Текст книги "Маргинальные любовники"

У него больше нет сил помогать другим. Ему самому нужна помощь, и только один человек в целом мире может ему помочь. Но она сказала «нет».

Джек возвращается в кабинет и ложится на кушетку. Ему трудно дышать. Грудь сдавило невидимыми тисками. Джек ловит ртом воздух, забыв, как дышать.

Протягивает руку к сотовому на краю стола, но нет сил. Собирает силы, приподнимается на локте, чтобы взять телефон, берет его и в ту же секунду падает на пол.

Звонит ей на мобильный.

– Ты обещал, – сердито отвечает она.

– Я умираю… – шепчет он. – Не могу дышать… Я…

Это не ложь. Джеку правда кажется, что он умирает. И Эвелин слышит по голосу, что он не лжет, и ей становится страшно. Страшно за него. Потому что она не хочет, чтобы он умирал. Исчезал из ее жизни.

– Где ты?

Слова даются ему с большим трудом.

– Кли…

– В клинике?

Он кашляет.

– Сейчас буду.

Она срывается с места, забыв про разговор по другому телефону. Не говорит коллегам, куда она направляется и когда вернется. На улице ловит такси и просит водителя гнать как можно быстрее. Через пять минут она уже у подъезда. Набирает код, взлетает по лестнице, дергает за ручку и, обнаружив, что дверь закрыта, начинает трезвонить в звонок.

Услышав звонок, Джек ползет к двери. Она успевает позвонить раз двадцать, прежде чем он допоз до двери. Услышав щелчок, Эвелин толкает дверь, но что-то ей мешает. Джек лежит на полу прямо за ней. Она пролезает в узкую щель, падает на колени рядом с ним и обнимает.

Грудь отпускает. Джек снова может дышать.

– Я думала, ты умираешь.

Из глаз у нее льются слезы. Эвелин сморкается ему в плечо.

Она протягивает ему пластиковый стаканчик с водой. Джек пытается выпить, но вода не попадает в рот, течет по подбородку вниз. Эвелин вытирает его своей кофтой.

– Я хочу спать.

Она помогает ему добраться до кушетки, накрывает одеялом и смотрит, как он засыпает.

На следующее утро они позавтракают вместе, и она вернет свои вещи в правую часть шкафчика в ванной, которая год пустовала, ожидая ее возвращения.

Она опускается на колени рядом с койкой. Из-под одеяла виднеется его коленка. Эвелин протягивает руку и нежно гладит ее.

Мамин голос во всю громкость наполняет квартиру, террасу, проникает к соседям, которые сначала удивляются (из ее квартиры обычно не доносится не звука), а потом раздражаются, льется на улицу, где на горящих от боли ногах стоит Монс, которому пришлось бежать, чтобы не упустить ее из виду.

Беа танцует на скрипящем паркете, переходя из комнаты в комнату. И с каждым па ей становится легче. Она чувствует себя совершенно невесомой. Чувствует себя пустотой. Это будит в ней гнев. Беа озирается по сторонам и видит, что все вокруг нее – краденое. И ей хочется уничтожить эту роскошь. Она бьет фарфор, вырывает страницы из книги, набрасывается на кожаный диван с ножом для резки хлеба.

Собирает все золото и серебро, которое еще не успела продать скупщику краденого. Надо положить в коробку и закопать в песочнице, чтобы осчастливать какого-нибудь карапуза.

Она разбирает тренажер и складывает части в черный пластиковый мешок. Звонит и отказывается от подписки на Канал+ и ТВ 1000. Выбрасывает вибратор.

Все свои воровские инструменты она собирает в другой мешок. Завязывает и выставляет на лестничную клетку вместе с покойным велотренажером, чтобы не забыть их выбросить.

Кто-то звонит в дверь. Беа смотрит в глазок. Это разгневанный сосед. Она рывком открывает дверь. Сосед инстинктивно делает шаг назад: видит, что жаловаться не стоит, если не хочешь получить по морде.

– Я только хотел спросить, не желаете ли записаться на праздник.

– Нет.

Она захлопывает дверь у него перед носом. Запирает на все замки. Выключает музыку. Ставит книги обратно на полки. С чувством глубокого раскаяния оглядывает пострадавший диван. Только его ей жаль.

Звонит телефон. Беа не берет трубку. Включается автоответчик. Это папа спрашивает, во сколько приходить в субботу и что ему лучше надеть.

Она бросается к аппарату, хватает трубку, прежде чем он успевает закончить разговор.

– Планы изменились. Он занят на выходных, – говорит она.

По ее голосу слышно, что она лжет. И папа это знает. Теперь он снова напьется.

– Вот как.

– Может, в другой раз.

– Ладно, тогда не нужно волноваться об одежде.

Беа ненавидит, когда он пытается делать вид, что ничего не случилось. Но что еще ему остается делать в такой ситуации? Конечно, лучше было бы, если бы он промолчал.

Ей хочется, чтобы он был с ней и молчал, пока она плачет.

– Мы можем поужинать и вдвоем как-нибудь.

– Почему бы и нет?

Оба знают, что это произойдет не скоро.

– Как у тебя вообще дела? Чем занимаешься? – спрашивает она, сидя на изрезанном диване.

– Все хорошо. Машиной занимаюсь.

Еще пара минут пустой болтовни, и Беа, простившись, кладет трубку.

Каспер тянется за бутылкой, пьет и ухмыляется. Садится перед телевизором, включает сериал: двойное одурманивание – алкоголь и мыльные оперы. Поочередно прикладывается к бутылке и щелкает пультом. Она же такая чудесная, почему у нее такая трудная жизнь?

– Твое здоровье, старый дурак!

Моя доченька такая милая! Почему у нее такая ужасная жизнь!

Берет вторую бутылку. Вечер только начинается.

Проторчав два часа под ее окнами и так ничего и не дождавшись, Монс отправляется в ближайшее кафе, чтобы передохнуть.

Это уютное кафе. Здесь даже проходит что-то вроде фотовыставки. За стойкой – симпатичная молодая девушка.

– Кофе и… – говорит он и, окинув взглядом меню, добавляет: – Чиабатту с сыром фета и красным луком.

Монс садится в углу.

Смотрит в большое окно, выходящее на улицу, на прохожих. У каждого из них своя тайная жизнь, о которой Монсу ничего не известно.

Есть ли смысл в этой жизни? Зачем люди рождаются, если все, что им предстоит, – это умереть и быть забытыми?

– Пожалуйста.

Девушка приносит заказ.

– Спасибо.

Прежде чем она успевает вернуться к стойке, Монс ее останавливает:

– К вам заходит девушка по имени Беа?

Мирья роется в памяти, но она же не знает, что Беа зовут Беа.

Она качает головой.

– Она невысокого роста, худая, с черными волосами, собранными в хвостик, черными глазами. И она почти всегда в черном.

– А… это ее вы имеете в виду. Да она часто здесь бывает. Почти каждый день.

Мирья скрывается в кухне.

Монс доедает сэндвич и встает, чтобы уйти, но тут его внимание привлекает снимок мужчины с заячьей губой.

Мирья за стойкой листает свежий номер Elle. Оторвавшись от журнала, она смотрит на Монса, застывшего перед снимком, сделанным Софией.

Ей хочется сорвать фотографии со стен, выбросить в канал, чтобы они не напоминали ей о Софии и этой ужасной ссоре, которая проложила пропасть между ними. Но она не осмеливается тронуть их, потому что тогда мама начнет задавать вопросы – и все еще больше усложнится.

Монс поворачивается к ней. Мирья опускает глаза и пристально разглядывает манекенщицу, с изяществом демонстрирующую осеннюю коллекцию. Скоро я тоже буду на страницах журнала, думает Мирья. Благодаря снимкам Софии. Если только не решу оставить ребенка…

Она резко захлопывает журнал, отправляется в кухню и пьет две чашки кофе одну за другой. Она где-то читала, что кофе повышает риск выкидыша.

А потом наступает вечер. Она по-прежнему не показывается, и Монс чувствует, что устал. Поехать домой и вернуться завтра или вообще не возвращаться?

Что он вообще себе вообразил? Что она в него влюбится? Впустит в свою жизнь вот так запросто?

Он что, забыл про свои ноги?

Женщины перестают воспринимать Монса как мужчину, стоит им увидеть его ноги. Вместо этого они видят в нем инвалида, которого нужно или жалеть, или игнорировать.

В лучшем случае они пытаются стать его другом, но это всегда кончается одним и тем же. Они исчезают, стоит Монсу намекнуть, что он хотел бы большего.

Он их не винит. Зачем им он, когда на свете столько здоровых красивых мужчин?

Конечно, у него музыкальный талант. Но он никакая не рок-звезда. У него заурядная внешность, обычное тело, хоть он иногда и упражняется с гантелями. У него нет чувства юмора. Он часто в плохом настроении, потому что принимает проблемы других людей слишком близко к сердцу. Конечно, у него хорошая семья, если не считать, что родители развелись, но у него нет друзей, и денег ему хватает только на еду и оплату счетов. Существуют тысячи причин, почему женщина его не выберет.

Он подходит к двери в подъезд, дергает ручку – дверь заперта. Читает имена на домофоне, находит ее, но боится звонить.

Что сказать? Привет, меня зовут Монс. Я уличный музыкант. Помнишь, ты купила мою кассету? Прости, я пошел за тобой, потому что люблю тебя. Мы можем поговорить?

Вместо этого он идет и садится на скамейку, где заснул вечным сном пьяница Нильс Ларссон.

Там он сидит весь вечер, разглядывая прохожих и изредка поднимая глаза на ее окно.

Беа засыпает на искалеченном диване. Правая рука свисает вниз, почти касаясь пола. Сон у нее неспокойный. Ей снится мама, из глаз которой течет деготь. И из носа, ушей и рта тоже. Беа хочет ей помочь, но не может сдвинуться с места, словно пригвожденная.

Монс вздрагивает, но не потому, что слышит, как Беа кричит во сне, а потому, что по улице проходит разодетый трансвестит на высоких каблуках.

Он не имеет ничего против трансвеститов, даже напротив, считает, что они делают нашу жизнь интересней, но у этой женщины столько горечи в глазах, что Монс просто не может не обратить на нее внимания.

Она ходит взад-вперед по улице. Или надо говорить он? Монс не знает, как правильно. Но она ходит взад-вперед, пригнув голову и опустив плечи, словно хочет спрятаться. Но тогда зачем она так разоделась? Монс не знает что и думать.

Софии хочется, чтобы Мирья заметила ее из окна. И одновременно ей хочется никогда больше ее не видеть. Ей хочется простить Мирью, но слишком трудно забыть слова, брошенные ей в лицо.

Заткнись, придурок! Стефан! Стефан! Стефан!

София пинает гравий и возвращается домой, где снимает туфли и швыряет с такой силой об стену, что один каблук отваливается.

Задернув шторы, она смотрит телевизор и ест лапшу на ужин. Чувствует себя полным ничтожеством и мечтает, чтобы о ее жалкой жизни сняли сериал под названием «Женщина с членом».

Почему бы не пойти на 5-й канал завтра? Сказать: «Привет! Вот он я. Делайте со мной что угодно. Используйте. Унижайте. Эксплуатируйте. Мне уже все равно. Можете делать какие угодно снимки, даже интимные. Кстати, моя семья принадлежит к свободной церкви. Это ведь добавит пикантности репортажу, не правда ли?»

Наверняка ей посвятят целое реалити-шоу.

Дадут психотерапевта, личного тренера и диетолога, чтобы подготовить к жизни в роли женщины.

Она будет встречаться с красивыми мужчинами и женщинами, пока не найдет того, кто полюбит ее такой, какая он есть, невзирая на пол.

Фанаты будут забрасывать ее письмами. Письмами с излияниями любви. И письмами с угрозами.

Она станет богатой и знаменитой. Поедет в турне. Будет оставлять автографы на груди у фанатов и фанаток. Участвовать в дебатах по телевизору. О ней будут писать все бульварные газеты. Издательство предложит ей написать книгу о своей жизни, записать пластинку и сняться в фильме.

Она появится на обложке таких популярных журналов, как Slitz, Cafe, Moore.

Какой чудесный сценарий.

София выключает телевизор и разражается рыданиями.

До метро далеко, и, поскольку вечер выдался теплый, Монс решает заночевать на улице, прямо под звездами. В детстве они с братом всегда спали летними ночами на воздухе. Разбивали в саду палатку, брали с собой бутерброды и морс, читали комиксы при свете фонарика, лежали и болтали допоздна.

По утрам мама с папой приносили им завтрак на подносе, и они завтракали, завернувшись в пледы. Мама с папой часто касались друг друга. Мама обнимала папу за шею, папа целовал ее в щеку. Мама стряхивала крошки у него с подбородка. Папа клал руку маме на колено.

То, что они развелись спустя полгода после отъезда Томаса из дома, не значило, что они перестали любить друг друга или что у них появился другой. Нет, они просто устали от семьи. Устали от воспитания детей и хотели заняться собой. Никто из них снова не женился, и наверняка они скоро снова съедутся. По крайней мере, на это надеется брат.

Брат, который по-прежнему живет так, как будто ему двадцать лет. Меняет подружек как перчатки, при этом каждую знакомит с родителями. Круглые сутки тусит на вечеринках. У него столько друзей, что он уже потерял им счет. И при этом у него сильные и здоровые ноги. Он бегает и играет в футбол. И с деньгами нет проблем: работа маклера хорошо оплачивается. И у него неплохая квартира в Аспуддене, недалеко от центра.

Монс мог бы ненавидеть своего брата, потому что он получил все, а Монс – ничего. Но в Монсе нет ненависти. Может, если бы у Томаса был музыкальный талант, все было бы по-другому. Может, это было бы уже чересчур. Но, к счастью, у Томаса абсолютно нет слуха, что делает Монса единственным в их семье одаренным музыкантом.

Монс идет по направлению к яхт-клубу в надежде найти дыру в заборе. Обычно с этим проблем не бывает, как бы тщательно территория ни охранялась.

Как и ожидалось, кто-то уже проделал дыру в заборе до него.

Монс находит подходящую лодку с укрытым брезентом дном, располагается в ней, кладет гитару рядом и накрывается курткой, как одеялом. Лежит под звездами и восхищается Вселенной, думая, что в мире столько красоты, что ее просто невозможно всю охватить взглядом.

Беа стоит у стены в туннеле, замерзшая и напуганная. Она молит Бога, чтобы ктонибудь пришел и покончил с ее жалкой жизнью. Она молит Бога, чтобы кто-нибудь пришел и спас ее.

Она стоит здесь уже час, и за это время прошел только один человек – молодая женщина, напуганная еще больше самой Беа.

Она думает о папе. Хочет, чтобы он сейчас пришел, протянул ей руку и сказал, что отнесет ее домой.

Думает о маме, о том, как хорошо было бы вернуться домой к маме.

В отдалении раздаются шаги. У Беа перехватывает дыхание.

Мужчина средних лет, явно навеселе, жадным взглядом окидывает Беа:

– Какая хорошенькая!

Беа удирает со всех ног, решив никогда больше не возвращаться в этот туннель.

Холодильник зияет пустотой. Пусто и в морозилке. Она размышляет, не заказать ли еду на дом, чтобы не ходить в магазин, но от одной мысли о китайской еде или пицце на завтрак ее тошнит. Придется довольствоваться кофе. Это напоминает ей о том, что фотограф так и не перезвонил ей по поводу выставки. Может, снимки не продаются. Или их уже кто-то купил.

Отыскав бумажку с номером, она снова звонит, и снова на том конце никто не берет трубку. Беа оставляет сообщение на автоответчике. Потом одевается, спускается вниз в кафе и делает свой обычный заказ, потому что сегодня ей, как никогда, нужны привычные рамки существования.

Ее все еще трясет после вчерашней сцены в туннеле. Почему она бросилась бежать со всех ног, вместо того чтобы остаться и позволить этому случиться? Видимо, инстинкт самосохранения сильнее инстинкта саморазрушения. Раньше она этого не знала.

Только через некоторое время она замечает в кафе Монса. Он сидит за столиком в противоположном углу, пьет кофе и листает газету.

Сначала Беа не может вспомнить, почему его лицо кажется ей таким знакомым, но, увидев гитару, стоящую рядом у стены, сразу все вспоминает.

Монс сидит здесь с самого открытия в надежде, что она зайдет. Все тело ноет после ночи, проведенной на жестком дне яхты. Несмотря на съеденный бутерброд, Монс испытывает голод. Когда она наконец вошла в кафе, он весь вспотел от волнения. Он дал себе слово не начинать разговор первым. Пусть она сама сделает первый шаг. И теперь он чувствует на себе ее взгляд. Наверняка гадает, что он здесь делает. Монс переворачивает страницу и поднимает глаза, чтобы встретиться с ней взглядом.

Монс Андрен… I do not know, она сама подошла и спросила, чего такого он не знает. Он, наверно, решил, что у нее поехала крыша. Вот и смотрит на нее так странно.

После минутного колебания Беа поднимается, подходит к его столу и извиняется за свое странное поведение при их последней встрече.

– Странное? Мне такое и в голову не приходило, – улыбается он. – Ты живешь где-то рядом?

– Да, а ты?

– Я тут репетирую неподалеку.

Снова сомнение. Что делать? Вернуться за стол или составить ему компанию за завтраком? Беа сама не знает, чего хочет, но раз уж у нее больше нет Джека, то ничего не случится, если она выпьет кофе с Монсом.

– Можно присесть?

– Конечно.

Беа переставляет кофе и сэндвич на его стол и присаживается.

Отсюда, оказывается, открывается совсем другой вид. Она и не знала, что за этим кораблем можно увидеть еще один.

Постепенно разговор оживляется. Монс приятный собеседник. Пару раз ему даже удается ее рассмешить. И когда настает время уходить, Беа говорит, что надеется снова его увидеть.

– С удовольствием, – отвечает Монс.

Разумеется, они еще встретятся. Потому что Монс собирается сидеть в кафе каждый день с открытия до закрытия, лишь бы только ее увидеть.

Ночью Беа перезает через забор в соседний детский сад и закапывает шкатулку с сокровищами в песочницу. Зарывает глубоко, чтобы она досталась самому усердному малышу.

В шкатулке часы, монеты, украшения и безделушки. Беа сложила их в мешочек, который собственноручно расшила паетками. На ее губах улыбка. Разровняв песок, Беа уходит тем же путем.

У Виктора не осталось никаких сомнений: он умрет. Его жизнь кончена. Его клетки отказывают одна за другой, с каждой секундой приближая смерть. Он снова в больнице, потому что ему стало хуже.

Он только и делает, что стонет и молится, забыв про еду и пьесу. Пытается вырвать иглу капельницы из руки, потому что считает, что она только продлевает его мучения. Но медсестры в белых халатах возвращают ее на место, говоря «Нельзя», как будто он несмышленый ребенок. Он ругается с ними, обзывает нехорошими словами. Одну даже называет шлюхой, отчего медсестра вся в слезах убегает из палаты. Ему стыдно, но ему больше не на ком выместить злость, которая постепенно завладевает его телом и мыслями.

Присутствие Розы его страшно раздражает. Она не должна видеть его в таком состоянии. И раздражает, что она все время говорит, что нужно бороться. Неужели она не понимает, что у него больше нет сил на борьбу?

Почему бы ей просто не уйти и не оставить его в покое?

Визиты Мирьи тоже доводят его до отчаяния. Ему не хочется, чтобы дочь запомнила его жалким и беспомощным, на больничной койке, перепачканной его испражнениями.

– Вам придется остаться в больнице на пару дней, – говорит онколог, от которого пахнет кремом для кожи без косметических отдушек. Во время разговора у него подергивается правое веко.

– Мы пока приостановим химиотерапию, – говорит другой врач. От него ничем не пахнет. И у него проблемы с линзами.

Странная реакция, обсуждают они между собой. Но не удивительная, учитывая его возраст, избыточный вес и слабое сердце. Может, это в них причина.

– Что можно сделать? – вопрошает Роза.

– Единственное, что можно сделать, – это ждать, – в один голос отвечают врачи.

– Разве вы не можете сделать что-нибудь еще?

Они с недоумением смотрят на Розу и бормочут, что дали ему все возможные лекарства от боли, тошноты, судорог, усталости, головной боли, приступов паники и т. д.

– Может, это побочный эффект от всех этих лекарств, которые вы ему дали против побочных эффектов? – спрашивает Роза.

Они качают головами и отвечают, что это невозможно. По крайней мере, с точки зрения медицины.

– То есть вы просите меня ждать? – расстроенно говорит Роза.

Кивнув, они уходят. Им нужно заниматься другими пациентами, и их не волнует, что вот этот пациент – самый главный человек на свете для Розы.

Роза в бешенстве. Но она не знает, что можно сделать, и потому сидит на белом пластиковом стуле, жалобно поскрипывающем под ее весом. У нее нет сил даже на то, чтобы встать. Ее парализовало при одной мысли, что она может потерять Виктора. А именно это и произойдет, если ждать и ничего не делать. Никто не придет и не поможет.

Ей придется действовать самостоятельно.

Еще одна попытка подняться со стула, но ноги не слушаются.

Мирья? Где Мирья?

(В туалете. Мочиться больно. Может, это мочеполовая инфекция? Мирья надеется, что да, потому что она где-то читала, что такие инфекции приводят к выкидышам.)

Раздается сухой треск, и стул подкашивается под Розой.

Она плюхается на пол и видит, как паук, напуганный грохотом, улепетывает на своих тонких ножках.

Роза не пытается его прихлопнуть, не потому, что ей не хочется, а потому, что у нее есть другие дела.

Она встает, разминает затекшие члены. Стул сломался вовремя. И у лишнего веса есть свои плюсы.

– Оставайся здесь, – говорит она вернувшейся из туалета Мирье.

– Куда ты? – спрашивает Мирья, гадая, кто сломал пластиковый стул.

– Искать того, кто в этом разбирается.

Не дав Мирье возможности задать другие вопросы, Роза вылетает из дверей и спешит вниз по коридору, буквально сметая всех на своем пути. Завидев ее, люди отшатываются.

Она бежит так, что только ветер свистит, сдувая анемичных аноректиков.

Вся запыхавшаяся, Роза выбегает на парковку. Пот льет с нее ручьем. Гд е она оставила машину? Давай напряги память. Там.

Протискивается между тесными рядами машин, задевая пару из них и обрушивая на себя град ругательств со стороны владельцев, наконец добирается до своей и, превышая все дозволенные скорости, мчится в центр.

Она паркует машину перед зданием с надписью «Союз сомалийцев», влетает в фойе, заполненное курящими и играющими в шахматы мужчинами, и спрашивает, как можно найти Юсефа Фараха.

В ответ тишина.

Женщинам нельзя заходить сюда. Это негласное правило, которое Роза нарушила, и она должна понести наказание.

– Мой муж умирает, – продолжает она.

Снова тишина. Женщина должна знать свое место.

– Это срочно!

Роза начинает рыдать. Это уже слишком. Председатель союза Абди выталкивает ее в соседнюю комнату, ищет телефон и записывает на бумажку.

– Храни Аллах тебя и твоего мужа, – хлопает он ее по плечу.

Роза выскакивает на улицу, оставляя своих африканских собратьев весь остаток дня обсуждать невоспитанных женщин, которые забивают голову феминистскими глупостями и теряют всякую женственность.

Теперь они, видите ли, тоже желают целыми днями курить и играть в шахматы и не желают слушать детский крик, стирать белье и отскребать жир с кастрюль.

Хотят быть в мечети в первом ряду, а не в последнем.

Хотят сами решать, носить им чадру или нет.

Пусть делают как хотят, говорят мужчины, которым лень сохранять традиции.

Это противоречит Корану, твердят другие, которым нечем больше заняться, кроме как сохранять традиции.

Я скучаю по дому. Я хочу работать. В этой стране я не чувствую себя мужчиной, думают третьи, уставшие жить на пособие в постоянном страхе, что на них нападут неонацисты. Они устали от пустых обещаний. Они устали жить ничего не делая, потому что безделье делает человека равнодушным к жизни.

Работа? Конечно, работа есть. Можно убираться, ухаживать за престарелыми, вывозить мусор, полоть сорняки, продавать хот-доги в киоске или подавать свинину в «Макдоналдсе». Что, ты слишком хорош для такой работы? У тебя есть квалификация? А у кого ее нет? Это тебе не рай. Это Швеция. И тут твое образование никого не интересует. Не важно, что ты слышал раньше. Давай заполняй анкету на пособие (черт бы их побрал, этих черножопых дармоедов, которые понаехали тут, чтобы жить на наши налоги), и рано или поздно что-нибудь подвернется.

Безделье лишает желания жить. Вы скажете – несчастные люди? Или лодыри на шее у государства? Какая, к черту, разница, размышляет Роза, направляесь в Акаллу, где живет Юсеф с семьей.

В Акалле она с трудом находит дом, адрес которого назвал ей Юсеф по телефону. По телефону Роза сказала, что ей нужна помощь, и это срочно.

Разумеется, он поможет. Ему все равно особо нечего делать.

Роза припарковывает машину перед серо-желтым домом и спешит ко входу. Вся семья Фарах ждет ее в гостиной. Роза звонит в дверной звонок, и младшие дети бегут открывать.

Розе открывает маленькая девочка, которая при виде этой огромной вспотевшей женщины начинает громко орать. Ну вот, мной уже детей можно пугать, думает Роза, переступая порог.

Навстречу ей из гостиной выходит мужчина. Высокий, худой, с совершенно седыми волосами, хотя ему нет еще и сорока. Он унаследовал свою работу от отца, а тот в свою очередь – от своего отца, и так в течение нескольких поколений. Юсеф лечит душу и тело с помощью трав и заклинаний. Он часто просит совета у духов предков, и они всегда ему помогают. Юсеф сбежал в Швецию, потому что не хотел принимать участия в гражданской войне, и, хотя с тех пор прошло много лет, так и не решился вернуться. На родине его считают предателем. Он мечтает увидеть своих родителей, но они боятся летать на самолете, а долгое путешествие на корабле мама не выдержит. У нее слабое здоровье, и даже папины травы не помогают.

– Юсеф.

– Роза.

Они пожимают друг другу руки и идут в гостиную, где Юсеф угощает Розу чаем и расспрашивает о состоянии Виктора. Внимательно выслушав гостью, идет в спальню, достает одежду знахаря, надевает сандалии и шапку с меховой оторочкой, собирает травы, целебную воду и лечебную золу.

Возвращается в гостиную, где, выстроившись вдоль стены, его ждут дети. Младшая при виде папы в незнакомом наряде открывает было рот, чтобы снова закричать, но решает взять пример со своих старших братьев и сестер и для разнообразия помолчать. Жена Юсефа тоже смотрит на него, открыв рот от изумления.

Она вдруг вспомнила человека, за которого когда-то вышла замуж.

Кивнув Розе, Юсеф идет к выходу.

Ход белым офицером с С6 на Е4 угрожает черной ладье, а в перспективе и черной королеве, если все пойдет по плану. Монс откидывается на спинку стула и делает невинное лицо, чтобы Ханах не догадался о его плане.

Давно они уже так не играли. Ханах пять раз отказывался от партии, ссылаясь на болезнь, вылечить которую не в силах ни один доктор.

Монсу кажется, что Ханах сам виноват в своем состоянии. Ему просто нравится пребывать в депрессии, и он не позволяет ничему хорошему просочиться в его жизнь.

Но сегодня утром Ханах внезапно поднялся с постели, распахнул окна настежь, сходил в магазин за рыбой и овощами, приготовил праздничный обед и пригласил Монса.

После обеда они достали шахматную доску.

– Поменяем пластинку? – спрашивает Монс, используя запрещенный прием.

Ханах бросает на него недовольный взгляд, но ничего не говорит, только хмыкает. Плохой знак.

Черная ладья какое-то время раздумывает, не съесть ли белую пешку, но, поборов искушение, делает пару шагов назад, чтобы лучше защитить королеву.

Выругавшись про себя, Монс встает и меняет пластинку на проигрывателе с Бетховена на Шуберта. Вдруг это поможет ему выиграть.

Ханах знает все его запрещенные приемы наизусть. Закрыв глаза, он уносится мыслями в прошлое, где он когда-то был первой скрипкой в Кабульском симфоническом оркестре.

Открыв глаза, он уже не помнит, какой была его стратегия в игре, и не помнит, на какие уловки идет Монс, лишь бы отвлечь его внимание от доски.

Игра заканчивается победой белых. Угрызения совести Монса не мучают. В любви и игре все средства хороши.

– Я кое-кого встретил, – говорит он Ханаху потом, когда они уже сидят на диване и пьют крепкий пряный кофе с липкими восточными сладостями.

Впервые он осмелился поделиться своей радостью с другим человеком. Ему страшно, что все закончится, стоит только кому-то об этом рассказать.

Ханах кивает с таким равнодушным видом, словно Монс ему только что сообщил, что на обед у него была картошка с рыбными палочками.

Наверное, он ему завидует. Ханаху хочется, чтобы Монс оставался таким же одиноким, как и он сам. Монсу понятны эти чувства, но все равно ему грустно. Расстаются они довольно холодно.

Когда последний обход заканчивается и дежурные медсестры скрываются в комнате для персонала, Роза подает знак Мирье в другом конце коридора, которая в свою очередь кивает Юсефу, стоящему в углу с сумкой с травами под черным пальто. Он заметно нервничает. Пальцы крепко вцепились в ручку сумки. Стараясь двигаться как можно бесшумнее, Юсеф идет к больному.

Ему уже случалось бывать в шведских больницах и общаться с врачами, которые воротили нос от любых методов нетрадиционной медицины и называли таких, как он, шарлатанами, наживающимися на людском отчаянии. В чем-то они, может быть, и правы. Но Юсеф, например, готов помогать людям. Просто он считает, что заслуживает вознаграждения за свою работу. Ему, как и всем остальным, нужно на что-то жить.

Он заходит в палату и тут же чувствует, какое слабое энергетическое поле вокруг пациента. Этот мужчина на кушетке готов опустить руки.

И дело тут не в телесных, а в душевных силах.

Сняв пальто, Юсеф подходит к кушетке и встречается с больным глазами. Они коротко кивают друг другу. Никто не произносит ни слова, но оба знают, что это не визит вежливости.

– Встань за дверью. Если кто-нибудь придет, скажи, что Виктор спит и чтобы его не беспокоили.

Мирья подчиняется, но закрывает дверь неплотно, чтобы сквозь узкую щелку следить за тем, что будет делать этот таинственный знахарь.

Он читает молитвы, поет песни, кормит Виктора травами, поливает его водой и посыпает пеплом, кружит вокруг его постели, пока, наконец, не падает на пол и не начинает биться в конвульсиях. Виктора тоже трясет. Зубы отбивают чечетку. Наконец Юсеф поднимается на ноги, кладет руку Виктору на живот и несколько раз нажимает. Отодвигает кровать от стены. Встает за спинкой и кладет руки Виктору на голову. Пот капает с лица. Нужно прогнать темноту и впустить свет.

Последняя судорога пробегает по телу, и все заканчивается.

Юсеф кивает Розе, она поспешно подвигает стул, на который он тяжело опускается и просит воды. Постепенно дыхание его успокаивается.

Виктор спит, то и дело вздрагивая во сне. Все его тело мокрое от пота.

– Так и должно быть, – успокаивает ее Юсеф.

– Хочешь поесть? – спашивает Роза, которая в состоянии стресса способна думать только о еде. К тому же он потратил столько энергии.

Юсеф отрицательно качает головой.

Роза идет к Мирье, которая дремлет на посту. Они садятся рядом в коридоре. Мирья кладет голову маме на колени.

– Когда мы поедем в Сомали, мама? – спрашивает она сонно.

– Когда папа поправится, – отвечает Роза. – Надо же кому-то присматривать за кафе, пока мы в отъезде.

Кивнув, Мирья засыпает.

Роза кладет ей голову на макушку и вспоминает ту ночь, когда она появилась на свет.

Это было в конце лета, и ночи стояли прохладные. В приоткрытое окно проникал свежий ночной воздух. Виктор спал рядом с ней в кровати. Из соседних комнат доносился женский шепот. Мирья уютно устроилась в ее объятиях. Роза родила уже троих детей и все равно не переставала удивляться тому, какие младенцы маленькие и хорошенькие. Она улыбалась, любуясь личиком Мирьи, и слезы текли у нее по щекам. Малышка открыла ротик и начала кричать, разбудив своими криками Виктора. Роза дала ей грудь, и девочка затихла. Виктор провел пальцем по пушку у Мирьи на макушке, поцеловал Розу, спросил, не надо ли ей чего, и, получив отрицательный ответ, снова погрузился в сон. Это была волшебная ночь. Ночь, которая никогда больше не повторится, потому что время не повторяет себя.