Текст книги "Они были мелкие и золотокрылые"

Стоило бы побеспокоиться о себе. Я до сих пор толком не знаю, что буду делать на Ганимеде. Изначально – земная колония, ледяной спутник давно стал самостоятельным миром со своими законами. Златокрылы там появились раньше, чем на Земле, и отлично прижились, в отличии от…

Дора сказала, что нужно найти капитана Авдеева, передала для него письмо с рекомендациями. А дальше – работать я умею, с людьми и златокрылами ладить – тоже. Я справлюсь.

За себя я спокойна.

За оставшуюся на Земле Дору – не очень»

Глава восьмая

Где-то вне времени, Я-Медь

– Ты запомнила? – медноволосое отражение настойчиво сверлит её взглядом, пробираясь в самую душу.

Они снова за столиком. Вкусно пахнет кофе. И слабо кружится голова. Но всё же мыслит она ясно. Победоносное шествие Филипа в окошке почему-то окончательно убедило её, что всё происходящее не сон и не бред. Ногти впиваются в ладонь от холодной ярости при воспоминании о недавней встрече с кругломордым психопатом.

Что ей показывают? Это было или будет? Почему именно она должна на это смотреть?

– Ты запомнила? – повторяет вопрос Я-Медь.

– Я не знаю, – огрызается Зарина и понимает, что картинки и про Огарова, и про Орлова запечатлелись в памяти ярко и чётко. – Зачем мне всё это?

– Пей кофе, – говорит Я-Медь, отстраняясь.

Зарина осушает чашку в несколько глотков, жует пирожное. И вновь оказывается у сиренево-розовых лент.

– Если ты мне хочешь снова показывать кино про Эдуарда Орлова и прочие ужасы про мир, объясни хотя бы…

– Смотри, – говорит Я-Медь. И раздвигает ленты.

Филипа Огарова больше нет. Как и Эдуарда Орлова. Есть его сын, Артемий.

Вот он в универе, после разговора с отцом, который только-только нащупывает странную и непонятную, но такую манящую связь «мы» и ещё сам её не то, что не понимает, не осознаёт даже. Сын в гневе убегает от отца, решает вообще не появляться больше дома. Стать самостоятельным. Начать новую, ничуть не похожую на прошлую жизнь. В тот же вечер он напивается, как никогда ещё в жизни. Очень скоро его выставляют из универа. А потом он оказывается в таком месте, куда в своё время не рискнул заглянуть даже Гандз… А едва открывшееся связующее «мы» чахнет в зачатке, успев поделиться с отцом лишь болью и гневом…

В следующем окне Артемий…

Август 41 года н.к.э., доктор Гандз

Жара донимала, мешала дышать и думать.

Хорошо, что мозгов хватило сменить привычную рубашку со штанами на здешние футболку и шорты.

На третьей полосе не в каждом помещении отыщешь кондиционер. Уж не говоря о климат-контроле и уличных бот-охладителях. Что охладитель – у них даже фонтана не найдешь! А те, что есть, грязные или пересохли.

Похожи на многие души – грязные и пересохшие. И неважно, где эти люди живут – на первой полосе или третьей. Ну да боги с ними – главное, что не разбиты. Гандз окинул взглядом очередное фонтанное недоразумение, вытирая салфеткой вспотевшую шею. На дне каменной округлой конструкции в недосохшей луже барахтался воробушек. Рядом валялись листья, окурки, рваный полиэтиленовый пакет – надо же, где-то ещё сохранились – и прочий мусор. На краю, у ступенек, ведущих в бассейн, сидела каменная дева, позеленевшая, с хвостом и злобным взглядом.

«М-да, всё, что не разбито, можно отмыть и наполнить водой», – отвлечённо подумал Гандз.

– Вы не здешний, – услышал он.

Гандз обернулся. Перед ним стоял юноша со светлыми волосами и не вполне ясным взглядом.

– И откуда же такой вывод, молодой человек? – поинтересовался он у долгожданного собеседника.

– Вы уже час тут торчите. Но так и не зашли выпить. И взгляд у вас такой… не знаю, как описать… У моего отца такой бывает. Иногда. Когда вспоминает о прошлом.

– И кто же твой отец, мой юный друг? – наклонился к нему Гандз. – И что не так у него с прошлым?

От юноши отчётливо несло перегаром. Гандз уже какое-то время наблюдал за ним, взирая с улицы в мутное окно пьяной забегаловки, ожидая, когда же юный Орлов выйдет освежиться. Он уже успел пообщаться с нетрезвой парочкой, выползшей на воздух раньше, но отвадил их кучкой монет на новую порцию пива. И продолжил ждать, лениво гадая, везде ли на третьей полосе смотрят вот так сквозь пальцы на запрет на алкоголь для юнцов? По идее, не должны…

Юнец тем часом печально повесил белокурую башку.

– Он, папашка мой, раньше на второй полосе жил. Ещё до меня. А потом мать мою встретил. Она здесь жила…

Юноша умолк. На бестолковом пухлом лице ясно читалась борьба: ему не хотелось винить мать за то, что её угораздило родиться на третьей полосе, и вместе с тем очень уж хотелось обвинить отца в том, что не остался на второй.

А сам отец считает, что у них всё в порядке?

Занятные, опустошающие себя фонтаны.

– А не кажется ли вам, юноша, что вы можете нарваться на неприятности? – довольно грубо спросил Гандз, резко меняя тон, и помахал рукою перед носом. – Не рановато ли вам благоухать столь резкими напитками?

Юноша вздрогнул и сглотнул ком в горле. Моргнул.

– Давайте так, мой юный друг, – вновь мягко заговорил Гандз, – я угощу вас отрезвляющим обедом, а вы мне расскажете свою историю.

Спустя полчаса стало ясно, что юный друг по имени Артемий зол на всю третью полосу, как таковую, зол и на вторую с первой, хотя никогда их не видел, зол на отца за то, что тот переехал на третью полосу, зол на мать, за то, что не отговорила отца, а потом и вовсе умерла, зол на подружку, у которой нет свободного времени из-за того, что завела златокрыла, зол на златокрыла, непонятно как очутившегося на третьей полосе…

– Стоп, стоп, стоп, мой юный друг, – прервал словоизлияния Гандз. – Златокрыл на третьей полосе?

– Я сам с трудом поверил, – Артемий вытер рот ладонью. Перед ним стояло блюдо с лиловыми моллюсками с Жемчужной планеты – прекрасное отрезвляющее средство. – Откуда она его вытащила, как ей позволили оставить…

– Думаете, не стоило ей этого делать? – осторожно спросил Гандз.

– Думаю, никому не стоило этого делать. Связываться с инопланетными тварючками, в смысле. Я не знаю, чего с ними все так носятся?! – он хлопнул по столу с такой силой, что моллюски – скользкие лиловые комочки – подпрыгнули на тарелке. Артемий задумчиво на них воззрился, ткнул вилкой. – Жрать иномирную пакость – ещё куда ни шло, – изрёк он, икнув, – но эти…

– И что же, по-вашему, с «этими» не так?

– Да всё! – выпучил глаза Артемий. – Вы что, сами не видите? Они… чужие. Они… странные. Ни на одну земную тварь не похожие. Даже на сказочных драконов не похожи, хотя многие их с ними сравнивают.

– Непохожесть пугает… – пробормотал Гандз в сторону.

– В общем, не знаю, как объяснить, – Артемий отложил вилку, – но им не место на Земле.

– Им, значит. И многих ли златокрылов вы видели, мой юный друг.

– Одного хватило. Я слышал, что они меняют людей. Все мы это слышали. Но когда увидел… Моя Феодора, она стала другая! Чужая совсем!

Это что-то новое. И интересное. Гандз подался к Артемию, заглянул в глаза.

– А до этого вы были очень близки?

– Ну, – юноша вмиг покраснел, как кипяченый омар, – не то, чтобы очень… Да какое вам дело?!

– Ты прав, никакого. Я лишь хотел помочь, – Гандз миролюбиво развёл руки, – и, возможно, помогу, если подскажешь, где найти эту девушку с златокрылом?

Артемий посмотрел с подозрением. Невнятно булькнул. Надтреснутым голосом пробормотал название кафе. Соврал, небось. Но это и не важно. Найти девушку по имени Феодора, работающую официанткой и владеющую златокрылом, будет несложно.

Артемий бормотал что-то ещё.

Треснутый голос, треснутый фонтан…

Грязное можно отмыть.

Пустое – наполнить.

А треснутое… Треснутое – ещё не разбитое.

Надо найти девушку.

Апрель, 42 год н.к.э., Филип

Гандз не явился!

Его самый главный соперник в гонке сообществ и в вопросе златокрылов не просто не пришёл на конференцию – он вообще исчез с лица планеты. Впрочем, не было никаких данных и о том, чтобы он покидал Землю. Его даже вроде бы видели в холле отеля перед самой конференцией первого апреля. С помощницей Зариной Заревской, ещё одной занозой в заднице. Но куда потом оба исчезли – загадка. Если, конечно, они и правда там были, а не сгинули в небытиё раньше. Все камеры отеля в тот день ужасно сбоили, Аколитус и та концов не нашла, а верить свидетелям-людишкам смысла нет.

Как бы там ни было, неделя прошла, а они не объявились.

Со всех сторон уже кричали, что от соперников избавился сам Огаров. Филип только хмыкал в ответ. Он бы, может, и не против, но, увы – чужие достижения ему не нужны.

И всё же, на всякий случай он допросил с пристрастием Пятьеног и ещё парочку особо ретивых соратников – никто понятия не имел, куда подевались Гандз с Заревской.

Конференцию по вопросам златокрылов в итоге перенесли. Однако выборы в мировой парламент должны состояться при любой погоде. Как бы там ни протестовали сторонники Гандза.

А соратники «сообщества Доктора Гандза» таки протестовали и ещё как! Шум подняли, аж уши закладывало. Вопили дурным голосом, что Филип виновен в пропаже их лидера, усиленно копали информацию о Филиповых салонах на обочине и четвёртых участках, а также приписали ему ещё кучу гадостей.

Конечно-конечно! С Гандзом ничего не могло случиться на дикой третьей полосе, исключительно страшный Огаров постарался. А услугами салонов, между прочим, многие чистоплюи вопящие радостно же и пользуются! А чуть что – аморально, незаконно, и тому подобное.

Но главное – к крикунам прислушался председатель мирового парламента, Николай Морской, и объявил о том, что выборы переносятся на неопределённый срок. Заявил, что такой же была и рекомендация Аколитус. Предательский искусственный разумишко!

Филип пытался подступиться к Николаю, привести аргументы, но бывший одногруппник и рта ему не дал открыть. Даже на пятиминутную встречу не согласился. Не иначе, как матушка вмешалась. Советница главная. Старушка Неонила Морская невзлюбила Филипа ещё со времён, когда Филип с её Николой студиозили. И дело было не в том, что чистокровный первополосник подружился с кем-то с нижней полосы. Около Николы отирались и другие второполосники, против них она не возражала. Нет, госпоже Морской чем-то не угодил лично Филип! А когда её сыночек возвысился сначала до лидера главного сообщества на Земле, а потом – и до председателя мирового парламента, так вообще всячески стала препятствовать их общению. Не говоря уже о сотрудничестве. Еле-еле собственное сообщество пропихнул в разряд официальных.

Огаров созвал срочное совещание «Чисто-людя».

– Мы должны ударить их же оружием, – заявил он своим людям. – Нужно найти серьёзный компромат на противника.

– Я уже изучила всё, что есть о Гандзе и его ближайших сторонниках. Эти гадёныши ненормально чисты или скрываются слишком хорошо… – начала Пятьеног.

– Я говорю не о Гандзе со сторонниками. Их компрометировать уже бессмысленно. Нужен компромат на председателя. Или – на мамашу его. На неё даже лучше, – последнюю фразу он процедил сквозь зубы.

Пятьеног почесала затылок. Батонообразное лицо озадаченно вытянулось.

– Никогда не слышала, чтобы они были в чём-то замешаны. Иначе…

– Я не спрашиваю, слышали вы что-то или нет, – прошипел Филип. – Я говорю, чтобы искали компроматы! Землю носом ройте! И Луну с Ганимедом – тоже! Никто не святой. Найдите мне зацепку. Найдите хоть что-то. И быстро! Каждые три часа чтобы отчитывались о проделанной работе. Или пойдёте у меня улицы драить на обочине. Все!

Через день с очередным отчётом к нему пришёл щенок Артемий. Он пунцовел и потел от волнения, но изо всех старался показать себя гордым и независимым псом. Смех, да и только. Вчера команда тоже его два раза присылала – сообщить, что компроматов на премьерскую семью пока ещё нет. И оба раза щенку приходилось снимать штаны и подставлять задницу. Ну а что? Раньше за дурные вести гонцов вообще казнили. Три раза приходила Пятьеног, но ей он просто высказывал всё, что думает об умственных способностях всей команды, а затем отсылал прочь.

– Чем порадуешь? – сухо бросил Филип щенку.

Щен неуверенно крутил в руках слим-карту.

– Есть всякое по мелочи, но я не думаю, что…

– Показывай.

Щен вставил тоненький квадратик в эйртоп.

На «воздушном экране» возникла картинка вирта, нарисованная хоть и грубовато, но реалистично. Зелёный луг. Нет, даже поле. По нему – скачет вороной конь. На нём верхом – черноволосая девица. В руке кнут. Волосы развеваются за спиной. Конские копыта топчут яркие цветы.

– И что это? – фыркнул Филип.

– Посмотрите на лицо, – щен увеличил картинку, развернул барышню.

– Хм-м-м…

Барышня была похожа на Неонилу Морскую, только лет на сорок моложе. Щен запустил ещё несколько виртуальных картинок – везде была Неонила. Где-то совсем молодая, где-то постарше, примерно сорокалетняя, но везде – несомненно она. Она скакала на лошади, бегала с ней под дождём наперегонки по полю, гуляла по лунным дорожкам, ведущим в небо…

– И зачем это? – пожал плечами Филип.

– Я понятия не имею. Но вы сказали, сообщать обо всём, что найдём.

– А где вы вообще это нашли?

– О, у нас в универе были простые вирт-игрушки, кто хорошо занимался, тому разрешалось часик в них позависать. Я и подсел на это дело. Даже учёбу подтянул, – щен подёргал себя за ухо. – И вот сегодня уже от отчаяния я решил забить имя Неонилы в поисковики всяких форумов и порталов именно вирт-фанатов. Это вылезло из архива где-то так тридцатилетней давности. Его даже в базе Аколитус не было.

– Хм-хм. Сам, значит, нашёл?

– Ну… Да, – щен снова покраснел.

– Занятно. Вот только что нам с этим делать? Там более интересных картинок не было? Объяснений каких-то, что они означают?

– Объяснений мало. Похоже, Неонила принимала участие в разработке какой-то вирт-программы, и вот так тренировалась.

– Скучно тренировалась. Без огонька, без идеи. Хоть бы сиськи показала. Или кнутом лошадь пару раз стеганула по морде. Х-м-м-м… – Филип замолчал надолго, вглядываясь в картинку. Затем нажал на кнопку коммутатора – Пятьеног! Лучших виртуальщиков мне сюда! – рявкнул он, щен даже на месте подпрыгнул. – Лучших и верных нам. И быстро! Сулите любые деньги. А меня пока не беспокоить.

Он повернулся к Артемию.

– Что ж, похоже, у нас есть зацепка. И неплохая. Это надо отпраздновать. Тащи сюда свою задницу!

На монтаж виртуальных видео ушло больше недели. Были они изначально старыми и примитивными, что одновременно и упрощало задачу, и усложняло. Упрощало – потому что грубоватое всегда сделать легче, чем утончённое. Усложняло – потому прописывать все коды требовалось по схемам тридцатилетней давности. Кодерам пришлось поднимать архивы обучающих программ, изучать, что и как делалось тридцать лет назад. Раз за разом копировать старые коды и развивать их так, чтобы невозможно было найти склейку. А ещё пришлось раздобыть старые аналоги слимтопов и отмотать на них время до двенадцатого года. Чтобы уж точно никто не подкопался.

Но, наконец, работу закончили.

Ещё пару дней понадобилось, чтобы оформить некие документы по перепродаже старой программы задним числом на другую планету – чтобы окончательно обойти Аколитус. Последний раз всё проверили-перепроверили.

После чего троица усыплённых кодеров отправилась на обочину, а некое видео утекло в Сеть.

И тем же вечером Филип наведался в апартаменты мирового председателя и его главной советницы. Пускать его по-прежнему не желали, но на этот раз он сумел настоять на визите.

Сказал, что знает, как остановить внезапное безумие. Поклялся, что хочет помочь. Николай поверил. Во всяком случае, двери открылись, и его сопроводили в личный кабинет мирового правителя.

– Это он и устроил, я уверена! – вместо приветствия выпалила Неонила, едва он вошёл.

Она была похожа на дикую норовистую лошадь из своих же картинок. Пусть немолода, но всё ещё красива, статная и черноволосая. В свои шестьдесят три она выглядела, как пятидесятилетняя, которой не дашь больше сорока пяти. Одета была в чёрное длинное платье и красный пиджак с расклешёнными полами. Тёмные глаза её метали молнии.

– Да что же я вам такого сделал, что вы меня с универа ненавидите? – выкатил глаза Филип, потирая родинку на скуле. – Или я за вас эти картинки дурацкие сделал в годы вашей юности?

– Это фейк! Грубый и неотёсанный! И тебе это известно лучше меня, – она ещё раз прожгла Филипа взглядом и резко отвернулась.

– Мама, успокойся, – заговорил наконец Никола, сидевший за большим дубовым столом. – Давай хотя бы послушаем, что он скажет.

Неонила шумно выдохнула, не оборачиваясь.

– Я вполне верю, уважаемая госпожа Неонила, что эти картинки – нелепые подделки, – примирительно заговорил Филип. – Но вот они, – он раскрыл на эйртопе страницу с обсуждениями вирт-видео, где юная Неонила посреди поля предавалась разврату с вороным конём, – они не верят. И даже если сейчас вы приведёте кучу доказательств своей правоты, всё равно убедите далеко не всех. По сети уже гуляют свидетельства людей, с которыми вы тестировали вирт-программу. Вот, например: «Конечно, я помню эту её программу. И конячку помню. Срисована с настоящего коня Неонилы, Красавцем звали. А Неонила погружалась в одиночестве. Все эти её прогулки по вирт-пространству были для неё настоящими. У неё была серия таких вирт-погружалок с конём, правда, конкретно этой я не видел, но мало ли как развлекалась дама наедине со своими…»

– Хватит! – рявкнула Неонила. – Чего ты хочешь?

– Я пробил по своим каналам и выяснил источник этого слива. Он находится за пределами Земли. Вне зоны вашего влияния. И я знаю, что у этих людей есть и другие картинки. Более, хм, откровенные. Меня особенно впечатлил ваш маленький шабаш на лунной дорожке. Интересно, понравится ли он вашему внуку, к примеру?

– Ну ты и сволочь.

– Главный их козырь – создатель изначальных картинок действительно вы. И поверьте, найдутся свидетели, которые скажут, что видели и откровенные сюжеты тоже. Авторские права принадлежали компании, которой давно нет, и уже несколько раз перекуплены. И, как я уже сказал, сейчас принадлежат даже не землянам. И теперь они раздумывают, выпустить ли это всё в Сеть или пойти дальше и запустить новую вирт-игрушку, где каждый сможет оказаться на месте вашей любимой лошади, или…

– Чего. Ты. Хочешь? – отчеканила Неонила.

– Я знаю, чего, – вновь подал голос Николай.

– Я могу договориться с этими людьми, у них передо мной должок…

– Сам себе задолжал? Так чего же?

– Всего лишь того, что мне и так причитается, – развёл руками Филип. – Законных выборов. И законной победы.

Николай покачал головой и встал из-за стола.

– Когда-то я считал тебя другом…

– Я тоже! И сейчас считаю. Именно потому и пришёл.

– Ты пришёл, как шантажист и вымогатель. И даже не ко мне, а к моей матери. Ты осмелился напасть на пожилую женщину.

– Кто это здесь пожилая?!

– Позволь, я всего лишь передаю информацию…

– Если ты такой добрый, просто скажи, кто эти вымогатели, и мы сами с ними разберёмся, – отчеканила Неонила.

Николай же махнул рукой.

– Будут тебе выборы. Но победу обеспечивай себе сам. И сегодняшнее видео должно полностью исчезнуть из Сети.

– Зря ты щетинишься, Никола, – покачал головой Филип. – Я ведь мог бы просто не вмешиваться, пока эта история не потопила бы вас обоих, а я вмешался. Хорошо, я докажу вам, что я – друг.

Скандальное видео из Сети исчезло.

В следующие дни Филип сделал ряд громких заявлений о том, что «госпожу Неонилу Морскую, несомненно подставили, а сам он не сомневается в её порядочности». Правда, в комментариях к подобным заявлениям тут же насыпалась кучка старательных возражений, где слова «распутница и шлюха» были самыми мягкими. Как и «предсказывал» Филип, объявились свидетели, которые видели развратные вирт-картинки ещё тогда, далёкие тридцать лет назад, и, по их словам «в Сеть попало самое безобидное, а будущая госпожа советник в молодости развлекалась от души. И – хотела сделать такие развлечения общедоступными!»

Иногда проскакивали и комментарии в защиту советницы.

И за один такой Филипов глаз зацепился особенно остро. Некто заявлял, что Неонила Морская – дама несомненно порядочная и сделала много добра людям, и все эти видео – чушь, а вот Филипу Огарову и вовсе верить не стоит. Филип не поленился и перешёл на страницу комментатора – Доры Славской.

Что ж, здравствуй, дорогая моя.

Скоро поздороваемся поближе.

Апрель, 42 год н.к.э., Артемий

Артемий мечтал о Доре.

Сколько бы Филип не подсовывал ему сумасшедших – хотя и хорошеньких, что уж там – поклонниц. Сколько бы «покровитель» сам ни удовлетворял свои гнусные желания, унижая Артемия ночами и наслаждаясь его унижением, он всё равно мечтал о Доре.

Мечтал, как они однажды встретятся здесь, на второй полосе, уже как равные. Она – успешная официантка. Он… Да он вообще звезда! Он даже успешнее. А потом они вдвоём плюнут на всё и уедут куда-нибудь, где нет ни Филипа, ни златокрылов, ничего, что могло бы им помешать. Пусть даже и на третью полосу вернутся – плевать! Лишь бы вместе.

Кажется, Артемий впервые в жизни понимал отца.

И только с отцом он и делился наболевшим, рассказывал, как ему опротивел Филип и как он однажды сбежит с любимой. Плевать на смерть – отец был рядом, отец его понимал и поддерживал. Смотрел с прищуром, улыбался, кивал… И это помогало ему идти к цели.

Он почти ничего не покупал себе, кроме самого необходимого – откладывал на этот самый побег-мечту.

Он терпел тупые шоу и роль сладкого краснеющего мальчика, терпел издевательства Филипа, терпел нелюбимых женщин в постели, лишь бы однажды вырваться на волю с любимой. С мечтой!

Но он и в страшных снах не мог представить, что мечта исполнится вот так…

Не задумался он, и когда Филип позвал к себе домой, пообещав сюрприз.

Артемий ожидал, что они просто отметят победу сообщества «Чисто-людь» на состоявшихся наконец всепланетных выборах. Пусть даже и придётся ещё раз удовлетворить кругломордого урода, но потом он потребует свободы. Он уже достаточно отработал свои «спасение с возвышением». Настолько, что давно перестал считать переезд с третьей полосы – спасением. Да и вообще – каким-либо благом.

Но к увиденному он оказался не готов.

Дора – его любимая, желанная Дора, его самая светлая мечта – лежала, распластанная и прикованная к кровати Филипа за руки и ноги. Из одежды – только узкие полоски чёрной кожи, почти ничего не прикрывающие. Во рту – кляп. Она тяжело дышала и демонстративно не смотрела в его сторону. И волосы отрасли с последней встречи…

– Это… Что… Почему? – Артемий ошалело уставился на Филипа.

Тот стоял рядом в синем халате и ухмылялся.

– Нравится подарок?

– Как она здесь оказалась? И почему в таком… – закончить фразу он не сумел, лишь развёл руками.

– Девочка слишком много натворила за последнее время. Незаконно провезла третьеполосницу в космопорт, несанкционированно вывезла с Земли двух златокрылов.

– Но разве мы не боролись за то, чтобы они убрались? – брякнул Артемий, понимая, что говорит и делает совсем не то.

– Мы боролись за уничтожение, а не укрывание. В любом случае, долгое время её защищал код пропавшего нашего доктора Гандза. Но теперь по понятным причинам код аннулирован.

– Это не объясняет, почему она здесь?! – Артемий сорвался на крик, чувствуя, как опять позорно краснеет.

– У стражей порядка возникли к ней вопросы. Это в любом случае бы случилось. И если бы Гандз не исчез, ему пришлось бы долго расплачиваться за дела этой цыпы. Без его покровительства её и вовсе ждала тюрьма, а то и обочина. Но я присвоил ей собственный код. Отвалил огромный штраф за её проделки, зато теперь она моя. Вернее, – он плотоядно облизнулся, – если пожелаешь – наша.

– Простите, – Артемий из последних сил держал себя в руках, стараясь не смотреть на полуголую Дору, – но разве код покровительства даёт право на такое?

– Теперь – даёт, – ухмыльнулся Филип. – «Чисто-людь» получило абсолютнейшее большинство голосов в мировом парламенте. Председатель парламента наш с потрохами, благодаря истории о его матушке. Теперь мы – закон. И пора нам очистить планету от мерзости.

– Издеваясь над женщинами? Отпустите её! – Артемий понимал, что уже даже не кричит – визжит, но ничего поделать с собой не мог.

– Эта женщина отравлена златокрылом. Она прогнила до глубины души. И с ней придётся хорошо поработать, чтобы она излечилась. И не только с ней. И если ты успокоишься, то вполне оценишь мой подарок и мою доброту. Я предоставляю тебе право первой ночи. Она твоя. Я её даже не касался. Делай с ней, что хочешь и сколько хочешь. А потом, когда насытишься – развлечёмся ещё раз все вместе. И не кривись так. Я же видел, – он усмехнулся, – как ты развлекался с фанатками. У них потом долго, небось, заживали синяки и ссадины за задницах. Вот, получай инвентарь.

Филип высыпал на кровать кучку плёток и железяк.

– А-а-а-а! – Артемий заорал и бросился вперёд, ухватил первую попавшуюся плеть, довольно большую, и огрел ею Филипа по роже.

Он успел ударить ещё несколько раз, прежде чем Филипова охрана ворвалась в комнату и скрутила его по рукам и ногам.

– Щенок вырос в пса и взбесился, – услышал он голос Филипа сквозь пелену боли.

Затем он приподнялся на локте, стараясь не застонать от боли. Огаров стоял перед зеркалом и смотрел на след от плети на щеке.

После того, как охранники связали Артемия и бросили на полу, озверевший Филип ещё долго бегал вокруг, пинал ногами по рёбрам и по лицу, потом сек плетями, потом Артемий вырубился.

Потом его, кажется, облили водой.

Филип подошёл к связанной Доре, притянул её к себе за волосы. Заглянул в глаза.

– Видишь, что бывает, когда щенкам даёшь слишком много воли? Может, отыметь тебя у него на глазах с особым размахом? Как думаешь, ему понравится? – он повернулся к Артемию. – Нет, твоя кровавая рожа испортит весь кайф. И вообще, ты мне надоел и больше не интересен. Пора щенку отправиться на псарню.

Филип снова вызвал охрану…

«Истина в глазах златокрыла»

Артемий, апрель 42 года н.к.э., конец пути

«Я смотрю в глаза оскаленных чудовищ, одуревших от запаха крови – моей крови. Смотрю в глаза Филиповых псов-биомехов, которым он отдал меня вместо ужина. Смотрю в глаза собственной смерти, а вижу – зелёные глаза своей Фео. Красотки, которую я тоже погубил. Как и другую Феодору. Обеих отдал Филипу на растерзание. Что он с ними сделает? С Феодорой ещё поиграет, а Фео… Может, её и в живых уже нет? И всё же, я смотрю ей в глаза…

Нет. Не так. Я смотрю её глазами, как бы это ни звучало. Смотрю на рычащих собак, плавно – словно в замедленной съемке – летящих ко мне, а вижу себя – малолетнего глупца, влюблённого и ревнивого, нелепого и жалкого. Вижу отца, с которым даже не попрощался перед смертью, но которого смерть избавила от всего, что пришло после. Я смотрю на его улыбку с прищуром, словно сквозь туман, и, кажется, только сейчас понимаю, что он имел в виду под извечным своим «мы».

Мне больно, отец.

Не от того, что биомеханические твари уже рвут на куски мои руки и ноги. Этого я почти не чувствую. Не знаю, почему. Наверно, моя Фео что-то сделала. Притупила боль. Физическую. Душевную заглушить невозможно.

Мне больно, отец, потому что я не чувствую тебя. Всё это время, хоть ты и был уже мёртв, я незримо ощущал твоё присутствие. Говорил с тобой. Спорил. Советовался. И ты был рядом. Плевать на смерть – Ты. Был. Рядом!

А сейчас вместо тебя – пустота.

Мне страшно, отец.

Где ты?

Почему оставил меня?

Мне остались секунды.

Звериный рык всё глуше.

Я уже иду к тебе.

Только не оставляй меня.

Не оставляй.

Не…»