Текст книги "Калигула. Тень величия"

XVI

Макрон спал после бессонной ночи, раскинувшись на ложе. Он громко храпел, и недовольная Энния, расчесывавшая рядом густые волосы, толкала его кулачком в бок при каждом громовом раскате. Вдобавок ко всему, от мужа разило вином, что лишь усугубляло ее раздражение. Подозрения о его новых изменах терзали ее. Супруг уже вторую ночь проводил вне дома и возвращался нетрезвый.

Энния Фрассилла всерьез задумывалась о детях. Уже много лет она не могла подарить мужу наследника и справедливо опасалась, что может оказаться бесплодной. Пока еще Макрон не упрекал ее в этом, но она уже стала похаживать к знахаркам, пить сваренные и заговоренные ими травяные отвары, ходить в храмы для жертоприношений. Однако все было без толку. Ей не удавалось зачать ребенка, и призрак грядущего развода витал в воздухе, по крайней мере, ей так казалось. Энния всеми силами души стремилась поскорей покинуть Рим и уехать в Египет, ей казалось, что тамошний климат и близость моря изменят все к лучшему. Да и боги там тоже другие! Но Калигула продолжал держать ее мужа в Риме, и ей приходилось терпеть. Проблема заключалась еще и в том, что не было достойного родственника, кого можно было бы усыновить, родня Макрона не подходила, а у отца и матери Эннии не было племянников.

Она посмотрелась в зеркало. Все-таки она так красива и молода, и еще много времени впереди, и все обязательно получится. Боги не оставят ее мольбы без внимания! Главное, верить и ждать!

Она попыталась без помощи служанок распутать свои тяжелые пряди черепаховым гребнем, когда-то муж любил помогать ей в этом нелегком занятии, но сейчас он спит и даже на ласковые поглаживания и поцелуи не реагирует. В последнее время он стал очень беспокойным, эта тревога поселилась в нем после смерти Друзиллы. Не долгим ли отсутствием императора так обеспокоен он? От Калигулы давно нет вестей, и римляне уже начали обращаться к богам с мольбами вернуть их любимого Сапожка обратно живым и невредимым.

Макрон застонал, и Энния, обернувшись, увидела, что он положил руку на сердце. Неужели приступ повторится? Она уже хотела разбудить мужа, как вдруг громкие крики в атриуме привлекли ее внимание. Гул голосов нарастал, она слышала, как слуги с кем-то спорят. Эти клиенты совсем обнаглели, подумалось ей, не могут дождаться, когда господин проснется. Шум неожиданно раздался прямо за занавесом, который чуть было не слетел с петель, откинутый чьей-то сильной рукой, и в кубикулу ввалился преторианец, безуспешно сдерживаемый рабами.

Полуодетая Энния возмущенно закричала, но тот, даже не глянув на нее, кинулся к Макрону и принялся его тормошить.

– Беда! Беда, господин! Просыпайся! Макрон резко сел на ложе, открыв глаза.

– Луп? Ты с ума сошел!

Преторианец наклонился к его уху и что-то прошептал. До Эннии долетели слова «убита» и «гетера». Что могло произойти в дни траура, когда даже на улицах люди стараются не показываться?

– Неужели правда? – в ужасе спросил Невий Серторий.

Преторианец опять склонился к его уху. На этот раз Фрасилла расслышала «лично» и «ограбили».

Макрон тут же потребовал одежду и коня. Хмуро кивнув жене, он вышел. Видимо, в Риме случилось что-то ужасное!

Энния метнулась следом, как была, полуодетая, растрепанная, с гребнем в руках, но он в ответ на расспросы лишь молча отодвинул ее с дороги, и уехал, так и не сказав ни слова. Раздосадованная, она вернулась в спальню. Ладно, вернется, все расскажет, будет потом, что обсудить с подругами.

Макрон всю дорогу подробно расспрашивал Лупа. Тот умолял его ехать быстрее, пока вигилы не оцепили дом и еще можно было что-то увидеть на месте преступления.

– Но почему ты сразу примчался ко мне? – спросил его Макрон.

– Я нашел в ее спальне эту записку, – Юлий Луп достал из-под панциря навощенные табличку. – Она была спрятана в щель в стене. Когда Эмилий Лепид приказал обыскать все на предмет писем или каких-нибудь бумаг, я сразу же взял на себя эту обязанность. И не зря, мой господин!

Он подал Макрону табличку, поймал рукой повод его лошади, и бывший префект претория понял, из-за чего погибла Пираллида. Это было начало доноса. Доноса на него.

«Пираллида – Гаю Юлию Цезарю Августу Германику.

Ты в опасности, цезарь! Макрон и Ирод Агриппа готовят заговор против…»

На этом письмо обрывалось. Видимо, кто-то вошел, когда она его писала, и Пираллиде пришлось спрятать табличку в тайник. Но это были ее убийцы, те, кто подозревал, что она пытается их предать. Их имена Макрону были известны.

– Спасибо, Луп! Не забуду! – сказал Макрон. – Что еще было найдено?

– Одеяние жрицы Гекаты. И еще Эмилий Лепид унес с места преступления пряди волос, которые гетера сжимала в руках. Видимо, она до последнего сопротивлялась.

– Какого цвета были волосы?

– Я так понял, что женские. Длинные и белокурые, слегка вьются. Только вот странно, как могла женщина поднять ее тело и подвесить к потолку? А перед тем еще и задушить? На шее Пираллиды четко видны отпечатки пальцев.

– Значит, это была не женщина, – пробурчал Макрон себе под нос. И вдруг его осенило. – Подожди-ка, Луп! – он натянул поводья, резко остановив лошадь.

Когда преторианец подъехал, спросил его:

– А при чем здесь Эмилий Лепид? Луп пожал плечами:

– Не знаю, это Кассий Херея отдал приказ сопровождать его к дому гетеры. Мы долго ломились в запертую калитку, пришлось лезть через забор. Ворвались в дом и увидели это.

Макрон коротко кивнул и пришпорил лошадь. Надо будет разобраться. Они въехали на Субуру. Дом гетеры был оцеплен преторианцами, префекту вигилов еще не успели сообщить об убийстве, но следовало поторапливаться. Макрона бывшие подчиненные без слов пропустили внутрь. Луп показывал дорогу к кубикуле. Пираллида лежала на ложе, прикрытая покрывалом, расшитым розами. Макрон приподнял кончик, скрывающий лицо. Едва последний вздох слетел с ее губ, следом за ним улетучилась и дивная красота. Выпученные глаза, налитые кровью, синий язык, высовывающийся изо рта, черные от сурьмы щеки, – ничто уже не напоминало о той красавице, что сводила с ума мужчин. Даже медное золото волос потускнело и не искрилось как раньше. Макрон вздохнул, и вдруг его глазам предстала иная картина: Юния Клавдилла на погребальном одре. Она и в смерти была такой же прекрасной, и сердце сжалось у Макрона при этом непрошенном воспоминании. Он небрежно накинул покрывало на лицо гетеры и отошел. Беглым взглядом окинул кубикулу, но ничто уже не привлекло его внимания, вещи в беспорядке валялись на полу, обыск в этом доме делался уже дважды, вначале убийцами, затем преторианцами. Однако важный документ все-таки попал именно ему в руки.

Луп поманил его в перистиль. Макрон увидел лежащую головой в воде служанку, ему вдруг вспомнилось, что она была нерадива и хамовата. Он нагнулся, взял ее окоченевшую руку и увидел несколько черных волосков под ногтями. И здесь Ирод успел наследить, лишившись, по – видимому, части своей бородки. Макрон дал знак Лупу и велел вычистить ей ногти. Скорее всего, лица убийц располосованы женскими ногтями, и Невий Серторий едва сдерживал ухмылку, представляя, какими красавцами их увидит.

Видимо, Ирод говорил правду, и юноша – действительно сын Друза, иначе не стал бы он такими мерами защищать свою тайну. Бедная Пираллида! Она совсем запуталась в тенетах его интриг. Больше в ее доме делать было нечего, и пошел к выходу. Оставалось только разобраться, как Эмилий Лепид, зять императора, причастен к этому делу. Насколько Макрону было известно, с Пираллидой Ганимед не был знаком, и вряд ли успел бы настолько сдружиться с ней за время ее краткого пребывания во дворце на Палатине.

Друзилла говорила, что, предчувствуя скорую смерть, все рассказала ему. Может, он хотел видеть в ту ночь Пираллиду, когда они собрались под крышей ее дома. Неужели он следил за ними? Макрон отмахнулся от этой мысли. Неженка Ганимед? Вряд ли. Но все равно стоило проверить.

А пока путь его лежал в дом Клавдия, где, как он подозревал, и скрываются Ирод Агриппа и Германик Гемелл. Его расчеты оказались верны.

Старый Клавдий, заикаясь и хромая от волнения больше обычного, провел его в дальние покои, где пахло сыростью и застарелой плесенью, – казалось, эта половина дома вообще была нежилой. Намного позже Макрон догадался, почему эти покои не посещаются домочадцами: именно здесь суровая Антония уморила свою дочь голодом в наказание за предательство. А Клавдий в панике поместил в этих страшных покоях ее сына. Но никто тогда не обратил внимание на это зловещее предзнаменование.

Новые жильцы даже не догадывались о событиях, произошедших здесь много лет назад, хотя последняя свидетельница умерла совсем недавно. Клавдий спрятал заговорщиков здесь, когда рано утром они прибежали к нему, все в крови. Сейчас Ирод и Германик, пьяные, отсыпались прямо на полу в одной из кубикул. Макрону пришлось потрудиться, чтобы растормошить их. Не один кувшин холодной воды был вылит им на головы, пока они не разлепили сонные веки.

Агриппа кинулся ему на шею с мольбой спасти их. Макрон брезгливо оттолкнул его.

– Что вы наделали? Теперь все вигилы Рима будут искать вас! – он едва сдержался, чтобы не отвесить Ироду пощечину. Ограничился тем, что швырнул ему в лицо таблички с доносом. Агриппа развернул их, вчитался и обомлел от ужаса.

– Гадина! – зашипел он в гневе. – Я б ее не так! Она стала вымогать у нас деньги, угрожать. Мы с Германиком приняли решение обставить все так, как будто она сама…

Агриппа судорожно сглотнул, Макрон протянул ему кувшин с водой, и он жадно присосался к узкому горлу. Германик Младший сидел в углу, склонив голову так, что белокурые волосы полностью закрывали лицо. Он как будто спал, но Невий чувствовал, что он жадно ловит каждое его слово.

– Обставили? – зарычал Макрон. – И служанка решила утопиться с горя от потери любимой хозяйки? Идиоты!

– Со служанкой вышло случайно, я думал, эта дура ушла в лавку, но оказалось, там было закрыто в столь ранний час.

– Я хочу услышать все подробно о ваших геройских победах над беззащитными женщинами, – приказал Макрон.

– Так уж и беззащитными, она полщеки выхватила своими когтями у моего друга, – пожаловался Ирод, – а служанка лишила меня бороды. Они защищались, как пантеры, у которых отбирают детенышей. Служанка зашла в тот момент, когда мы вешали Пираллиду, и заорала от ужаса, я кинулся за ней и нагнал уже в перистиле, она оступилась и упала, а я лишь придержал под водой ее голову.

– Не ври, Агриппа! А как же твоя борода?

– Ну, она очнулась уже под водой и стала бороться. Но откуда у тебя этот донос, Макрон? Я думал, что Пираллида не успела осуществить свою угрозу.

– Скажи спасибо, что верный мне преторианец был на месте вашего преступления. Но ты не рассказал самого главного: почему вам пришлось пойти на это. Не из-за того ли, что гетера не захотела дать вам денег?

Ирод закатил глаза:

– Как ты мог подумать, мой друг, что я беру деньги у женщины? Тем более, у гетеры? Я же царь! Я богат!

– Заткнись, Агриппа! Я хочу услышать правду!

– Какую правду? Пираллида потребовала за молчание десять миллионов сестерциев. Она сказал, что кое-кто во дворце заинтересовался нашим пребыванием в ее доме и личностью юноши.

– И ты ей поверил? Как мог кто-то дознаться о сыне Друза или Сеяна? – вскричал Макрон.

– Я не знаю, она могла сама кому-нибудь разболтать. Ты же лично видел, как в ее дом ломился Эмилий Лепид. Позабыл, что он – зять нашего любимого императора? Я заподозрил, что она писала ему о чем-то, и решил действовать.

– Должен признать, ты вовремя избавился от ненужного свидетеля. Именно Ганимед привел этим утром в ее дом преторианцев. И унес с собой то, что может изобличить убийцу: белокурые пряди, запутавшиеся меж пальцев убитой. Но это заведет его в тупик, ведь твоего друга придется подстричь по римской моде, хватит ему уже прятать лицо под этими космами.

При этих словах Германик откинул волосы с глаз, встал и низко склонился перед Макроном:

– Я беспредельно тебе благодарен за помощь, Невий Серторий! Когда я стану принцепсом, ты вернешься к своим обязанностям префекта претория.

Макрон усмехнулся – юноша был слишком самоуверен.

– Знаешь, мой друг, – сказал Ирод, – Фабий Персик именно ему завещал свое состояние, а Калигула присвоил все себе. Поэтому у Германика с нашим императором еще и личные счеты, ведь Гай Цезарь оставил его без средств к существованию. Ему пришлось пешком проделать долгий путь в Башан.

– Калигула здесь ни при чем, – ответил Макрон. – Душеприказчик Фабия задолжал огромную сумму Марку Юнию Силану, отцу Клавдиллы, и тот простил ему долг, заставив подделать документ в пользу своего зятя. Силан опасался, что Гай Цезарь окажется не у дел, и решил таким образом обеспечить будущее своей дочери, если вдруг им придется бежать из Рима. Имение в Тарраконской Испании как раз подходило для пристанища на первое время.

– Подлый негодяй! – воскликнул Германик, в гневе ударив кулаком по стене. – Меня среди ночи выкинули на улицу, как безродного пса, в одной тунике и без единого асса, я полночи простоял на коленях у ворот, слезно умоляя дать мне хоть что-нибудь на память о том, кто заменил мне отца. Наконец, каменное сердце нового управляющего дрогнуло, он позволил мне войти, но следил за мной, как Аргус. Я взял из ларария какую-то статуэтку и изловчился достать из тайника эти свитки. Я знал, что они ценнее всех сокровищ мира. Макрон ударил себя кулаком в грудь:

– Ты станешь новым принцепсом Рима! Клянусь в этом! Но за это мне нужно лишь одно.

– Ты получишь все, что пожелаешь в обмен на свою помощь, – ответил Германик. Голос его звучал жестко и решительно.

– Я хочу всего лишь уехать из этого города к месту новой службы. Я хочу принять управление провинцией Египет, – ответил Макрон.

А про себя подумал: «Глупый петушок! Да ты и дня не продержишься, едва я прекращу поставки пшеницы в Рим и склоню на свою сторону легионы, стоящие в южных и восточных провинциях. Римский флот тоже перейдет на мою сторону. Кому, как не мне, управлять империей? Или он думает, что справится в одиночку? Агриппа – мастер мелких интриг, но как правитель бездарен и недальновиден».

– На том и порешим, – самодовольно ответил ему Гемелл и улыбнулся. Макрон поразился произошедшей переменой в его лице, оно словно осветилось изнутри и стало очень привлекательным. Смазанные прежде черты обрели четкость и красоту.

От Ирода тоже не укрылось это преображение.

– Ты должен чаще улыбаться, будущий правитель Рима! Людям это нравится, им кажется, что у улыбающегося собеседника нет камня за душой! А женщины будут просто без ума от тебя!

Германик неожиданно залился румянцем, и мужчины понимающе переглянулись, решив, что, скорее всего, юноша был девственником. А у Клавдия на глазах навернулись слезы. Именно с такой же лучезарной улыбкой обманывала всех красавица Ливилла, теперь сходство меж матерью и сыном проступило полностью.

– Что ж, на том и распрощаемся, – сказал Германик. – А пока не кончится траур, мы поживем у тебя, дядя Клавдий.

Он особо выделил «дядя», и Клавдий ласково обнял новобретенного племянника.

– Ты всегда можешь на меня рассчитывать, – ответил старик. – Мой дом – твой дом. Единственное, чего мы не продумали, это под каким именем представить его Риму. Детали заговора нам еще предстоит обсудить, но возвращение Калигулы не за горами, не будет же Германик отсиживаться здесь все время.

– Пусть он остается, кем был до сих пор, племянником Фабия Персика, которого тот не успел усыновить. И представляться ему стоит как Фабий Астурик. Если мне не изменяет память, так действительно звали его ближайшего родственника, скончавшегося недавно, но жил он не в Риме, а где-то в провинции. Кажется, возраст совпадает, – сказал Агриппа с таким многозначительным видом, что все поняли, что он все очень хорошо продумал.

Гай Цезарь Калигула вернулся так же неожиданно, как и пропал. Ранним утром пьяная компания стала стучаться в Капенские ворота. Охранники не хотели ее пускать, пока вперед не выступили преторианцы и не урезонили не узнавших своего императора стражей. Да и где уж тут было узнать его, в грязной преторианской тунике, с отросшими волосами и бородой.

В Риме наступило время очередных перемен.

XVII

А через несколько дней после возвращения цезаря форум огласили громкие звуки труб, возвестившие о начале торжественной процессии. Эти звуки также знаменовали собой и долгожданное окончание траура по любимой сестре императора.

Римляне уже с утра толпились на форуме, занимая спозаранку лучшие места. Яркое солнце заливало лучами гомонящую толпу в белоснежных одеждах. Наконец, на Священной дороге показались колесницы, окруженные диковинной свитой. Впереди вышагивали слоны с задранными хоботами, трубящие и ревущие к восторгу толпы, рядом индусы вели на цепях пантер и тигров. Красивейшие девушки бросали на дорогу лепестки роз, сладострастно изгибаясь в танце. А на золоченых колесницах ехали цари, назначенные милостью Калигулы и утвержденные сенатом. Это шествие больше напоминало триумф полководца, только не было пленников, закованных в цепи, наоборот, рабы несли не завоеванные богатства, а дары новоиспеченных царей императору Рима. Подносы ломились от заморских фруктов, сияли в открытых ларцах драгоценные камни, блестело золото, благоухал сандал.

Калигула прекрасно развлекся со своими старыми друзьями во время отлучки, кочуя и пьянствуя по притонам и лишь изредка называясь местным городским властям, чтобы почтить присутствием игры в свою честь и торжественные обеды. В благодарность за приятную компанию он, вернувшись в Рим, передал сенату на утверждение указ о получении сыном фракийского царя Котиса Полемоном царства Понтии. Котис – младший стал властителем Малой Армении, Реметалку досталась Фракия, которую пришлось разделить пополам, чтобы не оставить без власти их отца.

Калигула всем хвастался, что окружил себя царями. С Ростральной трибуны также были зачитаны новости о том, что город Александрия в Египте присвоил месяцам своего календаря имена Калигулы, Германика и Друзиллы, а несколько греческих городов воздвигли статуи в его честь.

Торжественный день в Риме завершился к всеобщему удовольствию римлян пиром. На форум вынесли столы, ломившиеся дармовым угощением и выпивкой. Огромное количество амфор с вином было опустошено жадными глотками. Народ Рима ликовал, празднуя окончание надоевшего траура, распевая песни и танцуя на улицах под звуки рожков и свирелей. А уже в сумерках, когда на форуме не осталось ни одного трезвого римлянина, Калигула с Ростральной трибуны принялся горстями кидать в толпу сестерции, чтобы полюбоваться, как его подданные давят друг друга и калечат. Новоиспеченные цари, стоя рядом с ним, хохотали, глядя сверху вниз на беснующееся людское море. Затем, когда опустел ларец, Калигула отправился во дворец продолжать пиршество, где уже собрались лучшие танцовщицы и гетеры Рима.

Несмотря на присутствие продажных женщин, все сенаторы и близкие друзья получили приглашение и для своих жен, несколько недоумевая, когда полуобнаженные красавицы омывали им руки, провожали на предназначенные места, не стесняясь их супруг. Матроны с любопытством осматривались вокруг, восхищаясь тем, с каким бесстыдством ведут себя гетеры, и возбуждаясь, глядя, с каким сладострастием взирают на прелести красавиц их мужья. Чуть ли не каждой хотелось, чтобы и ей самой так же прилюдно восхищались. Вино, что так усердно подливали кравчие гостям, было приправлено, по наущению цезаря, возбуждающими травами. Калигула не уставал насмехаться, наблюдая, как все вокруг начинают испытывать вожделение.

Сидевшие по правую от него руку молодые цари без устали делали знаки красивым матронам, те стыдливо опускали глазки, густо обведенные сурьмой, но тут же кокетливо подмигивали, и вот уже одна выскользнула из-за стола, за ней другая, и парочки потянулись в сторону дворцовых спален и потаенных ниш, где без помех можно было предаться утехам.

На опустевшее ложе Реметалка присел Ирод Агриппа. Калигула радостно обнял друга.

– Я замучился ждать тебя, мой молодой бог! – сказал Агриппа, подобострастно целуя подол его тоги. – Для всех осталось загадкой, где ты провел все это время.

Калигула откинулся на подушки.

– Я славно попутешествовал в компании старых друзей. Увидел, как живет моя империя, побывал в южных городах, даже на Сицилии видел, как извергается Этна. Я принял это как знак, что Юпитер гневается на меня, что я оставил Рим, и поспешил повернуть обратно.

– Ты слышал, цезарь, что недавно убили Пираллиду? – спросил Ирод, опуская темные глаза.

– Убили? Но префект города доложил, что она покончила с собой, повесилась, – Калигула даже привстал с ложа. – Он посмел обмануть меня?

– Откуда мне знать подробности, мой император? – заюлил Агриппа. – Сама повесилась, или кто-то повесил? Не думаю, что префект Рима осмелился бы доложить тебе заведомую ложь.

Про себя Ирод обратился с мольбой к Меркурию, чтобы Калигула успокоился. И бог, похоже, не оставил его мольбу без внимания.

– Наверное, она не перенесла того, что ей пришлось покинуть мой дворец. Вероятно, питала ко мне страсть, – напыщенно заметил Калигула, – поэтому и наложила на себя руки.

«Да уж, – мысленно ответил ему Ирод. – А перед тем заодно утопила и служанку. Какое счастье, что тупой и ленивый римский префект решил представить все, как самоубийство!»

– Чудесный праздник ты устроил сегодня для Рима, цезарь! Его надолго запомнят квириты и будут возносить за тебя благодарственные молитвы богам!

– Скоро они будут возносить молитвы в моем храме моему божеству! – ответил Калигула. – Курить фимиам и приносить в жертву самых диковинных животных! Я не удовольствуюсь простым домашним скотом.

– Почту за честь, мой бог, вступить в жреческую коллегию, – воодушевился Агриппа, но увидев, как удивленно посмотрел на него, иноверца, Калигула, понял, что сказал глупость. – А не позвать ли к нам моего друга испить вина? Ты еще не знаком с ним.

Он указал на сидевшего вдалеке от них Германика. Около миловидного юноши вились гетеры, и одна из девушек уже уютно устроилась у него на коленях.

– А мне есть до него дело? Я впервые вижу этого юнца в Риме. Если не ты привел его с собой, то, ручаюсь, приглашения он не мог получить, – ответил Гай.

– Мой цезарь, я уверен, ты захочешь познакомиться с ним поближе, – сказал Ирод. – Да, он пришел вместе со мной. По приезде я столкнулся с ним в доме твоего дяди Клавдия. Он приютил его и пообещал выхлопотать хорошую должность. Это Фабий Астурик, племянник твоего друга Фабия Персика.

Гай опять привстал, на этот раз от удивления.

– Я думал, у Персика не осталось в живых ни одного родственника.

– Сестра двоюродная, не родная. Она долгое время не общалась с семьей, потому что вышла замуж против воли отца, сбежала с мужем. Оба уже давно умерли от какой-то болезни, а юноша, когда вырос, решил отыскать родню, но опоздал и пришел к другу своего дяди Клавдию Тиберию, – выкрутился Ирод, посчитав, что Калигула не станет морочить себе голову таким вопросом, откуда молодой человек знает друзей Фабия, если не застал того в живых.

Агриппа замахал рукой, призывая Астурика присоединиться к ним. Юноша приблизился, почтительно склонился перед императором, приложил губы к его сандалии, и, наконец, ему дозволили подняться.

– Садись рядом! – сказал Калигула. – Я сразу подумал, глядя на тебя, что ты кого-то мне напоминаешь. Я рад, что у моего дорогого друга остался племянник. Ты можешь занять место Персика в жреческой коллегии авральских братьев. Он не назначил преемника, к тому же мы лишись еще двух наших братьев, моего дорогого тестя и Тиберия Гемелла. Коллегия не может исполнять свои обязанности, пока не возместит все утраты.

Ирод чуть не поперхнулся от изумления. Этой чести удостаивался далеко не каждый знатный и богатый патриций. Калигула продолжал развивать свою мысль:

– А сейчас подойди к Тавру Статилию Корвину и передай ему мое распоряжение завтра же приступить к твоему обучению.

Лицо Астурика озарила улыбка, и он пал к ногам повелителя. Гай Цезарь милостиво позволил ему встать и дал знак, что аудиенция закончена. Авл Вителлий недоуменно смотрел юноше вслед.

– О, мой господин! Ты дал малознакомому юнцу наивысшую награду, ту, о которой я не смел и просить у тебя, – обратился он к Гаю.

Калигула уловил в его голосе нотки упрека.

– А надо было осмелиться, мой дорогой друг! Только вот ты слышал, что свободны еще два жреческих места, но я уже назначил кандидатов: твоего отца и Эмилия Лепида. Так что тебе придется ждать, когда твой отец перед смертью назначит тебя своим преемником.

Обиженный Авл молча поклонился и пересел в конец стола. Калигула усмехнулся.

– Ты и впрямь, мой цезарь, чересчур был милостив по отношению к Астурику, – позволил себе заметить Агриппа, жующий ножку куропатки в сливовом соусе.

Гай беспечно махнул рукой:

– Фабий был другом моего отца, а затем и моим. К тому же он завещал мне все, что имел. Благодаря его завещанию, я расплатился с долгами. Я полностью растратил его наследство, зато кредиторы перестали меня преследовать. Знал бы я тогда, как близка власть, может, и придержал бы его недвижимость в Тарраконской Испании, серебряные рудники и дворец в Риме. Поздно теперь сокрушаться. Что сделано, то сделано.

Агриппа про себя подумал: знал бы цезарь, как поживился на этом его тесть. По поддельному завещанию Калигула получил только треть имущества Фабия Персика.

Но сейчас не время ворошить прошлое. Если уж цезарь так милостиво настроен к родственнику лучшего друга, то следует этим воспользоваться, чтобы влиться в его окружение. Оставалось только загадкой присутствие Эмилия Лепида у дома Пираллиды – требовалось скорейшее разрешение этого вопроса. Он мог стать опасным для осуществления заговора, общие черты которого еще только вырисовывались в изобретательном уме Ирода Агриппы.

В разгар праздника номенклатор доложил о приезде сестер цезаря. Они, ослепительные в своей красе и блеске драгоценностей, точно молнии, ворвались в пиршественный зал. Смолкла музыка и остановились танцовщицы, настолько прекрасны были эти две женщины, одна из которых, по обыкновению, брызгала ядом, а другая ее мелодично успокаивала.

Причина опоздания и, собственно, недовольства была весьма прозаична. Едва открылись все римские ворота после окончания траура, в город и из города хлынул поток людей. Дороги были забиты повозками, телегами со снедью, экипажами знати, их поклажей, множеством рабов, легионеров, сбродом попрошаек и воришек. Яблоку негде было упасть на подступах к воротам, вигилы сходили с ума от шума, визга и сплошного потока ругани.

С давкой не в силах были разобраться даже боги. Поэтому после многих часов бесплодного ожидания сестрам императора пришлось пешком проделать путь до дворца! Рабы плотным кольцом окружали их, но вонь немытых тел простолюдинов била в нос почище общественной клоаки, к которой, правда, сестры в течение всей своей жизни ни разу не приближались. Это стало для них страшным потрясением, как и то, что им пришлось нанимать носильщиков, а все их вещи на повозках остались брошены на дороге посреди людской толпы.

Взбешенный Калигула вскочил на ноги и приказал позвать к нему Кассия Херею. Едва префект претория оказался перед ним, как тут же получил приказ разогнать палками или, если понадобится, мечами толпу скопившихся голодранцев и крестьян, обеспечить проезд знати, а также привезти вещи сестер в целости и сохранности. До единой бусинки!

Между тем, слуги выкатили еще несколько амфор, кравчие переменили блюда, а в зал впорхнула стайка новых девушек, одетых как испанки и галлийки, груди их были обнажены.

Едва широкая спина Кассия Хереи скрылась в проеме, как вновь возобновилась музыка, и нежные голоса стали воспевать хвалу доброму и мудрому императору. Довольный Калигула вновь лег на ложе, качая головой в такт мелодии. Агриппина тут же подсела к нему и принялась что-то шептать ему на ухо, но он лишь досадливо от нее отмахивался, продолжая говорить колкости Авлу Вителлию, слишком нежно обнявшему какого-то юношу, и лишь раз бросил сестре несколько слов, после чего Агриппина вспыхнула ярким румянцем и отошла к ложу сестры и ее мужа.

– О чем вы говорили с братом? – спросила Ливилла, заметив, что сестра сильно раздосадована.

– Я просила о разводе Пассиена Криспа и его супруги! Сапожок мне отказал! Представляешь, отказал! Сказал, чтобы я вышла замуж за свободного мужчину, а не лезла в чужую семью! А мне нужен только Крисп!

Агриппина, точно ребенок, обиженно надула губы.

– Ты еще захныкай, сестра, и потопай ножкой! – с укором сказала ей Ливилла. – В Риме много знатных и богатых мужчин. Посмотри, вон сидит Луций Ливий[5]5
  Будущий император Гальба.


[Закрыть], красивый патриций, стройный, высокий, мечта любой женщины. Его жена смертельно больна и тает с каждым днем. Дети их давно умерли. У него нет наследника и мала вероятность, что он появится на свет, ибо дни его жены уже сочтены. Говорят, что весь дом уже готовится к похоронам, Лепида не встает уже год с кровати, ее мучат сильные боли, и она все время кричит и плачет. Ручаюсь, он будет рад избавиться от этой обузы.

– Чего ж тогда он не развелся раньше и не отправил ее к родителям? – прошипела Агриппина, но ее заинтересованный взгляд метнулся от Криспа на Луция Ливия.

– Вероятно, доброе сердце не позволяет ему это сделать. Но, ручаюсь, женская ласка ему очень нужна. От умирающей и вечно стонущей от боли жены мало толку. Но Оцелла очень добр. Его еще в детстве усыновила его мачеха, поэтому он принял ее фамилию Ливий Оцелла, хотя род его знаменит и знатен: Сульпиции Гальбы у всех на слуху. Оцелла пока еще скромничает из-за любви к своей мачехе.

– Нос крючком, – ехидно заметила Агриппина. Ливилла вздохнула.

– Он очень красив, хватит придираться, сестра! Я попрошу Виниция вас познакомить. Пойдите, прогуляйтесь вместе по Палатинскому саду.

Агриппина презрительно фыркнула в ответ на это предложение и поднялась с ложа.

– Я – сестра цезаря и не нуждаюсь в своднях.

Решительным шагом она направилась к Луцию Оцелле и, проходя мимо его ложа, вдруг споткнулась. Высокий молодой человек сразу же вскочил и предложил ей свою руку. Агриппина что-то с улыбкой сказала ему, и они вместе вышли из триклиния. Причем Агриппина слегка прихрамывала. Сидевшая на ложе мать Лепиды, его жены, со злостью посмотрела им вослед. От ее бдительных глаз не укрылось, что Агриппина нарочно была неловка. А уж кому, как не ей, уметь распознавать женские уловки.

Эмилий Лепид наблюдал, как разговаривают меж собой Ирод Агриппа и император, также стараясь не упустить из вида Макрона и Клавдия, их ложа располагались рядом, они, склонившись друг к другу, о чем-то тихо говорили. С чего бы вдруг связала их такая дружба? Прежде они едва словечком перебрасывались. К тому же Лепид уже навел справки о том, что Ирод вместе с другом недавно поселились в доме Клавдия, хотя Агриппа в Риме уже довольно давно. Где же он жил все это время? Вероятно, в доме Пираллиды? Эмилий всмотрелся в лицо молодого друга Ирода. Юноша очень красив, особенно когда улыбка озаряет его лицо. Кто же он такой? Со своего места Эмилий не мог слышать, о чем они говорят, но от его пристального взора не укрылось, как вдруг помрачнел Авл Вителлий и обрадовался светловолосый юноша.