Текст книги "Кузина"

И, почему-то, когда речь зашла об итоге, припомнился день перехода Солнца из Близнецов в Рак. Что-то важное, связанное с этим заговором, случилось в этот день.

Мы стояли плотной толпой в зодиакальном зале дома Южный Асель. Так плотно, что затылком чувствовалось дыхание позади стоящих. У Южного Аселя замок небольшой…

Вспомнить дальнейшее мне не удалось, голова без предупреждения взорвалась болью, и я потеряла сознание, свалившись на пол проходки, не доходя буквально пары шагов до ствола.

Глава шестая
Сапфир, янтарь, сапфир, раух-топаз, изумруд, аметист

Я не просто упала, умудрилась ещё и головой о камень треснуться, локоть ссадить, бедро ушибить.

Мало мне было одной головной боли – прибавилась другая боль от шишки на макушке с левой стороны. Пока Выдра понял, что тачка где-то долго задерживается, пока меня нашёл, – шишка налилась без помех, большая и горячая. И так-то окружающее не радовало, а теперь тошнило, стоило только глаза открыть. И левый локоть саднило.

Выдра сразу же отправил меня наверх вместо корзины с землёй, сказав, что сейчас сам докатает всё, что добыл.

Эти слова я послушно передала стоящим на лебедке и безвольно притулилась на ближайшем пне, вяло думая, вырвет меня или нет. Гудящая голова намекала, что надо бы, голодный желудок огрызался, мол шиш съеденное отдаст, самому мало.

Стоявшие на лебёдке женщины ругались, обозлённые тем, что вовремя работу закончить нам не удастся.

Даже брань их отскакивала от моей гудящей головы, всё, что меня на данный момент интересовало, почему же с пенька встать не могу, ноги не слушаются, и как я в таком виде доберусь до барака.

Выдра успел отправить наверх всю добытую породу до отбоя, хотя «спасибо» за это от стенавших лебёдочниц не дождался. Они подняли гнома и моментально испарились с просеки, не желая задерживаться у ям ни секунды.

Я так и сидела на пне, отрешённо пялясь на истоптанную землю.

– Надо идти, – попросил гном. – Мы одни оштались.

Он снял с меня вонючие сагиры, связал их, чтобы далеко не разлетелись, и кинул в ствол. Заново закрепил лебёдку, оставленную второпях женщинами. Подравнял кучу жердей, которыми мы завтра будем крепить проходку. Заткнул за пояс свое кайло. Помог мне подняться, и мы пошли по просеке к тропинке, ведущей к бараку.

Дурнота на меня накатывала волнами, то становилось почти нормально, то снова ломило лоб и виски, и горела шишка. Тогда я зажимала её ладонью и морщилась.

– Это пройдёт, – утешал меня Выдра.

Просека кончилась, началась узкая натоптанная тропка. Здесь надо было идти одной, вслед за гномом. Слева был спуск к реке, справа – пологий, ровный склон. Тонкие деревья торчали на нём палками, чёрные, словно обугленные жерди на рыхлом весеннем снегу.

Я обнаружила, что если смотреть на тропинку прямо перед собой, голова болит меньше. Вся штука в том, чтобы в поле зрения не попадали идущие ноги и проплывающие мимо деревья и кусты. Чем меньше движущихся предметов, тем легче. Сделав это открытие, я пошла быстрее.

И почти врезалась в остановившегося Выдру. Подняла глаза.

Впереди, сверху по склону на нас катился медведь-людоед. Именно катился, – он двигался так мягко, словно состоял из нескольких громадных шаров, обтянутых бурой шкурой. Было удивительно тихо, всё кругом застыло в вечерней отрешённости от дневных забот.

«Этого не может быть! – подумалось для начала. – Почему я?!»

Второй моей реакцией на происходящее был лихой отскок с тропинки влево за камень, лежавший рядом. Спрятаться за ним не смог бы даже суслик – камень приподнимался над поверхностью от силы на три четверти локтя, но, однако же, я замерла столбом именно за этим почти плоским камнем.

Медведь, как-то вразвалочку, приближался.

Выдра оцепенело стоял на тропе. Я рядом с тропой.

«Сейчас сомнёт гнома, потом меня… – пронеслось в голове. – И ни одного крепкого дерева поблизости. Да если бы и были – не успели бы…»

Нарушая вселенское оцепенение, Выдра вдруг громко закричал на медведя на гномьем языке.

Медведь в ответ заревел, заполняя долину своим мощным рыком.

От безысходности стала орать и я, присоединяя свой голос к голосу гнома. Ни на что больше сил не было, сердце, словно каторжанская гиря, лежало где-то на земле у ступней и даже не трепыхалось.

Медведь остановился, не доходя до Выдры. Вздыбился.

В вечернем сумраке он показался мне громадным и косматым, а гном рядом с ним – таким маленьким. И кайло, которое он выдернул из-за пояса – совсем игрушечным.

Инстинктивно я закрыла лицо руками и сквозь растопыренные пальцы разглядела лишь, что бурая масса качнулась вперед, одновременно неспешно и стремительно. И я просто ощутила, как когтистая лапа дернулась, зацепила кожу на затылке гнома и одним движением содрала её с головы на лицо, оскорбительно обнажив розовую кость черепа. «Хоть бы меня сразу уложил… – металась мысль. – Не хочу, как Муха, полуживой по земле волочиться…»

Рык медведя оборвался.

– Не бойся! – тронул мой локоть Выдра.

Живой Выдра, с целым скальпом. Но я же видела! То есть не видела, конечно, не видела, просто непроизвольно представила, дорисовав в воображении движение медвежьей туши. Какое счастье, что всё не так!

Я отняла ладони от лица. Медведь шерстистой грудой лежал на земле. Гном убил его своим кайлом. Один на один.

– Швежевать надо, – объяснил он. – Пока теплый и мягкий. Помощь нужна.

Я слабо кивнула, скорее чтобы подтвердить, что слышу.

– Ножа нет, – рассуждал Выдра деловито. – Не дают, «нельжя» говорят. Боятся.

Он обошёл камень, за которым я стояла, подобрал около него несколько небольших окатышей. Сухими, точными ударами расколол один, осмотрел скол, покачал головой и выкинул половинки. Сколол кусочек второго камня. Этот ему понравился больше. Несколькими движениями гном превратил окатыш в грубое каменное рубило, с достаточно острыми гранями.

И получившимся орудием начал снимать с медведя шкуру.

– Держи край, – попросил он меня, и я послушно тянула на себя ещё теплую кожу, которую гном отделял от тугих темно-красных мышц.

Постепенно мы раздели зверя до мяса.

И тут Лишай подоспел, с подкреплением. Услышал, видимо, рев медведя и наши крики, решил подождать. Убедился, что всё стихло, и ещё подождал, чтобы медведь наверняка ушёл. Только тогда пошёл выяснять, что случилось.

При виде освежёванной туши Лишай оживился.

– Сам? Ну, молодец! Крепкие вы гномы, хоть и маломерные, – бросил он небрежно и прицелился жадным глазом на шкуру.

Гном стоял над ней молча, но спокойного взгляда от надзирателя не отводил. Лишь перехватил поудобнее рубило.

Лишай словно об невидимую стену лбом треснулся. Растерялся.

Я сделал крохотный полушажок вправо, чтобы удобнее было дотянуться до выдриного кайла, если что… Лишай – не медведь, здесь страха нет. А шкурой ему владеть только через наши трупы, падальщику раскормленному.

Остальные заключённые, ничего пока не заметив, хором ахали, глядя на медведя.

Лишай мучительно соображал, серьёзно ли всё происходящее.

Вид гнома говорил, что да, всё всерьёз.

По более древним, чем тюремные, законам. Кто добыл – тот и владеет. И без боя не отдаст.

Я придвинулась ещё ближе к кайлу. Теперь точно достану. Если Выдра им медведя уложил, то и я надзирателя смогу.

– Ну, молодец! – громыхнул, наконец, разобравшийся в обстановке Лишай. – Будешь теперь в своей берлоге пятки об его шубу греть. Хитрый вы народ, гномы, ух и хитрый же!.. А ну, бабы, берите этого оглоеда, тащите к бараку. Мясо у него сейчас, весной, конечно, плохое, псиной воняет. Но если потушить подольше, да с травками, да с брусникой мочёной… Под это дело и браги выделить не жалко – такого зверя победили! Эх, Муха-покойница его бы сготовила, – пальчики оближешь!

Поднялся радостный гомон, в предвкушении браги заблестели глаза, медведя уложили на две крепких лесины и с криками понесли в барак. Лишай деятельно и шумно командовал, полностью занятый этим важным делом.

Гном аккуратно скатал сырую шкуру в удобный для переноски тючок.

* * *

Духовитая была у Лишая брага, ещё Мухой на кислом тесте поставленная, а отрыжка после нее получалась вообще вонючая.

Как начала пенистая брага после ужина отрыгиваться у принявших её смельчаков, такая атмосфера забористая в бараке создалась, что запах с ног валил не хуже тарана.

Подвыпившие женщины затянули песню, заунывную, как здешний ветер.

В такие редкие вечера отдыха сразу видно, кто откуда: люди сбивались в кучки, определяли своих по общим докаторжным воспоминаниям. Кто где жил, чем промышлял, что ел, что пил. И так это было всё убого, как не старались они сделать расписную сказку из прошлой жизни, что страшновато становилось. Больше чем у половины никакой разницы в том и в этом положении не было.

Я лежала, скорчившись на нарах, и помалкивала, за мои воспоминания здесь и забить во хмелю могут, то-то Лишаю с Клином радость будет. Слишком уж они, эти воспоминания, вызывающие и для остальных обидные. Потому что нельзя так красиво жить. Или нельзя сюда попадать из той жизни.

Да ещё локоть ушибленный ныл, ногу дергало. Про голову и говорить нечего. Пока с медведем, да с Лишаём разбирались, – вроде бы утихла, раз не до неё было, а вечером на нарах разболелась с новой силой. И Выдре я завидовала жгучей завистью – один сейчас в своей землянке, дышит, чем хочет, а не тем, что через других уже прошло и снова в мир вернулось.

Чтобы не слышать сверлящих голову голосов, я зажала уши ладонями и постаралась продумать те вопросы, которые я должна задать Кузену при следующем разговоре.

Мне нужно узнать, находятся ли по-прежнему в Тавлее Таку, Кирон, Агней и Ангоя. Если да, то размолвка с Тауридами не имеет отношения к моей яме. Надо искать другую причину.

Возможно, это неудавшийся заговор против Андромеды. Мне надо припомнить детали. Надо спросить Кузена, кто сейчас владеет домом Сирраг.

Заснуть поскорее надо, но как же раздражает гудящую голову этот шум.

На мое счастье, Лишай наконец-то решил, что бражное веселье чересчур затянулось, рявкнул не хуже медведя со своей половины и барак испуганно утих.

Во сне мне снилось, что ходит за стеной живой медведь, и всё по-прежнему…

* * *

– Здравствуй!

– Здравствуй!

Дождалась я, голос Кузена пробился в немагический мир.

– Любезный мой Кузен, не могли бы вы узнать, где сейчас находятся Кирон из дома Омега, Таку из первого дома Сигма, Ангоя и Агней из дома Ригель? – церемонно поинтересовалась я.

– Если вам это надо, узнаю, любезная кузина, – не менее церемонно пообещал Кузен. – У тебя всё нормально?

– Да, более-менее. Упала неудачно. Шишку на голове набила. Сегодня легче, а вчера болело сильно. Отойдёт.

– Мне вот кажется, неспроста твоя голова болит… Похоже на блокаду.

– На что? – удивилась я.

– На болевую блокаду. Опытный маг, даже и не обладающий внутренней магией, может заблокировать в мозгу человека ненужные этому магу воспоминания. Самый дешевый способ держать ситуацию в узде.

– И ты можешь? – не поверила я.

– И я могу, – подтвердил Кузен. – Все истинные маги могут.

– А разблокировать?

– С этим труднее. Если не знаешь, что закрыто болевым замком, сложно подобрать нужный ключ.

– Я заметила, – обдумав его слова, сказала я, – что общие воспоминания даются мне легко, а вот когда перехожу к деталям, начинаются сюрпризы.

– Значит, если это блокада, закрыты какие-то недавние события. Я не думаю, что ты здесь за то, что воровала яблоки с кухни моего дома.

– Ты помнишь?! – изумилась несказанно я.

– А я весь тот день помню, каждый миг. Последний домашний день.

– Тяжело было привыкать к ордену?

– Первый год тяжело. Потом нормально, потом хорошо, – спокойно отозвался Кузен и перешёл на церемониальный стиль. – Извините меня, драгоценная кузина, но мне пора.

– Разумеется, драгоценный Кузен. Пора, так пора. Ой, забыла! – вспомнила я второй пункт, который надо было узнать в разговоре. – А кто сейчас владеет домом Сирраг?

– Андромеда. Поэтому он Альферац. Извини, что у нас так мало общаться получается. Я понимаю, как тебе нелегко там, но у нас опять прорыв, мы еле-еле успеваем латать дыры. Даже спать приходится часа три в сутки, скоро стоя усну.

– А когда-нибудь это можно будет остановить раз и навсегда? – вырвалось у меня.

– При существующем положении вещей – вряд ли…

Кузен умолк.

Покатился своим чередом обычный день в полумраке ямы. Только на душе отчего-то было так светло. Неужели оттого, что и у меня появились общие воспоминания с кем-то, каких не было с самого момента попадания сюда? Пусть это даже всего один день давным-давно…

– Ты улыбаешься, – вглядевшись в моё лицо, заметил Выдра, ставящий корзину с породой на тачку. – Теперь жнаю, как ты улыбаешься.

* * *

Надо бы было подумать о Квадрате Пегаса, а вспомнилось почему-то, как я побывала разок на границе.

Занесло нас туда совершенно случайно, веселились на одной вечеринке узким кругом, и вдруг некоторых под утро озарило, что надо бы, вот обязательно надо бы нам сейчас пронестись со свистом над мирами, чтобы помнили тамошние обитатели, кто мирами правит, не забывали Тавлею. Коварная штука, это лёгкое красное вино с ежевичной нотой в букете, поставляемое в город очень ограниченно, каждая бутылка как в колыбели в отдельном ящичке кедрового дерева, выстланном тугой стружкой.

Обитатели миров про нас и так не забывали. Поминали через слово в крепких выражениях. При таких ценах на магические услуги – и немудрено. У нас же монополия на поставку чудес.

Идея вызвала нездоровый восторг, показалась шикарной и остроумной. Как были – так и поехали.

Ветры разных миров быстро выдули из нас хмельной кураж, и задумка уже не казалось такой шикарной.

Миры были сами по себе – мы сами по себе. Промчались, пролистав их, словно страницы. Неслись на большой высоте, оставив землю далеко внизу. А ехать верхом в бальном платье, скорее раздетой, чем одетой, даже с магической поддержкой не очень-то приятно. Голые плечи зябнут.

Устроили небольшой пикничок в живописном месте, подкрепились, полюбовались полянками, пасторально усеянными ромашками и незабудками, выразили всяческие восторги по поводу того, «как красива и разнообразна наша Ойкумена со всех сторон», и решили уже поворачивать обратно.

И тут кто-то заметил, что до границы миров совсем недалеко. И магии хватит. В эту сторону магические маяки далеко протянуты.

Решили завершить пикник осмотром наших рубежей. Инспекцией, так сказать, из столицы.

…Ромашек в том месте не было, как и незабудок. А если и были, то хорошо спрятались.

Свистел над затерянным в горах плато ветер, полировал сизые камни, превращая их в зеркала. О том, что наши миры закончились, ничего не говорило. Я-то думала, границы какой-нибудь невообразимо высокой стеной окружены, или обелиски там через равные промежутки стоят, или земля резко обрывается прямо в чёрный космос, или ещё чего…

Оказывается, нет, никаких опознавательных знаков, никакого обрыва в бездонную пропасть. Просто там, где стояла я, – была ещё наша земля, а сделай я шажок дальше, передвинь носок туфельки хоть чуть-чуть – ступила бы в Приграничье.

На нашей земле было чисто, а вот по Приграничью шастали всякие разные. Которых нужно было не допускать на нашу землю. Все они обожали магию. Поэтому истинным магам было легко вызывать их на себя, служа одновременно и приманкой, и охотником. Только частенько такая охота кончалась гибелью мага-воина.

Это был лишь крохотный кусочек рубежа, контролируемый крепостью, которую мы и разглядели-то в скалах не сразу. Насколько в Тавлее всё старалось из кожи вон вылезти, лишь бы на него внимание обратили, настолько здесь всё пряталось и маскировалось, изо всех сил сообщало «меня нет, это не я!».

Наша расфуфыренная кавалькада была здесь так же уместна, как пышная роза из нежного крема на горбушке чёрного ноздреватого хлеба.

В слившейся со скалами крепости нас встретили радушно. Настолько радушно, что стыдно становилось.

Если бы ко мне в Аль-Нилам заявились вот так в разгар дел непрошеные, праздные гости, скучающие по острым ощущениям и твердо уверенные, что именно я должна этими самыми ощущениями их обеспечить, то очень быстро они бы отправились восвояси воздушным путем, стартовав со стенной катапульты, только бы пылающие плащи развевались в полете за их спинами, осыпая искрами быстрые воды Млечного Пути.

Здесь же не знали, в какой угол нас посадить, чем угостить, о чём рассказать. А как они слушали набившие оскомину тавлейские сплетни, которые на этом отполированном ветрами плато вдруг стали захватывающими новостями из сердца миров, направившего их сюда!

Дракониды выделили нам провожатого для небольшой вылазки в Приграничье. Это был воин-маг, только-только вышедший из учеников. Совсем ещё мальчик.

Наши дамы тут же начали усиленно строить ему глазки, проверяя Безупречного на прочность. А вдруг молодые Дракониды ещё не совсем Бесстрастные, как их старшие товарищи? Интересно же, как из здорового человека, не применяя к нему никаких усекающих мер, можно сделать ходячую, до отвращения правильную статую? Ну неужели истинная магия настолько лучше всего?!

Чары колдовские не действовали, лёд не таял. Драконид, похоже, и не понял, что его изо всех сил пытаются совратить.

Он предупредил, что в Приграничье наши кони летать не могут, и галоп им вряд ли будет доступен, они такие же изнеженные магией, как и мы, и повёл кавалькаду по каменной равнине.

Было скучно, пыльно и жарко. Иней полностью разделял моё мнение, совершенно не понимая, почему он должен ковылять среди каменных напластований, держась еле заметной узкой тропы, вместо того, чтобы парить над ней, перемахивая горы, словно кочки.

Солнце раскалило безводную местность, ветра не было, мы заживо жарились на каменном противне. Пикничок на полянке с ромашками вспоминался как чудо.

Наконец столь захватывающее приключение надоело не только мне – и мы повернули обратно.

Проводник воспринял это с нескрываемым облегчением, он боялся подвергнуть дорогих гостей из Тавлеи малейшей опасности. Даже подобие улыбки проблеснуло на его лице.

И тут, как водится, мы и попались.

Живой голодный образец из бестиария залёг рядом с тропой, аккуратно пропустил по ней всадников вглубь Приграничья, а потом перекрыл дорогу обратно, запечатав собою единственный путь.

Слева были россыпи, на которых кони поломали бы ноги, справа – отвесные скалы. На тропе же колыхалось нечто в сплошных щупальцах и отростках. По виду всё это напоминало громадный клубок свиных кишок, совершенно некстати приобретший разум и покинувший чрево. Сквозь полупрозрачную слизистую оболочку просвечивало темное содержимое. Скользкая масса подрагивала, розово блестела на солнце, втягивала и вытягивала отдельные свои фрагменты. И без слов намекала, что хочет есть.

– Спешиться! – забыв про учтивость, проорал побелевший Драконид. – Коней первыми ухватит, они больше. Следите за тылом, там второе может быть!

Опытный оказался мальчик, хоть и молодой совсем. Второе там было.

Отекая острые каменные грани, словно обволакивая их полупрозрачным телом, такой же чрезвычайно независимый кишечник стал вываливаться с обрывистой скалы на тропу позади нас, ливнем хлынуло вниз хаотичное переплетение червеобразных отростков.

Случайно ли или в силу безошибочного расчёта, но вторая бестия упала точнехонько на одну из последних лошадей, накрыв ее с тихим хлюпаньем, словно лавина протухшей требухи. Спешившийся за секунду до этого всадник еле успел отскочить, а вот конь его нет…

Тонкий предсмертный вскрик – и склизкая масса осела, плотно утвердилась на тропе.

Драконид уже бился с первым нападающим, отсекая тянущиеся к нам отростки. Это было за пределом досягаемого: с виду медленная, бестия молниеносно выстреливала в нужном направлении целым пучком щупалец.

Уследить за движениями встающего на их пути меча было невозможно, скорее кожа ощущала, с какой скоростью рассекает воздух и всё, что попадается на пути, острейший клинок.

Но ощутимого результат это не приносило, – на месте отрубленного щупальца с ходу образовывался новый пучок, тварь была такой же склонной к увеличению числа своих конечностей, как легендарные гидры.

Оценив ситуацию, Драконид на ходу поменял тактику: меч в руках его раскалился, запылал ясным ало-жёлтым светом, какой бывает на кончике пламени свечи.

Это помогло. Запечённые на срезе щупальца не образовывали новых отростков. Но убираться с тропы голодный пришелец упорно не желал.

Мы же остолбенело стояли, сбившись в кучу и укрывшись за лошадьми. Наши мужчины тоже обнажили оружие – куда ж без него – но без магической подпитки всё это было так, бульканьем утопающего.

Даже объединенных сил не хватило бы, чтобы раскалить хоть один клинок, не говоря уж о том, что без тавлейской магии ни у кого не было ни реакции, ни скорости юного воина. На наше счастье, вторая тварь поглощала лошадь, вполне довольная пока добычей, и только присматривалась к нам.

Драконид двигался всё быстрей. У меня даже в ушах закололо от свиста его меча, – я сморщилась и зажала уши ладонями, – и тут прямо передо мной шлёпнулся отсеченный кусок бестии, забрызгав мои узкие туфельки и атласный подол зеленоватой слизью.

В этот момент я как-то сразу прониклась трудностями Приграничья и на многое резко поменяла взгляд, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя мерзкие липкие брызги.

Похожий на перерубленного дождевого червя отросток сокращался, то становился длинным и тонким, то толстым и коротким. Испугавшись, что оно, даже отрубленное, до меня дотянется, я, наступая впопыхах себе на пышные юбки, нервно пятилась, пока не уперлась спиной в скалу и приготовилась хлопнуться в обморок, если это ещё раз шевельнётся.

Драконид же не только дрался – он ещё и подкрепление мысленно вызвал, спасая незадачливых любителей пограничных приключений.

Грохотнули копыта – серебристые драконы на плащах взблеснули на тропе за первой бестией, отряд из крепости примчался в мгновение ока.

И спас нас от участи превратится в тёмное содержимое полупрозрачных живых кишок. Те предпочли не связываться с истинными магами и просто-напросто исчезли, – переместившись из Приграничья в неведомые нам пространства. Остались лишь отрубленные щупальца. Лошадь второй пришелец утянул с собой.

После того, как тропа очистилась, наступило время осознать пережитое. Уже не думая ни о каком соблазнении, плачущие дамы повисли на юном Дракониде, реально доказавшем, что здесь только он оказался способен защитить. И наотрез отказывались от него отцепляться.

Вид у мальчика был испуганный и несчастный, куда охотнее он сразился бы ещё с десятью невиданными тварями. Как мог вежливо, он штопором выкрутился из наших объятий и спрятался за другими Драконидами. Только когда защитник пропал, мы позволили уговорить себя, заплаканных и несчастных, сесть в седла и вернуться в крепость.

Из крепости мы быстренько убрались в столицу миров заливать и заедать пережитый ужас.

А крепость в скалах продолжала беречь нас от напастей, по сравнению с которыми встреченная парочка кишечников была так, не заслуживающей особого внимания мелочью.

* * *

Волевым усилием я заставила себя переключится с пограничных воспоминаний на последние сведения Кузена. Заговор мне нужен, последний заговор. Если голова болит при вспоминании перехода Солнца из Близнецов в Рак, начну вспоминать издалека. Ничего, справлюсь.

Так, если Кузен говорит, что Сирраг называется Альферац, то выходит, что Андромеда по-прежнему занимает один угол Квадрата Пегаса. Зря мы старались, получается…

Вообще-то Пегас сам виноват.

Созвездие громадное, но какое-то рыхлое. Беззубое. Дать оттяпать дом не где-нибудь, а в углу магического квадрата! Да если учесть, что этих квадратов в Тавлее всего два.

Два! И имея на собственной территории этакое редкое богатство, делить его с соседом…

По поводу спорного дома у Андромеды и Пегаса шла бесконечная судебная тяжба, что было, по меньшей мере, странно для нашего города, где предпочитают решать дела более радикальными способами.

А пока росли годы бумаг, Андромеда умудрялась через один Альферац получать магии больше, чем Пегас через Шеат, Маркаб и Альгениб вместе взятые.

Ориону, по большому счёту, до этой тяжбы особого дела не было. Такие спорные дома в Тавлее не редкость, и нас куда больше интересовал исход борьбы Тельца и Возничего за Аль-Нат.

Но нас – это не нас, молодежь, это старшее поколение Орионидов. А вот Таку давно заинтересовался Квадратом Пегаса.

И опять всё упиралось в недвижимость.

Ситуация у нас с Таку была прямо противоположная. Аль-Нилам слишком хорош для одинокой девушки. Первый дом Сигма не самым лучший замок для энергичного юноши. Первый дом Сигма Ориона – маленький, хоть и очень красивый, а семья Таку – большая.

Таку позарез нужен свой дом.

А Пегасу необходим человек с энергией и напором истинного Орионида, умеющего отстаивать свои интересы и словом, и мечом.

И Таку решил вернуть Сирраг Пегасу.

Ни Агней, ни Ангоя, ни Кирон об этом его замысле не знали. Таку очень стеснялся своего положения, хоть и всячески это скрывал.

Агней и Ангоя были из громадного, очень громадного Ригеля, и даже если бы их семья была в два раза многочисленней, чем семья Таку, им бы всем хватило магических ресурсов.

Кироновский дом Омега с Ригелем не сравнить, но зато и Кирон у папы с мамой один.

А мы с Таку были соседями, я прекрасно знала, как у него обстоят дела на самом деле. И Таку понимал, что его беды – это мои беды словно вывернутые наизнанку.

И если бы опекунский совет не жадничал, то, скорее всего, именно Таку доверили бы держать щит Аль-Нилама. Это было бы неплохое решение, уж мы бы ужились мирно, совершенно точно. Нас бы связывало крепкое чувство юмора, самое прочное из всех чувств, объединяющих людей. Но отдать Аль-Нилам просто так своему же юнцу, не помахав знаменами замка под носом у прочих созвездий, опекунский совет никак не мог.

Участие в заговорах – лучший бальзам для скучающей неприкаянной души, поэтому я охотно влилась в ряды новоиспеченных заговорщиков. Ряды были обширными – я и Таку. Вполне достаточно для того, чтобы поставить на уши пол-Тавлеи.

Перед захватом Сиррага я ещё раз проверила канализационные трубы Аль-Нилама, чтобы потом, если что, не пришлось мыться в тазу, поливая себя из кувшина и бегать в древний сортир во дворе замка, выстроенный, похоже, раньше донжона.

Запустила в переплетение труб такую специальную канализационную зверюшку, выведенную тавлейскими умельцами, ёжужика.

Ёжужик – средство радикальное, но одноразовое. Один ёжужик на одну чистку канализации. А стоит он дороже праздничного платья.

По виду – это результат мезальянса ежа и ужа, которого тяжелая жизнь винтом скрутила. Запускаешь его в систему, – и он все трубы юзом проходит, чистит только шум стоит. А потом вываливается из канализации, – и был таков.

Купила я одного, аккуратно держа за хвост, привезла домой, в слив спустила. А потом только бегала по замку, проверяла, в какой части он сейчас по трубе идёт. За три часа ёжужик отшоркал мне внутренности труб до блеска, теперь с чистой совестью можно было и о политике подумать.

Вечером появился Таку, одетый в охотничий костюм без всяких опознавательных знаков, с накладными усами.

В лучших театральных традициях проник ко мне в спальню через окно, оставив своего буланого парить привязанным к балкону.

– Ты чего? – изумилась я, разглядывая лихие, закрученные кверху усы.

– Маскируюсь, – объяснил Таку.

– Так в прошлом сезоне носили, – надула губы я. – Старомодно.

– Вот я и сойду за провинциала, шатающего по столице в поисках приключений. Одевайся, пора.

– Я кем одеться должна в рамках твоего карнавала?

– Давай подумаем, – Таку утвердился в кресле, вытянул ноги в сапогах. – Человек приехал в столицу. Он развлекается. А с кем он может развлекаться?

– С лошадью, – буркнула я.

– Он не зоофил, не сочиняй. С охотно скрашивающей мужское одиночество за умеренную плату девушкой.

– Дай-ка я подумаю… – подхватила я. – И кто же может стать этой девушкой?… Какой сложный вопрос, какой трудный выбор… Ба, неужто это я?! Не пойдёт.

– Вот уж не думал, что вы такая ханжа, сударыня, – возмутился Таку. – Эти девушки честно зарабатывают себе на жизнь, доставляя мужчинам несколько мгновений радости.

– Угу, и некоторые трудно излечимые болезни. Давай я лучше оденусь юношей, занимающимся примерно тем же, чем ты сказал. Мне не хочется ввязываться в эту авантюру в юбке.

– Я так похож на любителя мальчиков?! – снова возмутился Таку.

– Так кто из нас ханжа? – отпарировала я. – Если ты так щепетилен, сам изображай девушку, а я буду провинциалом в дурацких усах.

– Ладно, надевай что хочешь, только быстрее, – сдался Таку. – До полуночи надо быть в Квадрате Пегаса.

* * *

По виду Квадрат Пегаса был обыкновенным каменистым пустырём.

В воскресные дни на нём раскидывали шатры, в мановение ока возводили трибуны, обустраивали ристалищное поле – и проводили турниры. Пустырь окружали улочки, на которых ютились ремесленники, чье ремесло требовало твердой почвы под ногами.

По слухам, здесь было подворье, где в ужасных условиях спаривали ежей и ужей для нужд тавлейской канализации. Я думаю, это лживые сплетни, ёжужики производили себе подобных и без посторонней помощи, просто их надо было ловить в нужных местах.

По углам Квадрат Пегаса ограничивали царящие над бусинами домов громады: Сирраг, Альгениб, Маркаб и Шеат. А вокруг Квадрата царила мешанина проток и зыбких плавучих островов.

Для конспирации мы оставили коня Таку у меня в Аль-Ниламе, а сами отправились в Квадрат Пегаса сложным извилистым путём через лежащие на пути кабаки.

До пустыря добрались как раз к полуночи.

Кругом мерцала огоньками ночная Тавлея, а здесь было сумрачно, домишки вокруг спали, окна в замках по углам Квадрата почти не светились. Какое-то странное оцепенение царило над этим местом, совершенно нехарактерное для обожающей ночи столицы.

Почему нежилым выглядел замок Сирраг, было ещё понятно: поскольку он считался спорным, никакая семья им не владела, на его территории располагался отряд охранников из Андромеды. Днём в нёго, как в мастерскую или лавку, приходили люди из созвездия и, пользуясь расположением замка, перекачивали в самый большой дом Андромеды – Мирах – получаемую магию.

Ночью белые стены Сиррага отливали мертвенно-голубым светом, придавая ему скорее вид гробницы, нежели жилого здания.

Расположенный на той же стороне квадрата Шеат принадлежал Пегасу без всяких оговорок, но наполовину пустовал. Темный массив стен прорезали лишь отдельные чёрточки окон, мерцающие тревожным красным светом.

А в Альгенибе и Маркабе внешние стены были такой высоты, что сами замки за ними практически и не угадывались, виднелись лишь верхушки шпилей с уныло повисшими флагами.