Текст книги "Калигула. Тень величия"

– Смотрите, – прервала начинающуюся перепалку Ливилла, – здесь жених и невеста!

Она указала на сидевших неподалеку Клавдия и Мессалину.

– Что-то у нашей подруги вид весьма помятый и невеселый, – сказала Агриппина.

– Эй, Мессалина! – крикнула Ливилла. – Каково отхватить самого завидного жениха империи?

Гости все, как один повернувшись к ним, громко засмеялись. Валерия густо покраснела и сжала губы.

– Старик еще годен для любовных забав? Ты уже проверила? – поинтересовалась Агриппина.

– Он, наверное, трясет головой во время утех? – продолжала насмехаться Ливилла. – Вот уж воистину совершенная пара! Вулкан и Венера!

Мессалина молчала, отведя взгляд в сторону. Будь ее воля, она вцепилась бы в волосы ненавистной Ливилле.

– Прекрати, сестра, – вмешался Калигула, в шутку потрясая своей молнией. Его голос из-за накладной бороды звучал глухо. – Не завидуй чужому счастью! Иначе я и тебе найду достойного жениха! Что скажешь насчет Гатерия Агриппы?

Морщинистый седовласый сенатор, такой же древний, как сам Рим, гордо подбоченился и послал девушке воздушный поцелуй.

– Он уже схоронил пятую жену! – потешался Гай. – И сейчас в поисках новой невесты!

– О, нет! Прекрати, брат, – взмолилась Ливилла, кидая гневный взгляд на Агриппу. Тот сник и продолжил обгладывать косточки перепелки, вымоченной в родосском вине и запеченной с базиликом.

Калигула повернулся к рабам и вскинул свою золотую молнию. Те поспешили скинуть навес, и взорам собравшихся предстал медный бык с задранной вверх мощной головой.

Раздались удивленные возгласы. Кто-то поражался, что прославленное чудовище Фаларида слишком мало, кто-то выражал сомнение в том, издадут ли трубы достаточно громкий звук. И ни один даже в мыслях не выразил сочувствие тому, кому предстояло быть заживо зажаренным во чреве страшного изобретения.

Когда на поляну вывели Германика Гемелла, избитого, грязного, закованного в цепи, шквал негодования обрушился на него со всех строн. Все, как один, сыпали на его голову проклятия и пожелания гореть в Тартаре вечно.

Юноша шел, высоко подняв голову и ни на кого не обращая внимания. Его гневный и презрительный взгляд был устремлен только на Калигулу. Стражник грубо толкнул его в спину острием копья, принудив опуститься на колени, затем копьем же заставил распласться на траве перед золотым солиумом. Калигула поднялся с места.

– Да свершится суд над подлым заговорщиком и гнусным отравителем, который, подобно змее, обманом вполз в мое окружение!

Германик вызывающе поднял голову.

– Ты – узурпатор! Убийца моего дяди и брата!

Золотая молния метко воткнулась в его рот, острым концом пронзив насквозь язык.

– Умолкни же навсегда, проклятый самозванец! – вскричал цезарь. Кровь хлынула изо рта юноши, он замычал от страшной боли. Мессалина улыбнулась и сжала руку Клавдия.

– Я бы сама… – еле слышно прошептала она.

Один из рабов распахнул в боку быка небольшую дверцу.

– Добро пожаловать! – издевательски крикнул Калигула, и стражники потащили Гемелла к чудовищу. Он громко мычал и сопротивлялся. Возбужденные гости подались вперед, предвкушая невиданное зрелище.

Юношу грубо запихнули внутрь быка, и дверца захлопнулась, заглушив вопли обреченного.

– Несите огонь! – потряс Калигула окровавленной молнией.

На сложенные штабелем дрова рабы высыпали горящие угли из жаровни.

– Наш брат мог бы и сам зажечь эти деревяшки, метнув свою божественную молнию, – язвительно прошептала Агриппина на ухо сестре. Та подавила смешок.

– Я хочу выразить свою признательность и благодарность Эмилию Лепиду! – провогласил цезарь, едва первые языки пламени лизнули медное брюхо. – Именно он разоблачил этого проходимца, вступившего в сговор с моим главным врагом Невием Серторием Макроном. Малодушный предатель покончил с собой после неудачной попытки к бегству, умертвив перед этим свою жену. Их тела уже выброшены на Гемонию на всеобщее обозрение и поругание.

Польщенный Лепид улыбался, слушая похвалы, несущиеся со всех сторон.

– Ты – мой герой, – Агриппина обвила его шею руками, желая поцеловать, но Агенобарб заплакал, и это сделала за нее Ливилла, сказав ему те же слова.

Вителлий опять зевнул, наблюдая за языками пламени, лижущими брюхо быка.

– Не сработает, могу поспорить, – обернулся он к Эмилию. – Этому быку лет шестьсот. Неужели цезарь считает, что устройство еще исправно? Кого-нибудь в нем жгли уже?

Лепид равнодушно пожал плечами.

– Я и спорить не буду, – произнес он. – Главное, чтобы этот гнусный выродок сдох. А услышу я или нет его предсмертные вопли, не имеет значения.

– А я бы послушала, – мечтательно проговорила Агриппина.

В этот миг раздалось низкое утробное мычание. Девушки взвизгнули от неожиданности. Все гости замерли, прислушиваясь. Калигула опять потряс молнией, довольно улыбаясь. Его вызолоченная накладная борода сползла набок.

Опять послышалось мычание, и столько в нем было боли и тоски, что сердца у присутствующих сжались от ужаса. Огонь полыхал все жарче, охватывая бока медного зверя.

– Эти звуки слаще любой музыки, – довольно засмеялся Калигула. – Превосходное развлечение, не правда ли, Вителлий?

Луций с трудом нашел в себе силы согласно кивнуть.

И в этот миг случилось непредвиденное. Послышался легкий треск нагретой меди, который вдруг усилился, и бык неожиданно треснул по швам и развалился на части. Гости разразились воплями, когда из чрева быка вывалилось полуобугленное тело.

Ливилла осела в обмороке, а Агриппина крепко прижала к себе сына, глядя на это жуткое зрелище. Кожа Германика являла собой единый красный волдырь, волосы сгорели, обнажив череп, глаза вытекли от сильного жара, но он был все еще жив.

В наступившей тишине все ясно расслышали его протяжный стон. Внезапно Мессалина разразилась громким, истерическим смехом. Все повернулись к ней, а она продолжала хохотать, невзирая на текущие по щекам слезы. Клавдий поспешно толкнул ее в бок, но смех ее оказался заразительным, и скоро уже все вокруг хохотали. Даже Калигула утирал лицо накладной бородой.

– Ай да бык! А меня уверяли, что он надежен! – сказал он. – Добейте его, что ли!

Стражники кинулись было исполнять приказ, держа мечи наперевес, но цезарь вдруг остановил их.

– А может, нам стоит восполнить испорченное развлечение? – спросил он у гостей. Все недоуменно посмотрели на цезаря. – Привязать его к дереву! Мы будем кидать дротики! Тот, кто поразит его насмерть, получит в награду золотую чашу!

Рабы бросились к стонущему Гемеллу и привязали его к столетнему платану, растянув в стороны руки и ноги.

– Цезарь, – кричала Мессалина посреди всеобщей сумятицы, когда мужчины разбирали пук дротиков, – позволь и мне отомстить за смерть отца!

Калигула милостиво улыбнулся ей и протянул свою золотую молнию.

– Что ж, Мессалина! Тебе начинать!

Валерия поцеловала молнию, подошла поближе, привстала на цыпочки и размахнулась. Бросок, и золотая молния закачалась, воткнувшись в сожженный дотла пах. Германик исторг громкий вопль, и в него полетели дротики со всех сторон. Стон долго звенел на одной ноте, но вдруг стих.

Калигула взмахом руки прервал забаву и замер, прислушиваясь, жив ли Германик.

– Смотри, сынок, дядя стал похож на ежика, – послышался голос Агриппины. И все рассмеялись этой шутке.

– Пора заканчивать! – Калигула протянул меч Лепиду, и тот одним движением перерезал Гемеллу горло.

– Долго же он цеплялся за свою никчемную жизнь, – с усмешкой сказал Эмилий.

– Бросить его на Гемонию! Пусть его участь станет предостережением для всех, кто вынашивает злобные замыслы! – приказал Калигула, размахивая накладной бородой. – Вам всем предназначено жить в тени моего величия! И горе тому, кто посягнет на римского бога!

Гордо задрав голову, цезарь пошел прочь. Утро, полное ярких впечатлений, должно было принести за собой не менее приятный день. Сегодня он собирался объявить в курии о возобновлении процессов об оскорблении величия. Пусть содрогнется сенат и народ римский!

Гости потянулись следом за ним во дворец, и каждый про себя обдумывал, какие дела его ожидают. А вечером должны были состояться скачки в Большом цирке, сразу после звериной травли и гладиаторских боев.

Жизнь в Риме вошла в привычное русло праздности и развлечений.