Текст книги "Они были мелкие и золотокрылые"

А потом случилось нечто.

Он проснулся от того, что его ласкали солнечные лучи, хотя и было пасмурно. Его внезапно окутало тепло, хотя он считал, что в душе навсегда поселился холод.

Он огляделся и понял, что давно не уделял внимания златокрылам. Что хочет пить только воду. Или – чай. Что вернулось нечто давно потерянное.

Но – что? Откуда это тепло, этот свет?

«Я вернусь в апреле. Первого апреля»

Эдуарда словно током ушибло.

Он посмотрел на календарь.

Она вернулась. Где бы ни была до этого – его Зарина вернулась.

Апрель, 42 год н.к.э. 1.0, Зарина

Они вернулись!

Невозможно было в это поверить, но они здесь. В апреле сорок второго года, первого числа, и должны идти на конференцию по вопросу златокрылов.

Как жаль, что без Виктора… Аспирант пропал бесследно. Возможно, он действительно погиб в той временной ветке, которую увидела Зарина. А может, затерялся в какой-то ещё…Как бы там ни было, тень от его исчезновения падала на счастье от возвращения. И она останется с ними навсегда.

Но всё-таки они вернулись. Вдвоём. Хотя профессор Захаров и напугал их год назад намёком на исчезновение не только Виктора, но и Зарины. Когда Зарине с Гандзом вернули слимфоны, на почте обнаружилось письмо, написанное год тому вперёд. В нём профессор Захаров объяснял, что всеми правдами и неправдами скрывал их ото всех целый год. Что Пятьеног узнала о них лишь в последний – первый? – день их смещения, и он не мог не пустить её в комнату. Но – верный Нафталин помог её изолировать до следующего дня. Который, как он надеялся, всё изменит…

Зарина с Гандзом вышли из своего номера и устремились в зал конференций.

– Здравствуйте, госпожа Заревская, – пропел металлическим голосом бот-секретарь. – Добрый день, господин Гандз. Простите, но означенной вами конференции в планах на сегодняшний день не числится. Проверяю последующие дни…

– Ох-х-х-х! – Зарина согнулась пополам, словно от сильного удара в живот.

– Что с тобой? – Гандз схватил её за талию, подвёл к креслам у стены.

Зарина судорожно пыталась вздохнуть. Перед глазами заплясали разноцветные пятна, которые постепенно сложились в некую картину.

– Эдуард, – выдохнула она наконец, – ему очень плохо. Что-то случилось. Я должна ехать к нему.

– Но… Мы должны разобраться… Ладно, езжай.

– Уверена, ты сам всё выяснишь, – она слабо улыбнулась ему и обняла.

– Только возьми такси, – крикнул он ей вслед.

Из видеоотчёта выжимка

Апрель, 42 год н.к.э., делегация мигов на Земле

«Алмеус с Альвинией сидят в небольшой комнате и долго изучают последние новости землян – как те, что показывают по ТиВи и в Сети, так и те, что струятся из глаз златокрылов.

– Они учатся чувствовать друг друга, – говорит Альвиния.

– Не все. Далеко не все, – смотрит куда-то за горизонт Алмеус.

– У тех, кто чувствуют – получается.

– Их единицы.

– Они сильны.

– Что ж. Возможно они справятся. Однажды.

– Мы помогли, – кивает Алвиния.

– Но не можем мы рисковать больше, – Алмеус гладит сидящего рядом златокрыла. – Слишком прекрасны они, чтобы вновь рисковать ими»

Эпилог

Конференция таки состоялась. Только совсем не та, которая планировалась до их с Гандзом приключения.

По сути, и не конференция это была, а оповещение от Высокой делегации мигов на Земле о том, что все златокрылы в ближайшее время должны эту самую Землю покинуть. Они говорили об опасности для удивительных существ, об угрозе для их жизни. Спорить с хозяевами вселенной никто не решился, хоть людям, для которых не существовало другого сорок второго года, понять их страхи было сложно.

Впрочем…

– Я вижу сны, – как-то сказал Эдуард Зарине. – В них все златокрылы погибают. И я – тоже. И многие другие…

Она прилетела к нему на третью полосу. Она прожила с ним две недели, помогая прийти в себя. Конечно, она не заменила ему сына, но сильно смягчила боль утраты. Они пока не говорили о том, где и как будут жить. Просто – жили.

– Это не сны, – ответила она, теребя короткую медную прядь. Волосы пришлось снова подстричь, слишком уж они ослабели от временнЫх прыжков. Но цвет решила оставить – в память об Аколитус-Я-Меди. – Это вероятности, которые ещё могут сбыться. Именно поэтому они улетают.

К слову об Аколитус…

Вскоре после их возвращения она отключилась.

А до этого три дня на любые запросы выдавала лишь одну рекомендацию: «Отказаться от «полос» и искать другие пути развития».

Говорили, что она поймала некий сверхзлобный вирус, засбоила и самоликвидировалась, но Зарина знала – она просто спит.

И ждёт, пока человечество окончательно проснётся.

Аколитус спит.

А златокрылы улетают.

Зарина и сама не до конца понимала случившееся.

– Всё было напрасно? – спросила она у Гандза пару дней назад. – Мы их потеряли. Мы старались напрасно! Всё, что мы пережили за этот год, было зря…

– Нет. Не зря. Мы спасли удивительнейших существ. Они не с нами, но они живы. А мы… Мы подарили себе новую возможность.

Зарина смотрела на него, понимая и не понимая. А потом она почувствовала, как где-то далеко по ней скучает Эдуард, как улыбается ей и мысленно гладит по волосам цвета меди, и – поняла окончательно.

Её Мордаха всегда рядом. Хоть и далеко.

А Гандз смотрел в небо. Где-то там вернулись на родную планету златокрылы. Вернулись туда, где их не обидят, где им ничего не грозит, кто-то найдёт новых спутников, но не все… Там, далеко – и его голубоглазый Артур. Он спрятал его вместе с женой и дочерью на маленьком спутнике на время своего путешествия. Теперь семья вернулась, а златокрыл – нет.

Увидит ли он когда-нибудь того, кто навсегда изменил его жизнь? А может, и жизнь всей планеты? Сможет ли коснуться шершавых крыльев, погладить по мокрому носу, посмотреть в умные глаза? Гандз не знал. Но в одном был уверен. Он всегда на связи со своим златокрылом. Как бы далеко тот ни оказался. Какие бы расстояния их не разделяли. Сколько бы времени ни прошло.

У Артура не будет другого спутника. Как и у Гандза. У них есть семья, друзья, любимые… Но эта связь – особая.

И он передаст её детям. И – детям детей.

Они всегда вместе.

Всегда.

Гандз улыбался.

Окончено 21 января 2021 года, в Киеве

Как всё начиналось?

Красных яблонь сад

Кабак пах перегаром, дешёвой едой и свежей мочой. Клубился сигарный дым. В углу ругались три проститутки. Неподалёку от них скучал облезлый четвероух.

В общем, ничего не изменилось.

Доан Остр подавил приступ ностальгии и бухнулся на стул у барной стойки, на соседний положил шляпу. Заказал виски. И кофе. И то, и другое оказалось паршивым, а кофе ещё и холодным.

Ничего не изменилось.

Ухо уловило движение. Доан лениво обернулся и встретился взглядом с морщинистым стариком с кривой корягой вместо трости. Тот пытливо в него всматривался.

– Эльфёнок? Ты, что ли?

Доан дёрнул бровями. Приподнял стакан.

– Здравствуй, Биль.

Ничего не изменилось.

За семнадцать лет.

– Вернулся, значит.

Старый Биль поковылял за столик в углу, и Доан отправился следом, прихватив стакан и шляпу. Сел рядом. По привычке.

– Я знал, что ты вернёшься. Всегда знал. Надеялся только, что доживу.

– Рад, что дожил, – кивнул Доан, усаживаясь.

В душе тугим клубком сплетались противоречивые чувства – радость от возвращения, недоумение – от него же, боль от воспоминаний, которые именно здесь, в дешёвом кабаке квартала удовольствий ожили, заиграли свежими красками.

– А не угостишь старика? – Биль покосился на недопитый стакан.

Хоть что-то новое. Раньше угощал как раз Биль. Его угощал – вечно голодного беспризорного мальчишку.

Доан пощёлкал пальцами в воздухе. Словно в ответ взвизгнула рыжая проститутка, швырнула бокалом в выцветшую коллегу и метнулась к выходу. К ним же направилась официантка весьма сонного и лупоглазого вида.

– Закажи, что хочешь, – сказал Доан старику, подождал, пока официантка лениво запишет заказ и, пуча глаза, удалится, после чего добавил: – Что в городе нового?

– А ты будто не знаешь? – Биль красноречиво уставился на особый знак в виде далёкой голубой планеты на Доановой груди. – Когда прилетел-то?

– Неделю назад. В космопорт Центральный, который на окраине. Ваш не принимает.

– Наш город – теперь отдельное государство.

– Я заметил. Когда я уезжал, купол, конечно, строился, но… Это же был просто эксперимент. Я и не думал… Впрочем, – он усмехнулся, – что мог думать облезлый мальчишка?

– Ты был очень смышлёный облезлый мальчишка!

– Не слишком. Однако – достаточно, чтобы заметить, что уже тогда город стоял слегка осторонь. И всё же…

– И всё же – у нас мир, – дед кутался в шерстяную жилетку, наблюдая, как снулая-рыба-официантка выгружает на стол жареную картошку, холодную даже на вид котлету и рюмку мутной водки. – Мы дружим и с мигами, и с людьми. И наш город цел. А ты, – снова кивок на Доанову грудь, – по стопам Рихаля пошёл, значит?

– Вроде того.

Раздался визг.

В трактир ввалилась давешняя рыжая проститука. Вернее, её втащил за волосы жирный мужлан и сопроводил крепким пинком. Барышня врезалась в стул, опрокинула его и сама растянулась на полу, где жалобно взвыла. Её спутник немедля поддал ногой и снова вцепился в рыжие волосы.

Доан встал.

– Это всего лишь шлюха и сутенёр, – одёрнул его Биль. – Тут каждый день такое. Сядь.

Но Доан уже не слышал. В полсекунды он оказался около жирного и перехватил готовую к удару руку.

– Эй, ты кто такой? – оскалился тот. – Если тебе нравится эта дрянь, плати. Но сначала я её проучу. Не бойся, мордаху ей не испорчу!

– Я не люблю, когда бьют женщин, – спокойно ответил Доан.

– Чо? А когда бьют тебя… ААААА!

Доан перехватил руку, развернув жирного так, что тот рухнул на колени, и нажал на локоть. Локоть хрустнул. Жирный взвыл.

– Шею тоже сломать, или сам уйдёшь? – процедил Доан, не ослабляя захвата. – Ещё раз замечу, что бьёшь женщин, спрашивать не буду. Пшёл!

Он отшвырнул от себя жирную тушу. Сутенёр пару секунд смотрел на него, вращая глазами, затем вцепился в правую руку левой и, рассыпая проклятия с угрозами, вывалился из трактира. Девица меж тем поднялась с пола, оправила короткую юбку, пригладила волосы.

– Спасибо, красавчик. Он мне этого не простит, но это будет завтра, а сегодня – ты мой герой. Меня Рита зовут, – хрипло представилась она и протянула руку, Доан слегка её сжал. – Ты приходи, если что. Денег не возьму. Если хочешь, я и сейчас свободна.

Она улыбнулась и поправила упавшую на лоб рыжую прядь. Доан покачал головой.

На этой планете его интересовала лишь одна женщина, и её не купишь ни за какие деньги. Да он бы и не посмел…

* * *

Семнадцать лет назад

Эльфёнок брёл мокрой серой улицей и думал, где бы пожрать. Биль куда-то запропастился, а другие мужики в таверне гонят его пинками под зад. Ещё и ржут вслед. А жрать-то хочется.

Он сам не заметил, как выбрел из родного квартала удовольствий и остановился около богатого особняка, окружённого забором, добротным, но тоже каким-то серым и тоскливым. Над забором стелились ветви яблони. А на них, на самом верху, висели собственно яблоки. Мокрые после дождя. Тёмно-красные. И листья у этого дерева были тоже почему-то красноватые, хотя до осени ещё далеко.

Красное на сером.

Впрочем, Эльфёнку до листьев не было дела, они не съедобные. До яблок бы добраться. Он ухватился за ветку и потрусил. Его обдало водой, как часто бывает, когда потрусишь дерево после дождя, и – ничего больше. Тогда он подпрыгнул, но плоды висели слишком высоко.

Эльфёнок огляделся, увидел палку, мокрую, как всё вокруг, и липкую, схватил её и бросил вверх, надеясь сбить хоть одно яблоко. А лучше – два или три. Палка вернулась, не задев плодов, зато едва не ударила Эльфёнка по макушке. В ярости Эльфёнок швырнул палку изо всех сил, она улетела куда-то за забор, и тут же раздался возмущённый девчоночий голос.

– Эй, малявка! Если так хочешь яблоко, мог бы просто попросить. Чего швыряешься?

В воротах стояла девчонка в голубых брюках и белой рубашке с короткими рукавами и воротничком. Курчавые чёрные волосы вились по плечам. Эльфёнок знал эту девчонку. Ну, как знал… Часто видел её в городе. На рынке, у здания театра, у пруда в Зелёном парке – хотя, какой он зелёный, такой же серый, как и всё вокруг… Он ловил себя на том, что наблюдает за ней, часто представлял, как заговаривает с ней или даже играет, а зачем – не знал.

И вот сейчас она стояла перед ним – чистенькая, довольная, с нахальной ухмылкой. И, небось, жрать ей совсем не хотелось. Небось, пожрала уже. И ещё пожрёт. Сколько захочет.

Эльфёнок уныло ковырнул носком рваных ботинок мокрую землю. Затем вдруг наклонился, набрал в жменю этой самой земли и изо всех сил швырнул в девчонку. На её милые голубенькие брючки чвакнулась чёрная масса.

Девчонка ойкнула и скрылась за воротами.

А Эльфёнок злобно рассмеялся и бросился наутёк. На всякий случай. Далеко, впрочем, не убежал – очень скоро перед ним притормозило знакомое авто. Рихаль. Эльфёнок бросился к мобилю, прыгнул на заднее сиденье.

– Салфетку возьми и вытри руки, – вместо приветствия бросил ему Рихаль.

– Они чистые.

– Вытри руки или вылезай из машины. Они у тебя в грязи все.

– А ты откуда знаешь? – пробурчал Эльфёнок.

Впрочем, немедленно достал пахучую влажную салфетку из пачки, лежавшей тут же, на заднем сидении, рядом с рихалевской шляпой.

– Следишь за мной? – зыркнул он на Рихаля в зеркале.

– Мимо проезжал. И зачем ты это сделал?

– А чего она… – потупился Эльфёнок.

Рихаль завернул за угол и остановил машину напротив закусочной. Повернулся к Эльфёнку.

– Последнее дело – обижать тех, кто слабее тебя. А девочка – заведомо слабее. Кем бы она тебе ни казалась.

Эльфёнок скривился. Рихаль местами его просто бесил. То ли дело Биль – даёт хавку и никаких моралей не читает. С ним и поржать можно… А этот только и знает, что нудит.

И всё же, как не мог сам себе Эльфёнок объяснить, зачем наблюдает за девчонкой, так и непонятно ему было, почему, несмотря ни на что, тянет его к Рихалю.

– Ты хотел испачкать её, чтобы таким образом хоть немного к себе приблизить. Но есть и другой путь. Ты можешь сам стать чище и лучше – и приблизиться к ней.

– Чё-ё-ё?!

– Ладно. Бутерброд хочешь?

– А то.

– Вылезай. И салфетки не забудь.

* * *

Проснувшись, Доан не сразу вспомнил, где он. Неделя прошла, а он всё не привыкнет, что покинул дом. Что вернулся домой.

Ему снилась мать. Она смотрела с грустью и спрашивала:

– Зачем ты здесь?

«А ты зачем», – хотел спросить Доан, но в сон ворвался голос Биля:

– По стопам Рихаля пошёл?

Доан тряхнул головой, сел на кровати. Огляделся. Он – в гостинице города Кашинблеск. И, конечно же, вчера в баре он бессовестно врал себе. Изменилось многое – и на этой планете, и в этом городе.

Этот город…

Город, построенный людьми, но названный на языке мигов – Кашинблеск означает «Свободный».

Доан невесело усмехнулся. Свободным город считался, потому как здесь никому ни до кого не было дела. То есть, официально говорилось, что каждый в Кашинблеске имеет право заниматься, чем хочет. Например, бродяжничать. Попрошайничать. Торговать телом. Вести разгульный образ жизни. За это здесь не преследовали, как в остальной Юстиниании – человеческом государстве на чужой планете. Названо оно так в ответ на имя самой планеты – Феодора. Из каких соображений так столетия назад нарекли планету сами миги доподлинно неизвестно, но прибывшие земляне постановили, что это – в честь древней византийской императрицы. Причём – пока ещё дикой и порочной, а явление цивилизованных хомосапиенсов должно стать сродни явлению принца Юстиниана в жизни Феодоры.

Так вот, во всей Юстиниании старательно рисовали идеальную картинку мира, оправдывая существование колонии на чужой планете перед далёкой родной Землёй. Всякие вольности оставались безнаказанными только в Кашинблеске.

С другой стороны, учёные, соорудившие силовой купол, способный покрыть целый город, защитить его от любого вмешательства извне, жили тоже здесь. Сказано же – каждый занимается, чем хочет.

Сюда и притащила его мать, когда поняла, что ей совсем уж недолго осталось.

– Здесь тебя хотя бы за голый зад не ухватят и в подвал не запрут. Для улучшения показателей, – задыхаясь от кашля, говорила она.

И плевать, что сами они жили в подвале.

Доан тряхнул головой, отгоняя воспоминания, сел за стол и попытался сосредоточиться на главном вопросе.

Зачем он здесь?

Он включил ручник, просмотрел записи, которые уже знал наизусть.

Война с мигами, коренными жителями Феодоры, началась двенадцать лет назад. И с тех пор то утихает, то загорается снова, ненадёжные перемирия сменяются новыми вспышками.

Официальная версия – агрессия мигов против переселенцев, несмотря на Вселенское соглашение о дружбе разумных планет.

Неофициальная версия – за неполный век люди успели так загадить планету, что чистолюбивым мигам стало трудно дышать, к тому же на грани вымирания оказалось с десяток животных и дюжина растений.

Первый опыт переселения, кто не ошибается?

Первый – удачный. До этого, двести пятьдесят лет назад, когда только-только разработали и подписали Соглашение о дружбе разумных планет, в космос, к разным планетам, отправились три корабля. Один сгорел по дороге, экипаж второго мгновенно погиб в стычке с аборигенами – после чего в Соглашение внесли ряд поправок, а третий корабль вообще пропал без вести. После чего четвёртый, готовившийся к старту, старт этот отменил. И долгое время земляне не решались повторять эксперименты, пока не появилось известие о планете с разумными существами, очень близкими к людям.

Но и тогда медлили десятилетиями.

И всё же решились. И даже продержались на чужой планете, хоть и с близким, но всё же чужеродным климатом и населением, неполный век.

Но миги все эти смягчающие обстоятельства во внимание не приняли.

Доан свернул окна. Потянулся к кнопке вызова персонала, чтобы попросить кофе в номер, но затем передумал – решил спуститься в ресторан.

В конце концов, его долг и даже обязанность – больше общаться с местными.

И местные не заставили себя ждать. Доан уселся у окна, за которым клубился серый утренний туман, пристроил шляпу на подоконнике – ещё одна привычка, унаследованная от Рихаля, не расставаться со старинным головным убором. После получил чашку крепкого горячего кофе с печеньем из редкого сорта ореха, но не успел сделать и глотка, как из-за соседнего стола к нему повернулся юноша в белом гольфе и чёрном блестящем пиджаке.

– Как они смеют сюда приходить, а? – приглушённым шёпотом обратился к нему юнец.

– М? – Доан оглянулся.

В ресторан вошли двое мигов – лиловая кожа, раздвоенные заострённые уши – в военной форме и уселись за столик в другом конце зала.

Доан пожал плечами.

– Это Кашинблеск.

– Вы ведь Доан Остр, верно?

– Да, я – он.

– Значит, вы за нами наблюдать приехали?

Доан хмыкнул.

– А я, вот, воевать хотел, – вполголоса, хоть и с нескрываемой ненавистью продолжил юнец. – Этих тварей убивать. А мать – за сердце. Натурально с инфарктом свалилась. Пришлось пообещать, что отсижусь в Кашинблеске. Но я всё равно хочу воевать… Что я – маленький?

– И почему же тебя так тянет на войну?

– Как – почему? Во имя нашей Юстиниании. Первого человеческого государства на захолустной Феодоре.

– Значит, ты считаешь, что за него стоит сражаться?

– Что вы такое спрашиваете, молодой человек? – проскрипело над головой, и Доан увидел пожилого мужчину с длинными седыми усами. – Что вы молодёжь с толку сбиваете?

– Я никого не сбиваю, – улыбнулся Доан. – Как уже было сказано, я лишь наблюдаю. И оцениваю ситуацию.

– У нас великое государство! – воскликнул юноша.

– Замечательно. А чем же оно так велико? Мне это нужно понимать для отчётов. К примеру, вы восстановили покалеченную экосистему?

Юноша почему-то вспыхнул и отвернулся, а пожилой господин без спросу уселся за столик Доана.

– Подумаешь, экосистема. Не так уж сильно она пострадала – это неизменная плата за прогресс. Смотрите глобальнее, молодой человек!

– Хорошо. Как насчёт прогресса в медицине? Статистика говорит о множестве неизлечимых заболеваний.

– Климат и микросфера нашей планеты отличается от земной, поэтому многие болезни ещё остаются неизученными, и знания, унаследованные от землян, не помогают.

– Да, всё это я слышал ещё семнадцать лет назад. А как у вас с рабочими местами? Кажется, и с этим имеются проблемы…

– Идёт война!

– Когда я был ребёнком, Кашинблеск кишел попрошайками. Сейчас их полно и в других городах, уже никто даже не пытается очищать от них улицы во имя статистики.

– Про войну я, кажется, вам уже говорил?

– Да. Ею легко оправдывать всё что угодно.

– Позвольте же… Вы ровным счётом не хотите видеть ничего хорошего. А у нас, между тем, прекрасная реформа в системе образования! Мы придаём большое значение воспитанию молодёжи, будущего Юстиниании и Феодоры.

– Неужели? А в отчётах написано о пяти закрытых школах.

– Но зато в остальных воспитывают истинных патриотов! Я – профессор Юстинианского Университета, и я лично разрабатывал новейшую систему обучения.

– А я вот помню, как нас учили уважению к первым жителям планеты… – задумчиво протянул Доан.

– А потом они заявили, что мы должны убраться! – вскипел профессор.

– Я готов умереть за Юстинианию! – встрепенулся юнец.

– Прекрасно, – Доан сделал большой глоток кофе, задумчиво посмотрел на печенье.

Умереть он готов. Сидя в Кашинблеске, куда въехать и выехать можно только имея личное разрешение мэра города. Либо – быть специальным наблюдателем с Земли. Может, мать юноши на самом деле серьёзно больна, но очевидно и другое – обладала она неслабыми связями, если сумела запереть сыночка в «свободном» граде.

Юноша между тем усиленно пыжился, бросая на Доана гневные взгляды, но в целом выглядел довольно тщедушно. Куда такому оружие? Он ничего крупнее дамской пукалки и в руках-то не удержит.

И хорохорится так смело лишь потому, что точно знает: ему война не грозит.

Доан уже собрался сообщить всё это самовлюблённому юнцу, но в эту минуту пискнул его ручник.

Срочное сообщение от секретаря военного министра.

В оном говорилось, что сегодняшнее утреннее заседание по вопросам условий очередного перемирия переносится на завтрашнее утро. Потому как господин Виктор Грант самолично отправился встречать и обустраивать сестру, прибывающую в Кашинблеск.

Доан не мигая смотрел в экран, потом машинально сжевал печенье.

В столице Юстиниании, по долгу службы общаясь с Виктором, он умудрился ни разу не пересечься с его сестрой. Она пару раз пыталась связаться с ним по личному каналу, но он не ответил.

Но его никто не предупредил, что Матильда покинет безопасный тыл и зачем-то приедет в Кашинблеск. Да ещё и так скоро.

* * *

Семнадцать лет назад

Хрюм избегал людей.

И сейчас Эльфёнку это было на руку, хотя, не будь хрюм таким дикарём, сейчас спина бы не болела и жрать наконец бы не хотелось.

Ничейное животное обнаружилось недалеко от свалки, где оно вполне беззаботно бродило, но при виде трёх голодных беспризорников кинулось наутёк со скоростью хрюмам не свойственной. В конце Грязной улицы было загнано в тупик, однако умудрилось проскочить у Эльфёнка между ног и с визгом понеслось в сторону Зелёного парка.

Эльфёнок начал объяснять, что от голода, мол, башка закружилась и в зенках потемнело, но его в ответ – хрясь кулаком по спине и послали прочь. И велели без хрюма не возвращаться.

И вот сейчас Эльфёнок уныло наблюдал, как животинка самозабвенно купается в «птичьем» озере, что у края парка. С одной стороны, хороший момент, чтобы поймать. С другой – если кто из отдыхающих увидит его, оборвыша, преследующего хрюма, ему несдобровать…

Вообще-то хрюмы – вполне домашние животные. Да и этот определённо в доме жил – вон, как плескается.

Но с голодухи и не такое сожрёшь. Да и мама, ещё когда жива была, называла хрюмов странным словом «свинья» и говорила, что на её родине они считались съедобными. Правда, уточняла, что здешние свиньи не совсем те свиньи, что свиньи – но Эльфёнок из её объяснений понял только одно: ежели что-то съедобное, значит, надо есть! Особенно, кода не жрал двое суток.

Но сытым господам этого не объяснишь. А уж если подумают, что на парковую птицу позарился… Ох, что будет. Вон как раз плывёт стайка вдалеке, жи-и-ирные, вку-у-усные…

В общем, лучше дождаться, пока свинья вымоется и уйдёт в глубину парка, а вот там… Там она затеряется среди деревьев. Или выскочит на тропу с людьми. Нет, лучше сейчас. В крайнем случае, скажу, что это – мой хрюм, и я его купаю.

Эльфёнок подкрался к кромке воды, осторожно шагнул. И одним прыжком навалился на хрюма. Неужели? Удача? Хрюм забился у него в руках, а Эльфёнок не мог поверить своему счастью.

– Ты что делаешь, малявка? – раздалось за спиной.

Эльфёнок вздрогнул, но хрюма не выпустил. Тем более что голос был девчоночий и знакомый.

Он обернулся.

На берегу стояла всё та же девчонка. Сегодня на ней были короткий комбинезон из серебристой плотной ткани и синяя футболка, волосы убраны в два пышных хвоста. Девчонка смотрела злыми глазами.

– Я тебе не малявка, ясно? Мне тринадцать. Через месяц, – зачем-то сообщил Эльфёнок. – И вообще, я тут хрюма купаю. Они купаться любят, чтоб ты знала.

– Врёшь ты всё, – процедила девчонка, – И про тринадцать лет, и про хрюма.

– Они купаться любят!

– Вы их едите! Мне брат рассказал. Когда мой собственный хрюм сбежал. Его вы небось тоже слопали, да?

В её глазах кипела ярость, но одновременно блестели слёзы.

– Отпусти его! Немедленно! Я… Я взрослых позову.

– Да что ты понимаешь, – заорал он ей в лицо. – Если я вернусь без этой свиньи, меня Горелый из банды вышвырнет, а значит, я один останусь. Ты хоть понимаешь, как это? Ты хоть знаешь… Ты ничего не знаешь, завтракала сегодня, да?

Эльфёнок задыхался от возмущения и унижения перед этой чистенькой фифочкой. Зачем он вообще на неё время тратит? Пока она кого-то позовёт, он убежит.

– Я дам тебе деньги, – быстро сказала девчонка, смахнув слёзы. – За хрюма. Купишь еды и принесёшь своему Горелому. Вот, – она сунула руку в карман комбинезона, достала смятые бумажки и слегка попятилась, – мне родители дали на мороженое и качели всякие. Скажу, что покаталась. Отпусти его, и они твои.

– Ты не понимаешь, – Эльфёнок смотрел с подозрением. – Его всё равно съедят. Не я, так другие.

– А я его заберу. Принесу домой, скажу, что нашла на озере, вместо Коржика нашего. Мама с папой разрешат. Давай – мне хрюм, тебе деньги.

Эльфёнок покосился на свинью, которая перестала вырываться и затихла, словно почуяв хороший для себя исход. Худая какая-то. На всю банду и не хватит. А вот деньги…

– А не обманешь? – скривился он.

– Кто? Я?

– Ладно. Удержишь хоть?

– Не боись, не маленькая, – она прижала к груди хрюма, сунула Эльфёнку смятые бумажки и пошла по тропинке прочь от озера, бормоча: – Хорошенький мой, такой розовый. Я с тобой гулять буду. Купать… – остановилась, замерла на миг, обернулась. – А хочешь, иногда вместе будем его выгуливать?

Эльфёнок ошалело кивнул.

– Меня Матильда зовут. Можно Тильда. Но – не Тиля. За это – убью.

– А я – Эльфёнок, – сказа он и, подумав секунду, добавил. – Можно Доан. Или – как хочешь. Убивать не буду.

* * *

У самого Доана разрешение на въезд-выезд было – бессрочное для него самого, и временное – на случай, если ему понадобится спутник.

А потому, воспользовавшись отсутствием Виктора и перерывом в графике, он решил прогуляться – на правах особого наблюдателя с Земли отправился на территорию мигов. В сопровождении двух провожатых-туземцев, накануне прибывших в Кашинблеск на переговоры и столь возмутивших воинственного юнца.

Миги, между тем, долго кривились на меню, затем заказали салат с большим количеством водорослей, «хрюмовы грибы», фаршированные сыром, и сухое вино.

Преспокойно умяли всё это в окружении людей – врагов – сидевших за соседними столиками. И – парнишка прав – было в этом что-то сюрреалистичное…

Доан осмотрел ресторанный зал. Давешний профессор-патриот в дальнем углу, средних лет мужчина и женщина, одеты цивильно, но от мужчины так и пахнет войной, улыбчивая официантка с высоким фиолетовым хвостом, две совсем юные барышни в камуфляжных брюках и куртке…

Окажись четвероухие в той же компании за пределами Кашинблеска, всё закончилось бы плохо – и для них, и для людей.

Мимо с гримасой ненависти на лице прошествовал воинственный юнец. Доан преградил ему дорогу.

– Хочешь на войну посмотреть?

– А… Я? Так у меня пропуска нет на выезд…

– Я на правах наблюдателя могу выписать временный на пару часов.

– А к-куда ехать? – и вдруг лицо его вспыхнуло озарением, а затем диким страхом. – С ними, что ли ехать? Да они нас убьют по дороге!

– Не смеши, – Доан надел шляпу. – Если убьют наблюдателя с Земли, на них ополчится всё Сообщество разумных планет. Но, если и ты дальше желаешь не высовывать носа из Кашинблеска…

– Я поеду!

И всё-таки миги слишком хладнокоровны, подумал Доан, оказавшись в приграничном посёлке. Будь он на их месте, не уверен, что смог бы спокойно смотреть на людей.

– Это что… Это… Это кровь везде?! – юнец пучил глаза и неуверенно топтался на месте, не решаясь пойти вслед за Доаном и миговскими офицерами, которые хладнокровно переступали через бурые пятна на земле.

Потом всё же решился, и вскоре все оказались у полуразрушенного дома, где сидела грязно-лиловая четвероухая старуха с глубокими морщинами и белыми волосами. Она вполголоса рассказывала, что уже несколько месяцев живёт в развалинах, а тем временем всё стреляют и стреляют…

– Почему она просто не уедет? – фыркнул юнец. – И сейчас не стреляют, у нас перемирие. Никто не мог стрелять в эти дни. А это что там?.. Это что… Это – рука?!

Юнец позеленел, ринулся в кусты, где его и вывернуло.

Вдали отчаянно завизжал хрюм.

Доан мрачно глядел по сторонам.

Людей на планете меньше, чем мигов. Вся Юстиниания – не больше пары крупных земных столиц, а Кашинблеск по размеру вообще курортный городок. Но вооружены люди лучше – до пришествия человечества мигам вообще не приходило в голову воевать и вооружаться. И только это спасло колонистов от мгновенного выселения.

– Вы всё увидели, что хотели? – медленно спросил высокий миг-офицер.

Он хорошо говорил на языке людей, вообще миги легко осваивали язык гостей. Лиловая кожа офицера отличалась едва уловимым оттенком, казалось, она светится изнутри.

Говорят, у мигов это признак высокородства.

Они стояли у машины, готовой отвезти всю процессию назад в Кашинблеск. Офицер ждал ответа на вопрос.

– Я… хотел бы побывать ещё вот здесь, – Доан ткнул пальцем в точку на карте. – Не сегодня. В другой раз. Если возможно.

– Посёлок Милимилль? Это глубокий тыл.

– Я понимаю.

– Хотите разведать дорогу в тыл? – на лице мига не дрогнул ни один мускул.

– Я не за этим на Феодоре. Впрочем, нельзя – так нельзя.