил его психолог.

– Ну да… по части души – это вы специалисты.

Они словно не замечали Яна, никто к нему не обратился… какое им дело до его ожогов. Закончив, медбрат молча встал, и оба двинулись к выходу.

– Скоро домой? – спросил Ян.

Ни слова в ответ. Оба исчезли и закрыли за собой дверь.

Ян отложил карандаш. Пять клеток заполнены рисунками. Лег на койку и уставился в потолок. Значит, ему предстоит здесь валяться, пока его не выпустят. Опять кто-то за него решает. Он к этому привык.

И что? Ян и не хотел никуда двигаться.

Опять гитара из-за стены. Девочка по соседству брала раз за разом свой минорный аккорд, только на этот раз быстрее. Но теперь она еще и пела.

Ян прижал ухо к стене. Слова были английские, но он понимал почти все. Она пела про некий дом в Новом Орлеане. Дом назывался «Восход солнца», и этот дом якобы поломал жизнь несчитаному количеству юных девушек. Она пела все время одни и те же строчки, пока не призналась Богу, что она – одна из этих девушек.

Чем дольше он слушал, тем сильнее было желание не только слышать, но и видеть. Ему хотелось пойти к ней в палату и смотреть, как она поет.

Он вскочил, взял больничный стул с тонким фанерным сиденьем, сел на пол у стены и начал выбивать ритм в такт гитарным аккордам. У него это получалось неплохо – он играл на барабане в школьном духовом оркестре. В рок-группу никто его, понятно, не приглашал, но он два года исправно выстукивал шведские и немецкие марши. Это было довольно весело.

Он не знал, зачем живет, но ритмом владел неплохо.

Ян стучал по стулу все громче и громче, и настолько увлекся, что даже не заметил, как гитара в соседней комнате умолкла. Через несколько мгновений за спиной у него скрипнула дверь.

На пороге стояла та самая девочка. Гитаристка.

– Что ты делаешь?

В голосе ее не было раздражения. Только любопытство.

Ян замер:

– Стучу.

– А ты умеешь?

– Немного.

Она задумчиво глянула на него. Высокая, худенькая, хорошенькая, но никаких женских выпуклостей Ян не разглядел.

– Пойдем со мной.

И повернулась, будто у нее не было никаких сомнений, что Ян последует за ней.

Они вышли в пустой коридор, свернули налево, и она открыла дверь с вывеской «МАТЕРИАЛЬНЫЙ СКЛАД».

– Здесь кое-что можно позаимствовать.

Кладовая небольшая, но забита полками, а на полках лежало все что угодно. Книги, ракетки для настольного тенниса, шахматные доски с фигурами, настольные игры.

Стопки бумаги и карандаши. Должно быть, Йорген именно здесь их и взял.

– Ты пишешь?

– Иногда… больше рисую.

– Я тоже. – Она достала с полки толстую черную тетрадь. – Возьми. Можешь вести дневник.

– Спасибо.

Ян взял у нее тетрадь, хотя ему никогда даже в голову не приходило писать о себе самом.

Музыкальные инструменты лежали на двух отдельных полках.

– Здесь я и нашла мою «Ямаху».

– «Ямаху»?

– Гитару, – улыбнулась она.

А рядом на полу стояли ударные. Очень маленький набор: изрядно потертый малый барабан, бочка и хай-хэт – сдвоенные тарелки с педалью.

– Можешь взять.

Она взяла барабан, он сунул под мышку палочки и поднял стойку с тарелками. Она подвела его к двери в свою палату:

– Заходи.

Ян робко переступил порог и удивился. В его палате все было белым, а здесь… стены обтянуты черной тканью. Похоже на студию.

Девочка села на койку и взяла гитару:

– Попробуем?

Он взял палочки и начал выстукивать спокойный четырехдольный ритм, на второй и четвертой доле трогал тарелки. Она слушала внимательно. С доверием, он к этому не привык. Потом начала петь – тем же слегка хрипловатым голосом, что и говорила.

 
В Нюокере есть дом,
Название «Восход».
Так много жизней в нем
Пропало навсегда.
Так много жизней в нем
Пропало навсегда,
И я пришла туда.
 

Это был, скорее всего, единственный куплет, который она знала. Повторила дважды и замолчала.

Они посмотрели друг на друга.

– Хорошо, – сказала она. – Давай еще раз.

– А как тебя зовут?

– Рами.

– Рами?

– Пока только Рами. Тебя это не волнует?

Он покачал головой и задал вопрос – тот словно сам соскочил с языка. Если бы он подумал немного, может, и не спросил бы.

– А почему ты здесь?

Но, слава богу, Рами ничуть не смутилась:

– Потому что мы с моей старшей сестрой сделали одну штуку… глупость. В основном сестра. Она удрала в Стокгольм и там где-то прячется. А меня не взяла, и я угодила сюда.

– А что вы сделали?

– Попытались отравить отчима. Мерзкий тип.

Они замолчали. Ян не знал, что сказать, но тут, к его облегчению, за дверью послышался крик:

– Ян! Ян Хаугер!

Он вздрогнул и открыл дверь. Санитар, похожий на Иисуса, но по имени Йорген.

– Тебя к телефону, Ян.

– Кто?

– Какой-то твой приятель.

Приятель? Ян посмотрел на Рами.

– Потом продолжим, – сказала она.

Телефон был в комнате для дежурного персонала, в другом конце Юпсика. Йорген показал дорогу и закрыл за собой дверь.

Кровать, стол, телефон с лежащей рядом трубкой.

Ян взял ее и поднес к уху:

– Да, я слушаю.

– Хаугер? Идиот… лузер засраный.

Ян знал этот голос. Он не мог выдавить ни слова – будто из легких выпустили весь воздух. Но у говорящего воздуха в легких хватало.

– Живой значит… а мы-то надеялись, что сдох. Даже помереть не сумел, мозгляк.

Ян весь покрылся потом, как в сауне. Больше всего ладони. Трубка чуть не выскользнула у него из руки.

– А знаешь, что мы про тебя рассказали в школе? Что мы видели, как ты дрочил в туалете и выл, как собака на луну.

– Это неправда.

– А кто тебе поверит?

Ян постарался набрать в легкие воздуха.

– Я ничего никому не говорил… Про вас.

– А то мы не знаем. Сказал бы – мы бы тебя вообще замочили.

– Вы так и так меня убьете.

В ответ он услышал смех. Причем ему показалось, что смеются несколько человек.

В трубке щелкнуло. Короткие гудки.

Ян опустил глаза – под ширинкой на внутренней стороне бедра расплывалось темное пятно. Он описался.

34

Единственное, что чувствовал Ян, вернувшись домой после полуночи, – тяжелую, будто чугунную усталость. Прогулка в подвалах Санкта-Психо высосала из него все силы.

Свалился в постель и тут же уснул.

Спал, как ни странно, крепко и спокойно, без снов. В половине восьмого был уже на ногах, а через час катил на велосипеде на работу – сегодня у него дневная смена.

Во дворе «Полянки» все, как обычно. Качели пусты, в песочнице валяются забытые пластмассовые лопатки и совки. Ждут детей.

Он открывает входную дверь и сразу замечает: что-то не так. Ханна, Андреас и несколько ребятишек толпятся в раздевалке… но Ханна должна была уйти еще час назад. У нее кончилась смена, и обычно она не задерживается.

– Привет, Ян. – Андреас поднимает ладонь.

Ян улыбается, но ни Ханна, ни Андреас не улыбаются в ответ.

– Все в порядке?

– Вообще-то да. – Андреас пожал плечами. – Только у нас будет какое-то собрание.

– Собрание сотрудников, – вставляет Ханна.

– Обычное собрание? Поднять самочувствие и настроение?

– Не знаю… не думаю. Что-то другое.

Андреаса, похоже, предстоящее собрание не интересует. И Ян тоже пытается соорудить равнодушную мину. Он снимает куртку, искоса поглядывая на Ханну. Ее голубые глаза настолько же красивы, насколько непроницаемы и холодны. Но она почему-то их отводит.

Через четверть часа все расселись в воспитательской. Все, кроме Марии-Луизы. Она стоит лицом к ним с прямой, как всегда, спиной и крепко сжимает ладони.

– Нам надо кое о чем поговорить, – заявляет она, – и это очень серьезно. Как вы знаете, здесь, в «Полянке», мы придаем огромное значение правилам безопасности, но они, как оказалось, у нас не действуют… – Она выдержала паузу. – Я пришла на работу в семь… и что я увидела? Дверь в подвал не только не заперта, она открыта чуть л и не настежь.

Мария-Луиза обводит глазами сотрудников. Ян прилагал все усилия к тому, чтобы у него не начали бегать глаза.

– Ханна, мы с тобой уже говорили на эту тему… ты сказала, что не знаешь, как это могло произойти.

Ханна согласно кивает. Глаза ясные и невинные, взгляд твердый и честный. Ян мысленно ставит ей пятерку.

– И в самом деле что-то очень странное с этой дверью, – говорит она. – Я точно знаю: когда я прилегла, дверь была закрыта.

Мария-Луиза пристально смотрит на Ханну:

– Ты уверена?

Ханна отводит взгляд. Буквально на полсекунды.

– Почти.

Мария-Луиза вздыхает и безнадежно вздергивает плечи – ну что тут сделаешь!

– Эта дверь должна быть заперта всегда. Всегда.

Настроение у всех подавленное. Ян смотрит на Марию-Луизу и пытается лихорадочно вспомнить: неужели это он забыл запереть дверь, когда вернулся назад?

– Привет, граждане! – Тяжелое молчание нарушает веселый тонкий голосок.

Мира. Стоит в дверях и улыбается во весь рот, нисколько не стесняясь выпавшего переднего зуба. Она только недавно выучила новое слово: граждане — и теперь вставляет его где ни попадя.

– Привет, Мира. – Мария-Луиза изображает материнскую улыбку. – Мы сейчас придем. Нам, взрослым, надо немного поговорить…

– Но Вилле и Валле пора спать! Им же надо постелить!

– Ян, – тихо говорит Мария-Луиза. – Пожалуйста, уложи Мириных кукол.

– Конечно!

Повезло. Он все время чувствует эту тонкую нить лжи и тайны, натянутую между ним и Ханной, и боится, что кто-то может ее обнаружить.

– Привет, гражданин!

– Еще раз привет, гражданка Мира!

Мира, похоже, очень довольна, что именно Ян пришел к ней в спальню. Они садятся на корточки у ее кроватки, Ян достает двух кукол и укладывает под одеяло. Здесь ему хорошо. Он устраивает одеяло так, чтобы кукольные тряпичные головки высовывались наружу, ладонями расправляет складки на простыне… но думает все же о другом.

Если он и в самом деле забыл закрыть дверь, это серьезная ошибка. Таких ошибок в дальнейшем допускать нельзя – тогда наверняка поставят камеру наблюдения.

– Вот так… Довольна, гражданка Мира?

Девочка с энтузиазмом кивает, наклоняется над постелью и по очереди гладит кукол по голове, после чего засовывает палец в нос и смотрит на Яна.

– А что хотел дяденька? – спрашивает она ни с того ни с сего. – Он хотел забрать Вилле и Валле?

Ян оцепенел:

– Какой дяденька?

Мира вынимает палец из носа:

– Дяденька… который здесь был.

– Никакого дяденьки здесь не было.

– Был-был, – уверенно заявляет Мира. – Я его сама видела. Когда было темно.

– Ты хочешь сказать, ночью?

Она кивает и показывает на ножной конец своей кроватки:

– Он стоял вон там.

Ян пытается собраться с мыслями.

– Тебе приснилось, – говорит он наконец. – Этот дяденька тебе приснился.

– Не-а!

– Да, Мира. Ты же спишь иногда, и тебе снится то, чего на самом деле нет… например, тебе же снится иногда, что ты играешь в прятки, а на самом деле лежишь и спишь в своей кроватке?

Она задумывается. Такая мысль ей в голову не приходила. Подумав, она кивает.

Слава богу, убедил. Кто бы теперь убедил его самого. Посторонний в детской спальне!

– Ну вот и хорошо. Боюсь, мы мешаем Вилле и Валле спать.

Они выходят из спальни. Мира скачет впереди на одной ножке и, похоже, уже забыла ночное приключение.

Но Ян-то не забыл. Он возвращается в воспитательскую, но там уже никого нет. Только Андреас у мойки споласкивает свою чашку из-под кофе.

– Закончили?

– Ну.

– И к чему пришли?

– Да так… ни к чему. Дверь надо запирать. И самим запирать, и за другими следить, чтобы не забывали.

– Мудрое решение.

Ян слышит хлопок наружной двери и бросает взгляд в окно.

Ханна. Идет быстрым шагом по двору, на ходу застегивая куртку. Ночная смена закончена.

Ну нет. Он быстро натягивает сапоги и догоняет ее у калитки:

– Ханна?

Она останавливается и смотрит на него, как на незнакомого:

– Я иду домой. Что случилось?

Ян оглядывается – во дворе никого нет. Но все равно надо быть осторожным.

– Мире снятся кошмары.

– Вот как?

Голос совершенно безразличный. Ни капли тепла. Ян понижает голос:

– Ей приснился дяденька.

– Она и раньше сны рассказывала, это…

– Дяденька сегодня ночью стоял в детской спальне, у ее кроватки.

Она по-прежнему смотрит на него без всякого выражения. Он переходит на шепот:

– Ханна… ты впустила кого-то через шлюз?

Она не выдерживает и опускает глаза:

– Ничего страшного. Это друг.

– Друг? Твой друг?

Она не отвечает, смотрит на часы:

– Сейчас подойдет мой автобус.

Он вздыхает и идет ее провожать.

– Ханна, мы должны…

– Я не могу и не хочу сейчас об этом говорить, – прерывает его Ханна. – Ты должен мне верить… все спокойно. Мы знаем, что делаем.

– Мы? Кто мы, Ханна?

Ханна не отвечает, открывает калитку и с шумом захлопывает ее за собой. Ян стоит неподвижно и смотрит ей вслед. Ему приходит в голову старая и не особенно смешная история.

«Что это за дама, с которой я тебя видел вчера?» – «Никакая это не дама. Это моя жена».

Также мог бы и он ответить на вопрос Миры.

А что хотел дяденька?

Никакой это не дяденька, Мира. Это Иван Рёссель.