Текст книги "Санкта-Психо"

47

В четверг после ланча пошел первый снег. Тяжелые, влажные хлопья медленно падали с неба и постепенно засыпали двор «Полянки», причудливыми белыми языками ложились на автопокрышки качелей и песок в песочнице.

Ян долго смотрел в окно и пытался вызвать в душе отзвук детской радости: первый снег! Зима… что для него зима? Дополнительные, трудно снимаемые и еще труднее надеваемые одежки для детей. Нижние сорочки, шерстяные носки, неуклюжие влагонепроницаемые штаны на помочах, шапочки с наушниками… пока соберешь всех на прогулку, пора возвращаться. Режим!

Дети становятся похожи на маленьких роботов, с трудом передвигающихся по заснеженному двору.

Но куда денешься? Он терпеливо одевает детей и выходит с ними во двор. За его спиной Андреас и Мария-Луиза подшучивают друг над другом, смеются чему-то… у них сформировалась настоящая команда.

Ханна и Лилиан вышли покурить. Но эти не смеются. Шепчутся о чем-то, наклонившись друг к другу. Еще одна команда.

Мария-Луиза и Андреас.

Ханна и Лилиан.

Ян ни в какую команду по-настоящему не принят, поэтому он почти все время посвящает детям.

– Посмотри сюда, Ян! Посмотри сюда.

Малыши хотят, чтобы он посмотрел на их достижения: как ловко они качаются на качелях, какие замечательные замки строят из песка пополам со снегом. Ян хвалит их, помогает, но все время косится на Ханну и Лилиан. Ему очень хотелось бы услышать, о чем они разговаривают.

На крыльце появляется Мария-Луиза. Сигареты тут же гасятся, разговоры прекращаются. Ханна и Лилиан помогают собирать детей, но продолжают обмениваться многозначительными взглядами, как настоящие заговорщики.

Мария-Луиза, похоже, этого не замечает. Стоит на крыльце рядом с Яном и улыбается марширующим с прогулки детям:

– Какие умницы… – Она смотрит на Стену, и улыбка исчезает с ее лица. – Ты боялся чего-нибудь, когда был маленький, Ян?

Он отрицательно качает головой. Нет. Когда он был маленький, он ничего не боялся. Даже атомной бомбы. Ничего и никого не боялся, пока не повстречался с Бандой четырех.

– А вы?

– Нет… Я жила в маленьком городке. Там никто даже двери не запирал. Ни воров, ни грабителей… вообще никаких преступников. По крайней мере, об этом не говорили. Нотам был приют для умалишенных, их отпускали иногда в город. Одежда у них была странная, так что сразу видно, откуда они появились. Вид вполне добродушный, мне нравилось с ними здороваться в автобусе – они были счастливы с кем-нибудь поговорить…. А остальные… сидит какой-нибудь, прямой, как кочерга, и смотрит перед собой, если, не дай бог, сумасшедший войдет. Боялись их… А мне казалось, они очень добрые… – Она посмотрела на Яна. – Я здоровалась, они отвечали.

– И правильно, – одобрил Ян.

Мария-Луиза опять посмотрела на Стену и продолжила – очень тихо, будто сама с собой разговаривала:

– Все так ужасно стало… какие опасные люди есть на земле.

– А мы… мы своего рода спасатели.

Ян сказал это очень тихо, и начальница, похоже, его слов не услышала.

В тот же вечер Ян делает еще одну попытку наладить контакт с Рами. Притворяется, что идет домой после смены, но на полпути сворачивает, гуляет в квартале вилл – ждет, пока в больнице угаснет дневная суета. Потом, опять не прямым путем, добирается до знакомого валуна над ручьем.

Снимает рюкзак, достает Ангела и включает, не сводя глаз с каменной громады клиники. Четвертый этаж, седьмое окно справа. Оно светится, как и в тот раз, но людей не видно.

– Белка, Белка, – шепчет он в передатчик.

Ничего не происходит. Свет горит, как горел.

Он пробует еще раз. Если Рами нет в палате или она спит, то почему включен свет? Или он всегда включен?

В конце концов он прекращает свои попытки, кладет Ангела в рюкзак и уходит. В этот четверг, в этот первый по-настоящему зимний день, он чувствует себя глубоко несчастным. Мало того – отверженным. Всеми отверженным. Ну, может быть, не всеми – дети его очень любят, но если играть с ними слишком много… тоже, наверное, подозрительно.

Подозрения ему ни к чему. Тогда Мария-Луиза не будет спускать с него глаз, так же как она не спускает глаз с Лилиан.

О чем они говорили там, Лилиан и Ханна, на заснеженном газоне «Полянки»? О чем они вообще все время шепчутся? И почему замолкают, когда он появляется?

Домой он не идет. У него назначена встреча с Лилиан. Они должны поговорить об Иване Рёсселе.

48

Он поднимается на крыльцо таунхауса, звонит в дверь и ждет. Ждет и прислушивается. В доме слышны голоса – похоже, работает телевизор.

Открыла не Лилиан, а ее старший брат. Ян так и не знал его имени. Он кивнул Яну и крикнул через плечо:

– Минти!

Звук телевизора стих. Лилиан ответила что-то неразборчивое.

– Минти! Твой приятель по работе пришел.

Повернулся и ушел, даже не посмотрев на Яна. Через минуту в прихожей появилась Лилиан.

– Тебя зовут Минти?

– Иногда.

– Почему?

– Все время сосу мятные таблетки. – Она еле заметно усмехнулась. – Для свежести дыхания.

И голос тоже какой-то безжизненный. Но на этот раз Лилиан трезва. Она провела его в кухню и открыла холодильник. Ян успел заметить какие-то темные бутылки, но на столе появилось молоко.

– Хочешь горячего шоколада?

– С удовольствием.

Она ставит кастрюльку с молоком на плиту.

Садятся за стол. Где же веселая, разбитная Лилиан из бара «У Билла»? С кокетливой змейкой на щеке? Ее нет. Ян никогда не видел ее такой усталой, такой погасшей. Она ставит на стол две кружки с шоколадом:

– Значит, Ханна рассказала про Ивана Рёсселя.

– Рассказала.

– Что он сидит в Санкта-Психо?

– Да. Я много читал о нем.

– Еще бы не читал! Он же знаменитость. Суперзвезда… А жертвы преступления остаются никому не известными… Кому охота говорить с человеком, который все время плачет… Так что мы горюем в тишине, а убийцы становятся кумирами.

Ян не возражает.

– А с Марией-Луизой ты тоже говорил на эту тему?

– Нет. Только с Ханной.

– Слава богу… – Лилиан шумно выдохнула и, как показалось Яну, немного оживилась. – Это хорошо. Мария-Луиза тут же передала бы руководству.

Они помолчали.

– А что передавать? – осторожно спросил Ян.

Лилиан ответила не сразу – очевидно, обдумывала, что говорить, а что – нет.

– Встреча… Мы хотим организовать встречу с Рёсселем. Ханна все организовала, ей помог один из охранников.

– Встречу? На какой предмет?

– Мы хотим получить ответ… попытаться заставить Рёсселя заговорить.

– О чем?

– О Йоне Даниеле.

– О твоем брате?

Она печально кивает.

– Его уже нет.

– Я знаю… я о нем читал.

Она вздыхает.

– Я должна узнать, почему и как все произошло. – Она не поднимает глаз. – А ответа нет Все… все во мраке. Все время кажется, что это все не на самом деле, что ты спишь. У меня несколько месяцев было такое ощущение. А потом поняла, что не сплю… что его и в самом деле нет. Думала, пройдет, ан нет. Не проходит. Грызет и грызет. А с отцом еще хуже. Он уверен, что Йон Даниель жив. Сидит и ждет у телефона… Каждый день.

Ян не перебивает. Он чувствует себя, как психолог. Как Тони.

– Но ведь Рёссель не давал признательных показаний? – тихо спросил он, когда Лилиан надолго замолчала.

– Рёссель – психопат. Он неспособен чувствовать вину, поэтому и не признается. Рассказывает полуправду, потом отказывается от своих слов. Единственное, что ему нужно, – всеобщее внимание. Для него это игра.

– Ты его ненавидишь?

Она посмотрела на Яна с внезапной злостью:

– Йон Даниель погиб, ему было отпущено всего девятнадцать лет жизни. А Рёссель даже не наказан. О нем позаботились. У него бесплатное жилье, бесплатное питание… он здесь неплохо устроился, в Патриции.

Ян вспоминает бесконечные пустынные коридоры:

– Ты уверена, что там все так уж хорошо?..

Она кивает:

– Особенно для таких «звезд», как Рёссель. Он получает лечение, лекарства, ходит на психотерапевтические сеансы… врачи греются в лучах его славы. А Йон Даниель… он лежит где-то, мертвый и всеми забытый. И моя жизнь катится под откос. Горе, ненависть… человек иссыхает. День за днем.

Поэтому ты и пьешь так много? – чуть не спросил Ян, но удержался. Ему очень хорошо понятно, какие чувства вызывает Рёссель в душе Лилиан. Он и сам испытал когда-то нечто похожее – к Торгни Фридману и Банде четырех.

– Так, значит, ты устроилась в подготовительную школу из-за Йона Даниеля?

– Думала, сама смогу разыскать Рёсселя… но не вышло. Наконец решилась и попросила Ханну. У нее что-то получается.

– А ты за нее не беспокоишься?

– Что она ходит в клинику? Нет… она же лично не встречается с Рёсселем. Обменивается записками. Никакого риска.

Ян не возражает.

– Никто, кроме Ханны, даже не знает, что я сестра Йона Даниеля. В газетах мое имя, как мне кажется, даже не упоминали, никаких интервью я не давала. Все это досталось родителям. Они держали его школьное фото и рыдали прямо в камеру. Умоляли: если кто хоть что-нибудь знает, сообщите! Сообщите! Никто ничего не сообщил… и нас постепенно забыли.

Она глубоко, с всхлипом, вздохнула.

Ян постарался быстро осмыслить ее рассказ. Ханна обменивается записками с Рёсселем…

– И что хочет сам Рёссель? Выйти на свободу?

Лилиан яростно поджимает губы. Она уже не такая безвольная, как в начале разговора.

– Рёссель не выйдет на свободу. Он на это рассчитывает, но на свободу он не выйдет. Он только поговорит с нами.

– Когда?

– В следующую пятницу. Вечером. В больнице будут пожарные учения.

Ян кивает.

– Будут репетировать экстренную эвакуацию. Все пациенты должны покинуть палаты. Так что в коридорах будет давка.

Ян вспомнил пустые взгляды больных в подвале. Больных из открытого отделения, которых он в полутьме принял за мешки.

– И что будет с Рёсселем?

– Охранник, с которым Ханна знакома… Карл пропустит Рёсселя в комнату свиданий.

– Где вы его будете ждать?

– Мы встретим его там и поговорим. Пусть расскажет, куда дел тело Йона Даниеля.

– Ты и вправду на это надеешься?

– Я не надеюсь, я знаю. Он обещал Ханне.

Ян сомневается:

– А если все пойдет наперекосяк?

– Все может быть… но мы постарались исключить всякий риск. Нас четверо, я, брат и двое друзей. Предусмотрели все. Я несколько раз приводила брата в «Полянку». Для, так сказать, рекогносцировки.

– Вечером?

– Да.

– Дети его видели.

– Ну да?

– Мира видела мужчину, он стоял около ее кроватки. Так что вы не так уж осторожны, как вам кажется.

– Достаточно осторожны. – Она внимательно смотрит на Яна. – Теперь ты все знаешь. Ты с нами?

– Я? В каком смысле?

– Можешь помочь? Скажем, тому, кто будет стоять на стрёме?

– Не знаю… надо подумать.

Пациенты покидают палаты. Давка в коридорах. И Рами, конечно, тоже выпустят из палаты, как и всех остальных.

На следующее утро у Яна заказано время в домовой прачечной. Он спускается в подвал, раскладывает белье на столе – светлое отдельно, темное отдельно – и загружает две машины. Включает обе и поднимается к себе. По пути ему попадается табличка «ЛЕГЕН», и он останавливается. Не стоит, наверное, больше его беспокоить. Но вдруг он осознает, что Леген ему симпатичен. Сам по себе.

И звонит в дверь.

Не сразу, но дверь открывается.

– Привет! Хотел спросить, как дела.

– Нормально.

Леген не приглашает зайти, но и не уходит.

– Не хотите выпить кофе?

Пора уже хоть чем-то отблагодарить Легена за дважды занятый сахар. Но Леген задумчиво чешет в затылке.

– Темной прожарки? – неожиданно спрашивает он.

Ян растерялся:

– Что?

– Я спрашиваю – зерна темной прожарки?

– Да… думаю, да.

– Тогда хочу.

Он берет с пола пластиковый пакет и выходит на лестничную клетку, будто только и ждал, что его пригласят выпить кофе.

Они поднимаются к Яну.

– Тесновато. – Леген с любопытством осматривает составленную по стенам мебель.

– Это не мое, – вздыхает Ян и идет в кухню.

Через десять минут кофе готов, Леген сидит за столом. Ян достает из шкафа сладкие сухари.

– Как дела с вином?

– Крепкое… крепчает и крепчает.

Интонация довольная. Интересно, сколько ему лет? Наверное, семьдесят или около этого. Он ушел на пенсию года четыре назад. Или пять. Так что наверняка около семидесяти.

Они пьют кофе в молчании.

Внезапно Ян вскакивает – он же должен забрать белье в прачечной! Наверняка уже готово.

– Посидите пять минут.

На лестничной площадке он сталкивается с другой соседкой. Пожилая женщина. В руках у нее ворох белья, и выражение лица кислое – кислее не бывает. Очевидно, ее очередь вслед за Яном, и она пришла напомнить, чтобы он освободил машины.

– Извините… я прозевал время.

Она хмуро кивает. Ян бежит в прачечную, но она останавливает его вопросом:

– Значит, вы с ним приятели?

– С кем – с ним?

– С Вернером Легеном.

– Приятели? – Ян говорит тихо, чтобы Леген не услышал. – Не знаю… пару раз разговаривали.

– И вы у него были дома?

– Да… приходил попросить сахар. У меня кончился, а купить забыл.

Он улыбнулся, но тетка сохраняет похоронную серьезность.

– А у него оружие дома есть?

– Оружие? – оторопел Ян. – Какое оружие?

– Ножи, ружья… Я, как соседка, беспокоюсь.

Ян не очень понимает причины беспокойства, но на всякий случай кивает.

– Ну нет, вряд ли… – отвечает тетушка сама себе. – С годами-то…

И направляется вниз по лестнице. Ян после секундного размышления решается спросить:

– А раньше у него было оружие?

Она останавливается:

– Здесь-то нет… здесь он… нет.

– А в другом месте?

Она смотрит на него как на помешанного:

– Вы что, никогда не слышали, что он натворил в Гётеборге?

– Что?

– Он поубивал кучу народу. Что-то на него нашло. Бежал и убивал людей прямо на улице, среди бела дня, одного за другим. Ножом пырял.

Ян оцепенел:

– Леген? Убивал прохожих?

– В доме все знают. Никто не хотел, чтобы он сюда вселялся. Надо было оставить его в Санкта-Психо.

– Оставить? – Ян уставился на нее с изумлением. – Он же работал там? В прачечной?

– В последние годы – да. Но там у них работает много бывших пациентов, насколько я понимаю… Эдакая смесь психов и докторов. А может, и доктора такие же.

Она опять вздохнула и пошла вниз.

Ян бежит за ней, быстро освобождает машины и возвращается.

Что это? Дверь в его квартиру приоткрыта. Он забыл ее захлопнуть.

Леген наверняка слышал их разговор.

И что делать? Как себя вести?

Старик так и сидит за кухонным столом. Подлил себе кофе – кружка почти полная.

– Пришел, значит…

Он раскурил свою трубку, пока Ян отсутствовал, но вид у него невеселый.

– Я слышал, что эта ведьма тебе говорила… так орала, что весь дом слышал. Глухая она, что ли?..

Ян не знал, что сказать. Тихо прошел к столу и сел. Почему-то ему трудно оторвать взгляд от правой руки Легена. В этой руке в тот роковой день был нож.

Но надо же что-то сказать…

– Вам нравилось работать в больнице?

Леген молча посасывает трубку.

– Я хочу сказать… вы же там провели очень много времени.

– Всю жизнь. – Леген выпустил наконец густой клуб довольно ароматного дыма. – Ноя никого не убивал. No, nein, njet… Я и попал-то сюда из-за мамаши.

Ян молча ждал продолжения.

– Мамаша была гулящая… у детей отцы все разные. Тридцатые годы… пила как подорванная, снимала парней по кабакам и нисколько этого не стеснялась. Ее и поместили в Патрицию, вроде бы лечиться от алкоголизма. В те годы Патриция была обычной психиатрической лечебницей. Общего, так сказать, профиля. А я еще ребенком был, ну и меня заодно сюда сунули. Здесь и остался.

– Значит, вы никого… ножом не пыряли?

– Сплетни, – коротко сказал Леген. – Сплетни потому и сплетни, что никогда не кончаются.

Ян кивает. Людям надо доверять.

– Тогда у меня есть вопрос… – медленно говорит он. – При пожарной тревоге… ну, если там, наверху, начнется пожар, что делает персонал прачечной?

– Это мы знаем, тренировались. – Леген отвечает так, будто он и до сих пор там работает. – Если не задохнемся от дыма, должны выключить машины и идти к выходу.

– Значит, лифтом не пользуетесь?

– А кто будет пользоваться лифтом, если он горит?

Оба замолкают. Леген прячет недокуренную трубку, достает из пластикового пакета литровую бутылку желтоватой жидкости и ставит на стол:

– Выпей. Может, не из самых удачных. Но сойдет… Все равно на выходе моча.

– Спасибо…

Опять тишина.

– Хочешь кого-то вытащить оттуда? – неожиданно спрашивает Леген.

– Нет, что вы! – машинально восклицает Ян. – Нет, я только хочу…

– Если да, то выбирай, кто заслужил… Таких немало. Многих так называемых больных надо бы поменять местами с идиотами здесь, на улицах. С этой ведьмой, к примеру.

ЮПСИК

Побег не удался. Ян понял это, когда услышал шум, крики в коридоре. И звук разбитого стекла.

Он прислушивался к суматохе за дверью, но ничего не предпринимал. Сидел и лихорадочно продолжал рисовать очередную серию о Затаившемся и Банде четырех. Крики, бег, звон и хруст осколков.

Где-то громко хлопнула дверь. Опять крики. Многоголосые, целый хор.

И все затихло.

Он подождал немного и осторожно выглянул в коридор.

Никого.

Постучал в дверь Рами – никто не ответил.

Теперь-то он знал, куда они ее отвели.

Спустился в подвал, огляделся и побарабанил костяшками пальцев в запертую дверь Дыры:

– Рами!

– Я здесь. – Голос, приглушенный толстой дверью.

– Что случилось?

– Меня заметила одна… и заверещала. Знаешь, как привидения верещат? Я ее ударила…

Она говорит про одну из бледных девчонок в отделении, сообразил Ян. Пациентка Юпсика.

– Значит, санитары изловили Белку…

– Они сразу меня схватили… я даже во двор не успела выскочить. Я отбивалась, кусалась, но их было четверо. Как в твоей банде, Ян.

Что на это сказать? Никого не победишь, Рами. Мы обречены на поражение.

Так он, во всяком случае, считал, пока не встретил Рами.

– И сколько они будут тебя здесь держать?

– Не сказали… Может, несколько лет. Но какое это имеет значение? Я знаю, что делать, когда выйду отсюда.

Больше вопросов Ян не задавал. Он знал, что Рами не сдастся никогда. Он долго сидел около двери и ждал. Чего? Он и сам не знал. Ему казалось – он, сидя здесь, перед запертой дверью, каким-то образом поддерживает Рами.

– Если ты опять задумаешь бежать… я с тобой, – сказал он наконец.

– Правда?

– Да.

Правда. Он не хотел покидать свое убежище в Юпсике, но с Рами был готов идти на что угодно и куда угодно.

– А ты знаешь, куда я поеду?

– Куда?

– В Стокгольм. Там моя старшая сестра.

– Так…

– Организуем группу. Будем давать концерты на площади Сергеля. На собранные деньги запишем альбом.

– А как же наш договор?

Она помолчала там, за дверью.

– Этим можно заняться и позже… ты можешь выполнить свою часть договора и позже. И я выполню, будь уверен.

– О'кей, – сказал Ян и встал. – Мне надо идти, Рами… у меня беседа.

– Ну да… у тебя своя психобалаболка. Только дядька.

– Да… но он нормальный. Слушает.

– Я тоже тебя слушаю.

– Я знаю.

– Придешь вечером ко мне, если они меня выпустят?

Ян густо покраснел. Как хорошо, что она его не видит.

– Я… – начал он.

Я люблю тебя, Рами, – вот что он хотел сказать. И не сумел.

– Почему вы нас запираете?

– Запираем? – спросил Тони.

– В подвале… в Дыре.

– Только в тех случаях, когда кто-то ведет себя буйно. Чтобы защитить ребят от самих себя. Мы же не навечно изолируем пациентов. Временно. Ждем, пока они придут в себя… вообще все вы здесь временно. – Он наклонился к Яну: – А как ты себя чувствуешь?

– Нормально…

– Подружился с кем-нибудь?

– Не знаю… может быть.

– Очень хорошо. А как с деструктивными мыслями, которые у тебя были? Все прошло?

– Думаю, да… – неуверенно сказал Ян.

– Скоро домой?

Они хотят от меня избавиться. Все вы здесь временно. Его место нужно еще кому-то.

– Не знаю…

– Не знаешь… Но ты же не можешь оставаться здесь вечно?

Ян промолчал.

Если бы у Рами сработал план побега… если бы ее с ним не было, тогда почему бы не остаться в Юпсике на всю жизнь? Никогда больше не встречаться с Бандой четырех…

– Поедешь домой, опять пойдешь в школу. Тебя ждут друзья, начнется новая жизнь. И подумай, кем бы ты хотел стать.

– Кем бы я хотел стать?

– Да… какую профессию тебе хотелось бы иметь?

Ян никогда об этом не думал, но ответил почти сразу:

– Наверное, учителем.

– Почему?

– Заботиться о детях. Защищать их.

После беседы с психотерапевтом Ян долго бродил по коридорам. Скоро ужин, из телевизионной комнаты доносились неразборчивые голоса. Он спустился в подвал, но дверь в Дыру была открыта настежь. Рами выпустили.

Через четверть часа она пришла в столовую. Самой последней. Ян уже сидел за столиком у окна и с удовольствием ел спагетти с мясным соусом. Он поднял голову, но Рами не села рядом с ним – выбрала столик в углу. В последние дни они никогда не садились вместе. Никогда об этом не говорили, но оба не хотели, чтобы об их дружбе знал кто-то еще из больных или сотрудников Юпсика.

Но она все равно на него многозначительно поглядывала..

После ужина Ян вернулся в свою палату и долго сидел, ни о чем не думая. Смотрел на белую стену и ни о чем не думал. Ни о чем.

Скоро домой.

Но он вовсе не хотел домой… Тебя ждут друзья. Никакие друзья его не ждут. Только Банда четырех.

Через полчаса Ян услышал, как открылась и закрылась дверь в соседней палате.

Выждал немного.

В девять часов свет в коридоре погас. Горели только плафоны приглушенного дежурного света.

В четверть десятого он выскользнул из палаты и подошел к двери Рами.

Оттуда доносилось неразборчивое бормотание – Рами говорила с кем-то по украденному телефону. Он подождал, пока разговор закончится, и осторожно постучал.

Она чуть приоткрыла дверь. Совсем чуть-чуть, узенькая щелочка. Хотела, наверное, убедиться, что это он, а не кто-то другой.

– С кем ты говорила?

– С сестрой. Говорит, она меня ждет. Я ей нужна.

– Значит, ты в Стокгольм?

– Ты же знаешь.

– Когда?

– Завтра. Рано утром. Ты приедешь?

Ян кивнул и вынул из кармана записку:

– Здесь мой адрес… Они говорят, мне пора домой, так что все равно… Они хотят выписать меня из Юпсика.

Рами сунула записку в карман джинсов и пристально посмотрела на Яна:

– А ты хочешь остаться здесь?

– Иногда… Здесь спокойно. И ты здесь.

Она подняла руки и обняла его:

– Мы отомстим Балаболке и твоей Банде четырех. Обещаю.