Текст книги "Они были мелкие и золотокрылые"

3. Река в Африке

– Моего имени уж никто и не помнит… – Неонила, моя старая дряхлая бабка, присела на крыльце.

Я ошалело чесал затылок. Бабку звали Нюшей. Так ее называли отец с матерью, так её звали и в Заповеднике. Правда, некоторые соседи выговаривали её имя странно: Ньюша. Кто-то и вовсе просто: Нью. «Новая», типа. А я смотрел и думал: где же она новая, когда полная рухлядь? Да и, откровенно говоря, сам я её никак не называл: бабка и бабка.

Но теперь имена выстроились перед глазами огненной цепью: Неонила… Нео-Нила-Ньюша… Новая. Нила. Река в Африке.

– Ты это… речка журчистая… Э… Нила, Неонила… – выдавил я из себя, страстно желая проснуться.

Точно! Я заснул, прямо там, в корыте, а может, дополз до печи и свалился с неё – вот и снится всякое.

– Тебя поймают, – закончил я мысль.

Бабка усмехнулась.

– А знаешь, – я неожиданно присел рядом на порожек, – Нюша как-то тупо звучит. Нила мне больше нравится. Это имя подходит тебе той, ну какой ты себя сделала. Там…

– Есть такая река в Африке. Нил. Это там, где раньше была обочина, а сейчас – третья полоса. А ещё раньше там была просто жизнь, – из её голоса вдруг исчезли все дребезжащие нотки. – Она во все века питала пустыню. Река Нил, то есть. Мне всегда нравилась эта форма моего имени… А я тут тебе принесла кое-что, – добавила она бодро. – Нашла, пока ты в подвале валялся.

И протянула мне пухлый помятый конверт.

Я зажёг над порогом тусклую лампочку. Раскрыл конверт. Фотографии. Старые. Ну, хоть цветные, на том спасибо. С фотографий на меня смотрела черноволосая девушка. В длинном сарафане. В просторной блузе и штанах. Она широко улыбалась и смотрела на фотографа хитро. Рядом стоял вороной конь.

– Ты ничего не придумала, – пробормотал я. – Это ты и есть, только в молодости.

– В очень-очень далёкой, – улыбнулась Нила.

Я внимательно посмотрел на неё.

– И ты так просто открываешь мне свои секреты? Ты ведь совсем меня не знаешь.

– Я узнала тебя. Когда мы скакали вместе на Красавце, – Нила кивнула на лошадь на фото. – Да и не все секреты я тебе пока открыла, – добавила она, медленно поднялась и побрела в дом.

На следующее утро после завтрака – я сжевал одно варёное яйцо – мы с бабкой, не сговариваясь, пошли в подвал.

– А как же мы… вдвоем? – я неуверенно топтался возле корыта.

– Полезай внучек, – хихикнула бабуля. – У меня запасной есть!

И гордо достала из кармана фартука прямоугольную чёрную коробочку с проводами.

– Портативный? – я едва не подпрыгнул. Модель, конечно, староватая, но всё же… – Ну ты даёшь, речка африканская…

…Мы вновь оказались в широком поле, только на этот раз трава была большей частью вытоптана, а вокруг нас, по широкому кругу, клубился жёлто-серый туман. От земли до неба. Он не причинял вреда людям, но закрывал их от всего мира.

Неонила стояла рядом. И конь её верный – тоже. Только сейчас выглядела она… старше. Примерно сорокалетней. Глаза более серьёзные и немного уставшие, морщинка между бровями, чёрные волосы убраны в высокий хвост. И одета привычнее. Прямые чёрные брюки из эластичной ткани и чёрная футболка.

Всё так же красива. Хоть и старше меня, на…

Блин, это же бабка моя! Я ошалело закрутил головой, отгоняя дурные мысли и осматриваясь. Вокруг были люди. Их было много. Ну… Примерно, как стариков в Заповеднике. Они общались между собой, что-то обсуждали, несколько тут же подскочило к Ниле, что-то оживлённо ей забубнили. Кто-то чистил коня, кто-то уходил в туман, кто-то выныривал из него.

Вот только далеко не все были на лошадях. У кого-то были огромные птицы, кто-то ездил на допотопных ящерах. А ещё… новое существо возникло передо мной и сверкнуло янтарным глазом – золотистая чешуя, крылья…

– Ай, хренокрыл! – заорал я и едва не заржал, как тот конь.

Происходящее всё больше казалось мне дурным сном, а моя бабка – просто свихнувшейся от жизни в захолустье старухой.

– Чего ты кричишь? – шикнула на меня Нила. – Были такие существа однажды на земле, – продолжила она. – Правда, они были поменьше. И назывались по-другому. Они научили людей чувствовать друг друга так, как никто до них не умел. Златокрылы были очень сильными эмпатами и делились с людьми частичкой своего дара. Совсем небольшой, но людям и этого было много. Но нашлись те, кто отнял у нас этих существ, уничтожил их под корень, оставив жалкую пародию в глупых виртах. А заодно – уничтожили право на чувства.

– На все? – хмыкнул я.

Слушал, честно говоря, уже вполуха. Больше следил, чтобы никакой хренокрыл сзади не подкрался. Да и слишком уж дико звучало всё эти бабкины бредни. В конце концов, что-то же мы чувствовали! Даже отец мой, как никак, а привязан к Ниле. Иначе, почему она до сих пор жива, несмотря на все придури?

– Не на все, – Нила прищурилась. – На главное. На сопереживание. А без него всё остальное меркнет, мельчает. Выжигается. Но они попали в свою же ловушку. Они выжгли в себе любой намёк на эмпатию, а вместо неё осталась лишь пустота. Которую невозможно заполнить! Можно лишь на время приглушить её сильными чувствами. Очень сильными. Пограничными.

– Болью… – неожиданно для себя брякнул я. – Страхом. – Меня подташнивало.

Нет, нет, бред это всё, бред!

– И желательно – чужими, – печально усмехнулась Нила. – Такие люди, с пустотой в душе, были всегда. И заполняли её теми же способами – отсюда древняя тяга ко всяким жестоким играм. Но их было мало. А после уничтожения златокрылов холодная пустота поселилась во многих, очень многих людях. Наверное, это их нам месть… Хотя, вряд ли. Златокрылы не умели мстить. Это наша месть самим себе.

А к Ниле, между тем, стекались всё новые и новые люди, словно, и правда – ручейки к реке.

– Но нет же! – голова моя лопалась. – Хренокрылы свалились с неба и заморочили людям голову. От них у многих крыша поехала, потому теперь только и способны, что торговать собой или близкими в вирт-реальности. Или – не в вирт… Они и не совсем люди уже. Их потом и сгрузили в эту твою… Африку. Дядя Филип даже книжку написал научную про них.

– О да, Филип написал много чего! Как и наделал, – и тихо добавила. – Как и мой сын…

– Хватит! Выпустите меня из вирта! Немедленно, слышишь?!

Последнее слова я орал, уже сидя в корыте.

Я выпутался из проводов, выскочил из подвала, из дома и бросился, куда глаза глядят. У реки спотыкнулся, упал, едва не свалился в воду. Отполз чуть в сторону, за заросли камышей. Отсюда, если что, бабку сразу увижу и удеру. Да и вообще – удеру. Нет, чего мне удирать-то? Просто вернусь домой. Сейчас же. Только отдохну немного.

Расскажу всё отцу и дяде Филипу, пусть решают, что с этой ненормальной делать.

А ведь дядя Филип всегда был против Заповедника. Из своих родичей «с заскоками» никого не пожалел. Все в Африке гниют. Или сгнили уже.

Дядя Филип… Неужели он врал всё это время? И отец врал? И хрено… златокрылы несли добро и эмпатию?

Я изо всех сил напряг мозг, вспоминая, о чём при мне говорили взрослые. И почему я их так плохо слушал? Думал, что всё это скучный бред. Что ещё успею вникнуть во всю эту мутотень с устройством мира. Потом. А пока гораздо интереснее посидеть в вирте…

…Вот, значит, дядя Филип дарит первый в моей жизни вирт на пятнадцатилетие. Пока ещё – с виртуальной подружкой. Отец ворчит: мол, стоило подождать до совершеннолетия. Филип смеётся: на шестнадцать лет он мне подарит настоящую вирт-девицу. И дарит. Ту самую, с веснушками и ясным взглядом. Отец не говорит ничего, но ставит ограничение на программу. Заходить в неё можно раз в две недели. Пацаны ржут. У них сеансы каждую неделю, а то и чаще. Дядя Филип обещает сводить в свой персональный салон, с живыми девками! Отец заявляет: не раньше, чем исполнится восемнадцать. И подключает следилку, чтобы знать, куда я хожу. Дядя Филип предлагает её отключить втихаря на пару часиков, но… Меня отправляют сюда.

И что ты сделал, отец? Лучше сделал? Уж лучше бы я с девками сейчас, чем в этом дурдоме… А может, отец уже подозревал бабку, потому и прислал меня к ней, чтобы проследил? Почему тогда прямо не сказал? Я бы мог и не заметить ничего…

Сколько же вопросов!

Зачем я здесь, отец?

4. Хозяйка «Утренней звезды»

До границы Заповедника с нормальным миром я добрёл уже после обеда. Лезть пришлось по зарослям колючего бурьяна, через кочки и овраги бесконечные. Дряхлый старик и захочет – не проберётся через всё это.

И это… Я ещё на уличный туалет жаловался. А теперь, мои поздравления: вся улица – туалет! Фу, стыд-то какой.

Границу охраняли страж-боты, пыльно-белые цилиндры с глазами-лупами и руко-дулами. Я залёг за раскидистой колючкой с сиреневыми цветами. Вот сейчас парочка «цилиндров» расползлась в разные стороны, ещё чуть-чуть и можно будет проскользнуть между…

Цилиндр развернулся и уставился на колючий куст. А потом заскользил прямиком ко мне. И что, корчиться на земле перед железякой? Я гордо встал. Ну, насколько мог – гордо. Вообще-то хотелось дать дёру.

Бот, тем временем, подполз ближе, сверкнул красными глазами и протянул манипулятор к моей кисти. Код личности считать хочет. Я покосился по сторонам. Меня окружали красноглазые боты. Я протянул руку. Подумаешь, вернут к бабке. Может, хоть запрос отцу дадут отправить?

Страж-бот деловито исследовал моё запястье, пискнул и отполз в сторону.

Глаза загорелись зелёным.

– Проход разрешён, – прогудела железяка.

Это что же? Я в любую минуту мог отсюда уйти?!

И следующая мысль: как быстро отец об этом узнает?

Я неуверенно топтался перед страж-ботами. Боты удивленно попискивали. Я поплёлся прочь – от них, от Заповедника, от свихнувшихся бабок.

Заработал встроенный в чип маршрутизатор и сообщил, что я – в полутора километрах от границы со второй полосой, почти в двух километрах от соответствующей моему статусу гостиницы «Алмаз» и в километре и шестистах метрах от низкосортного пансионата «Утренняя звезда».

Я велел строить маршрут к «Звезде».

Противный голос в ушах запищал что-то о статусе и рекомендациях. Я послал его к чёрту.

Я хотел подумать.

Данные из высокостатусной гостиницы немедленно отправятся к отцу, в мелком пансионате можно рассчитаться монетами, от которых давеча бабка отказалась, благо они в кармане джинсов так и валяются.

Монет на «Утреннюю звезду» хватило.

Встретила меня высокая грудастая дама с выкрашенными в блонд волосами, немолодая, но эффектная. Представилась Варисой, хозяйкой. Она окинула взглядом запылившуюся одежду и оцарапанное лицо, но ничего не сказала. Взяла монеты, показала комнату.

А что? Вполне себе жильё. Номер маленький, но уютный и чистый. Душ есть и кондёр. И кровать. После бабкиной халупы – вообще хоромы! Я вышел на балкон. За ним рос кедр, совал в лицо пушисто-колючие ветки, ронял иголки на пластмассовый столик и стул.

Отличное место, чтобы подумать.

Я уселся на стул и уставился на кедр.

Перед глазами снова замелькали луг и конь, и брызги воды в лицо. Проклятая картинка, заела! Но, что если, заела – потому как настоящая? Я мотнул головой. Вот поймают бабку и… И что тогда?

Я представил, как красавицу-Неонилу секут кнутом. Делают что-то похуже. Стало дурно. Я что – чувствующий?

Да нет, ерунда. Это от голода тошнит. Я же не жрал целый день. Хозяйка говорила, можно заказать обед на кухне. Но сначала – душ.

Через полчаса я ел суп из био-грибов, салат из заменителя овощей и большой кусок синто-мяса. Над барной стойкой размеренно гудело ТиВи. У соседнего столика суетилась девочка-официантка – редкий случай, когда официант не бот. Наверное, такое только на окраине второй полосы и возможно. Хозяйка Вариса сидела за стойкой и щелкала клавишами по электронному меню, внося то ли правки, то ли пометки.

На экране ТиВи мелькнуло круглое лицо дяди Филипа. Как всегда самодовольное и хитрое. Дядя что-то бубнил о проблемах третьей полосы, но почему-то сейчас его слова звучали как-то… фальшиво, что ли.

– …все Заповедники с сентября месяца. Решение принято окончательно…

Что он сказал?

Я вскочил, едва не опрокинув стул.

– Что он сказал? – я бросился к Варисе. – Вы слышали? Что он только что сказал? Филип Огаров…

Вариса подняла на меня светло-голубые глаза.

– Ты с Луны свалился, мальчик? Он уже не первый раз об этом говорит. Заповедники закроют в сентябре.

– А-а… А старики, куда их? Что с ними будет?

Вариса пожала плечами и опустила взгляд.

– А жили бы нормально, и ничего бы не было, – пискнула у меня за спиной девушка-официантка.

Вариса на неё шикнула. Сверкнула молния в голубых глазах.

И что-то окончательно перевернулось у меня в душе.

– Я должен вернуться, – пробормотал я, ни к кому не обращаясь. – Немедленно.

– Еды с собой возьми, – сказала мне Вариса.

Кроме еды с водой хозяйка «Утренней звезды» выдала мне ещё и потрёпанный шерстяной плед, термос с кофе и спрей от инсектов. Она ни о чём не спросила, а я ничего не объяснил, но каким-то тридесятым чувством она всё понимала.

Я с грустью окинул взглядом уютный номер с кедровыми ветвями на балконе. Как же хотелось завалиться на мягкую постель и продрыхнуть до утра. Как же ныли топавшие целый день ноги. Как же слипались глаза. Но – вдруг отец уже в курсе, что я здесь, и меня ищут? И к утру как раз найдут…

Я ещё раз поблагодарил Варису и рванул к границе.

Боты меня пропустят. Пусть попробуют не пропустить! И плевать, узнает ли отец.

5. Пустота и боги

– Рассказывай! Всё, что мне ещё нужно знать, рассказывай сейчас же! – я орал на Неонилу, на старую седую Неонилу с поразительно молодыми чёрными глазами.

А она растерянно моргала со скрипучей кровати.

Страж-боты меня пропустили, хотя и пищали недоумённо в этот раз дольше. До границы добрёл лишь на Варисином кофе, потом на нём же убрёл как можно дальше от ботов. Я брёл и брёл, пока не выбросил опустевший термос и завалился спать на шерстяном пледе. В жизни не встречал постели мягче!

Через пару часов проснулся от того, что дико чесалось всё тело, и проклял себя за то, что забыл про спрей. Ничего, у бабки он мне ещё пригодится. Конец вам, инсекты.

В Заповедник выполз с другой стороны посёлка, ругаясь, на заплетающихся ногах дошёл до бабкиного дома и ввалился в него, когда она ещё спала.

И вот сейчас она сидела и смотрела на меня.

– Я думала, ты ушёл, – тихо сказала Нила.

Такая старая. Такая беззащитная.

– Я… Я так не могу. Давай – в вирт. Только ты и я. Где-нибудь, где можно поговорить.

– Боишься орать на старуху, – усмехнулась Нила. – Подожди, я хоть умоюсь.

Мы шли в мерцающей темноте – по лунной дорожке, уводящей в глубокое небо, и над нами сияла утренняя звезда. Земля исчезла, не было ничего, кроме тьмы и серебристого света.

Нила снова явилась мне сорокалетней, сейчас на ней было длинное платье глубокого синего цвета. И теперь мне почему-то очень хотелось назвать её матерью…

– Я была одной из них, – печально сказала Нила. – Одной из тех, кто уничтожил этот мир. Филип был убедителен, мой сын поверил ему, а я поверила сыну. Заставила себя поверить, что Дар златокрылов – слишком тяжёлое бремя для нас, всех нас. Поверила, что без них будет лучше.

– Но ты-то совсем не такая! – вскинулся я.

Нила покачала головой.

– Он говорил, что всё будет иначе. Я знала, что ему нельзя верить, никогда нельзя было, но… Мне казалось, что у меня нет выбора. Он говорил, что будут разные зоны – для тех, кто чувствует, и тех, кто нет. Что мы будем постепенно искать пути соприкосновения. Будем учиться жить вместе и помогать друг другу, дополняя. В конце концов, способность сохранять полное равнодушие ко всему тоже бывает полезно, верно?

Она горько улыбнулась и немного помолчала.

– Я создала программу – очень давно, ещё в молодости, – продолжила после. – Проклятый прототип сегодняшнего вирта. Мне хотелось красоты, я и не думала… Не думала, что однажды придётся тестировать и современную пакость. Будь она неладна.

– Вот почему ты так легко взламываешь коды… – прошептал я. – Ты их создавала!

– Я думала, всё будет иначе, – повторила Нила. – Но Филип зверел с каждым днём. Всякий, кто был способен хоть на малейшее сопереживание к ближнему, вызывал у него холодную ярость. Он запретил пускать их на нормальные должности и позаботился, чтобы в «рабочих» областях их заменили боты. Он запретил даже появляться на первой и второй полосе! «Полосах чистых людей», так он сказал. Чистых от гнилого атавизма. И однажды им осталось только обслуживать тех, кто желал «прикоснуться к древнему удовольствию, не теряя божественной пустоты». Так красиво он назвал садистские развлечения. Сначала он легализовал салоны и открывал их пачками. Но вирт-игры давали больше возможностей при меньших затратах. И это нашло спрос с обеих сторон, уж не знаю, к несчастью или…

– Но… Тогда, может, просто отключить эти вирты? И пусть люди учатся любить друг друга… ну… просто так. Не может же быть, чтобы пустоту невозможно было заполнить иначе!

Нила хмыкнула.

– Вот ты, например, можешь получать удовольствие просто от секса?

Трясущаяся девчушка с веснушками и светлыми ресницами. Истерика в конце…

– Я попробовал. Однажды…

– Я ушла. Когда поняла, к чему всё идёт, я просто ушла в этот Заповедник. Кое-кого из близких они не стали сгонять в салоны и на третью полосу, позволили жить более или менее прилично, в качестве экспонатов. Как в зоопарках раньше держали обезьян. Уж не знаю, как мой сын осмелился возразить Филипу…

– Мой отец… – растерянно бормотал я. – Мой отец… Я всегда считал его богом этого мира, а им оказалась ты… Богиня…

– Перестань, – тихо рассмеялась она.

А потом рассказала, что нужно сделать.

6. Распаковка кода

Я скользил на хамелеоне по хитросплетениям вирта. Хамелеон – это такая штука, уже давно созданная для подобного случая.

Она может быть гигантской змеёй, может быть бронтозавром, а может – и крупным златокрылом. Зависит от целей. Надо ли тебе скользить по туннелям, таранить дверь или взлететь в воздух.

Я до конца не верил, что делаю это, не верил, что это правда. Казалось, вот-вот я проснусь у себя дома, кто-нибудь – отец или Филип – вырвет меня из сумасшедшего вирта. Не вырвет. Меня отключили из общего доступа. Я присутствую в вирте, но как бы в режиме «невидимости». Но это не значит, что Филип уже не послал за мной погоню. А отец… Отец…

…Филип обещал, что вирты будут лишь временной мерой – терапией для тех, кто иначе не справится с пустотой, и возможностью подработать для тех, кто оказался на обочине. Я сама создавала, и сама тестировала вирт. Тем более что предыдущая виртуальная Система, заботившаяся о всеобщем порядке и уюте, вырубилась, когда Филип, по сути, пришёл к власти. И он утверждал, что людям необходимо что-то на замену…

Но Филип тайно от нас создал код, замешанный на собственной крови. Вживил себе в кровь наноботов с вирусом, а потом якобы случайно поранился во время визита к источнику. Мы не сразу поняли с сыном, что вирт очень изменился…

Эх. Отец знал, чем закончатся мои каникулы. Да что там – он знал все эти годы, с мгновения моего зачатия и даже ещё раньше – знал, где и как закончится моя жизнь. И ни разу даже не обмолвился. Я не верил. Не хотел верить. Но с каждым шагом сомнений становилось всё меньше, складывались воедино кусочки паззлов – я никогда не стремился причинять боль кому-либо, отец никогда не стремился запускать меня в вирт, – и с каждым шагом словно просыпалось что-то глубоко в душе и понукало сделать ещё один шаг…

…с той минуты каждый, кто хоть раз побывал в вирте, опустошался ещё сильнее. И ещё сильнее стремился обратно в вирт. И жаждал ещё более жестоких игр. Вирт стал как наркотик. Жертвы там очень быстро выгорали, а «игроки» становились всё ненасытнее…

Я видел следы Филипа повсюду. Они были всегда – чёрные кляксы, скользившие за игроками, одобрительно похохатывая и предлагая помощь, когда кто-то не решался на ужесточение игры. Конечно, раньше они виделись не в виде клякс – в виде разных существ, в том числе, в виде пресловутых «хренокрылов». У меня от этих «помощничков» всегда мурашки по коже бежали, но теперь… теперь я вообще смотрел на них другими глазами.

Не имеющий врагов, вирус Филипа быстро разросся, самообучился и стал хозяином вирта. Отравой, кормящей пустоту в людских душах. Когда отец обнаружил обман, было уже поздно. Неонила в то время уже жила в Заповеднике, а Филип оброс таким количеством сторонников и приобрёл настолько прочную славу «спасителя человечества», что любого, кто выступал против него, немедленно записывали в предатели. В том числе – и председателя мирового правительства. Отец мой тогда еле удержался у власти, притворился, что согласен с Филипом во всём. Узаконил даже вирус Филипа. И поехал в Заповедник…

…пятеро из нас – самых молодых – тогда ушло в большой мир. Якобы, мой сын их сагитировал, и они раскаялись. Для отвода глаз. На вторую полосу, конечно, не под купол. Их долго проверяли, исследовали, следили… В итоге, сочли благонадёжными. Только одна девочка сломалась и оказалась в салоне…

…Вариса. Вариса не сломалась и держит маленький пансионат на границе второй полосы. Она знала правду, знала, кто я, едва я появился на её пороге, хотя и никогда раньше меня не видела. И, возможно, не верила, что увидит. Она рискнула всем, ушла из безопасного Заповедника в мир, где её могло ждать что угодно. И ждало. Почти двадцать лет ей пришлось жить под прикрытием, притворяться, что она согласна с законами этого мира, улыбаться, когда хотелось выть. Чтобы только не выдать себя. Чтобы только дождаться…

…с вирусом Филипа невозможно бороться обычными методами. Его можно только смыть. Полностью вытеснить новым кодом. И мы создали такой код. Создали программу, способную побороть вирус Филипа, запаковали её наглухо и спрятали до времени, там, где Филип не смог бы найти. Поместили её в самое дорогое, что у нас было…

…В меня! В мою кровь. Саму Неонилу и моего отца и вообще всех, кто мог бы иметь хоть какой-то доступ к источнику, регулярно проверяли. Меня, впрочем, тоже, но архив, помещённый в кровь младенца, был настолько мал и зашифрован так хитро, что не отличался от обычных «хранителей здоровья», «наблюдателей роста», и тому подобной нанохрени. Архив рос вместе со мной. И по-прежнему шифровался. Но с гормональным скачком всё сильнее разбухал, и всё запакованное в нём грозило прорваться наружу. На глаза Филипу. Мне почти семнадцать – и дальше медлить нельзя…

…Филипу в своё время хватило лишь крови, что натекла из раны. У него была масса времени, чтобы вирус размножился и принялся за дело. У нас столько времени нет…

…проклятье! Нет времени! Они настигли меня внезапно. Шестеро козлорогих и парнокопытных существ на мотоциклах. Я переключил своего бронтозавра в режим златокрыла, включил предельную скорость и взмыл воздух. Благо, интерфейс позволял. Но – как бы не так. Небо обернулось низким потолком. Едва успели со златокрылом сманеврировать, чтобы не врезаться. Хорошо, а если так? Златокрыл вытянулся, покрылся могучими шипами, длиннющий хвост ударил по молодцам на байках, те полетели в разные стороны. Ещё удар! Между нами с грохотом возник огромный ров. А по нему уже выстраивался мост. Дорогой мой златокрыл, ты же всё-таки дракон какой-никакой. Огонь! Мост загорелся. И за пламенным цветком на той стороне я увидел знакомое лицо. Один козломордый держал в тисках Неонилу. Ухмылялся козьей улыбкой. Я рванулся вперёд.

– Прочь! – звонко закричала она. – Уходи. Быстро! Я тоже что-то могу. Пошёл отсюда!

И я пошёл. Вернее – полетел. Возможно, я буду проклинать себя за это до конца жизни. А впрочем, сколько тут её осталось. Чего я вообще так переживаю о погоне? Всё равно же я должен…

… – Я должен умереть?

– Не совсем, не в привычном смысле. Умрёт только тело, а ты сам продолжишь существовать и бороться. Если всё получится…

– Если получится?! Ты даже не уверена???

– Я уверена лишь, что для твоего отца и для меня в этот день всё закончится. Для прочего мира – ещё есть шанс. Как и для тебя. Если сумеешь. Я верю, ты…

…Неонила таки что-то смогла. Преследователи на мотоциклах вырастили крылья – похоже, опускать потолки у них больше не получалось. Да и сбивать их стало легче. Хрясь хвостом – и полетел один вниз, правда, тут же взмыл снова, но хотя бы отстал. Они отставали всё сильнее и сильнее, и, наконец, я увидел дверь. И почувствовал за ней…

…ты почувствуешь его пульсацию. Он сам призовёт тебя. Твой код во многом схож с кодом Филипа – источник сразу примет тебя за своего. Первый доступ ты получишь без проблем. А дальше – запоминай пароль к источнику…

…Я стоял у источника. На табло мигали зелёным цифры и буквы. Трясущимися руками я ввёл пароль, названный Неонилой. Пароль, что долгие годы хранился у неё в памяти. В её старой седой голове.

Остался сущий пустяк. Единственный шаг.

«Перезапустить программу?»

Из глубокого колодца подо мною вырос острый шпиль, пульсирующий, слабо мерцающий серебром. Био-контакт, проснувшийся от долгого сна по заданной команде, очнувшийся и ждущий крови.

В узких коридорах за запертой мною дверью слышался шум моторов. Я стоял, не в силах пошевелиться.

Почему я? Почему не отец, не сама Неонила, отец, ты же всё знал, знал, чем закончатся мои каникулы, но не сказал ни слова, не обнял даже на прощание, ты хоть что-то чувствуешь, отец, ты сам-то способен на то, чего желаешь всему миру, ты хоть знаешь, каково это стоять на краю мира и понимать, что больше не увидишь никого из родных, что больше ничего и никого, никогда…

«Перезапустить программу?»

В дверь уже ломились. Источник гудел, и мигало зелёным табло. Два слова, два проклятых слова и знак вопроса. Я стоял.

Откуда я знаю, что всё это правда? Я ведь даже не поговорил с отцом, не дал объясниться Филипу, вдруг всё ложь, бред свихнувшихся стариков, и моя смерть будет лишь тупым суицидом наивного юнца – но что-то бурлящее в крови не даёт сомневаться, что-то древнее и тайное проснулось внезапно и подвигает к краю, кричит отчаянно, что я спал семнадцать лет и только сейчас проснулся, что за чертой не конец, а только начало, оно шумит и шумит в ушах, грохочет безумной песней, застилает всё перед глазами, нет ничего, нет никого, есть только песня огня и крови, есть неистовая скачка коня по полю, есть…

«Перезапустить…»

Дверь начала поддаваться, со скрежетом и блеяньем приоткрылась на ширину ладони, но я этого почти не слышал и не видел.

Я сделал шаг.