Текст книги "~ А. Часть 1. Отношения"

«А вот это уже интересно», – думаю я и мысленно ставлю «галочку».

– Добрый день, вы Александра Аасмяэ? Это вас я вчера видела у ординаторской? – Карина переводит взгляд на меня, улыбаясь гораздо искренней.

– Добрый день, да. А вы?.. – делаю красноречивую паузу, намекая, что она не представилась.

– Карина Мцехарулидзе, ординатор, последний курс Сечина.

«Грузинка? Судя по фамилии, смуглому лицу и теплым черным глазам – да».

– Очень приятно. А это наш сценарист, Дмитрий Абгарян. – Я уступаю место Димке, который стоит позади меня и чуть ли не роет плитку ботинком.

– Очень приятно, – дружелюбно, но сухо кивает Карина, которая вблизи выглядит ещё лучше, чем издали.

– И мне, – моментально отзывается Димка.

– Пойдемте? – предлагает Карина и направляется к лифтам.

– Безусловно, – подхватывает Абгарян и, настраивая свой чисто мужской навигатор, начинает забрасывать Карину теми вопросами, которые обычно задаёт молодой человек, чтобы разговорить понравившуюся ему девушку.

– А вы здесь работаете? А чем вы занимаетесь? Ах, вы пока ещё учитесь? А как будет называться ваша профессия? – почти без пауз долетает до моих ушей.

Карина отвечает быстро, охотно, но преимущественно односложно и пытается вызвать лифт. Димка, подсуетившись, первым нажимает на кнопку и получает в ответ мимолетную благодарную улыбку Карины.

«В принципе он ей нравится, но у нее кто-то есть», – прихожу я к выводу, профессионально (и по-женски) оценив все улыбки и взгляды Карины, брошенные ею на Димку. Увы, в них нет ни смущения, ни теплоты, ни даже грамма кокетства. И это меня совершенно не радует, потому что я – чего уж греха таить? – начинаю бояться, а нет является ли этот «кто-то» Сечиным.

«Посмотрим», – неопределенно обещаю себе я, заходя в лифт следом за Димкой. Наблюдаю, как Карина нажимает на третий этаж. «Так мы в музей едем? Отлично, будет шанс по душам поболтать с Вероникой Андреевной».

Пока я мысленно радуюсь, Карина поворачивается ко мне:

– Саша… простите, а вы не против, если я буду вас так называть? – с чисто грузинской вежливостью спрашивает она. Киваю в ответ с чисто эстонской галантерейностью. – Саша, Арсена Павловича сегодня не будет, но он просил показать вам медцентр. Я решила начать с музея. Вы как, не против?

– Нет, конечно, – отзываюсь я, одновременно гадая, какого черта затеял Сечин и почему сегодня его в «Бакулевском» нет? – А Вероника Андреевна сейчас в музее? – забрасываю я удочку.

– Ах, вы уже были там … – у Карины потухают глаза.

– Я не был! – встревает Димка и, пользуясь тем, что стоит в пол-оборота ко мне, выразительно щиплет меня за запястье.

– Ничего страшного, я ещё раз посмотрю, – украдкой отпихиваю его руку. – А Вероники Андреевны нет, потому что она… Простите, она хорошо себя чувствует?

«Все-таки не шутка – девяносто пять лет. Да и погода сегодня на редкость мерзкая…»

– Нет, нет, с ней все хорошо, – уверенно отвечает Карина, – просто сегодня она у нас дома. В смысле, она у себя дома – она с внучкой сидит.

«Так, а ты почему сначала сказала „у нас“?» – начинаю разгонять в голове я и ещё более вежливо интересуюсь:

– Надеюсь, с внучкой тоже всё хорошо?

– Да-да, всё хорошо, – смущенно лепечет Карина и делает вид, что поправляет сережку. Смотрит на счетчик этажей. – А мы уже приехали! – с явным облегчением выдыхает она и быстро, первой выходит из лифта.

– Карина, а кто же тогда экскурсию для нас проведет? – выйдя следом за ней, я прислушиваюсь к стрекоту ее каблуков и одновременно рассматриваю освещенные стеклянные стены музея. Это глупо, конечно, но мне почему-то кажется, что сейчас откроется дверь, оттуда с улыбкой появится Сечин, и…

– Сашка, только попробуй мне интригу с девчонкой сорвать, – как ледокол, сердитым шепотом врезается в мои мысли Димка.

– Можно подумать, что у меня на тебя планы, – успеваю язвительно бросить я, прежде чем Карина, сделав изящный пируэт на каблуке, разворачивается к нам и торжественно объявляет:

– А экскурсию для вас проведу я!

«А она ничего так, умная и толковая», – примерно через десять минут вынуждена признаться я, понаблюдав за тем, как Карина, внятно и четко изложив историю «Via Sacre», переходит к витрине, где стоят скульптурные портреты профессоров Бакулева и Бураковского.

– А когда началась хирургия сердца в СССР? – явно что-то обдумывая, Димка прищуривается на неё.

– Двадцать четвертого сентября 1948 года, когда Александр Николаевич Бакулев выполнил первую операцию при врожденном пороке сердца – перевязку открытого артериального потока, – уверенно шпарит Карина. – Хотите, покажу операционный журнал с протоколом этой операции?

– Будет очень интересно взглянуть, – снисходительно соглашается Димка.

«Сто процентов, она у Тригориной научилась», – мстительно думаю я, и мне очень хочется задать Карине вопрос, а в каких, собственно говоря, она отношениях с Вероникой Андреевной? Но это не то, что можно спросить у мало знакомого человека, так что я предпочитаю промолчать и отойти к стенду с изображением операционной 1959 года.

Рассматривая старые, изъеденные временем снимки, ловлю себя на мысли о том, что через три дня, когда придут результаты анализов Даньки, мне надо будет позвонить Савушкину и подъехать к Литвину, чтобы договориться с ним о дате проведения до дрожи пугающего меня исследования – того самого, при котором, по словам Литвина, «зайцу» в сердце введут катетер, после чего нам с Данькой озвучат наш окончательный приговор, и «заяц» ляжет на операцию. И это очень пугает меня. «По крайней мере, – утешаю себя я, уныло уткнувшись носом в фотографию допотопной операционной, – „зайца“ ждет не этот стол с ужасной, желтой от стерилизации, простыней, а совсем другая история».

Но от этой, другой истории, мне тоже не легче, потому что «зайца» я, наверное, не доверила бы никому, кроме, пожалуй, Сечина. Но Арсен детей не оперирует, он сам так сказал. Что касается Литвина, то какой он хирург, я не знаю. Хотя руки у него крепкие и очень сильные. Когда я уже прихожу к мысли о том, что, вообще-то, стоило поинтересоваться у Литвина, кто, а главное, где будет оперировать «зайца», Димка, отвлекшись от любования ногами Карины, припоминает, зачем он, собственно говоря, находится тут и бежит к сумке, оставленной им у входа. Выгребает «планшетник» и, спохватившись, оборачивается к девушке:

– Карин, слушай, а здесь можно снимать? – совершенно по-свойски интересуется он.

«Как, они уже успели на „ты“ перейти? Ничего себе, быстро Димка работает…»

– Ну, если съемки официальные, то нужно взять разрешение, – задумчиво тянет Карина.

– Да нет, это не официально. Это мне для работы нужно.

– А-а, ну тогда можно, наверно… Только фотографии без разрешения никуда не выкладывай, хорошо?

– Как можно, без разрешения? – хмыкает Димка и, удерживая подбородком «планшетник», прихватывает пару стульев. Нагруженный этим добром, возвращается обратно к Карине.

– Так, – чуть сдавленным голосом («планшетник» всё ещё прижат подбородком к его груди) начинает он, ставит стулья и перехватывает («планшетник» рукой, – садись и ещё раз повтори, почему лечение ритмов сердца и проводимости считается наиболее сложным в кардиохирургии? Кстати, – поворачивается ко мне Димка, вспомнив, что я существую, – присядешь с нами? Могу тебе стул принести.

– Нет, спасибо, я уже насиделась в машине.

– Как хочешь… Карина! – зовет Абгарян и хлопает ладонью по стулу. Карина, бросив на меня виноватый взгляд (словно извиняясь, что увела у меня Димку), тем не менее, охотно присаживается рядом с ним, и эти двое с энтузиазмом принимаются за работу.

Покосившись на этот своеобразный Останкинско-Бакулевский дуэт, которому я сейчас объективно не нужна, я подхожу к сумке. Вынимаю сигареты и выхожу в холл. Ищу выход на лестницу. Немного подумав, толкаю выкрашенную серым дверь, которая, судя по бело-зеленому знаку с бегущим человечком, как раз и ведет туда, куда мне нужно, и выбираюсь на лестничную площадку. Пахнет сыростью и бетоном. Провожу пальцем по перилам. Убедившись в отсутствии пыли, облокачиваюсь и смотрю вниз, на убегающие ступени. Сую сигарету в рот, чиркаю зажигалкой и – ё-ты-моё! – вижу на противоположной стене табличку с перечеркнутой сигаретой. Курить, откровенно говоря, хочется до безумия, но представив, как меня под белые руки с позором выводят из «Бакулевского» плюс последующий за этим едкий комментарий от Абгаряна и, что ещё хуже, от Сечина, чертыхаюсь и бросаю сигарету обратно в пачку. «Так я с вами вообще курить завяжу», – злобно думаю я. Ещё бы: в «Бакулевском» курить нельзя, в поликлинике – нельзя, в детском доме – нельзя, при Даньке тоже нельзя. Ну и где тогда можно?

С этими мыслями (и в соответствующем настроении) возвращаюсь обратно в музей, пообещав себе завтра купить жевачку.

– А, это ты? – услышав мои шаги, рассеянно поднимает голову Димка. – Слушай, а мы тут почти всё закончили.

«Он что, вообще не заметил, как я выходила?» Рассматриваю Карину, безмятежно поправляющую в ухе сережку.

– Значит так, милые девушки, – Димка встает, – вы пока чем-нибудь займитесь – поболтайте, погуляйте или просто так посидите – только, ради Бога, не трогайте меня хотя бы минут десять, потому что я хочу кое над чем подумать.

Выдав это, Абгарян забирает «планшетник» и, покрутив головой в поисках подходящего места, отходит к окну, где стоит третий стул. Садится, по привычке стекает на копчике вниз, широко расставляет ноги и, беззвучно шевеля губами, утыкается в дисплей. Карина тоже поднимается и медленно подходит ко мне, наблюдая за тем, как я прячу в сумку сигареты.

– Я не курила, – на всякий случай предупреждаю я.

– Я так и поняла. У меня бывший мой курит, – и Карина с грустным лицом машет перед носом ладонью, показывая, что курильщиков по запаху можно узнать за версту. Указывает подбородком на Димку: – А Дима что сейчас делает?

– Распаковывает синопсис сценария, – выпрямившись, поясняю я, глядя на Карину чуть сверху вниз (я её повыше). Карина округляет глаза. – Ах да, прости, – спохватываюсь я, – если объяснить нормальным языком, то Дима сейчас занимается тем, что набрасывает поэпизодный план сценария, или, как мы говорим, пишет биты.

– Понятно, – неуверенно тянет Карина. – А фотографии музея ему зачем?

– А Дима продергивает их в сценарную канву, чтобы расставить акценты и понять, чего не хватает.

Карина, уважительно взглянув на Абгаряна, снова переводит любознательный взгляд на меня:

– А вы всегда вместе работаете?

Киваю:

– Да, почти всегда.

– А можно, я у тебя ещё кое-что спрошу?

В этот раз просто киваю.

– Я никогда не была в телецентре, – чуть смущенно признается Карина, – а мне… ну, мне бы очень хотелось узнать, как у вас всё устроено?

– Хочешь на экскурсию или просто поговорить? – невольно копируя стиль Сечина, приподнимаю брови, и Карина смеётся:

– Да, хочу на экскурсию, но сначала просто поговорить. И мой первый вопрос: а у вас действительно в массовку ток-шоу нанимают артистов?

– Нет, конечно. Где же мы столько денег на актеров найдем? – иронизирую я совсем уж в духе Сечина, но, не желая обидеть Карину, принимаюсь рассказывать ей о том, как пишется сценарий, как происходит набор на кастинг, как снимается передача – одним словом, все то, что вы от меня уже слышали. Карина вникает, кивает, забрасывает меня вопросами, пару раз вставляет весьма подходящие к случаю шутки, и в какой-то момент я ловлю себя на мысли о том, что по-человечески ей симпатизирую. «Наверное, я бы могла подружиться с ней», – разглядывая её, думаю я. Да, наверно, могла. Если б только не один человек – Сечин. Потому что надо быть Мисс Само Добродушие или, простите, Мисс Глупость, чтобы близко сойтись с той, кто является твоей потенциальной соперницей. То есть общаться, разговаривать и пить кофе с ней по моей логике можно, а вот дружить – нет, потому что дружба для меня всё-таки означает доверие. А я не готова доверять и довериться женщине, у которой могут быть свои планы на Сечина. Впрочем, есть ещё один важный момент, который никак не отпускает меня.

– Карина, скажи, пожалуйста, – ровным голосом начинаю я, – а это Арсен Павлович попросил тебя встретить нас?

– Нет. Если честно, то я сама вызвалась. – Увидев лёгкое недоумение в моих глазах, Карина фыркает. – Понимаешь, – принимается непринужденно объясняться она, – Арсен сегодня весь день на дежурстве в клинике. Но утром у него всегда обход с нашей ординатурой. Вот сразу после обхода он и сказал, что сегодня к нему приедут из телецентра, и поинтересовался, кто из нас сможет показать журналистам «Бакулевский»? Вызвались трое: два ординатора и я. Но ребят Арсен сразу отмел, потому что у них в четыре семинар по профилактике, а я осталась. Мне, откровенно говоря, было очень интересно увидеть живьём людей из «Останкино».

«А мне – пообщаться с тобой, потому что теперь я знаю, что он для тебя просто Арсен», – думаю я, и колючая, острая, едкая ревность серной кислотой начинает жечь меня изнутри. И хотя у меня по-прежнему нет прямых доказательств личных отношений Карины и Сечина, от этого моя ревность не становится менее болезненной. И мне нестерпимо хочется оцарапать Карину взглядом, словом, колкостью, но… Карина-то тут причем, спросите вы? Вот именно: ни причем. Никто не виноват, что у них с Сечиным отношения.

«Или – их все-таки нет? Тогда почему я так сильно ревную его? Ведь мне он не принадлежит… И вообще, – осеняет меня, – почему я постоянно за него всё додумываю и почему я не могу спокойно реагировать на него, как реагирую на Ритку, Димку, того же Игоря?» Но ответ настолько близок, прост и лежит на поверхности, что несложно понять, что случилось со мной: я увлеклась Сечиным.

К счастью, затянувшуюся паузу заполняет жизнерадостный вопль Димки.

– Всё готово! – голосом Колумба, увидевшего Америку с борта своего корабля, восклицает Абгарян, и Карина, переглянувшись со мной, смеется. – Я говорю, я с битами разобрался, – чуть обиженно поясняет Димка и, усевшись на стуле повыше, принимается раздраженно постукивать себя по колену «планшетником». – И единственное, чего мне пока не хватает до полного счастья, так это понимания, как выглядит ваш профильный телемедицинский центр, ну и самой операции на открытом сердце. Когда это можно посмотреть? – Димка прищуривается на Карину.

– Что, прямо сейчас? – ошарашенно моргает та.

– Да нет, могу дней на пять удовольствие растянуть, – ухмыляется Абгарян, а до меня доходит, что Димка решил основательно здесь прописаться, чтобы быть поближе к объекту своих сексуальных желаний.

– Дней на пять?! – ужасается Карина, и по её лицу скользит не то тень, не то мысль, а, скорей всего, обе сразу.

Явно что-то обдумывая, Карина разворачивается к витрине, поправляет в ухе сережку, долго – почти минуту – изучает в стекле отражение своего потрясающего лица и поворачивается к нам, причем её глаза начинают мерцать и искриться, как у волшебницы.

– А вообще-то, можно, – ни с того, ни с сего решительно заявляет она. – Но сегодня, к сожалению, побывать в телемедицинском центре у вас не получится, потому что там проходят профильные занятия. А вот насчет операции на сердце… Ну, здесь нужно поговорить с Арсеном, причем, сделать это можно прямо сейчас. У вас какие планы на семь?

– В смысле? – моргаю я от внезапности перехода и одновременно ловлю сердитый взгляд Абгаряна, в котором просьба, мольба, а до кучи ещё и угроза виртуально намять мне бока, если я сейчас, что называется, попробую соскочить.

– В том смысле, – безмятежно поясняет Карина, – что у нас есть одна традиция: каждый раз перед сессией Арсен собирает нашу ординатуру в кафе – оно, кстати, здесь неподалеку, – мотивируя это тем, что… – Карина фыркает, – после сессии многим будет не до веселья.

– Это почему? – с интересом встревает Димка.

– Почему? Да потому что после зачета у половины ординатуры будет «неуд» стоять1 – и Карина со знанием дела смеется.

«Ну да, а ты у него, конечно, круглая отличница», – едко думаю я, а вслух говорю:

– Спасибо, конечно, но Арсен Павлович нас в кафе не приглашал.

– А причем тут Арсен Павлович, если мы не снимаем «Успенское» и даже не арендуем там отдельный зал? – Карина удивленно приподнимает брови. – Вход туда свободный, а напитки… ну, – она небрежно пожимает плечами, – поскольку большинство у нас на машинах, то спиртное мы практически не заказываем. Но если вам просто так прийти туда неудобно, то давайте считать, что я вас туда пригласила. Могу же я, в конце-то концов, угостить бокалом вина понравившихся мне журналистов? – смеется Карина, пародируя фразу из какого-то старого фильма1818
  Имеется в виду к/ф «Москва слезам не верит» режиссера В. Меньшова, вышедший в 1979 г.


[Закрыть]. И, в общем, всё идет чудесно и хорошо, если б только в глазах Карины не прыгали чертенята.

«А девушка-то очень себе на уме», – думаю я. Впрочем, я, как известно, тоже давно не ангел. К тому же кафе «Успенское» я, как ни странно, знаю, вход туда действительно свободный, а мысль о том, что там я смогу окончательно разобраться с вопросом, какие отношения связывают Карину и Сечина, заставляет меня поставить три больших плюса против одного жирного минуса, так что я говорю:

– Ладно, спасибо, приглашение принимается.

При этих словах Димка, который смотрел на меня с немым ужасом в темных глазах, выдыхает со звуком спущенного шарика.

– Карина, мы тебя подвезем, – предлагаю я.

– А спиртное тогда за мой счет, – с чисто армянской щедростью добавляет Абгарян.

«Ну всё, – крутится в моей голове, – я – не я буду, если Димка не напоит в дрова половину Сечинской ординатуры».

– Идет, – не подозревая о том, какой градус армянских щедрот её ждет, Карина озабоченно глядит на часы. – Тогда, поскольку сейчас почти полседьмого, а сбор у нас назначен на семь, и Арсен опоздавших не любит, то нам лучше идти собираться. Вы как?

При этих словах Димка встает и принимается энергично запихивать мне в сумку «планшетник».

– Карина, – пользуясь тем, что он отвлёкся, решаю поинтересоваться я, – а может, тебе стоит сначала позвонить Арсену Павловичу и предупредить его о нашем появлении?

– Да ну, – легкомысленно надувает губы Карина. – Ты с ним знакома? – Киваю. – Ну вот, он тебя знает. И, кстати, он хорошо о тебе отзывался, так что, по-моему, он вам только обрадуется.

«Ага, представляю себе, как Сечин обрадуется», – думаю я, но что-то уже бьётся, трепещет и прорастает внутри меня, убивая всю мою злую иронию на корню, потому что… Да. Потому что мне приятны слова Карины.

В итоге, мы с Димкой спускаемся в вестибюль, где ожидаем Карину, которая, по ее словам, должна забежать в ординаторскую, чтобы забрать сумку и домой позвонить. Погоняв в голове кое-какие мысли, хочу всё-таки предупредить Димку.

– Абгарян, – медленно начинаю я, глядя на себя в зеркало и застегивая полушубок, – это, конечно, не мое дело, но ты с Кариной поосторожней.

– Она что, не совершеннолетняя? – пугается Димка и манерно закрывает ладонью лицо. Трясет головой. – Какой ужас! А я, представляешь, даже не догадался у неё паспорт спросить, – паясничает Димка.

– По-моему, у Карины кто-то есть, – не ведусь на его шуточки я.

– Многообещающее начало, – Абгарян убирает руку от лица и из-за моей спины принимается наблюдать в зеркало, как я, морщась, выдергиваю из-под ворота полушубка косу. – Так, ладно, забавы в сторону. Она тебе что-то сказала? – уже серьезно спрашивает он.

– Сказала. Она сказала, что её бывший курит. Не курил, а курит. Улавливаешь разницу?

– У тебя паранойя? Да она оговорилась, наверное. – Димка небрежно машет рукой, ловит мой взгляд и наконец догоняет: – Или, подожди-ка… ты что, хочешь сказать, что её бывший – не бывший?

Вместо ответа пожимаю плечами: нет ничего хуже ситуации, когда ты не можешь доказать то, что говорит тебе твоя интуиция. И хотя с Сечиным она у меня практически никогда не работает, во всех остальных случаях я неплохо переключаюсь с логики на шестое, исконно женское чувство. Димка внимательно глядит меня:

– Саш, факты есть?

– Фактов нет, – честно признаюсь я. – Считай, что чутьё сработало.

– Ага, чутье у неё, – иронично кивает Димка. – За год я уже насмотрелся, как ты этим чутьем ситуации в «Останкино» моделируешь. Вот что, я тебе сейчас тоже кое-что расскажу, только без передачи Карине… – Абгарян пристально глядит на меня, и я вижу хитрый блеск в его темных глазах. – Саш, Карина, конечно, девочка экстра-класса и всё такое, но я ещё не сошел с ума, чтобы махаться из-за неё с каким-то её бывшим чёртом.

– В любом случае, мы с тобой уже согласились на поездку в кафе, – притворно вздыхаю я. – Но раз ты ни в чем не уверен, то можем попробовать дать задний ход. Могу соврать, что нас вызвали в телецентр.

– Вообще-то для сценария мне нужен Сечин, – напоминает Димка. – Это ведь он у нас главный герой по твоей задумке?

– Ладно, хорошо, едем в кафе. – Я прикусываю губы и мысленно бью себе по башке за то, что волей-неволей, но всё-таки подставила Димку. А с другой стороны, на что я вообще рассчитывала, выставив Димку, как щит? Но Абгарян действительно нужен мне для работы. Короче, хоть снова по голове себя бей… – А что с бывшим Карины делать, если он тоже в кафе? – интересуюсь я.

– Не знаю, – Димка неуверенно пожимает плечами и зачем-то разглядывает свои руки, – но в принципе можно попробовать разыграть наш новогодний сценарий.

– Ах, это… – я слабо улыбаюсь, совершенно некстати вспомнив, как Димка чуть ли ни с боем выдирал меня у какого-то подвыпившего молодого человека, подсевшего за наш столик, когда наш канал под Новый год снимал ресторан. (Кстати, не помню, куда тогда делся Игорь? Кажется, отходил со спонсорами поболтать? Впрочем, уже без разницы…)

– Ну что, сыграешь за меня? – интересуется Димка, а я с грустью думаю о том, что в чем-то мы всё-таки пара: как-никак, год работаем вместе и успели неплохо друг друга узнать.

– Хорошо, – соглашаюсь я, – давай.

– Класс! Так, подожди-ка… – и Димка из-за моей спины придирчиво рассматривает себя в зеркале. Напускает на себя вальяжный вид и пятерней, быстро, приглаживает назад волосы, почти в точности копируя выражение лица и прическу Игоря, после чего подставляет мне локоть: – Прошу, дорогая, – жеманничает он.

– Спасибо, дорогой, – я смеюсь и, подыгрывая ему, пропускаю кисть в «баранку», образованную его рукой.

– Не за что, детка, – продолжает кривляться Димка, но при этом мягко накрывает теплой ладонью моё запястье. За этим занятием и застает нас Карина.

– О! – Запахнув короткое меховое пальто, она по-детски округляет губы, складывая их в маленькую букву «о», но при этом в её глазах нет ничего, кроме обычного удивления.

«Вот и отлично, – думаю я, – с тобой и твоим бывшим мы частично разобрались. А что касается Сечина, то с ним я как-нибудь сама разберусь, не подставляя Димку…»

«…А вообще-то, как ни крути, но нет ничего хуже, когда твои подозрения оказываются твоей четко работающей интуицией.» Примерно с такими мыслями я через двадцать минут поднимаюсь на веранду кафе по каменным ступеням расчищенной от снега лестницы. Состав прежний: Карина, я, Димка. Сдаем в гардероб верхние вещи. Карина знакомит нас со встречными молодыми людьми примерно её возраста. Звучат имена: Женя, Ваня, Сережа. Улыбаясь, здороваюсь. Кто-то из ординаторов протягивает мне бокал с белым вином. Покачав головой, отказываюсь. Димка, продолжая играть свою роль, вальяжно раскланивается с ординаторами. Я, пользуясь случаем, рассматриваю кафе, где была год назад по случаю свадьбы приятелей Игоря. Тогда это место понравилось мне – оно расположено в уютном дачном поселке, где бор, а в окна кафе заглядывают высокие рыжие сосны. Сугубо домашний интерьер, выдержанный в стиле шале, и при этом никакого пафоса тех мест, которые обычно любит (любил) посещать Игорь. Зато в этом кафе был, как мне помнится, настоящий камин, сложенный из крупного темно-серого камня. И если кухня в «Успенском» осталась на прежнем уровне, то я больше не удивляюсь Сечину, который придирчиво рассматривал в «Останкино» заказанный им эклер, потому что в этом кафе, как мне помнится, готовили исключительно из фермерских продуктов.

Когда Димка, Карина и я заходим в общий зал, то я наконец вижу то, ради чего, собственно говоря, сюда и приехала. У камина, спиной ко мне, стоит Сечин. Красноватое пламя окрашивает в медный цвет его волосы. На Сечине темно-синие джинсы, подчеркивающие узкие бедра, и белый свитер крупной вязки, подчеркивающий пропорционально широкие плечи. В общем и целом, вид на десятку. Сжимая в руке стакан с чем-то прозрачным внутри (по виду – обычная минералка), Сечин неторопливо втолковывает что-то низкорослому полному парню. Поскольку у молодого человека любопытные глаза, взлохмаченные темные волосы, а носу красуются очки в круглой черной оправе, то он напоминает мне несколько упитанного Гарри Поттера. При появлении нашей троицы (Карина, в центре – Димка, который успел приобнять меня за талию, ну и я) Гарри Поттер открывает рот, пытается что-то сказать, но вместо этого снимает очки и принимается судорожно протирать их тряпочкой.

Быстро, пока Сечин не успел обернуться, окидываю взглядом зал. Народу мало. Человек пять (по виду, обычные посетители) сидят за столиками, пьют, едят, смеются и разговаривают. Ординаторы (Ваня, Женя, Сережа) успели усесться на синий диван у окна, причем рядом с Ваней уже устроилась какая-то неизвестная мне кислая девушка. Другая, томно прикрыв глаза, топчется на произвольной эстраде. Из колонок льется «Пара» «Ёлки». На фразе «пара, пара дураков вместе поверили в любовь» Карина покидает нас и идет поздороваться к Сечину.

«Итак, представление начинается», – не без ехидства думаю я, когда Сечин, услышав стрекот ее каблуков, медленно оборачивается, машинально переводит взгляд с Карины на нас и ошеломленно и широко распахивает глаза, судорожно дергая рукой с зажатой в ней минералкой.

4.

Кафе «Успенское», семь вечера.

« – Арсен, прекрати делать такие глаза, на меня это давно не действует, – секунд через пять после того, как я чуть-чуть не облился, кривится Карина и нетерпеливо отбивает каблуком ритм кислотного медляка, бухающего в колонках. При этом глядит Карина не на меня, а на этого, как его, сценариста (далее нецензурно), которому эстонка долго – целую вечность – уже почти десять секунд! – поправляет воротник водолазки. «Отойди от неё» – мысленно злюсь я, наблюдая за тем, как они вместе, смеясь, выуживают из ворота его водолазки нитку.

– Арсен! – требовательно подает голос Карина. С трудом отрываюсь от созерцания эстонки и поворачиваюсь к девушке.

– Карина, вот скажи мне честно, после того, что ты выкинула, у тебя ум вообще есть? – начинаю я.

Карина гневно сверкает глазами и принимается по новой забрасывать меня лажовыми объяснениями и оправданиями. На фразе «Ну, подумаешь, я пригласила Диму в кафе, потому что Саше он нравится» чувствую, что полупустой стакан, который я по-прежнему сжимаю в руке, вот-вот треснет, и, перегнувшись, ставлю его на пустой стол. При обороте «Хорошо, я согласна, прежде чем приводить их сюда, я должна была предупредить тебя» скрежещу зубами, наблюдая, как сценарист (далее опять нецензурно плюс вкрапление уничижительных характеристик объекта) ведет Аасмяэ в зону бара, помогает ей сесть на высокий стул, после чего пытается навязать коньяк моим ординаторам. Те, поглядев на меня, слава Богу, сами отказываются. На Каринином «Да, хорошо, сознаюсь, я просто хотела дать повод Андрею задуматься, во что он превратил нашу жизнь» мысленно поздравляю Литвина с прекрасным выбором жены и будущей матери его детей, хотя справедливости ради надо сказать, что у них с Кариной пока всего одна дочь – Алена, и попутно обещаю себе, что в понедельник, на сессии, оторвусь на Карине по полной. А вообще-то, то, что происходит сейчас, до боли напоминает бессмертные слова классика, сказавшего: «Всё смешалось в доме Облонских», потому что сейчас у нас действительно всё смешалось. Продолжая разыгрывать для Аасмяэ интеллектуальный базар с Кариной, прицельно, как снайпер, не свожу глаз с эстонки и пытаюсь разобраться в своих ощущениях.

Самое интересное заключается в том, что злюсь я не на Карину (которая, как любая умная и легко обучаемая девочка, нашла болевую точку Андрея и теперь давит на нее по полной), не на Аасмяэ, и даже не на её сценариста (далее сплошной мат и устойчивые идиоматические выражения), а на себя, потому что я тупо, тухло и глухо ощущаю себя тем сказочным муд… идиотом, у которого сегодня разом сбылись три заветных желания. Какие? Ну, во-первых, сегодня в кафе никто не опоздал (даже новые «гости», ёрничаю я). Во-вторых, как мне помнится, я говорил, что не верю, что у эстонки свадьба? Ну, так судьба только что подкинула мне шанс окончательно убедиться в том, что никакого жениха у нее точно нет, потому что никакой нормальный жених не потерпит рядом такой «дуэньи», с которой у его «невесты» сложились самые теплые отношения. И в-третьих, я, как мне помнится, пожелал, чтобы Аасмяэ сама ко мне пришла? Ну вот она и пришла. Сама. Просто вау! Причем, пришла не одна, а с этим, как его… сценаристом (о последующей нецензурщине в его адрес упоминать не стоит).

«Ничего так тебя накрыло», – усмехнетесь вы. Да, накрыло. А что, я когда-нибудь говорил, что мне, простите, все по фигу, или что я непрошибаемый, как Великая Китайская стена? Да, я приветствую легкие и необременительные отношения, не выбивающие из колеи и не размазывающие меня ежедневными разборками, но, как любой нормальный мужчина, я никогда не стремился находить в своей постели чьи-то мужские ноги. Как там однажды я объяснял это Юлии? «У нас нет отношений, так к чему эти театральные страсти»? Только вот по факту оказалось, что объяснить себе это гораздо сложней, потому что теперь это мои страсти. И мои чувства. И ревность тоже моя. И хотя я уже минут пять, как внушаю себе, что история эстонки и сценариста, скорей всего, выдумана, высосана из пальца и, вообще, недостойна моего внимания, один только вид его руки – его гребаной руки! – по-свойски обнимающей ее за талию, заставляет меня покрываться иголками и истерить.

«Это всего лишь ревность, – пытаюсь объяснить себе я. – А ревность – это гиблое дело, потому что превращает необременительную связь в отношения, а отношения – в постоянную битву за объект твоих чувств, что, может, и упоительно (тебя же так любят!), но начинает угнетать гораздо быстрей, чем грязная чашка в раковине и прочая бытовуха».

Но ревность продолжает съедать меня по частям, давит, топит и глушит. Не позволяет отвлечься на ту же Карину, которая уже успела сознаться, что из «Бакулевского» набрала Веронике и сказала ей, что «задержится в кафе из-за нового интересного знакомства». И хотя по моим расчетам Литвин (который на связи с Вероникой всегда), прилетит сюда выяснять отношения с Кариной максимум через двадцать минут, а я ещё должен успеть разрулить эту ситуацию до приезда Андрея, самое худшее заключается в том, что я впервые, вдруг, с оглушительной ясностью понимаю, что вопреки всем своим убеждениям, обещаниям, вопреки нежеланию длительных отношений, нежеланию и неумению за бегать кем-то и умением для посторонних держать все свои чувства в узде, я завелся, и в этой истории с эстонкой я уже не возьму пленных.