Текст книги "Калигула. Тень величия"

XIV

Эту ночь Макрон провел без сна. То, что его зовет Ирод Агриппа в дом гетеры, удивило. Нарушить траур он не боялся, поразило то, что друг был прекрасно осведомлен, насколько сильную неприязнь Макрон питает к Пираллиде. Но из-за скуки и ограниченности передвижений и свиданий Невий Серторий с радостью согласился. Что может быть лучше дружеской беседы за чашей вина с тем, кого так давно не видел?

Однако после этой встречи Макрон не мог найти себе места. Он ворочался на широком ложе, не в силах заснуть. Мысли, подобно растревоженным пчелам, роились в его голове. Всего ожидал он от Агриппы, но такого…

Пираллида встретила его на пороге, приветствовала, низко склонив голову, и провела в триклиний. Там его ожидало трое. Он узнал Ирода Агриппу, старого Клавдия, чье присутствие, мягко сказать, удивило, а третьего юношу Невий видел впервые.

– Как я рад этому свиданию, мой старинный друг! – Ирод расплылся в хитрой улыбке. – Тиберия Клавдия ты знаешь, а вот представление моего нового друга заслуживает особого рассказа. Этот юноша пришел ко мне с караваном в Башан и рассказал о себе интересные вещи. Ты ведь помнишь Фабия Персика?

Макрон поморщился, услышав это имя, и кивнул.

– Он воспитывал его, как родного сына, в своем испанском имении, – пояснил Ирод.

Вот почему он тогда писал о персиках и испанском вине, вдруг вспомнилось Макрону. Но зачем ему знакомство с этим юнцом?

– Агриппа, ты уж меня прости, – резко сказал Невий Серторий, – но компания какая-то подобралась скучная. Я ожидал от тебя более интересного времяпрепровождения.

– А ты не торопись, Макрон, присядь, – сузив выпуклые черные глаза, произнес Ирод. – Соверши с нами возлияние во славу нового римского бога Гая Цезаря.

Он поднялся из-за стола, взял под локоть Невия и настойчиво усадил на ложе. Макрон с недовольным видом принял протянутую Клавдием чашу. Посмотрел на старика и неожиданно заметил, как дрожат его руки.

– Кто-нибудь все-таки объяснится? – зло спросил Макрон, в упор глядя на Агриппу.

– Конечно, мой друг, – Ирод блеснул белозубой улыбкой. – Позволь представить тебе Германика Гемелла.

Юноша вежливо склонил голову, и длинная белокурая прядь упала ему на глаза.

– К…кого? – Макрон поперхнулся.

– Германика Гемелла, – терпеливо повторил Ирод, сделав вид, что не заметил удивления друга.

– Но он же мертв, и довольно давно, – едва вымолвил Макрон.

– Он был спрятан в Тарраконской Испании, где Фабию Персику принадлежали обширные угодья. Едва ему исполнилось четыре года, их разлучили с братом – близнецом Тиберием Гемеллом и отправили туда. А Рим оплакал его кончину, как и любящие родители. Хотя Ливилла, конечно же, притворялась. Она отлично это умела. Ведь правда, Клавдий?

Клавдий покраснел и кивнул. Он продолжал хранить молчание.

– Довольно дальновидный шаг, ведь сразу за мнимой смертью Германика умирает его отец. Ливилла дала отраву Друзу Младшему, даже и глазом не моргнув, хотя муж так доверял ей. Заговору Сеяна был дан ход, хотя. Все знают, насколько печален его конец.

– Что за бред вы тут несете? – взревел Макрон и вскочил, едва не опрокинув стол. – Я лично видел письма Ливиллы, подтверждающие, что близнецы – дети Сеяна. И к чему мне сейчас представлять этого обманщика? Ему жить надоело? И он приехал в Рим искать смерти?

– Не горячись, Невий Серторий, – впервые подал голос Клавдий. – Ты многого не знаешь. Да, письма Ливиллы подлинные, я недаром хранил их много лет, но ни в одном из них не упоминается имя Сеяна, как отца близнецов.

– Но я сам.

– Ты видел лишь записку врача Эвдема. Только она, приложенная к этим письмам, и дала объяснение тому, кто хотел это знать. И я теперь заявляю, что эта записка – фальсификация! Ее подделал мой секретарь для той, которой уже нет среди нас.

– О, боги! Юния Клавдилла!

– Ты помнишь, Макрон, сколько времени она провела под крышей моего дома в Капуе, вынашивая свой план спасения супруга. Я сам помог Юнии в этом. Но скрыл от нее, что настоящим отцом все-таки был Друз, сын Тиберия. Ей нужно было подтасовать факты, и мы это сделали ради того, чтобы Калигула стал наследником Тиберия. Моя сестра Ливилла была очень умна, несмотря на свою неразборчивость в мужчинах. Не в ее интересах было рожать от любовника, когда судьба его заговора была не решена. Но она искусно манипулировала им, заставляя думать, что близнецы – его сыновья. Я уверен, если бы Сеян добился своей цели и стал императором, то эти дети прожили бы недолго, Ливилла просто родила бы ему новых. Моя сестра была очень расчетлива и предусмотрительна.

Пораженный до глубины души, Макрон молчал, лихорадочно перебирая в уме события тех далеких дней.

– Но, – начал он свой вопрос, уже заранее боясь услышать ответ, – кольцо Фабия с драгоценной камеей… это ведь Юния положила его в капсу с этими письмами?

Клавдий вздохнул. Теперь настало время правды.

– Это я надоумил Клавдиллу положить туда этот перстень. Персик подарил его ей в знак своей любви. Она ведь обманула тебя, сказав, что они не были близки? – Макрон отрицательно качнул головой, боясь услышать продолжение, хотя и сам уже давно это подозревал. – Но мне Юния призналась, что он был ее любовником до тех пор, пока не предложил предать Калигулу. И именно от него она сбежала в Капую, лелея свои планы. Я был лишь послушным исполнителем в ее руках, как и ты, Невий Серторий.

Макрон устало опустился на ложе. Сердце гулко билось в груди, причиняя такую невыносимую боль, что казалось, вот – вот разорвется. Агриппа заметил, как побледнело его лицо, и кинулся протирать ему виски уксусом. Боль немного отступила, но сердцу теперь не суждено было оправиться от этого предательства никогда.

– Это мне Тиберий поручил убрать Фабия Персика. Мы перерезали ему вены в его собственном доме, выдав все за самоубийство. То обстоятельство, что в его спальне нашли золотую статуи девушки, дало всем основание думать, что виной тому была неразделенная любовь.

Изумленный Агриппа даже не нашелся, что ответить. Эту истину давно открыла ему Юния Клавдилла в доверительном разговоре, произошедшем меж ними в день его отъезда. Много времени Ирод размышлял над этим ее признанием, но, в конце концов, сделал вывод, что она могла обмануть его с целью настроить против друга, ведь она тогда ясно дала понять, что дни Макрона сочтены. Лишь смерть остановила ее злодеяния. Агриппе удалось убедить себя, что Невий Серторий никогда не смог бы хладнокровно перерезать вены Фабию, с которым был очень дружен. Сам Ирод любил Фабия, как брата, и с трудом перенес его потерю, но услышать сейчас об этом из уст самого Макрона, было уже слишком. Крупные слезы заблестели на его темных выпуклых глазах, и он поспешно утер их рукавом.

– Я думаю, нам еще многое нужно друг другу рассказать, – с усилием выговорил он. – Но сейчас пора расходиться. Ты, Невий Серторий, и ты, Клавдий Тиберий, должны дать согласие на новую встречу.

Слово «да» прозвучало одновременно, и гости удалились. Макрон шел, держась за сердце и едва переставляя ноги. Клавдий хромал следом и думал, что убийство Фабия Персика было не единственным, что совершил Макрон из-за происков Юнии. Он помнил, как та, вспылив, призналась, что они вместе с Невием Серторием задушили старого Тиберия. И ему было страшно.

Они даже не сказали друг другу слов прощания в этот вечер.

Макрон плохо помнил, как добрался до дома. К счастью, он не нарвался ни на один отряд вигилов, следивших за порядком. В дни траура ночью на улицах Рима не должно было быть ни одной живой души.

И сейчас мысли вихрем кружились в его голове. Особенно одна причиняла сильную боль. Он не мог не сознаться себе, что бешено ревнует Юнию к Фабию. И он, и она мертвы, но все равно, едва воображение начинало рисовать близость меж ними, как сердце норовило выскочить из груди, а кулаки сжимались от злости.

Даже сообщение о том, что один из близнецов Сеяна или Друза остался жив, не так затронуло, как мысль, что женщина, которую он любил больше жизни, была любовницей Фабия и в очередной раз солгала ему.

То, о чем сообщил Ирод, еще требовало доказательств. Пусть хитрый иудей предоставит их. Слов Клавдия недостаточно для полного подтверждения личности юноши, лица которого Макрон даже не смог запомнить.

Невий Серторий готов был биться об заклад, что этот лже – Германик – очередной проходимец. Когда-то Рим уже пережил попытку восстания лже – Постума против Тиберия, которого скоро разоблачили как Клемента, раба Агриппы Постума и с позором казнили. Макрону не хотелось быть причастным к такому сомнительному мероприятию, но выслушать Гемелла все-таки было любопытно. Поэтому-то он и дал тогда согласие на новую встречу. Да и Клавдий, он был уверен, не настолько глуп, как прикидывается, а весьма осторожен, и его присутствие только подогревало интерес Макрона к этому делу.

Пираллида ни жива, ни мертва стояла в потемках, прислонясь к косяку двери. Беседа, которую ей удалось подслушать, повергла ее в ужас. Страшными потрясениями грозил Риму сегодняшний разговор. Ей не хотелось быть причастной к заговору против императора. Должна ли она рассказать об этом Калигуле? Гетера не могла найти правильный ответ. Когда тела заговорщиков сбросят с Тарпейской скалы, едва ли она получит свое вознаграждение. Пираллида была не настолько наивна, чтобы надеяться выйти сухой из воды.

Ее главный враг, Агриппина, ухватится за любую возможность, чтобы сжить ее со свету. Пираллида очень хорошо помнила мрачные склепы Мамертинума и долгую дорогу на казнь. Ей ведь тогда была отведена роль Европы, похищаемой Зевсом – быком. Уж теперь-то Агриппина придумает что-нибудь поинтереснее.

Завтра придет этот юноша, муж Друзиллы. Она терялась в догадках, что ему от нее понадобилось. Надо дать ему знать, что в своем доме она не сможет его принять, потому что там она теперь не хозяйка, и из-за траура ее вынужденные гости практически никуда не выходят. Пираллида боялась предстоящего разговора, не без оснований подозревая, что ему нужен от нее не задушевный разговор о Друзилле, а нечто другое. Хитрый блеск его глаз испугал гетеру, она страшилась оказаться меж двух огней. За спиной Эмилия стоял Калигула, может, по его приказу действует Лепид? В любом случае, она ни в чем не признается. Может быть, ей стоит только намекнуть о том, что она знает что-то важное, и попросить много денег, а затем бежать? Куда угодно! В Грецию, на свою родину, в Галлию, Испанию, лишь бы подальше от Рима.

Гай Саллюстий Пассиен Крисп сидел в таблинии и, недовольно морщась, в очередной раз просматривал письмо от Агриппины. Безудержная страсть, сквозившая в каждой строчке, сражала наповал. Ему было ясно, что настроена она всерьез.

Ему очень хотелось пресечь все ее попытки добиться его расположения, но как это сделать, он не знал. Стать зятем самого императора было лестно и престижно, но Саллюстия вполне устраивало его нынешнее положение.

Консул – суффект Римской империи, богатый, влиятельный, внук знаменитого историка. К чему лезть в осиное гнездо?

Пассиен Крисп основательно изучал труды своего деда и вынес оттуда много хороших уроков. Едва император провозгласил себя новым римским богом, Саллюстий сразу же уехал в свое загородное имение. События в любой момент могли принять самый неожиданный оборот, к тому же он хорошо умел считать не только свои, но и чужие деньги. И догадаться, что скоро государственная казна испытает острую нехватку финансов, было нетрудно. А за этим соответственно начнется новая волна репрессий под предлогом обвинений в оскорблении величия с конфискацией имущества.

Пассиен Крисп с гордостью обвел взглядом полки со свитками, занимавшие все пространство таблиния. Сочинения его деда преподают в школах, его заслуженно называют лучшим историком современности. Саллюстий считал это более важным, чем созданный дедом прекрасный парк, излюбленное место для гуляний. Засуха, пожар, разные ненастья могут уничтожить редкие растения, погубить деревья, но ничто не властно над трудами, что созданы разумом и талантом.

Что же касается Агриппины, пусть даже такой красивой и желанной, то вступать с ней в отношения никак не входило в его планы, поэтому он по – прежнему продолжал сжигать ее письма и хранить молчание. В крайнем случае, он возьмет свою семью и переберется куда-нибудь подальше, в одну из провинций. К тому же Пассиен Крисп надеялся, что рано или поздно влюбленная девушка все-таки найдет себе другого друга сердца.

Эмилий Лепид ждал, когда рабы закончат драпировать его тогу. Близился час свидания с гетерой, и его все больше начинало трясти от волнения. Внезапно вбежал слуга и протянул ему навощенную табличку.

«Пираллида – Эмилию Лепиду.

В моем доме встречаться небезопасно. Буду ждать в то время, когда поют петухи, у портика Ливии».

Ганимед вздохнул и дал знак рабам снимать тогу. Предстояло провести бессонную ночь, полную тревог и томлений.

В назначенное время он нетерпеливо мерил шагами мостовую. Но Пираллида не пришла.

XV

Невий Серторий Макрон разбудил конюшего и велел седлать коня. Терзавшие его вопросы требовали немедленных ответов, и прояснить их мог только Тиберий Клавдий.

Макрону пришлось долго стучать в дверь, прежде чем ему отворил заспанный раб. Вороша пятерней спутанные волосы, он упрямо твердил, что хозяин почивает. Наконец, разозленный Макрон двинул его плечом так, что тот отлетел в сторону, и прошел в дом.

Даже несмотря на свое раздражение, он обратил внимание и был удивлен крайней бедностью жилища Клавдия. Странно, ведь Калигула вернул старику деньги по всем завещаниям, что удерживал Тиберий, хотя о скупости и аскетизме Антонии в Риме ходили легенды. Неудивительно, что Клавдий предпочитал жить в Капуе. Даже рабы в этом доме не были достойно вышколены, если смели перечить гостям хозяина.

Смущенный Клавдий вышел к нему в старой залатанной тунике и так долго извинялся за причиненные неудобства, что Макрону пришлось признать, что для визита им был выбран весьма неурочный час.

Они устроились в таблинии хозяина, где, судя по раскрытым в беспорядке свиткам, он и проводил большую часть свободного времени. Им подали завтрак, состоявший из оливок, засохшего козьего сыра, вареных яиц и кувшина с водой. Макрон взревел от ярости и потребовал у тупых бездельников свежих продуктов и вина. Клавдий посмеивался про себя, самто он отличался мягким нравом и не мог не признать, что челядь порядком распустилась после смерти супруги.

Неожиданно за занавес заглянула маленькая девочка с золотистыми кудряшками. Она сердито посмотрела на отца и вдруг застенчиво улыбнулась гостю.

– У тебя красивая дочка, – сказал Макрон. – Приветствую тебя, Клавдия Антония.

– Ты кто? – спросила она и с детской непосредственностью вскарабкалась к нему на колени, привлеченная золотыми фалерами кирасы.

– Меня зовут Невий Серторий Макрон. Я – друг твоего отца.

– Я не люблю его, – заявила она, – бабушка всегда говорила, что он – хромой и глупый. Мне стыдно, что он заикается.

Клавдий густо покраснел.

– Иди, Антония, в свою кубикулу. Ты должна еще спать в это время.

– Не пойду, – заупрямилась девочка и в знак протеста крепко ухватилась за руку Макрона.

– Нам с твоим отцом надо серьезно поговорить, – твердо сказал ей Макрон, видя, что отца она вряд ли послушается. – Хочешь, я подарю тебе эту красивую штучку, и ты прикрепишь ее к своему плащу?

Девочка закивала, ее глазенки радостно заблестели. Макрон отстегнул фалеру и протянул ей. Цепкая ручонка схватила фалеру и крепко сжала в маленьком кулачке.

– А ты точно не заберешь ее обратно? – спрятав руку за спину и аккуратно слезая с его колен, поинтересовалась Антония.

– Если ты не вернешься немедленно в свою кровать, то заберу, – ответил Макрон, сердито нахмурив брови.

– Прощайте! – маленькая Клавдия величественно махнула им рукой и гордо удалилась, прикрыв занавес.

– Тебе следует больше баловать ее подарками, – заметил Макрон. – Она поладит с тобой, если ты купишь ей новые серьги, бусы и красивых нарядов. Если б у нас с Эннией были дети, я бы не жалел на них сестерциев.

Клавдий искренне удивился.

– И она станет меня уважать? И даже сможет полюбить?

– О, Венера! Она же маленькая женщина! А женщины только и думают, что об украшениях и одеждах. И пусть хороший парикмахер острижет ее волосы и сделает прическу. Ты вмиг завоюешь ее сердце! Запомни, никогда не жалей денег на женщин, даже таких маленьких, как твоя дочка!

– Я благодарен тебе за совет! Давай же совершим возлияние Сенции[4]4
  Богиня мудрых советов в древних римлян.


[Закрыть], чтобы она влила хоть каплю мудрости в мою голову! О, я столь неопытен в этих вопросах. Но теперь все изменится к лучшему!

Воодушевленный Клавдий засуетился, подливая гостю вина в опустевшую чашу.

– Настало время поговорить по душам, Тиберий Клавдий, – сказал Макрон, с недовольством оглядываясь на занавес. Вдруг еще кто-нибудь из детей зайдет? Тут он вспомнил, что Клавдия Антония – единственный ребенок, а маленький Друз умер очень давно, подавившись грушей.

Клавдий вздохнул.

– Меньше всего мне хочется бередить прошлые раны, – произнес он. – Моя семья испытала много горя в те далекие годы. Но они постоянно напоминают о себе. Я не сомневаюсь в истинности заявления молодого человека, который приехал в Рим вместе с Иродом. У него есть с собой письма. Первое письмо написано самой Ливиллой, я видел его своими глазами и могу поручиться, это почерк сестры и оттиск ее печати. В этом письме она полностью разоблачает своего любовника Сеяна и даже признается в том, что в ее руках яд, который он приказал дать ее мужу. Она подробно описывает свою связь с Сеяном, его планы по захвату власти. Она признается, что из страха за судьбу любимого сына Германика решает спрятать его от любовника, притворившись, что малыш умер от болезни. Хилого Тиберия Гемелла она любила меньше, чем крепенького красивого Германика, который был так похож на нее. Она согласилась пожертвовать одним из сыновей из-за страсти к Сеяну, ведь она знала, что им не жить, если он станет императором. Но увидеть гибель своего любимца от рук того, ради которого предала близких, было выше ее сил. А добрый, порядочный Фабий, втянутый в этот заговор, согласился помочь ей спасти малыша. Если бы Сеян одержал верх над Тиберием, то он и продолжал бы воспитывать его, усыновив и сделав своим наследником. И он действительно полюбил мальчика. И, может, поэтому упустил момент, когда нужно было вернуть его в Рим. А может, потому, что Тиберий превратился в похотливое чудовище, алчущее крови. Ведь император никогда не скрывал своей неприязни к внуку, полагая, что тот прижит Ливиллой от Сеяна, а не от его сына. Не знаю, почему Фабий так долго ждал. Он ничего не пишет об этом. Письмо лишь подтверждает наличие сговора с Ливиллой и свидетельствует о том, что это действительно Германик Гемелл, мой племянник. Мне кажется, что письмо написано им совсем недавно, перед возвращением в Рим, где он встретил свою смерть.

– Быть может, – ответил Макрон. – Фабий был всегда честен с друзьями и лукав с врагами. Он поклялся Ливилле сохранить мальчика живым и здоровым, и сдержал обещание. Ошибся он только раз, полюбив недостойную его женщину, и поплатился за это жизнью.

Невий Серторий поднялся и стал прощаться.

– То, что я хотел услышать, я услышал от тебя, мой друг. Теперь мне нужно самому увидеть эти письма и послушать, какую пользу хочет извлечь из всего этого Ирод Агриппа. Встретимся в доме Пираллиды, когда он призовет нас. Прощай!

Макрон покинул дом, где до сих пор, казалось, обитал ман суровой старухи, и вдохнул с облегчением свежий воздух. Единственное преимущество объявленного Калигулой траура, на его взгляд, заключалось в том, что запрещено было выливать отходы в сточные канавы. Как выходили из положения жители инсул и домов, его не заботило. Так что утренний воздух Рима был, как никогда, свеж и даже наполнен благоуханием цветов.

Негодование Эмилия Лепида достигло предела. Негодная гетера подло обманула его! Мало того, что перенесла встречу на столь неурочный час, так еще и не пришла. Ганимед зевал во весь рот и дрожал от утренней прохлады. Он уже подъезжал к подножию Палатина, как вдруг передумал и повелел поворачивать на Субуру.

Стучать в запертую калитку ему пришлось довольно долго, пока разбуженные шумом соседи не начали слать проклятия на его голову и громко хлопать ставнями. Кто-то стал призывать вигилов, но дом продолжал молчать, окутанный тайной, и Эмилий продолжал барабанить молотком в маленький гонг.

Оданко ему пришлось поумерить свой пыл, когда один из его носильщиков сказал, что сейчас в Мамертинум тащат всех без разбора и выясняют личность далеко не сразу. Этой угрозы Ганимед испугался, тем более, что призывы соседей к вигилам становились все более громкими. Он прыгнул в носилки и приказал бежать со всех ног во дворец. Он и сам чувствовал, что перегнул палку, пытаясь увидеть Пираллиду. Еще, чего доброго, обвинят в попытке взлома чужого жилища.

Им без приключений удалось добраться до дворца, но спать Лепид не собирался, он с нетерпением дождался утра и попросил Кассия Херею выделить ему отряд преторианцев для сопровождения на Субуру. Его подозрения, что готовится заговор против императора, крепли час от часу, он был готов поклясться, что именно Макрон и старый Клавдий были у гетеры в ту ночь. И, судя по их торопливости, с которой они покидали ее жилище, любовными утехами тут не пахло. К тому же гетера уже была ранее замешана в убийстве.

Инсула напротив гудела, переполненная утренним происшествием, но шум стих, едва отряд преторианцев подошел к дому.

– Именем императора! Приказываю открыть! – закричал Эмилий Лепид. Дом продолжал хранить зловещее молчание. Он еще раз и еще повторил грозный приказ, но без толку. Тогда Ганимед велел открыть калитку, один из преторианцев ловко перелез через забор и отодвинул засов. Эмилий с отрядом ворвались внутрь, и лишь тогда он заметил, что дверь в дом приоткрыта. Это показалось ему недобрым знаком.

Они вошли внутрь, и он поразился царившему там беспорядку: опрокинутые вазы, растоптанные цветы, разбитые статуи. Как будто мощный ураган разметал роскошное убранство дома. Он дал знак продолжить осмотр помещений, а сам засмотрелся на лежащую на полу голову Амура с пухлыми щечками. Рядом валялись отбитые ручонки, сжимающие лук. Статуэтку будто нарочно сбросили с постамента, чтобы побольней досадить хозяйке. Но где же она сама?

Тревожный окрик заставил его обернуться, и он увидел преторианцы столпились у входа в кубикулу. Ганимед протиснулся меж ними и закричал от ужаса. Посреди кубикулы, прямо над ложем, висело в петле из простыни тело женщины, медные пряди свисали на ее лицо.

Эмилий кинулся к ней, но тотчас попятился. Ему показалось, что она шевельнулась, но – нет, тело просто покачнулось.

– Снимите ее немедленно. Вдруг еще жива? – хриплым шепотом сказал Эмилий.

– Вряд ли, господин, – сказал один из преторианцев. – Похолодела уже. Не иначе, как несколько часов прошло.

Ганимед мысленно подсчитал время и зарыдал, поняв, что ее убивали в тот момент, когда он ломился в калитку, напрасно прождав у портика.

– Господин, – его тронули за плечо. – Ты должен это видеть.

В фонтане посреди перистиля головой вниз лежало тело служанки. Ее утопили, видимо, когда она пыталась сбежать. Эмилий зашатался, услужливые руки подхватили его.

– Не волнуйся, господин! Выйди во двор, глотни свежего воздуха!

Лепид отрицательно помотал головой. Надо было выяснить, имело ли место обычное ограбление или нечто другое. Он вернулся в кубикулу. Преторианцы уже вынули гетеру из петли, уложили на ложе. Один из них склонился, рассматривая ее руки. Эмилий приблизился и увидел, что так его заинтересовало. В судорожно сжатых пальцах Пираллиды были длинные волнистые белокурые пряди.

– Женские волосы? – спросил преторианец. Ганимед пожал плечами.

– Достань их и положи в этот ларец, – он поднял с пола маленькую шкатулку, инкрустация на крыше была отбита, видимо, ее в спешке отшвырнули, достав драгоценности. – Я заберу его с собой. Можно будет опознать убийцу.

Послышался хруст костей, преторианец пытался разжать пальцы покойной. Эмилий едва сдержал тошноту и поспешно выбежал из кубикулы. Смотреть на все это было выше его сил. Его самого удивляло, где он находит силы держать себя в руках и не упасть в обморок. Он вышел во дворик и присел у двери на скамеечку, которую обычно занимал раб, встречающий гостей этого прежде веселого дома.

– Господин, надо бы сообщить префекту вигилов, – сказал сопровождающий его преторианец.

– Сообщи, – устало ответил Лепид, но вдруг вскинул голову, озаренной мыслью. – Только вначале обыщите все помещения, все, что найдете – письма, записки, свитки принесете мне. Как тебя зовут?

– Юлий Луп, господин! – ответил преторианец и зашел в дом. Через некоторое время он вернулся.

– Ничего, – сказал он. – Мы обыскали все, перерыли все вещи. Кто-то хорошо поработал до нас. Везде следы взлома. Ни денег, ни драгоценностей, никаких записок и писем. Даже клочка пергамента мы не смогли найти. Только это!

Он протянул Эмилию темный сверток. Тот развернул его и увидел, что это длинный, до пола, плащ со странным капюшоном. Эмилий надел его, опустил капюшон, закрывший сразу все лицо, но, к его удивлению, там были прорези для глаз. Неожиданно Луп закричал он, указывая пальцем на переодетого Эмилия:

– Я видел этих людей! Они в ту ночь сожгли Авентин! Я до сих пор слышу во снах крики горящих заживо!

Эмилий брезгливо скинул плащ на землю.

– Это одеяние жрецов богини Гекаты! Сожгите его! Лучше никому не знать, что Пираллида была из их числа! – приказал он. – А потом сообщите обо всем префекту вигилов и префекту Рима! Я же поспешу во дворец! Надеюсь, к возвращению нашего императора они успеют во всем разобраться.

Сгорбившись, Лепид пошел к носилкам, он словно состарился за ночь. В руках он сжимал ларчик с прядями волос убийцы. Вопросы, мучившие его, не находили ответов. Причастен ли Макрон к убийству гетеры и ее служанки? Замешан ли Клавдий?

Поглощенный этими печальными мыслями, он не заметил, как выбежал из дома Юлий Луп, оставив товарищей, вскочил на коня и куда-то поскакал, сломя голову.