Текст книги "Санкта-Психо"

– Ты дал его мне.

– Рами должна сюда спуститься и…

– Никто сегодня сюда не спустится. Никого больше не будет. Только мы вдвоем – ты и я.

Он толкает Яна и подносит к его шее лезвие бритвы:

– Пошли, приятель. А это… – он носком кроссовки тычет в неподвижное тело, – мы спрячем в лифте. Бери его за руки.

Ян повинуется грубому тычку в спину. Неловко хватается связанными руками за ворот Карла и, словно во сне, тащит его клифту.

– Суй его туда. Не тяни резину…

Ян приподнимает тяжелое тело. Как его затолкать в тесный лифт? На поясе Карла пустое гнездо для баллончика с газом и целый пучок белых пластиковых браслетов – точно таких, каким связаны его руки. Браслетов, готовых замкнуться на чьих-то запястьях.

Ему все же удается запихать Карла в кабину, но он успевает выдернуть пару браслетов и сунуть их под свитер. Кажется, Рёссель не заметил.

– Пошли.

Яну ничего не остается, как следовать за Рёсселем. Вернее, вести его за собой. Из прачечной в смотровую, из смотровой в коридор к убежищу. Остановиться он не может – каждый раз, как он замедляет шаг, получает чувствительный пинок в загривок и чувствует прикосновение к шее холодной бритвенной стали.

Глаза невыносимо жжет, руки в крови.

Что случилось? Что же там, наверху, произошло? Откуда у него бритва?

Как Ивану Рёсселю удалось покончить со здоровенным, обученным охранником? Как они оказались в лифте?

А Рами? Это же она должна была спуститься на лифте!

– Не заблудись… – говорит Рёссель. – Если что, смотри на бумажные метки…

И в самом деле – клочки бумаги еще с тех пор лежат на полу. Но Ян не заблудится. Он здесь как дома. Через коридоры, через убежище – в подземный туннель «Полянки», по-прежнему ярко освещенный лампами дневного света.

Около лифта Ян останавливается.

– Они тебя ждут там, наверху… – тихо говорит он. – Ты ведь знаешь, правда? Семья… они хотели поговорить с тобой об исчезнувшем юноше. О Йоне Даниеле…

– Хотели поговорить? – Рёссель покачал головой. – Они хотели убить меня, а не поговорить. Карл продал меня им. За деньги.

– Нет… они просто хотели узнать…

– Они хотели меня убить. Они хотели меня убить, и я это знаю совершенно точно. – Он сильно толкнул Яна по направлению к лестнице. – Мне, кроме тебя, верить некому. Уходим.

Рёссель все время говорил тихо и внятно. Учитель. Привык объяснять и читать наставления.

Он пинками заставляет Яна подняться по лестнице.

– Открывай.

И Ян открывает дверь магнитной карточкой. Что ему остается делать?

Они проходят через раздевалку. Мимо шкафчика Яна, где лежат книжки Рами с его иллюстрациями. Как он хотел показать их ей!

На крючке висит одежда Андреаса – куртка и кепка. Рёссель, ни секунды не задумываясь, надевает их на себя, открывает наружную дверь и выводит Яна во двор.

Ночь холодная, куда холодней, чем казалось Яну, когда он час назад приехал в «Полянку». Но от холода боль в глазах немного стихла.

Он смаргивает слезы и оглядывается. На парковке больницы пульсируют красные и голубые мигалки. Пожарные учения в разгаре. Он с самого начала обратил внимание, что от Рёсселя пахнет дымом.

Рёссель даже и не смотрит в сторону больницы:

– У тебя есть машина?

Ян кивает. Незапертая «вольво» стоит в ста метрах от «Полянки».

– Пошли.

У машины Рёссель лезет Яну в карман брюк, достает оттуда мобильник и сует в куртку Андреаса.

Еще одно быстрое движение рукой с бритвой – и Ян чувствует, что руки его свободны.

– В машину, приятель.

Он заталкивает Яна на водительское место, бросает Ангела на сиденье рядом, а сам садится сзади.

В машине запахи еще сильнее – дым, слезоточивый газ, бензин.

– Поехали.

Рами…

– Я не могу вести машину. Ничего не вижу.

– Дорогу-то ты видишь. Главное, отъехать от психушки. Держи прямо, потом я подскажу.

– Где Рами? – делает Ян последнюю попытку.

– Забудь ее. Никакой Рами в этой каталажке нет… Ты говорил со мной. Все время говорил со мной, и больше ни с кем.

– Но это же Рами написала эти…

Рёссель прижимает бритву к его шее.

– Поезжай, – говорит он с угрозой. – А то будет как с Карлом. От уха до уха…

Ян поворачивает ключ и нажимает на педаль газа. Все бессмысленно.

Рёссель ни на секунду не отнимает лезвие от его шеи, и ему ничего не остается, как вести машину подальше от Санкта-Патриции, от стены, от «Полянки»… от возможности когда-либо вновь увидеть Алис Рами.

Подальше от огней города. В темноту.

52

В эту ночь Ян везет убийцу. В руке убийцы опасная бритва. Но в то же время Ян понимает, что убийца из каких-то соображений не хочет его убивать. Чем-то Ян ему интересен. Рёссель, не отнимая бритву от шеи Яна, дотянулся до панели, подкрутил регулятор тепла и заботливо спросил:

– Не слишком жарко?

– Нет.

Усыпляющее шипение вентилятора печки. На улице мороз, а в машине лето. Холодит только стальное лезвие у шеи.

– Сверни направо, – спокойно произносит Рёссель на перекрестке.

Ян послушно сворачивает направо. Глаза жжет поменьше, зрение понемногу восстанавливается.

На улицах никого, только два такси попались навстречу.

– Прямо.

Ян продолжает прямо.

Они минуют центр, потом пустые, плохо освещенные улицы промышленного района и выезжают на гётеборгскую автомагистраль. Там тоже никого.

– Прибавь.

Их обгоняет на большой скорости груженая фура. По обе стороны дороги – мерцающие огоньки хуторов. Вот и все признаки жизни. Вечер пятницы, холодно, люди прячутся по домам. Дорогу, само собой, никто не охраняет. Ее и днем-то никто не охраняет – на сотни километров ни одного полицейского.

– Вот мы и выехали из города, – с той же учительской интонацией произносит Рёссель. – Наедине с природой.

Ян не отвечает. Он ведет машину.

Через десять минут следует новый приказ:

– Сверни вон там.

Знак «Р». Стоянка. Площадка отдыха, освещенная двумя фонарями – один на въезде, другой на выезде. Пусто.

Ян сворачивает и тут же тормозит – хочет остаться поближе к кругу света от фонаря. Странно – Рёссель не протестует.

– Заглуши двигатель…

Ян послушно поворачивает ключ, и в уши ударяет неправдоподобная, магическая тишина. Он словно оглох.

Рёссель глубоко вздыхает:

– Наконец-то… наконец-то он исчез… Запах больницы исчез.

Исчез? Пахнет, как и раньше, – газ и бензин. Или какая-то зажигательная жидкость.

– Что произошло в больнице?

– В больнице был пожар. Как и намечалось, – усмехается он. – Я заранее натаскал в палату растворителя из художественной мастерской. Стащил зажигалку, вылил растворитель в коридоре и поджег.

Он отнял бритву от шеи Яна, и Ян решился на следующий вопрос:

– Ну и?..

– Хаос, естественно. Уже не учения, а настоящий пожар. Когда план не работает, всегда хаос. Я спокойно дошел до склада, там было открыто – входи на здоровье. Но в последнюю секунду план тоже поменялся… мне попытались помешать.

– Его звали Карл.

– Я знаю. Вряд ли ему теперь нужно имя.

А ведь Рёссель ни разу не назвал его по имени, мелькнула мысль. Ни разу.

– Запах исчез… В больнице пахнет одиночеством. Бесконечные коридоры одиночества. Как в монастыре… – Он вдруг наклонился к уху Яна: – А ты, приятель? Ты тоже одинок?

Пустая стоянка. Ян с трудом подавляет желание отрицательно помотать головой – лезвие слишком близко к шее.

– Иногда.

– Только иногда?

Собственно. Никто не вынуждает признания, но он отвечает, как есть:

– Нет, не иногда… Часто.

– Я так и думал. – Рёссель доволен ответом. – От тебя пахнет одиночеством.

Только не делать резких движений.

– Я ждал другого человека… ее зовут Рами. Алис Рами.

– Никакой Рами в больнице нет.

– Я знаю… она называет себя Бланкер. Мария Бланкер.

Рёссель раздраженно заворочался на заднем сиденье:

– Ты ничего не знаешь. Мария Бланкер – не Рами. Это ее сестра. И палата ее на третьем этаже.

– Сестра Рами?

– Я-то знаю все, – спокойно и уверенно сказал Рёссель у него за спиной. – Я слушаю, читаю письма, складываю простенькие пазлы… Я знаю все и про всех.

– Я писал Марии Бланкер. И она отвечала.

– Письма… это такая штука – никогда не знаешь, куда они попадут. Ты писал мне. Я платил Карлу… совсем немного, и он давал мне читать все письма. Все до единого, по выбору и без выбора. И я читал, читал, читал… А твое письмо отличалось от прочих, и мне стало любопытно. Так что я тебе ответил. Четвертый этаж, седьмое окно справа… Это моя палата. И ты подкинул мне этот приемничек и стал вызывать Белку. А я тебе отвечал. Да – выключу свет, нет – оставляю гореть. Помнишь?

Ян помнил.

Никакой Рами. Только Рёссель. Все время Рёссель.

Что он там написал, в этом письме? О чем нашептывал Ангелу?

Обо всем. Он-то думал, что говорит с Рами, и говорил обо всем. Так много чего было ей сказать…

– Значит, конец.

Ян беспредельно устал. На душе черная пустота. Но если он двинется с места, в шею вопьется бритва Рёсселя.

– Ничего подобного. Никакого конца. Самое начало. Все продолжается. – Рёссель внезапно опускает руку с бритвой. Лезвие исчезает из поля зрения, но он продолжает тихо, как будто говорит сам с собой: – Это чувство… пустая широкая дорога в ночи… чувство свободы. Пять лет вокруг меня были только стены и бетонная ограда. Пять лет… и все это позади. Я оставил все там.

Ян осторожно поворачивает голову:

– Все оставил там? И письма, которые тебе писали… их же, наверное, сотни. Тоже оставил?

– Само собой. Я же сказал – все.

– И письма Ханны Аронссон?

– Ханны… да. – Яну показалось, что Рёссель произнес это имя с удовольствием. – Тоже оставил. Ее ведь не было сегодня, правда? Она где-то еще?

Все ясно. Рёссель провел всех.

Он психопат. Он неспособен чувствовать вину, вспомнил Ян слова Лилиан. Единственное, что ему нужно, – всеобщее внимание.

Ян попытался представить Рёсселя в роли учителя. С этими мягкими, вкрадчивыми интонациями… наверное, его любили ученики. И не только ученики – он наверняка внушал доверие всем: прохожим на улицах, на дорогах, в кемпингах. Совершенно безобидный субъект.

Добрый день, меня зовут Иван, я сейчас в отпуске, а вообще я учитель… Не мог бы ты помочь мне занести вон тот стол в мой кем пер? Да-да, вон тот, он, похоже, никому не нужен. Кофейный, да… Я понимаю, время позднее, но, может быть, я могу пригласить на чашечку кофе? Или что-нибудь покрепче? У меня есть и пиво, и вино… Да, конечно, заходи первый, заноси свой край. Осторожно, там темно, вообще ничего не видно. Хорошо, проходи дальше…

В машине было очень тепло, но Яна зазнобило.

– Скоро поедем, – прошептал Рёссель ему в ухо. – Дорога такая широкая… попутешествуем вместе.

Ян собрал всю свою решимость:

– Мы должны ехать назад, в больницу.

– Зачем это?

– Затем, что люди начнут сходить с ума, зная, что ты… что ты на свободе.

Рёссель то ли закашлялся, то ли хохотнул.

– Тебе надо не обо мне думать… – Он помолчал. – Как раз то, о чем я говорил. Свобода выбора. Все дороги перед тобой. У меня есть чем заняться на свободе. Писать книги, замаливать грехи… Я им обещал рассказать, где их пропавший мальчик… это был бы хороший поступок, правда?

– Да. Очень хороший.

– Ну вот, видишь… а можно заняться и другими вещами. Такими, о которых предпочитают вслух не говорить. Тем, о чем ты все время думаешь.

У Яна пересохло во рту. Он, как завороженный, слушает мягкий, вкрадчивый голос.

– Ты меня совсем не знаешь. – Он решается наконец повернуть голову.

– Еще как знаю. Я тебя знаю. Ты мне все рассказал. И это хорошо… Всегда приятно поделиться секретами.

– У меня… – начал было Ян, но Рёссель прервал его:

– Так что выбирай.

– Что я должен выбирать?

– Ты же мечтаешь кое о чем, правда?

– О чем я мечтаю?

– Осуществить свои фантазии… – Рёссель показал на Ангела на переднем сиденье. – Я же слышал твои мечты. Кто-то сильно обидел тебя, когда ты был маленьким, и с тех пор ты мечтаешь о мести.

Ян смотрит на пустую дорогу. Ему хочется заткнуть уши и не слушать, но это не в его силах.

– И тебе надо выбрать между добром и злом… спасти семью Лилиан от мучений или отомстить обидчику. И что ты выберешь?

Ян молчит. Ему кажется, машина совершенно выстыла. Со всех сторон подступает непроглядный мрак.

– Мстителей делает случай… подворачивается случай, возможность отомстить… Но для этого должна быть почва. Фантазии… вроде твоих.

– Нет.

– Да. Ты мечтал заплатить кому-то той же монетой. Запереть мальчишку, например.

Ян покачал головой. Мрак, мрак… темная, бесконечная ночь.

– Не мальчишку…

– Мальчишку, мальчишку… ты будто смотришь фильм в голове, правда? У каждого есть свои любимые фантазии.

Ян кивает. Уж он-то это знает точно.

– Фантазии… они как наркотик, – тихо произносит Рёссель. – Нет, не так. Они и есть наркотик. И чем больше фантазируешь, тем сильнее он действует. Мечтаешь кому-то отомстить – и ты представляешь себе эту месть с новыми и новыми деталями. Ты просто обязан причинить ему зло. Совершить ритуал. И от фантазий этих избавиться невозможно, пока их не воплотишь в жизнь. – Он опять наклонился к Яну. Очень близко. – И что бы ты выбрал? Делать зло или добро?

– Выбрал? Я не могу выбрать.

– Ноты обязан. Примириться или отомстить? Посмотри на дорогу, вон там она раздваивается… Так что ты должен выбрать именно сейчас.

Ян моргнул, посмотрел на дорогу и закрыл глаза.

Выбирай же.

53

Не нужно жать педаль газа, не нужно держаться за баранку – «вольво» несет на гребне черной волны, мчащей их от Санкта-Психо. На восток.

В машине двое – он и Затаившийся. Мелькают щиты с названиями городков, похожими на детские считалки: Вара, Скара, Хува, Кумла и Арбуга. И сплошная стена елей у дороги.

Ян рассказывает Затаившемуся свою версию. Ему кажется, он знает, как Затаившийся отомстил Банде четырех.

Пятнадцать лет назад, в начале лета, ты взял свой кемпер и колесил по лесам средней полосы. Искал место, где бы его поставить, – естественно, не на виду. И вдруг наткнулся на лесное озеро. Там никого не было, но на противоположном берегу стояла маленькая палатка.

Ты поставил машину, прошелся немного, оценил место и вернулся в кемпер. Может быть, ты и пил что-то, пока смеркалось. Наверняка пил… пил и пил, а потом тебе стало любопытно, что за палатка стоит на том берегу. И ты пошел туда.

Оказалось, три паренька празднуют окончание школы. Ты сказал, что ты учитель, попытался познакомиться.

Но они подняли тебя на смех, даже, может, обозвали как-нибудь. Педдо, педрила или что-нибудь в этом роде. Ты в ярости вернулся в кемпер и выпил еще. Потом лежал и ждал, пока стемнеет. А в темноте вернулся к палатке, только уже с ножом…

Затаившийся молча слушает. Слушает, какой прикончил двоих ножом и сбросил палатку в озеро, как третьему удалось бежать, но он догнал его на машине.

– Не помню… – произносит он наконец. – Возможно, так и было…

– Именно так и было, – кивает Ян. – Но один из них уцелел.

– Да, один уцелел… пока.

Ян ведет и ведет машину, без остановок и отдыха, почти до Нордбру. Он заезжает на парковку, выключает мотор, и они спят несколько часов.

Никто их не беспокоит.

На горизонте медленно занимается рассвет. Начинается утро.

Ян просыпается, будит Затаившегося и сует ключ в замок зажигания.

В половине десятого утра они въезжают в город его детства. Подмерзшие улицы пусты – суббота.

Машина доезжает до центра, Ян притормаживает и сворачивает налево. Он точно знает, куда им нужно, и машина катится по известному ему маршруту, как трамвай по рельсам. Теперь уже их никто не остановит.

И вот они у цели. ОСТОРОЖНО! ЗДЕСЬ ИГРАЮТ ДЕТИ. Типичный район вилл, типичная улица в районе вилл. Здесь живет его смертельный враг с женой и маленьким сыном.

Кирпичный дом номер семь. Такая же терракотовая коробка, как и остальные.

Ян останавливается на противоположной стороне улицы. Отсюда видно кухонное окно дома номер семь. Там горит свет, у стола, склонив голову, сидит женщина в халате.

Жена Торгни Фридмана ничего не знает про фантазии. Завтракает в одиночестве.

– Мы его упустили, – с досадой говорит Затаившийся.

Ян заводит мотор, и они возвращаются в центр. В голове непрерывно гудят барабаны.

Он паркует машину на улице, пересекающей ту, где втиснулся скобяной магазин Торгни Фридмана. Он делает все по правилам: платит за стоянку, поправляет волосы, разглаживает куртку. Надо выглядеть достойно и аккуратно.

Затаившийся натягивает кепку на лоб и протягивает руку:

– Дай мне ключи… может, придется быстро исчезнуть.

Ян после секундной задержки отдает ему ключи. Они идут бок о бок по торговой улице и заходят в лавку. Над дверью весело звякнул колокольчик. Затаившийся входит, но никто не обращает на него внимания. Собственно, и внимания обращать некому: час ранний, и в лавке только один посетитель.

И хозяин лавки.

Торгни стоит за прилавком и показывает покупателю новые модели граблей для листьев, похожие на какие-то шаманские музыкальные инструменты. Даже демонстрирует телодвижения, которыми якобы достигается наилучший результат. Смешно.

Ян идет направо, где топоры, ломы… оружие. Как ни крути, все эти предметы не что иное, как самое настоящее оружие. Оружие для убийства. Уголком глаза он видит Затаившегося – тот подошел к полке с охотничьими ножами.

Ян сосчитал – осталось семь штук самых мощных колунов, с почти метровым топорищем из гикори[7]7
  Гикори (hickory) – американский орех.


[Закрыть]. Ян выбирает один, взвешивает на руке и чувствует убедительную тяжесть закаленной стали.

Он много раз проигрывал в голове последнюю битву с Бандой четырех, и главную роль всегда играл Затаившийся. Но не сегодня.

Он подходит к прилавку, дожидается, пока любитель сгребать сухие листья расплатится и уйдет, и встает прямо перед Торгни. Стопором в руках. Торгни улыбается – хороший покупатель. Колуны – товар дорогой.

Ян не улыбается в ответ. Слишком часто в своей жизни он заискивал перед Торгни.

– Я выбрал вот этот, – говорит он негромко.

– Хороший выбор, – кивает Торгни. – Собрались дров запасти перед зимой? Знаете…

Больше он ничего сказать не успевает – его прерывает топот детских ног.

– Папа, смотри! Кошки готовы!

Ян, вздрогнув, поворачивает голову. Маленький мальчик, сын Торгни, с рисовальным блокнотом в руке.

– Молодец, Филип… Я скоро приду. – Он кивает Яну и задает стандартный вопрос: – Это все?

– Нет. – Ян кладет руку на топор. – Не все. Ты меня не помнишь?

Торгни смотрит на него непонимающими глазами.

– Не знаю… по-моему… – начинает он, но Ян его прерывает:

– Ян Хаугер.

Торгни задумывается и медленно качает головой – нет, не помню.

– Триста девяносто крон, спасибо.

Он достает из-под прилавка большой пакет, чтобы положить туда покупку, но Ян не отпускает топорище:

– Я хотел умереть, лишь бы с тобой не встречаться.

С лица Торгни будто сползает маска. Маска владельца магазина. Он растерян. Что хочет Ян? А Ян хочет вызвать дух того пятнадцатилетнего Торгни, который травил его в детстве и чуть не убил. Не может быть, чтобы ничего не осталось.

Он не отпускает топор и продолжает – спокойным, мягким тоном, будто разговаривает с ребенком:

– Вы с приятелями гасили об меня сигареты, а потом заперли в сауне и включили агрегат.

Торгни молча слушает и, похоже, не понимает.

– А потом заперли в сауне и включили агрегат.

– Я?!

– Ты и трое других.

– Зачем?

Ян не отвечает. Барабанный бой в голове все настойчивей.

– Я знаю, что ты меня помнишь. Ты, Петер Мальм, Никлас Свенссон и Кристер Вильгельмссон… Твои друзья. Те, которых убили в лесу.

– Я знаю, что там случилось.

Ян косится в сторону. Он не видит Затаившегося, но знает, что тот где-то у него за спиной.

– Кристер зарезал Никпаса и Петера, – тихо продолжает Торгни. – Прямо в палатке…

Ян недоуменно смотрит на него.

Торгни говорите каждой минутой все громче и быстрее:

– Кристер зарезал Никласа и Петера! Они поехали с палаткой на озеро. В последнюю школьную неделю. Меня там не было, так что я не все знаю… почему-то поссорились. Петер, как всегда… ему обязательно надо было сломать человека, подчинить его себе. А Кристер не выдержал. У него был с собой нож… Дождался, пока Никлас и Петер уснут, заколол их прямо через палатку и сбросил в озеро. Побежал, ничего не видя от страха, и угодил под машину.

Ян медленно покачал головой:

– Это не Кристер. Это был…

– Это Кристер. Он у нас всегда был как бы… второй сорт. Конечно, тусовался он с нами, но был в самом низу.

– Я был в самом низу.

– Нет. Ты для нас ничего не значил… просто оказался на дороге.

Яна что-то словно ужалило. И он повернулся.

Затаившийся исчез.

И Торгни завертел головой:

– Филип? Где Филип?

Ян бросается к выходу. Чуть не сбивает с ног вошедшего покупателя и вылетает на морозную улицу. На улице народу прибавилось. Ни одного знакомого лица.

Он видит свою «вольво», выезжающую с парковки. За рулем – Затаившийся, а рядом с ним маленькая головка. Пятилетний мальчик.

Ян бежит наперерез, машет руками, но Затаившийся даже не смотрит в его сторону. Сворачивает направо.

– Рёссель!

Мальчик, похоже, услышал его крик, повернул голову и посмотрел, но машина не останавливается.

Ян прекрасно понимает, куда везет мальчика Затаившийся. В лесной бункер с бетонными стенами. Он запрет его там – но на этот раз не на два дня. На недели, месяцы, может быть, навечно. Разве не об этом мечтал Ян? Последняя месть Банде четырех – похитить ребенка.

– Рёссель! Остановись!

Ему показалось, Рёссель повернул голову в его сторону, но скорости не снизил.

Ян бежит изо всех сил вдоль тротуара… что это? Машина замедлила ход и остановилась… нет. Красный свет. Рёссель показывает правый поворот и скрывается из виду вместе с сыном Торгни Фридмана. Бесследно. Навсегда.

Ян ничего не может предпринять. Что он наделал? Он горько, до боли в горле, раскаивается, что поддался на уговоры Рёсселя. Поддался? Разве это был не его выбор?

Примириться или отомстить? Он решил мстить.

Он ошибся в выборе.